Стрелы Саошьянта

И вот теперь — один из друидов жалуется на бардак. Это до чего ж мы дожили, квириты?

Я решительно потряс головой. Что-то меня с утра тянет на лирику. И на историю. Это все дурное влияние Корвина. Вот сейчас пойду и скажу ему об этом.

Я снова постучался в дверь кувикулы Загуми. Дверь открыла женщина в домашнем платье маздакитских времен, в стоптанных тапках на босу ногу.

-Здравствуйте, Клавдия Викторовна. Не ваши? Вот тут в коридоре валялись.

Протягиваю ей отнятую у Витюхи стопку бумажек.

-Ой... спасибо, Валент Ратмирович... спасибо...

Ага, "спасибо". Я ведь прекрасно понимаю все оттенки этого самого "спасибо". Спасибо, что не искалечил придурка, не закатал на месяц-другой за нападение на сотрудника органов. Спасибо, что дал ему возможность и дальше калечить жизнь жене и сыну.

Безнадежно вздохнув, спрашиваю:

— Может, хоть заявление напишите?

-Ой, что вы, квирит капитан...

Ага, как скотье вернул, так Валент Ратмирович, а как заявление, так квирит капитан.

Клавдия Викторовна отодвигается, из-за нее, шипя, выезжает кресло. Сын Клавдии Викторовны от первого брака, Максим. Серые глаза, осунувшееся лицо, сильные руки — золотые, в общем-то, руки, кресло он сам собрал. А вот ног у парня нет. Ноги остались в ущелье Нахрай-Сухраби на границе суверенной ныне Согдианы (то есть, конечно же, Сугуды), и христианской республики Пешавар. Если б не однополчане, там бы остался и сам Максимка. Ему даже выплачивают пенсию. Скудную инвалидку вместо положенных ветеранских. Потому что вдруг оказалось, что та мясорубка была никому не нужна, что погрангарнизон попросту забыли в тех краях, и награждать его не собираются ни популяры Рутении, потому что дело происходило на чужой территории, ни ильхан независимой Сугуды Ишерек Симургани, которому неохота давать правоверным повод кричать о наградах для поганых Урусов-язычников, раздаваемых за счет сынов Бога истинного.

Бардак, да. Максим не станет жаловаться. И вовсе не потому, что восторженные популяры, опьяненные легкой победой над всемогущим еще недавно Братством Чистых, сдуру возродили отмененный-де узурпаторами-маздакитами закон о правах "патер фамилие". Чтобы, мол, никаких больше Павликов Морозовых (ну некому было объяснить недоумкам, половина из которых была легистами или историками по основной специальности, что закон отменили еще ДО Октябрьских Ид, и вовсе не подлые маздакиты, а тогдашние популяры из Конвента Народного Доверия, а проект об отмене успел одобрить за месяц до отречения август Виктор Второй, и, как выяснилось, последний). У парня не тот характер, чтоб подавать жалобы в суд на изгадившее жизнь ему и матери ничтожество. И я всерьез опасаюсь, что когда-нибудь мне придется решать вопрос, как бы превратить в очередной "глухарь" дело о насильственной смерти квирита Загуми М.И.. Нет, я все понимаю, "пусть погибнет мир, но торжествует право" — но парню и без того досталось. Может, хватит, а?

Хреновый я стражник, честно. Я знаю, что не имею права подменять собою закон. Что бардак от этого не станет меньше, и никому не станет легче... кроме вот этих двоих людей.

-С добрым утром, Валент Ратмирович.

Что тут скажешь?

-С добрым, Максим.

Из соседней кувикулы вовсю орет инфор. Давно орет, кстати. Вот типичные законопослушные квириты. "Дарагие рутенейцы, панимаеш". Рядом шум, крики, драка, но мы цивилизованно сидим в своем жилище и не вмешиваемся, только инфор врубим погромче.

-...Редной террористический акт в Логрисе. Ответственность за него взяла на себя международная террористическая организация "Христианский джихад". Ее лидер, Абдалиса Нургани, выступил с заявлением о том, что, цитируем, "священная война будет продолжаться до тех пор, пока христиане южной Галлии остаются под игом языческой власти"...

