Царь

— Посмотрим.

— Да что же это такое! Слышишь меня, в своем дому я хозяин!

— Слышу, братец, а только против судьбы не пойдешь.

— Господи, да что же вы Евины дочери такие вздорные! Ежели что втемяшится, так никаким колом не выбьешь...

— То ли еще будет, братец, вот сам когда женишься, тогда и хлебнешь с шила патоки.

— Спасибо, успокоила, — засмеялся Никита, потом оборвав смех, серьезно спросил: — Сестрица, моя милая, а с чего ты взяла, что он тебя выберет? Ведь если смотр случится, со всей Руси девиц привезут, молодых да пригожих, в шелках да бархате и узорочье богатом...

— А я — самая красивая.

— Эва как! И других красавиц значит, нет?

— От чего же не быть, есть, а только выберет он меня!

— Да почему ты так решила?

— Это не я решила, а он. Только еще не знает об этом.

— Тьфу!

* * *

Перед тем как выступить в поход на Смоленск, королевич Владислав решил дать пышный бал и пригласил на него всю здешнюю шляхту. Призыв этот вызвал немалое воодушевление среди местного панства и приглашенные рекой потянулись в столицу. Всякому ведь лестно оказаться на таком празднике, хотя не каждый мог это себе позволить. Те кто побогаче надевали роскошные кунтуши и садились на великолепных лошадей, а приехав, сорили деньгами стараясь пустить собравшимся пыль в глаза. У других и одежда и кони были попроще, но гонору они имели ничуть не меньше. Третьи и вовсе шли пешком, надеясь хоть издали посмотреть на чужое великолепие. Отдельную категорию составляли шляхтичи, имевшие дочерей. Тут уж никому не интересно, приносят ли пенензы твои маетки, или ты от нищеты уже заложил жидам дедовскую саблю. Уж если господь наградил тебя дочкой, так будь любезен, одень ее как королевну, да найди возок, чтобы с удобством довез ее до замка, и пусть все видят, какая красавица у тебя выросла. Глядишь, приглянется, какому знатному да богатому пану, да и выскочит за него замуж, освободив небогатых родителей от обузы. Правда надо смотреть в оба, ибо вместо достойного жениха может оказаться какой-нибудь голодранец с пустыми карманами, да и еще, чего доброго вскружит юной паненке голову. Тут уж точно греха не оберешься, когда твоя кровиночка окажется с большим животом, а жениха уж и след простыл. Поэтому родители на балах ноздрями мух не ловят, а бдительно следят за своими дочерями. Да и как тут не следить, когда перед глазами постоянно мелькают совсем потерявшие стыд Карнковские. Хотя, нельзя не признать, что красавица панна Агнешка если и потеряла свою репутацию, то не без прибыли для своего престарелого отца. Теодор Даждбог Карнковский, благодаря протекции королевича получил немалое староство и сумел поправить свои дела. Так что отцы семейств если и воротили от него нос, но иной раз задумывались: — "а может дело того стоило"? Что же касается самой Агнешки, то ослепленная любовью панна не обращала на пересуды никакого внимания и просто блистала, затмевая своей красотой и нарядами самых знатных и богатых девиц в Литве. Вот и сегодня, пока они танцевали с Владиславом, за ними следило множество глаз и если бы не был сделан перерыв, недоброжелатели своими взглядами непременно прожгли бы в панне Карнковской дыру. Как это часто бывало, в промежутке между танцами, вокруг королевича тут же собрались его приближенные и принялись вышучивать собравшихся, не переходя, впрочем, известной черты.

— Обратите внимание на эту парочку, мой принц, — шепнул на ухо Владиславу Казановский.

— Вы говорите об этом скоромно одетом шляхтиче с весьма красивой пани? — переспросил королевич и тут же вскрикнул, удостоившись щипка от своей возлюбленной, — о боже, неужели ты ревнуешь, Агнешка?

— Вот еще, — сверкнула глазами фаворитка, — у вашего высочества совсем плохо со зрением, ибо эта "красавица", по крайней мере, вдвое старше меня!

— Ну, уж не настолько, — осклабился пан Адам, — пани Марыся конечно чуть старше вас, но никак не вдвое.

— Ты ее знаешь?

— А как же, и ее и мужа пана Якуба Храповицкого.

— Подожди, так это тот самый...

— Да-да, это тот самый Храповицкий которого "мекленбургский дьявол" отпустил из плена без всякого выкупа.

