Прогрессоры с планеты Земля. Части 3-4

А причём тут обезьяны? — удивленно спросил Иль — Ведь мы вроде бы говорим о девушках.

Отец Вастос усмехнулся и ответил:

— А притом, парень. Ни для одной, ни для другой ты не был тем деревом, на котором им хотелось бы остаться навсегда. Так вот, об обезьянах. Сидит эта бестия на каком-нибудь большом плодовом дереве, которое кормит её своими плодами круглый год, и рано или поздно начинает посматривать, на соседнее. Потом подбирается к самому краю своего дерева и начинает изучать второе дерево. Сначала одной рукой возьмётся за его ветви, затем другой, потом третьей, потрясёт их, как следует, проверяя на прочность. Вот уже всё, вроде бы она готова перебраться и даже четвёртую руку освободила, но хвостом всё ещё держится за старое и потом вместо того, чтобы перебраться на другое дерево полностью, истошно кричит, отбрасывает ветви соседнего дерева от себя и совершая просто невероятный кульбит, хватается всеми четырьмя руками за своё, родное дерево. Но бывает и так, что обезьяна понимает, что ей уже нечего искать на своём дереве, допустим, с него уже вся листва облетела, и плодов нет, так вот в этом случае она просто берёт и перепрыгивает на другое дерево. Одним махом, не раздумывая, и если это дерево ей чем-то не понравилось, то стремглав перелетает на следующее. Так что, Иль, ни эта твоя Таня, ни Илина не чувствовали тебя своим деревом. Я, конечно, могу и ошибаться, но мне так кажется. На моих ветвях уже столько обезьян кормилось, что я, как только у меня выдалась такая возможность, сам на Веду сбежал. Правда, признаюсь, по-настоящему полной жизнью я стал жить только в облике святого отца Вастоса и мне такая жизнь по душе.

Иль пожал плечами, уже как-то облегчённо вздохнул, улыбнулся, и сказал своему другу:

— Возможно, ты и прав, святой отец. Ладно, хватит об этом, ты мне лучше вот что скажи, мы, как, будем останавливаться на перегонах или ну их к чёрту?

Отец Вастос возмущённо воскликнул:

— Это с чего это вдруг мы не должны останавливаться на постоялых дворах и вкушать нормальную пищу? Нет, на ночь конечно лучше отправляться в фургон, но вот о пропаганде идей Всадничества забывать никак нельзя, сын мой. Чтобы тебе спалось спокойно, ты входи в таверну вместе со Свистом и показывай всем, как ты его выдрессировал. Не забывай сказать, что твой сокол видит ночью, как сова, и что сон у него очень чуткий, так что он мигом выклюет глаза тому, кто замыслит что-то плохое против Принца, вместе с которым он вырос.

Иль, сдвинув на нос свою широкополую ковбойскую шляпу, энергично закивал головой с сказал:

— Ты прав, отец Вастос, это решение всех проблем, тем более, что Свист может тут же подать мне сигнал на коммуникатор. Смешно, как это я раньше не додумался. Свист, ко мне!

Сокол, летавший кругами над двигающимся по дороге фургоном, немедленно прилетел, сел на красивую, фигурную загородку в передней части фургона перед Илем и замер, глядя на него пристально и очень внимательно. Всадник погладил птицу-биомеха по горлу, и сокол запрокинул голову. Похлопав рукой по верхней части загородки в том месте, где отец Вастос не мог достать его вожжами, Иль сказал соколу:

— Всё, парень, хватит тебе летать кругами, будешь теперь ехать сидя здесь. Над нами и без того уже сотни три спутников летает, так что если нас и ждёт впереди какая опасность, то они нас о ней предупредят, а ты отныне будешь работать не разведчиком, а моим любимцем, точно таким же, как и Принц. — жеребец, услышав такие речи, тут же обиженно заржал, и Иль, погрозив ему пальцем, строго сказал ему — Парень, ты мне это брось. Небось, от того, чтобы Свист при тебе и остальных молламах был часовым, ты не откажешься, а стоило только мне назвать его любимцем, так ту сразу же обижаешься, в пузырь лезешь. Нехорошо, дружок, мы все одна команда.

