Разбивая сердца (Современный Лр)

— Ты опять?.. — спросила она шепотом, удерживаясь руками за дверной косяк, словно боясь упасть. — Да?..

Он не поднял опущенной головы, не вздрогнул от ее голоса, понял, что она хотела спросить, и просто покачал головой, не отрицательно, а скорее, обреченно, сжал трубку в руке еще сильнее, но промолчал.

— Володь, — проговорила Наташа с болью в голосе, — ты опять ему звонил? — выговорила она свой вопрос.

Зря спросила, не нужно было, она и так знала ответ, но не спросить просто не могла. А Владимир кивнул на этот раз, по-прежнему не поднимая головы, и дрожащей рукой положил трубку на рычаг.

Сердце Наташи обливалось кровью при виде той обреченности, что читалась на его лице.

— Что он сказал?.. — прошептала она с хрипотцой в голосе. Она даже не знала его лично, но уже отчаянно... не любила. Он уничтожал человека, которого женщина боготворила.

Владимир тяжело вздохнул, с трудом, словно через силу втягивая в себя воздух, сцепил зубы так, что на скулах заходили желваки, и провел дрожащими пальцами по темным волосам с проседями.

— Ничего, — бросил он коротко. — Ничего он мне не сказал. Как всегда.

В горле снова вырос ком, тяжелый, объемный и тугой ком, режущий наждаком, поэтому вместо слов с губ Наташи слетел лишь вздох, больше похожий на горький полустон.

Молчание. Скользкое, противное, раздражающее молчание, оседающее в ушах вязкой грязной массой.

Наталья не решалась заговорить первой. Да и что сказать... Успокоить? Утешить? Но как!? Как унять боль в сердце и дрожь в руках, согреть оледеневшие много лет назад пальцы и заставить сердце биться вновь!? Как заставить его вновь научиться жить?! Спустя столько лет тишины и отчаяния...

— Он не захотел со мной разговаривать, — через несколько бесконечных мгновений выдавил из себя Владимир, и Наташа тяжело выдохнула, ощущая, как болевая вибрация его голоса обдает болью и ее тоже.

— Володь, — прошептала женщина, сделав быстрый шаг вперед с неконтролируемым желанием обнять, стиснуть в объятьях и залечить гноящиеся много лет раны. — Володя, пожалуйста!..

— Он просто не захотел со мной разговаривать, — монотонно, по слогам, выделяя каждое слово, повторил Владимир, поднимая глаза, и Наташа с ужасом заметила, что в них блестят слезы.

— Может быть, — сдерживая всхлип, проговорила женщина, — он был занят?..

Она не верила в то, что говорила. Сказала лишь для того, чтобы успокоить мужа. И он это знал.

Владимир обреченно покачал головой и горько усмехнулся. В глазах плескалась невыговоренная боль, в уголках губ застыли немые морщинки, а сведенные к переносице брови почти сошлись.

— Занят? — горько выдавил он. — Занят?! — бросил на жену быстрый взгляд. — Ты в это веришь?

Она не верила, ни на грамм не верила, а потому просто опустила голову, смущенно потупив взгляд.

— И я не верю, — тихо проговорил Владимир и, стремительно поднявшись с кресла, выпрямился, расправив плечи. — Он, наверное, никогда не простит меня.

— Володь, не говори так, — попросила Наташа как-то жалобно, хотя старалась, чтобы голос звучал твердо.

— Как — так? — воскликнул Владимир, почти срываясь на крик. — Как — так?! — нервно повторил он, поворачиваясь к жене и пронзая ту отчаянным взглядом обреченного человека. — Он меня ненавидит, понимаешь?! Не просто презирает, не просто не хочет разговаривать, а — ненавидит! — сузив глаза и плотно сжимая губы, выкрикнул он. — И я ничего не могу сделать для того, что это исправить. Ничего. Понимаешь? — с отчаянием выдавил он, засунув руки в карманы брюк и, бросив на Наташу переполненный страданием взгляд, опустил глаза. — Мне остается только беспомощно сидеть и ждать, когда он соизволит набрать мой номер и хотя бы позвонить, хотя бы ответить на мой звонок! — тяжело вздохнул. — Но он этого никогда не сделает, — закончил он тише и отчаяннее.