— И отчего же такое благоволение?

— Вот уж не знаю.

— Перестань Адам, ни за что не поверю, что ты ничего не знаешь!

— Ну, есть один слушок, — помялся, набивая себе цену Казановский.

— Не томи, негодник, что за слушок?

— Говорят, что герцог с давних пор влюблен в его жену и потому был снисходителен. Но умоляю вас, не вздумайте даже обмолвиться об этом. Двум шляхтичам эта история уже стоила жизни, ибо пан Якуб весьма искусен в сабельном бое.

— Ты думаешь, в этой истории есть хоть капля правды?

— Не знаю, но когда Радзивилы захотели выкупить бедолагу Кшиштова, у них ничего не вышло, а ведь у этой семейки водятся денежки.

— Да уж, ты не представишь их?

— Да ведь вы знакомы с Храповицким, он был со своей хоругвью в Смоленске, когда ваш отец готовил прошлый поход на Москву. Помните, тогда еще порох взорвался и унес с собой этого чертова фон Кирхера.

— Да, помню, — помрачнел Владислав, которому было неприятно это воспоминание, — но все же пригласи их.

Казановский не чинясь, тут же поднялся и уже через минуту подвел чету Храповицких к королевичу, после чего те обменялись приветствиями в самых изысканных выражениях.

— Внимание вашего королевского высочества весьма лестно для нас, — поклонился пан Якуб.

— А мне весьма лестно, что столь известный своим воинским искусством шляхтич присоединится к моей армии, — любезно отозвался тот.

— Увы, я лишен такой завидной возможности, — отозвался Храповицкий.

— Отчего же?

— Как вам, вероятно, известно я был в плену у русского царя. Условия, на которых он отпустил меня, совершенно исключают возможность присоединиться к походу.

— Он взял с вас клятву не воевать против него?

— Вовсе нет, он попросил меня не участвовать в походах против него, — с грустной улыбкой отвечал пан Якуб, сделав ударение на слове "попросил". — Если же его войска пересекут границы речи Посполитой, я в своем праве.

— Никогда не слышал о подобных условиях освобождения, — нахмурился королевич.

Храповицкий собрался было что-то ответить ему, но пани Марыся мягко остановила супруга и обратилась к Владиславу сама:

— Нынешний русский царь человек весьма необычный и не все его действия бывают понятны окружающим, однако он человек чести и никогда бы не потребовал от моего мужа чего-то недостойного.

— Вас послушать, так он просто цвет рыцарства! — громко воскликнула Агнешка, которую весь этот разговор с самого начала раздражал.

— Я знал много достойных рыцарей, — отвечал пан Якуб, не глядя на фаворитку королевича, — но ни одного кто бы мог с ним сравниться!

— А почему вы называете герцога Иоганна Альбрехта русским царем, — спохватился Владислав, — ведь единственный законный царь Московии это я?

В голосе королевича зазвенел металл и взгляд сделался острым, как будто он целился из пистолета, однако Храповицкий не успел ему ответить, потому что к королевичу подошел личный посланник богемского короля граф Хотек в сопровождении двух офицеров.

— Какой превосходный бал, ваше королевское высочество, — учтиво произнес он, сопроводив свои слова изящным поклоном.

— Благодарю вас, граф.

— Но он, разумеется, не сможет задержать начало кампании? У нас не так уж много времени.

— Никоим образом, все уже подготовлено, и мы выступаем через три дня. — Отвечал ему королевич, чувствуя себя школьником, попавшимся на том, что не выучил урок. В какой-то мере так оно и было, ведь именно посланник привез ему деньги для ведения войны и бдительно следил, чтобы они расходовались по назначению.

— О, это весьма приятные известия!

— Что я слышу, вы так скоро покинете нас? — Не смогла удержаться от восклицания панна Карнковская и вышла вперед.

Взволнованные слова девушки привлекли к ней внимание присутствующих и все дружно уставились на нее. Но та не обращая окружающих ни малейшего внимания, продолжала едва ли не со слезами на глазах.

— Не могу поверить, что вы можете быть столь жестоки, ваше высочество, — лепетала она, и неподдельное горе могло бы растопить, наверное, даже каменное сердце. — Неужели вы не могли предупредить...

