Дзёдзюцу. Часть шестая

— Выметайся. Мне пора. — Он накинул шарф на шею. — Истории ты будешь рассказывать мне позже. Когда у меня появится на это время.

— Время... Как не стыдно, Катсухико! Все твое внимание в последнее время направлено на этого маленького и хорошенького сыночка Отогору. Так ведь?

Он нехотя поднялся и вышел вслед за Ито.

— Так. — Кивнул модельер, гремя ключами и возясь с замком.

— В таком случае ты просто обязан знать...

— Ты уверен? — Скептически ухмыльнулся Ито.

Замок по неизвестной причине не поддавался. А может быть у него просто тряслись руки. Уж очень ему хотелось заехать по наглой роже своего заместителя.

Приехал в таком состоянии к нему домой, да еще и начал нести какой-то пьяный бред. Зачем??

— Ты должен знать сейчас, потому что рано или поздно ты все равно узнаешь, как и все остальные...

— Да, Рану-кун, полиция Токио уже обо всем знает, так что ты со своими предостережениями неактуален.

— Работники прессы Токио тоже уже обо всем знают. — Икко заметно посерьезнел. Даже, будто протрезвел на то короткое мгновение, пока произносил следующую фразу. — У одного активного журналиста, который был в "Юми", есть фотографии вас... с Кано.

Катсухико замер. Но лишь на секунду. Он все-таки запер дверь, убрал ключи в карман куртки, застегнул его на молнию, провел ладонью по коротким волосам... И лишь тогда повернулся к своему собеседнику.

— А ты откуда это знаешь, Икко?

— Именно я и направил этого журналиста к вам.

Ито помолчал. Еще раз пригладил волосы. Пожалуй, в последнее время это стало у него привычным нервным жестом...

— Знаешь... Я даже не буду спрашивать тебя, зачем ты это сделал... Но зачем сейчас ты рассказываешь это мне?

— Я подумал... что мне станет от этого легче. — Честно признался ему заместитель.

И тут же отлетел к соседней стене. Катсухико, невольно поморщившись, прижал кулак к подбородку. С непривычки костяшки пальцев сильно болели.

— Надеюсь, от ЭТОГО тебе действительно станет легче. — Произнес он, с брезгливостью глядя на поверженного.

Ему было мерзко. Да, он был циничным и непробиваемым владельцем огромной фирмы, хладнокровным и безжалостным Катсухико Ито... Но ему в предательстве только что признался тот, кого он считал если не близким другом, то доверенным лицом. И ему было мерзко.

— Я не знал, что все так выйдет. — Тихо проговорил Икко, продолжая сидеть на полу, облокотившись о грязную стенку дома.

Он тер покрасневшую скулу и старался не смотреть на своего начальника.

— Ты не знал... что?

— Что все так произойдет... Что умрет этот старикан... Отец Кано. Что все случится так сразу. Я не думал, что на этого парня свалится сразу же так много неприятностей.

— Какой ты благородный... — Придал Катсухико своему лицу умиляющееся выражение. И тут же нахмурился опять. — Значит, если бы ничего этого не случилось, а в начале недели вышла бы газета, посвященная нашим с ним... Интересно, а что именно запечатлено на фотографиях? Впрочем, это уже не имеет столь важного значения. О чем ты вообще думал, Икко? — Катсухико склонился над заместителем в ожидании ответа.

— Я думал... Я не думал, что для тебя это может быть так важно, Катсухико. Прости...

— Да пошел ты. — Равнодушно бросил Ито.

По большому счету, вся эта информация уже не имела такой огромной важности. То, что он собирался сделать, было куда серьезнее. И перекрывало всевозможные их прошлые промахи.

— И что ты теперь собираешься делать? — Мужчина, опираясь о стену, сгреб себя с пола и с трудом поднялся на ноги.

— Завершу начатое тобой. — Пожал плечами модельер. — А, да, кстати... — Он обернулся, направляясь к лифту. -... Ты уволен.

Икко проводил его глазами. В который раз он смотрел в удаляющуюся спину Ито Катсухико. В который раз он остался позади... И опять... и теперь уже отнюдь не образно выражаясь... он ощущал себя побежденным. И почему всегда так бывает?