Наталья медленно подошла к нему и застыла рядом с мужем, обняв его сзади. Прижалась к нему всем телом, ощущая, как напряглись мужские плечи, как задрожало сердце, врываясь в ее ладони, застывшие на его груди, громкими монотонными ударами. Как мужчина вздохнул, всхлипнул, сдерживая рвущийся стон.

А она лишь крепче прижала его к себе, сильнее стиснула в своих объятьях. Поцеловала в щеку, нежно коснувшись губами щетинистой кожи, и ставшим вмиг холодным носом коснулась мочки уха.

Он ночью будет плакать. Проснется вновь в агонии, с громкими криками и мольбами на губах, и будет плакать. Ночью, а не сейчас. Сейчас он должен соответствовать занимаемой им должности профессора университета. И позволять себе проявлять слабость он не имеет права. А вот ночью, когда тьма скроет его от посторонних глаз, возбудит в памяти все воспоминания и, как в калейдоскопе, завертит картинками из прошлого, он сможет позволить себе эту маленькую слабость. Слезы.

Когда плачет сильный мужчина, становится особенно больно.

— Володь, — прошептала Наташа, касаясь губами его кожи и ощущая, как дрожит мужское тело. — Не звони ему больше, — он вздрогнул, напрягся, сглотнул, но ничего не ответил. — Пожалуйста, не звони.

— Не звонить?.. — сквозь зубы переспросил Владимир. — Не звонить, значит?

— Ты только убиваешь себя этими постоянными звонками, — прошептала женщина с горечью.

Владимир попытался отстраниться от жены, но та настойчиво удержала его за плечи.

— И что ты предлагаешь? — с расстановкой спросил мужчина. — Просто забыть о том, что он вообще есть в моей жизни? Вычеркнуть из памяти, забыть, может, сжечь старые фотографии, чтобы не смотреть на них?! — сердце сжалось в плотный комочек. — Наташа, что мне сделать для того, чтобы... не уничтожать себя? — с горькой обидной издевкой выдавил он. — Ты же этого хочешь, так?!

— Да я этого хочу! — выкрикнула она и тут же уткнулась головой ему в спину, пряча глаза. Ей ли не знать, насколько важными были для мужа эти звонки! — Прости меня, — прошептала она, стискивая его плечи. — Прости! Я не должна была так говорить, не должна, — в голосе послышались истеричные нотки со вкусом слез и сожалений. — Но я не могу смотреть на то, как ты убиваешь себя. Не могу, — она покачала головой. — Не хочу на это смотреть. Нельзя мучить себя столько лет, Володя! Пора... забыть.

— Что забыть? — выдавил мужчина сквозь зубы. — Или кого! Дениса?!

Ноги стали ватными и подкосились. Наталья сжалась в раковинку, будто пытаясь скрыться.

— Нельзя себя мучить столько лет, — выдавила она через силу. — Нужно отпустить прошлое...

— Оно не отпускает меня, — упрямо выговорил Владимир и, нежно оттолкнув Наташу, высвободившись из ее объятий, отошел к окну. — Он не отпускает меня, — повторил он тише.

Разъедающее тишину комнаты молчание зазвенело призывными ударами гонга. Воздух стал давить на легкие, стягивать легкие тугим узлом и скручивать горло веревкой.

Владимир вздохнул, напряженно вглядываясь в никуда. Что ждет его впереди? Ему не хочется смотреть, он не хочет видеть. Пустота, темнота, боль, горечь, обида. Не будет ему прощения. Никогда не будет. Он не сдержал обещания. Он обманул и предал.

Оглянуться бы назад и вспомнить, но он и так никогда не забывал. Ни тот роковой вечер, ни те роковые слова, сказанные в запальчивости, но резкие и убивающие, разрывающие на части ранимую детскую душу. Ни то обещание, которое так и осталось не выполненным. Ни тот голосок, просящий, умоляющий... Его!..

Разве можно простить предательство?.. Ему всегда казалось, что можно. Но он ошибался. Нельзя!

— Я виноват, Наташ, — проговорил Владимир, пустыми глазами глядя в окно. — Я очень виноват, и ты даже не представляешь, насколько.