Принц весело всхрапнул и, показывая свои белоснежные крупные зубы, громко заржал, словно засмеялся. Отец Вастос улыбнулся, слегка шевельнул вожжами, чтобы молламы побежали быстрее, и поинтересовался у Иля:

— Со Свистом мне всё ясно, Иль, лет через десять он и заговорить сможет, а вот как ты считаешь, может ли Принц рассуждать так же, как и мы, люди?

Иль воскликнул:

— Святой отец, ты меня обижаешь! Да, у Принца ума будет больше, чем у некоторых людей. Он ведь только что не разговаривает, а так всё прекрасно понимает. Да, и я, представь себе, тоже прекрасно понимаю каждый его звук.

Словно в насмешку, Принц громко испустил желудочные ветры, и Иль с отцом Вастосом громко засмеялись. Они ехали быстрой рысью по сухой дороге, разговаривали о всякой всячине, пока не заметили впереди устало бредущую по дороге толпу небогато одетых людей среднего возраста. Отец Вастос остановился, поспешно соскочил с козел и направился к ним. Иль пошел вслед за ним, недоумённо глядя, на пять с лишним десятков мужчин и женщин с котомками за плечами. Детей среди них почему-то не было, да, и вряд ли это были супружеские пары. На это было не похоже. Отец Вастос быстрыми шагами подошел к ним и поприветствовав путников спросил их:

— Доброго вам пути, люди добрые, откуда идёте и куда направляетесь пешком?

Люди, шедшие впереди с опущенными головами, увидев перед собой монаха в серой сутане, испуганно вздрогнули и высокий, худой мужчина в стоптанных, подвязанных верёвками башмаках, из которых торчали пальцы, поклонился и сказал:

— Святой отец, мы идём из монастыря святого Кейдария на поклон к графу, что прибыл в Срединный Ромварен откуда-то из-за моря. Хотим припасть к его ногам и попросить принять нас к нему работниками или ещё как потому, что жить нам негде и если вы нас прогоните, то нам больше некуда идти.

Иль быстро подбежал к ним и громко воскликнул:

— Так, путники, до графа этого вы уже добрались! Я и есть тот самый граф, а это мой друг отец Вастос, а теперь расскажите мне, как так вышло, что вы бредёте по дороге, да, к тому же из монастыря, словно какие-то нищие бродяги, и одеты очень уж не по сезону. Скоро дожди зарядят, а там и холода начнутся. Как же это так вышло? Вы что, убежали из монастыря? — люди бросились к Илю, окружили его плотным кольцом, а кое-кто даже попытался упасть перед ним на колени, но он громко и как то болезненно крикнул — Не надо, не вставайте, пожалуйста, передо мной на колени! Поверьте, всё, что только в наших силах, мы даём людям без какой-либо просьбы, а уж если вы идёте к нам пешком, да, ещё издалека, то мы просто обязаны сделать всё, чтобы помочь вам, но как же так случилось, что у вас нет ни дома, ни семьи, дорогие мои. Так же не должно быть!

Женщина лет сорока на вид, громко охнув, сказала:

— Ох, ваша светлость, да, вот так и случилось. Сироты мы с малолетства и жили при монастыре, не зная родителей, но святые отцы нас почему-то в монастырь не приняли. Были мы в монастыре святого Кейдария работниками и работницами, но жили не в нём, а рядом, в землянках, огороженных высоким забором. Грамоте мы не обучены совсем и ничего, кроме как в земле ковыряться, не умеем, а четыре месяца назад нам всем из монастыря приказали уйти и объяснили, в какую сторону идти. А ещё нам сказали, чтобы мы нигде не останавливались и шли к вам. Хорошо, что люди добрые давали нам поесть, да, иногда из вещей своих старых что-нибудь давали. На том перегоне, с которого мы рано утром вышли, нам сказали, что идти нам осталось уже совсем недалеко, но что вы, ваша светлость, куда-то за горы вот-вот уедете, а у нас уже и идти сил нету. — сказав это, женщина разрыдалась и буквально простонала — Вся наша молодость в этом проклятом монастыре за забором прошла.

Иль обнял женщину и, гладя её по вздрагивающим плечам, принялся успокаивать:

— Ну, не надо плакать, не надо. Молодость мы вам сможем вернуть и научим всему, что сами знаем, вот только того, что уже произошло с вами, изменить не сможем. Зато мы сделаем вас Всадниками, сильными, гордыми и смелыми и тогда вы будете жить привольной и богатой жизнью в Великом Княжестве Счастье. Идти вам больше никуда не надо, дорогие мои. Вы уже пришли. Скоро за вами приедут большие кареты, вы сядете в них, и они умчат вас за высокие горы, где началось строительство большого города. Там вам будет хорошо, и вы забудете обо всех своих невзгодах и печалях. Вас никто больше не обидит.