На лице Владислава появилось нечто вроде раскаяния, его приятель Адам пожал плечами, дескать, женщина, что с неё взять! Взгляды посланника и его офицеров и вовсе не выражали ничего кроме презрения пополам с равнодушием. Хотя нет, один из них, довольно изящный молодой человек в черном камзоле, сильно побледнел и, не отрываясь, смотрел на остававшуюся прекрасной даже в своем отчаянии девушку.

— С вашего позволения мы оставим вас, — еще раз поклонился граф, и собрался было уходить, как вдруг взгляд панны Агнешки остановился на его спутнике и девушка невольно вскрикнула:

— Вы?

— Вы знакомы? — удивленно спросил посланник.

— Не припоминаю, — пожал плечами молодой человек.

— Не припоминаете? — почти взвизгнула она, — зато я вас хорошо помню! Вы офицер этого ужасного герцога Мекленбургского! Вы были с ним, когда он захватил наш бедный Дерпт... это шпион!

— Что? — насторожился королевич.

— На поднятый шум стали оглядываться окружающие. Многие шляхтичи подходили ближе, внимательно прислушиваясь к происходящему. Наконец, к королевичу и его спутникам подбежал отец панны Агнешки.

— Что случилось, дорогая?

— Ваша дочь утверждает, что этот человек был среди людей герцога Мекленбургского, когда он захватывал Дерпт, — любезно пояснил ему Казановский, настороженно поглядывая на офицера.

Пан Теодор Даждбог внимательно присмотрелся и уверенно заявил:

— Да, я узнаю его, это пан Болеслав фон Гершов и он действительно служил этому дьяволу!

— Что вы на это скажете, лейтенант?

— Ничего.

— Ничего? — с возмущением воскликнул бывший воевода Дерпта, — да ведь вы — разбойники дочиста ограбили меня...

— Я наемник, гер Карнковски, — пожал плечами офицер, — в ту пору я служил герцогу Мекленбурга, как сейчас королю Богемии.

— Вы раньше этого не говорили, фон Гершов, — заметил посланник.

— Вы раньше этого не спрашивали, — безучастно откликнулся лейтенант.

— С вашего позволения, господин граф, — вмешался в разговор второй офицер.

— Говорите, капитан.

— Лейтенант служит со мной уже четыре года и за это время мы, где только не побывали. Я, конечно, знал, что он прежде служил в войсках герцога Иоганна Альбрехта, и не в обиду будь сказано, среди нас рейтар это лучшая рекомендация. Так я вот что скажу вам, господин граф, нет ни малейшей вероятности, что он шпион московитов.

— В самом деле, — согласился Хотек, — если война длится сколько-нибудь долго, то люди этой профессии успевают побывать на всех сторонах.

— Совершенно верно, господин граф, — поклонился капитан.

— Что же, полагаю, инцидент исчерпан, ваше королевское высочество, продолжайте развлекаться! — попрощался посланник.

Через некоторое время, оба офицера оказались в шинке и, заказав по доброй кварте пива, стукнули кружками.

— Что Болеслав испугался? — спросил капитан, ополовинив свою.

— Вот еще, — усмехнулся фон Гершов, последовав его примеру.

— Испугался, — удовлетворенно заявил ему собеседник, — иначе ты не стал бы пить.

— Иди к черту!

Довольный капитан засмеялся, и они снова приложились к пиву и, выпив, потребовали еще.

— Так таки и не помнишь этой расфуфыренной девчонки? — снова заговорил он, когда им принесли требуемое.

— Я что, должен всех продажных девок помнить на своем пути?

— Ты думаешь, она продажная девка?

— Знаю! Вопрос лишь в цене.

— Похоже, она крепко ранила тебя в сердце, дружище.

— Она мне жизнь сломала.

— Ха-ха, какие слова! — засмеялся, было, капитан, но затем резко оборвал смех. — Ты знаешь, что мы скоро возвращаемся?

— Откуда? Я думал, что мы пойдем в Московию вместе с этим напыщенным принцем.

— Нет, у нас много дел в Богемии.

— Мне все равно!

— Вот и правильно. Только граф велел мне подыскать человека, которого можно отправить с письмом в Померанию. Очень важным письмом.

— А я тут при чем?

— Ну, ты ведь померанец...

— И что, ты хочешь отправить офицера как простого гонца?

— Не простого, Болеслав. Дело весьма важное. К тому же граф не забудет этого происшествия, и когда мы вернемся, у него и отцов иезуитов к тебе могут возникнуть вопросы. Ей богу, тебе лучше держаться пока подальше от Богемии. Потом вернешься, все позабудется или вовсе будет не до того.