— Не верю, что твоя вина так велика, — проговорила Наташа тихо, боясь спугнуть интимность момента.

Владимир вновь горько усмехнулся, а затем вмиг посерьезнел.

— Ты не права, — коротко бросил он. — Она велика именно настолько, насколько невозможно мне сейчас вымолить за нее прощение.

— Но это не может так дальше продолжаться! — воскликнула женщина эмоционально, а затем с отчаянием: — Володя, не звони ему больше, не пытайся увидеться. Пожалуйста, родной мой, — заламывая руки, она кинулась к нему, но остановилась. — Он не хочет этого, ты же видишь. Он давно выбросил тебя из своей памяти. Он забыл тебя, — уговаривала она, умоляя. — Пожалуйста, сделай то же самое.

— Я не могу, — прошептал он уверенно, решительно.

— Володя...

— Я не могу! — громко, почти крича, воскликнул Владимир.

— А я не могу смотреть на то, как ты убиваешь себя изо дня в день! — закричала женщина, чувствуя, как к ней подступает истерика. — Я не могу наблюдать за тем, как ты сидишь на телефоне, надеясь на то, что он позвонит, хотя прекрасно знаешь, что он этого не сделает! Не могу слушать, как ты плачешь по ночам, думая, что я ничего не слышу! Не могу смотреть на то, как ты медленно сгораешь, как умираешь у меня на глазах, — голос ее сорвался, крик застыл на губах. — Я не переживу, если с тобой что-то случится, Володя, — произнесла она сквозь слезы. — Я просто не переживу!..

Владимир повернулся к ней лицом. С губ почти сорвались слова, обреченные, отчаянные, горькие слова.

— Я ему должен, Наташа, понимаешь? Должен...

— Что ты ему должен? — зарыдала она, не сдерживаясь. — Боже, да что же ты ему еще должен, кроме того, что уже заплатил?!

Владимир опустил глаза, сильно сощурившись, словно желая забыть, и пробормотал:

— Я ему должен двадцать лет, — пауза, после которой он добавляет. — И уже никогда не смогу вернуть этот долг...

И Наташа не находит и слова, чтобы ему возразить.

10 глава

К девяти на работу Саше попасть не удалось, девушка застряла в пробке. Обычное явление в Москве в утренний час пик. Чему удивляться, если яблоку было негде упасть даже в метро, на которое ей пришлось понадеяться, потому что надежды на свою старенькую машину не было никакой, а дороги вообще будто парализовало. Девушка была бы рада передвигаться по подземке, но пересесть на автобус, чтобы добраться до назначенного Соловьевым места встречи, было необходимо. Пришлось мириться еще с вязкой духотой, наполнившей салон автобуса, и с кислыми минами таких же несчастных пассажиров наземного транспорта, как и она.

Какая-то суматошная выдалась неделя! Всё, за что бы она ни бралась, словно нарочно, валилось из рук и не получалось. Так, с утра, под конец рабочей недели, ее встретила толкотня и суматоха, от которой ей уже давно хотелось отдохнуть, вперемешку с дурными новостями и очередной наклевывавшейся нервотрепкой, от которой разве что волком оставалось завыть. Так, взять хотя бы Бердмана, этого, вроде бы, порядочного и интеллигентного человека, который только по словам таковым и казался. Еще перед входом в метро она позвонила Ване, уведомив напарника, что он должен передать фотографии этому привередливому клиенту, когда тот нагрянет. Ваня обещал всё исполнить в наилучшем виде, за что Саша его поблагодарила, но сама была уверена, что, пока Бердман не удовлетворится увиденным на снимках, спокойной жизни им не будет.

Еще стоя в вагоне метро и скрещивая пальцы наудачу в споре с Бердманом, девушка поняла, что ехать в ателье уже смысла нет, и решила направиться к Никите Соловьеву, чья свадьба должна будет состояться в эту субботу. Уж этот клиент, по крайней мере, по первому впечатлению, произведенному на нее, был более адекватным и менее напыщен, чем предыдущий.

Никита встретил ее улыбкой в здании кафе, где, как была наслышана девушка, варили отличный кофе.

— Александра? — приподнялся он с дивана и подал ей руку в знак приветствия. — Прошу, присаживайтесь.