Это было странно... Но, наверное впервые Икко не ощущал зависти. И злости он не ощущал тоже. Он вообще не чувствовал ничего. Ну, кроме может быть, легкого сожаления, что так вышло. Ему было немного жаль Кано, на которого вдруг обрушились все тяготы мира. И Катсухико, который, вроде бы, серьезно все это переживает.

Проехать к самому зданию крематория у Катсухико не вышло. Еще издали он заметил нечто шевелящееся, огромное в массе своей, суетящееся и пугающе оснащенное видеотехникой. Репортеры, фотографы, просто зеваки... они были везде. Казалось, что от такого повышенного внимания к этому тихому в обычные дни, месту, сам дух Синигами* покинул это последнее пристанище умерших.

Катсухико оставил машину у ворот здания и двинулся навстречу бушующей толпе. Он с какой-то неведомой доселе радостью задумался о том, что ему предстояло прибавить ажиотажа, да веселья этому взбесившемуся обществу. Ох, и подкинет же он пищи для ума и сплетен старательным работникам прессы его города. А там, глядишь, и на всю страну прославится... В конце концов, он слишком редко делает необдуманные поступки. Уже можно... на старости лет позволить себе сойти с ума... А там, дальше, посмотрим, как что будет.

Он с трудом пробился сквозь толпу у входа. Может быть — это могло показаться странным. А может быть — что вероятнее всего — как раз естественным... Последними остатками естественности... Но люди дальше ворот не рвались. За воротами проходила церемония, за воротами был Кано в окружении безумной толпы его многочисленных (или не очень) родственников. Там царила сумятица лицемеров, готовая поглотить юношу, глаза которого обычно сияли таким счастливым и беспечным светом... Катсухико решительно направился к воротам.

— Ито-сан! — Окликнул его чей-то знакомый голос.

Мужчина обернулся на голос. Опираясь на приоткрытую дверцу машины, в нескольких метрах от толпы, нерешительно переминался с ноги на ногу, стоял его недавний знакомый — Юджиро Танака. Катсухико ненадолго замедлил свой шаг, всматриваясь в молодого человека с ожиданием... И, получив лишь напутственный взмах руки и одобрительную улыбку, пожал плечами и с увеличенным рвением двинулся дальше — через толпу. Миновал чугунную ограду, удивленные возгласы, вопросы, вспышки, снующих любопытствующих, дуло фотокамер и микрофоны... Не оборачиваясь, пошел по узенькой тропинке крупнейшего Токийского кладбища, удивляясь непохожести его на старинные Английские погосты и отсутствию какой-либо мрачности в атмосфере сдержанных надгробий, их ровному ряду и непрезентабельности.

Да, в Японии вряд ли можно где-либо наткнуться на заброшенные готические кладбища, окутанные паутинами тайн и зловещих легенд...

Он малость застопорился у входа. Сделал глубокий вдох и ручкой — своему относительно беспечному прошлому. И вдруг вспомнил слова Кано... О нем. О том, что...

В голове Катсухико, как будто нарочно издеваясь, прозвучал чуть искореженный писклявый голосок:

"Такие, как ты, любят свою работу, свой Мерседес, или что у тебя там... Свое положение в обществе и свой креативный образ, который не всегда соответствует тому, что есть внутри них самих. Вы хотите выглядеть крутыми бесстрашными ребятами, но больше всего на свете боитесь потерять свою стабильность. Иногда, такие, как ты, хотят, чтобы их любили и оттого заводят себе собаку, потому что окружающие люди редко любят таких, как ты. Такие, как ты, хотят выглядеть смелее и более вызывающе, чем они есть на самом деле."

Ну да... Кое в чем Кано тогда действительно был прав. Катсухико как-то задумывался над приобретением большой выдрессированной собаки. Но некоторое время назад надобность в этом отпала, ибо ручной домашний зверек в ближайшем будущем у Катсухико все равно появится... А вот во всем остальном художник ошибался. И сейчас Катсухико ему это докажет... Вот, прямо сейчас...

Плюс одна новая — к скандальным новостям, сопровождающим незыблемый образ бастарда-скандалиста. Катсухико открыл дверь и шагнул в гущу событий...