Шиза, честное слово. Из-за этих сумасшедших в южной Галлии — как их, "Багауды", что ли? — другие сумасшедшие убивают несколько десятков несчастных логров. И это при том, что главные ставки восьми из десяти международных христианских организаций находятся именно в Камелоте.

-Президент христианской республики Сельджукистан Базан Инеджад в очередной раз выступил со скандальными заявлениями в адрес Эранвэдж. Он заявил, что существование государства парсов на этой земле оскорбляет чувства миллионов христиан во всем мире. "Если, заявил президент Инеджад, европейские язычники чувствуют вину перед парсами за преступления вагров во время Второй Мировой войны, им следовало создать Эранвэдж на своей территории, в Европе, а не решать свои проблемы за счет христиан". В своем выступлении президент Инеджад в очередной раз назвал Эранвэдж главной угрозой миру в центральной Азии и во всем мире.

Мерзкое изобретение это инфор. Никогда не стану его покупать.

-В Биармии состоялся марш ветеранов легиона "Йомалатинтис". Марш проходил под охраной биармийской полиции. Несколько сотен противников марша, съехавшихся со всех концов Биармии и из-за границ республики, были оттеснены на обочину дороги и могли выражать свое отношение к происходящему лишь выкрикиванием антитрибацистских лозунгов. В конце марша произошла стычка между антитрибацистами и молодежью из трибал-социалистической партии Биармии. Госпитализированы десять человек.

На границе Антии и Рутении потерпел крушение авиалайнер ТУ-68. по предварительным данным...

Господи ты Боже мой, да сколько можно?! Какое удовольствие получает человек, узнавая обо всех этих кошмарах? Кому хочется за завтраком узнать, что в Кушани опять взорвался какой-то завод, и сибирские реки послушно потащили в сторону Рутении отраву? Что где-то упал самолет, утонул корабль, прошел парад содомитов, разгулялась очередная эпидемия? Христиане эти тоже... нет, все было, и друидов преследуем, и Викентий с последователями гонял староверов. Но вот чтобы воевать с другими людьми просто потому, что они верят по-другому — не искажают твою веру, не режут людей перед идолами, а просто по другому называют Всевышнего и молятся Ему по другим книгам... нет, я понимаю, что "терроризм не имеет национальности и религии", но почему буддисты, скажем, не взрывают бомб в Логрии, хотя Кушаню досталось от логров, ей-же-ей, ничуть не меньше, чем христианским землям?

В кухне завизжал коннектор. Еще одно мерзкое изобретение. Оно у нас, хвала Господу Светлому, одно на всю коммуналку.

-Дядя Валя!

Тощая девчонка в халатике, Даренка Зимина, выскочила в коридор с кухни.

-Дядя Валя, вас к аппарату!

Так. Это еще что? Есть у меня дурное чувство, что так дивно начавшийся отпуск аккуратно и неотвратимо накрывается медным тазиком. Есть такая народная примета — утренний звонок по коннектору в выходные — не к добру. Да ладно, может, это всего лишь Корвин решил звякнуть с утра пораньше, или Оленька вспомнила про кметяру небритого...

Угу. В трубке звучал до омерзения родной и непристойно бодрый голос Боровика.

-Вале, Ратич. — хорошо хоть квирит трибун не одобряет всех этих каламбурчиков "Вале, Валя".

-Вале, Боровит Гостятич. — по паспорту Боровика кличут Боровитом. Это как раз после войны пошла мода на красивые княжьи имена. А в сочетании с кряжистой фигурой и круглым чисто выбритым лицом имя преобразовалось в прозвище еще раньше, чем Боровик пересекся с ликторами из-за одного дела. Ну а уж после... "как Гриб-Боровик с "гороховыми" воевал" — про это всякий курсант слышал.

-Я тебе, Валент, не Боровит Гостятич, а квирит трибун.

Совсем гадко. Служебное обращение... хотя с самого начала было ясно, что он не доброго утра пожелать звонил.

-У нас, Ратич, очередное убийство.