— А у тебя не будет неприятностей?

— С чего бы? К тому же я думаю на время оставить службу. Ты ведь знаешь, что я нашел одну богатую вдовушку, а это такой товар, что долго не залежится...

— Спасибо тебе капитан Вааль, я твой должник.

— Я же просил не называй меня так! Я женюсь, разбогатею и буду зваться как благородный господин, к примеру — фон Вальденштейн! А должок... кто знает, может и вернешь.

* * *

Ранним утром не успела еще просохнуть от росы трава, на Поганое поле вышли царские полки. Всюду раздавался мерный топот ног, сухой треск барабанов и гортанные команды офицеров. Первым прошли немцы из Мекленбургского полка и на ходу перестроившись из колонны в две батальные линии заняли левый фланг. Следом несколько менее стройно, все-таки довольно ловко вышли стрельцы в красных кафтанах и заняли центр. Следующими старательно маршировали на правый фланг солдаты из недавно сверстанного полка нового строя, для большинства которых этот смотр был первым. Не смотря на то, что опытных солдат среди них было немного, маневр был проделан быстро и четко. Так что даже обычно скупой на похвалу полковник Гротте, одобрительно кивнул головой и буркнул в усы: — гут! Затем раздался стук копыт и на поле появились пушкари из царского артиллерийского полка. На каждое орудие приходилась шестерка крепких ногайских лошадок уверенно тащивших свой груз. Следом за ними четвериком везли телегу с зельем* и прочим припасом, а прислуга за исключением нескольких начальных людей, гарцевавших верхами, бежала рядом. Достигнув назначенных им мест, пушкари споро отстегивали упряжки и, передав их коноводам, выкатывали орудия в первую линию пехоты. Каждый из них настолько хорошо знал свое дело, что казалось, будто пушки двигаются и заряжаются сами собой и мало кто подозревал, скольких трудов стоила подобная слаженность.

Тем временем с другой стороны поля строились кавалеристы: рейтары, кирасиры и драгуны. Едва ратники достигли готовности, командовавший конницей Никита Вельяминов махнул воеводским шестопером и рейтарский полк пришел в движение. Сначала шагом, потом все убыстряя аллюр, московские дворяне двинулись на пехотную линию. Казалось, что тяжелая кавалерия непременно стопчет осмелившихся стать на ее пути пехотинцев, однако у тех было свое мнение. Первыми в дело вступили пушкари вжавшие фитили в затравки своих пушек и давшие дружный залп по атакующим конникам. Будь их орудия заряжены ядрами, а не соломенными пыжами, рейтары наверняка не досчитались бы многих своих товарищей. Позиции обороняющихся затянул дым, под прикрытием которого из строя выбежали саперы, таща на ремнях рогатки, и быстро установили их на пути конной лавы. Рейтары, впрочем, тоже были не лыком шиты и, доскакав до преграды, развернулись и принялись караколировать. В ответ по ним дали несколько залпов из мушкетов, пищалей и пушек, заставив все-таки отступить. Тогда окольничий ввел в дело драгун. Те быстро пересекли поле и дали залп по пехоте, под прикрытием которого их спешившиеся товарищи ринулись к рогаткам и принялись их убирать. Стоящие за заграждением пикинеры не ожидали подобной подлости, но, не растерявшись, бросились вперед, пытаясь достать противника своим оружием. Слава богу, что в чаянии маневров у пик не было наконечников, иначе это бы стоило многим драгунам жизни. Впрочем, копейщики и тут не сплоховали и принялись лупить своих противников плашмя как оглоблями. Те пробовали отвечать, однако у защищенных панцирями и шлемами пехотинцев было преимущество. Тем не менее, осатаневшие от такого противодействия драгуны все-таки растащили заграждения и кинулись драться. Конечно, их ружья были короче пик, но многие пикинеры на свою беду успели их поломать, и не смогли отбиться от ловко махающих прикладами противников. Пока они так "развлекались", Вельяминов подтянул к образовавшимся проходам кирасир и был готов атаковать, но тут я велел трубить отбой. Кавалеристы, услышав сигнал, организованно отошли, кроме тех, кто продолжал ожесточенно драться с пехотой. Расходившихся вояк впору было разливать водой, но, слава богу, вскоре и их утихомирили.