Синигами* — Божество смерти в Японии.

Они вытерпели все. Кано стойко перенес крики и обвинения, причитания и урезонивания родственников, возмущенное удивление служителей и монахов... То есть перенес скорее все это Катсухико. И почти что бездыханное тело Кано в придачу. Через толпу, настигшую их в воплощении инквизиции. Через карающие фотовспышки, назойливых репортеров, изумленных зрителей, исполняющих роль суетливой массовки во всем этом трагически-комедийном представлении. Через широкую полосу асфальта, разделяющего их от спасительной машины Катсухико...

Модельер открыл переднюю дверь, пропуская перед собой Кано, который вдруг вернул себе всю свою живительную энергию и юрко проскочил на сидение. Повернулся к угрожающе нацеленным на него камерам. Улыбнулся. Вежливо поклонился. И быстро исчез следом за своим любовником в машине, ударяя по газам и распугивая стремительно движущимся бампером остатки разрозненного человеческого стада.

— Как красиво... — Восхитился художник, возвращая своему телу вертикальное положение и удобно усаживаясь на сидении.

— Что — красиво? — Удивился Катсухико.

Мысли его все еще были заняты происшедшим. Он отчаянно хотел украдкой смахнуть, выступившую было на висках, испарину, но, не желая пока еще расставаться с ролью супер-героя — спасителя беспомощных и хрупких, сдерживался.

— Ты красиво появился, красиво похитил меня оттуда и теперь красиво же удираешь от погони. — Кано слабо и все еще немного грустно улыбнулся.

— Ну, для начала я тебя разочарую — погони никакой за нами нет. Прости, если развеял твои детские мечты. А похищать я тебя, извини, конечно, не похищал. — Спокойный голос дался Катсухико привычно легко. Как всегда, вообщем то. — Ты сам повис у меня на шее с воем и криками, размазывая по мне слезы и сопли...

— Катсухико...

Мужчина, как будто в ответ на обращение художника, остановил машину у обочины. Обернулся...

Когда он ехал туда — с целью забрать Кано прямо с середины церемонии, не думая о смутных для него традициях и ритуалах, он просто хотел оградить юношу от тяжелых для него переживаний. Он думал, что вот — он придет, возьмет его за руку и уведет... И Кано с уверенностью пойдет за ним. Даже не потому что так сильно любит, а потому что так нужно. Потому что они оба должны были понимать, что так правильно... Ведь он не ошибся, нет?

— Говори, мальчишка...

Кано подвинулся, укладывая ладони на плече Катсухико, пристраивая на них подбородок. Прикрыл глаза.

— Я люблю тебя.

— И все?

— Спасибо?..

35*

Кано ждал... Свернувшись калачиком под теплым тяжелым одеялом, он ждал. И думал... Переосмысливал. Пока что не планировал — нет. Для этого ему еще было слишком рано. В первую очередь он хотел успокоиться, поднабраться сил и разобраться в себе. В своих переживаниях. В своих чувствах. В своей жизни. У него было не так уж много времени на это... Совсем скоро должен был вернуться Катсухико, а это значило, что так же скоро Кано уже не захочет ни о чем думать. Он просто прижмется к сильному плечу, зажмурится и будет вот так вот лежать без движения. Сутки, двое, трое... И все проблемы сразу же отступят, боль исчезнет, а внутренние смятения рассосутся сами собой. Но пока этого не произошло — он размышлял. Снова и снова загоняя острые иглы в свое подсознания. Ковырял в нем свои чувства, с каким-то мазохистским удовольствие и любопытством наблюдая за реакцией своего сердца. По хорошему (а то бишь по совету Ито-сана, который уже несколько дней для него был совсем не Ито-сан, а просто "карэ"*), он должен был усмирить свои эмоции и холодно и логично подумать над всем происшедшим. Но, по всей видимости, "по-хорошему" для изощренной и творческой натуры Кано было слишком скучно. Поэтому он все перебирал и перебирал в уме случившееся, вспоминая каждый прожитый час, каждую мелочь, произошедшую с ними, каждую мысль, мимолетное чувство... Перед глазами уже темнело от набегающих слез... но он не разрешал себе себя жалеть. Он размышлял...