Нисколько не скрываясь от путников, Иль связался по коммуникатору с лагерем, велел запрячь в четыре дилижанса самых быстрых молламов и прислать их к нему. Было уже половина второго, и они успели уехать довольно далеко, так что дилижансы должны были прибыть часа через два. Иль и отец Вастос провели всё это время вместе с путниками, но не услышали от них ничего такого, что дало бы им хотя бы какой-то намёк на разгадку той странной ситуации, в которой оказались эти люди. Всего изгнанников из монастыря было пятьдесят три человека, двадцать две женщины и тридцать один мужчина, у которых совершенно не была развита чувственность, поскольку они, похоже, даже не чувствовали никакого различия между полами. А ещё все они были на вид примерно одинакового возраста. В принципе им можно было дать от тридцати пяти до сорока лет, но тут можно было и ошибиться. Иль попросил профессора Стюарта погрузить их всех в сон, отправить на орбиту и там самым тщательным образом сначала изучить, а затем вернуть им молодость, хорошенько приодеть, и уже потом везти в лагерь.

Рядом с дорогой в том месте, где они остановились, был пригорок, ярко освещённый солнце. Иль увёл путников туда, сел на прогретую солнцем траву, те расселись вокруг него и он стал рассказывать им о городе Счастье и одноимённом Великом Княжестве, своём друге князе Рейне и его брате, об острове Наурия и Всадниках и эти немолодые на вид люди слушали его очень внимательно. Он рассказывал им, какими красивыми и сильными они скоро станут, какие красивые наряды у них будут. Ещё он говорил о том, чему их научат. Путники не задавали ему никаких вопросов, но с жадностью ловили каждое его слово и их лица светлели с каждой минутой. Отец Вастос наделал огромных бутербродов и принёс их путникам. Все они были голодны, но почему-то не роптали. Они производили на Иля странное впечатление и всё больше в его глазах походили на детей, оторванных от дома. Поэтому он и стал внушать им мысль о том, что теперь они обрели семью и эта семья называется Всадники Веды. Он рассказал им, что уже очень скоро они будет скакать верхом на молламах и конях, и что те станут их самыми большими друзьями.

Чтобы показать им кто такой Всадник для коня, и кем является конь для Всадника, Иль свистнул и к нему тут же примчался Принц. Эти странные путники окружили его и стали нежно гладить коня по морде, шее, плечам и даже крупу. Принц реагировал на это спокойно и касался их рук и лиц своими тёплыми, мягкими губами, словно целуя. Отец Вастос, как и Иль, подозвал к себе Карна и Кайну и те тоже отнеслись к путникам с доверием. Их обоих поразило, что эти молчаливые мужчины и женщины так тянутся к их животным, но они не стали ни о чём расспрашивать путников. В лагере в это время спешно формировалась группа психологической помощи. Многие учёные были не только историками, но имели по несколько других специальностей. Профессор Стюарт, как и Иль с отцом Вастосом, сразу же понял, что они столкнулись с чем-то экстраординарным и, возможно, просто чудовищным и очень трагическим. Поэтому с первых же минут все отнеслись к этому очень серьёзно. Это выразилось даже в том, что за путниками послали самые роскошные дилижансы и все стюарды и стюардессы были одеты в свои самые красивые бальные наряды. Когда дилижансы приехали, их не стали немедленно заталкивать в них. Стюарды вышли с большими корзинами, наполненными сладостями и напитками, и, присоединившись к Илю, смешались с их подопечными.

К счастью усталые путники отреагировали на всё адекватно и вскоре даже стали смеяться, когда учёные их пытались развеселить всяческими немудрёными способами. Когда же стало смеркаться, в дилижансах вспыхнули яркие огни и путники сами потянулись к ним. К вечеру немного похолодало, а в дилижансах было светло, тепло и уютно. Иль и отец Вастос не успокоились, пока не усадили в кресло каждого и буквально с каждым не попрощались, сказав тёплые, дружеские и ободряющие слова. У них стало легче на душе хотя бы потому, что теперь они видели весёлые лица с ярко горящими от восторга и удивления глазами. Наконец дилижансы тронулись с места и, сделав круг по степи, стали выезжать на дорогу. Иль и отец Вастос стояли на ней и махали путникам, встреченными на дороге, руками, а те прижимались лицами к окнам, чтобы увидеть их. Они остались одни, и пошли к своему фургону. Настроение у обоих было довольно-таки мрачное. Несколько минут они ехали, молча, пока отец Вастос не спросил глухим голосом:

— Что ты обо всём этом думаешь, Иль?