Саша поблагодарила мужчину за оказанную ей любезность и внутри искренне порадовалась, что сможет передохнуть и даже немного перекусить, потому что с утра не положила в рот и крошки.

Ночью из Европы внезапно нагрянули гости, а точнее ее старшая сестра с мужем. Они ей не позвонили, предупреждая о приезде, а просто нагрянули в ее квартиру в половине двенадцатого ночи, наверное, и не подумав, что девушка могла бы уже и спать.

Звонок в дверь оторвал Сашу от выполнения эскизов для журнала мод, о которых ее просила хозяйка, и девушка пребывала в некотором недоумении относительно того, кто мог заявиться к ней в столь позднее время, когда дети уже пятый сон видели. Кто, как бы вы думали!? Конечно же, их мамочка!

Света ворвалась в квартиру сестры подобно ураганному ветру, едва ли не сметая всё на своем пути, а за ней, неспешно и вальяжно, будто медведь, послушно следовал Максим, нагруженный двумя дорожными сумками и пакетами. Мелькнувшая в Сашиной голове мимолетная мысль, не отрастил ли шурин третью, а то и четвертую руку, чтобы со всем этим справиться, пропала мгновенно от восторженного голоса сестры.

— Сашуля, привет! — воскликнула Света, а потом, будто опомнившись, тише добавила: — Дети спят?

— Да... А вы почему так рано? — озадаченно наблюдала за передвижениями четы Смирновых девушка.

— Половина двенадцатого, — хмыкнул Максим, входя в квартиру и закрывая за собой дверь ногой.

Саша улыбнулась. Отменное чувство юмора Макса всегда поднимало ей настроение.

— Мы ждали вас в конце недели, — пояснила девушка.

— В Амстердаме дождь, — сообщила Светлана, разуваясь и проходя вглубь квартиры. — Макс, ты там вечно стоять будешь? — крикнула она мужу, а потом уже Саше: — Пойду к своим ангелочкам! — и едва не запищала от восторга, на что Саша лишь мягко улыбнулась.

— Наконец-то, мы дома, — рухнул на стул Максим и, плутовски улыбнувшись, добавил: — Ну, почти дома.

— Я вас не гоню, — усмехнулась Саша, глядя вслед сестре. — Вы уехали, потому что в Амстердаме дождь?

Макс хохотнул.

— Это официальная версия, — скривился он. — Неофициальная... — он заглянул за угол, за которым скрылась жена. — Неофициальная сейчас спит.

Саша промолчала, лишь улыбнулась, покачав головой.

— Ну что? Чаю? — улыбаясь наисчастливейшей улыбкой, спросил Максим, и девушка повела его в кухню.

Просидели они до половины второго ночи, и хотя заснула довольно быстро, вставала Саша с трудом. Не успела даже перекусить с утра, хотя сестра пыталась чуть ли не силой влить ей в рот кофе и накормить блинами. Схватив папку, фотокамеру и все необходимые каталоги, Саша выскочила из квартиры, уже в дверях услышав, как Лёлька, рано проснувшаяся, изумленно и радостно воскликнула:

— Мамочка!?

Улыбка озаряла лицо девушки, когда она спускалась вниз. А потом... потом настали суровые трудовые будни. И встреча с Соловьевым была, наверное, единственным позитивным событием за весь день.

Никита оказался прямолинейным, вежливым и щедрым на похвалу человеком, беседовать с ним, пусть и о работе, было довольно приятно, и она, договорившись о деталях и быстро найдя компромиссные решения в спорных вопросах, прощалась с ним с чувством, что не так уж сурова эта неделя. Не считая пары-тройки неприятностей, включая негативные встречи и затронувшие душу воспоминания, миссия по завершению этой недели на "отлично" была практически выполнена. Почти...

В ателье она попала к двенадцати и тут же была приглашена Ваней на обед в соседний ресторанчик, но была вынуждена отказаться, сославшись на занятость. Врала, причем нагло и напропалую. Просто не была способна сказать парню правду. Он-то метил на что-то большее, чем ни к чему не обязывающий обеденный перерыв, а она... ей не были нужны сложности. В свое время она заполучила их с лихвой. Ваня, кажется, всё прекрасно понял, даже спорить и уговаривать не стал, просто смирился.