"Не у нас, а у вас" — вспомнилась цитатка из Гайдаевского фильма. К месту, конечно, только Боровик такого юмора не понимает, он юмора на работе вообще не приемлет в принципе.

-А у меня отпуск, квирит трибун. Вакация, так сказать.

-Ты у нас, Ратич, шляхтич, или где? Какие отпуски могут быть в служении закону, а? Сам знаешь, наша служба и опасна, и трудна. Собирайся и выезжай. Малая Фонтанная, инсула девять дробь семнадцать, квартира сорок восемь.

-Да квирит трибун, у нас чего там, некого...

-Некого, Ратич. Лучник опять объявился.

Прежде чем я нашел походящие слова, трубка разразилась гудками.

Накрылся отпуск.

Господь мой, Митра Светозарный, за что?

Гл. II. О псах, волках и овцах.

Глава, в которой выясняется, что старый враг — более приятное общество, чем бывший друг, а так же обсуждаются законы цезаря Юлиана Философа в применении к электровозу

Через две минуты я уже сбегал по лестнице. Инсула у нас старой застройки еще доидовской, при августах построена, так что подъемник ("врхутяг", как забавно выражается Наталка Горчева) проектом не предусматривался. Пришлось бежать по лестнице, помнившей и жуткие зимы Двухлетней Осады, когда по ней затаскивали к печам-мещанкам все, что могло гореть, и стаскивали к саням-труповозам тела, посиневшие от голода и мороза, и уверенную ночную поступь санаторов Шубаркана, и красногвардейцев-маздакитов, и верноподданных августов рутенейских, каких-нибудь коллежских асессоров.. впрочем, окна в подъезде были немыты не то с шабуркановых времен, не то с тех самых асессоров... ну, с маздакитских времен — это точно. А простые и привычные надписи маздакитской эпохи, все эти "Жданка — дурак" и "Машка + Горим = любовь", или там ""Евн" — триумфатор!", сменились совершенно немыслимыми образцами народного творчества. Теперь мало сказать, что сосед — дурак, надо подробно описать все стороны его интимной жизни — причем фантазия авторов клонилась отчего-то в сторону греческой любви и скотоложства. Формулы "икс плюс игрек равно..." тоже стали сползать к однополым сочетаниям. А фанатов спортивных команд потеснили сторонники музыкальных, прости Господи, направлений — если ЭТО можно назвать музыкой. На последней перед первым этажом лестничной площадке поверх пестрых надписей красовалось нечто свеженькое — огромный Крест Свентовита и надпись "Невогард, мы вернемся!".

Написано, что характерно, отнюдь не по-вагрийски.

Блин, во времена-то пошли! Друид жалуется на бардак, русины рисуют на стенах вагрийские символы, грозя "вернуться" в город, которого вроде не покидали... наконец, одного стражника вызывают на службу в начале отпуска.

Я хлопнул дверью подъезда, и тут же уткнулся носом в могучую грудь в коричневом кожаном гиматии, точно между двумя рядами пуговиц. Буркнул "извините", сунулся влево, но грудь сместилась туда же. Что ж, бывает, "синдром Чичикова-Манилова", как выражается добрейший доктор Ясинецкий. Я рванулся вправо, но и кожаный плащ сдвинулся вслед за мной. Я раздраженно поднял голову...

И еще поднял...

И еще...

На меня, во всех смыслах свысока глядело лицо молодого парня со свернутым на сторону носом и мощной челюстью панкратионца, с большими задумчивыми глазами под низким, прикрытым темной челкой лбом. Плечи были шире моих почти в полтора раза, а рост позволил бы пареньку добиться успехов не только в панкратионе, но и в майяском мяче.

-Слышь, мужик, — лениво проронила из подоблачных высот надежда олимпийских ристалищ. — Пошли. Тут с тобой перетереть хотят.

-Ну, посылаю.

Верзила сперва чуть нахмурил правую бровь, потом так же, не напрягаясь, приподнял ее и правый уголок рта.

-Шутник, да? Я шутки люблю. А патрон — тот не очень. Идем, поговорить надо.

-А вас там сколько?