С тяжелым вздохом Всадник ответил:

— Я думаю, святой отец, что эти дети жертвы какого-то чудовищного то ли преступления, то ли недоразумения, то ли ещё чего-то такого, что не укладывается у меня в голове. Мне ясно только одно, они были заперты в клетке, долгие годы выполняли самую простую работу и с ними никто не занимался. Их не то, что ничему не учили, Вастос, с ними даже не разговаривали по-человечески и не общались, что ставит меня в тупик. Что же это за монастырь такой, в котором с ними так жестоко обошлись? И чьи они дети, кто были их родители и почему ведийцы их так ненавидели и боялись, что таким образом отнеслись к детям? Мне пока что ясно только одно, всему, что эти люди нам тут продемонстрировали, они научились по пути к нам и ты знаешь, святой отец, они произвели на меня просто прекрасное впечатление. Похоже, что все они необычайно талантливы.

Отец Вастос кивнул головой, взял в руки бич, громко щёлкнул им и молламы сходу перешли на самую быструю рысь. До перегона было километров двадцать пять и они подъехали к нему ещё до того времени, когда ворота постоялого двора закрылись на ночь. Один хлев был свободен, и они завели в него своих молламов и Принца, после чего вошли в таверну, граф приказал, чтобы хозяин постоялого двора позвал всех своих работников, а когда те явились, велел им сеть за стол напротив себя и отца Вастоса к полному удивлению остальных постояльцев. Однако, Иль даже и не собирался тут зверствовать и устраивать допросов с пристрастием. Наоборот, он прошел с кошелём вдоль трёх составленных вместе столов и вручил каждому из работников постоялого двора, хозяину и членам его семьи по золотой монете достоинством в пять даргов, сел напротив и сказал:

— Дамы и господа, вчера ночью на вашем постоялом дворе остановилась группа путников, которая ранним утром отправилась на встречу со мной, да, кстати, мы не представились, я граф Ильхем де-Шорн, а это мой друг, отец Вастос. Мы хотим знать всё об этих путниках, и если кто-то может нам рассказать от них хоть что-то, то мы купим у вас это информацию. Вам за неё уплачено вперёд, но если она будет ценной, я вам доплачу.

Первым, нахмурившись, выступил хозяин постоялого двора:

— Ваша светлость, те путники, о которых вы говорите, пришли к нам в Вершины уже почти затемно. Вид у них был усталый, все они были голодны, да, только вот денег у них на всех было всего сорок пять даргов медью, но я и их брать не стал. В прачечной ещё имелось четыре котла горячей воды, а они, ваша светлость, очень уж были грязны, вот моя жена и предложила им помыться и постираться. — сделав небольшую паузу, мужчина со вздохом продолжил — Странные они какие-то, ваша светлость. Вошли все вместе в прачечную, разделись и принялись стирать свои вещи и купаться, словно им неведомо, что они мужчины и женщины. Потом отжали воду, надели на себя мокрую одежду и хотели лечь на улице, да, я не позволил. Велел всем зайти в таверну, дал каждому по большому ломтю хлеба с мясом, Вихель с Силком постелили им чистые половики на пол, они и попадали там, а утром, проснувшись, подались чуть свет во двор и принялись дрова колоть. Все что было, перекололи и в поленицу сложили. Ну, как мне их после этого было не отблагодарить? Накормил я их завтраком, собрал кое-что из одежды, хлеба с собой дал, они и ушли. Очень к вашей светлости в лагерь торопились. Вот и всё, ваша светлость. Да, вот ещё что, я спросил, откуда они идут, так одна женщина ответила, что с запада, от самой реки Фальмиры. Через неё монахи их на лодке перевезли, а до того их три дня в закрытом фургоне везли и им всю дорогу рассказывали, как до вашей светлости добираться. Они идут из монастыря какого-то святого Кейдария, да только отродясь у нас такого святого не было. Про то вам и святой отец Вастос скажет.