Теперь поднялись, правда, невысоко и ненадолго, оба угла рта.

-Этот прикол я знаю, — сообщил верзила. Потом его глаза и все лицо едва уловимо потускнели, взгляд словно слегка разфокусировался — так и бывает у панкратионца перед атакой. — Ну ты как, кметяра, сам пойдешь? Или помочь?

Вот что я люблю в друидах — они никогда не навязывали нам свое общество. И перли буром только в совсем уж безвыходной ситуации. А эти, новенькие — ни страха, ни совести, одна тупая уверенность во всепобеждающей правоте пудов мышц и граммов свинца. Я почувствовал, что закипаю. Ясен пень, это-то и есть серьезный противник, не Витюха, прости Господи, но оно и к лучшему — размяться... хотя рожу сохранить в целости вряд ли удастся. И какие будут глаза у Наталки, и что скажет Боровик, и как выразительно будет молчать майор — об этом лучше и не думать сейчас. Ну, крупнее он меня — так большие тезаурии громче падают.

И ведь знает, что я — стражник. Любопытные настали времена, что ни говори.

-Пшел вон, придурок. — раздалось из-за спины молодого великана. — С-соплячье. Поручить ни дэва нельзя.

Как ни странно, атлет при звуках этого спокойного голоса словно чуть-чуть поубавил свой гигантский рост и отступил в сторонку.

-Максим Сергеич, я...

-Головка от часов "Заря", — оборвал его стоявший сзади. — В машину, мурзилка картонная.

Пригорюнившийся силач, ссутулив неохватные плечи, поплелся к парковавшемуся у тротуара роскошному "полидевку". Мы остались наедине с тем, кто столь грубо прервал наш милый интеллектуальный диалог. К сожалению. Потому что я предпочел бы драться с панкратионцем, чем разговаривать с ним.

-Доброе утро, Валент. — улыбнулся он. — Чего так рано? Отпуск опять сорвали? Тебе куда? Садись, подвезу.

Я молчал. Наверно, надо было просто повернуться и уйти. Наверно, надо было послать его куда подальше. Я не сумел. Как говорилось выше, я хреновый стражник. А вот он был очень хорошим стражником. В руках капитана, а затем и майора Зверича распутывались самые запутанные узлы, кололись самые крепкие орешки. Если за дело брался Зверич — дело обязательно оказывалось распутанным, и распутанным в срок. Высокое начальство не могло нахвалиться на его показатели, нервничавшее непосредственное начальство, тревожась за кресло и птериги, заваливало непотопляемого майора самыми невообразимыми "глухарями", которые он приканчивал едва ли не шутя, а мы, курсанты училища городской стражи, почти боготворили его. Да, мы знали, что задерживаемые майора Зверича часто оказывались застрелены при сопротивлении аресту. Но разве хоть кто-то из них был невиновен? И разве лучше дожидаться, пока эта мразь, досидев до очередной амнистии, выйдет вновь грабить, насиловать, убивать на улицах нашего города? Да, в медпункте горуправы часто заполняли акты о "падении с лестницы" его подследственных, а то и свидетелей. А что же еще делать с тем, кто потворствует зверью? Воркотню старых коллег Зверича о "недопустимых методах" мы пропускали мимо ушей, как нытье неудачников. В училище ходили восторженные слухи о его собственной картотеке, о сети осведомителей и помощников под прикрытием, о хитрых многоходовых комбинациях. А он еще и находил время на общественную работу, курировал детские спортивные димы... и нашу группу в училище. Когда он спал — совершенно непонятно.

Но потом... потом наступили перемены. Газеты взахлеб разоблачали "беспредел городской стражи", само слово "стражник" как-то выпало из обихода, напрочь вытесненное друидским "кмет". Жалованье, и до того не заоблачное, упало так, что из квартир стражников ушли последние тараканы. На выпускном экзамене старый майор Разрывай, преподаватель ломброзистики, сказал нам: "Ну, теперь-то ваш Зверич переменится!". Мы мрачно молчали, мы верили своему наставнику и кумиру. Но Разрывай оказался прав. Он сам не предполагал, насколько прав он окажется.