Его маму вчера перевели в другую палату. Для тех пациентов, состояние которых не внушало особенного опасения. Совсем скоро ее должны были выписать. Кано понимал, что рано или поздно ему придется сообщить ей обо всем... или хотя бы о том, что он живет на квартире у мужчины, который совсем недавно был сотрудником ее погибшего мужа, а еще ранее — его конкурентом. А так же было бы, наверное, не лишним объяснить ей, почему он вдруг решил жить с человеком, которого совсем недавно так открыто ненавидел. И, самое главное, о том, что он собственно... спит с этим мужчиной. Он в принципе спит с мужчинами, да...

О похоронах отца Кано старался не вспоминать и не думать. До поры до времени... Присутствие Катсухико не позволяло ему окунаться в мрачные мысли. А пока его не было рядом, Кано старательно отвлекал свое внимание на любую интересующую его мелочь, дабы не переживать и не рефлексировать. Сегодня же он впервые решил взглянуть в лицо реальности... Откровенно признаться, это лицо ему совсем не нравилось. Реальность, как и раньше, его пугала. Но, если раньше он чувствовал себя одиноким и никому не нужным, то теперь с ним был Катсухико. И он пообещал себе научиться жить ПОНАСТОЯЩЕМУ. И с сегодняшнего дня он начнет...

Не будет бегать от правды.

Не будет скрываться от мира.

Не будет прятать свои переживания в свои картины.

Сегодня же и начнет. Точно.

Совсем недавно ему удалось понять кое-что важное. Он потерял человека, любви которого всю жизнь хотел добиться. Который был для него самым лучшим, самым великим, самым умным и сильным... Ему очень нужен был такой человек... И он не потерял его. Он его нашел.

Кано поднялся с кровати, походил по комнате, замер у окна, очарованный переливающимся в свете вечерних огней Токио. Закрыл глаза, представляя, что где-то по извилинам дорог скользит автомобиль его любимого мужчины, взрывая шинами неглубокие лужи и огибая дома и кварталы... Любимый мужчина, естественно, нервно материт окружающих его автомобилистов, которые по какой-либо причине мешают ему пойти на победный и феерический обгон, постукивает пальцами по рулевому колесу, напевает себе под нос какую-нибудь мелодию... А пока он еще в дороге, у Кано есть немного времени на себя самого. Вот только на что его можно потратить, если он решил отказаться от творчества на некоторое время? Продолжить болезненное самокопание? Потратить драгоценные минуты единения с самим собой на анализ собственной жизни?..

Исида тоскливо вздохнул и, как это обычно и бывало в такие моменты, схватился за сигареты.

Карэ* — С Японского "Любимый".

Катсухико лениво и с огромным нежеланием покинул теплый салон автомобиля и оказался на свежем воздухе. Поежился... Воздух был слишком свежим. Перевел взгляд на носки своих туфель, замечая, что гордо стоит в самой глубокой луже во дворе, чертыхнулся и поспешил быстрее оказаться в своей квартире. В последнее время домой его тянуло куда больше, чем на работу, с которой у него неожиданно начались огромные сложности. Со смертью Исида Отогору, с которой долгое время совсем не двусмысленно связывали его, Ито, имя, от них отвернулись многие постоянные клиенты. Людей пугала загадочная история с ночным пожаром, вспыхнувшим неизвестно с чего бы это вдруг... Людей пугало смелое заявление Катсухико об их с Кано совместном проживании. И уж, конечно, мало кого могло оставить равнодушным неожиданное исчезновение Исида с похорон собственного отца. Люди думали о правилах приличия, которые нельзя было нарушать. Но мало кто думал о самом Кано Исида. А вот пресса, напротив, бросилась на свежую новость, как собака, сорвавшаяся с цепи — на большую кость. И теперь глодала ее своими острыми зубами, не оставляя ни клочка мяса на гладкой поверхности. Катсухико пришлось явственно ощутить на себе остроту их зубов. А заодно и языка некоторых особенно предприимчивых работников газет и телевидения. Но им с Кано было не привыкать шокировать общество. До настоящего времени они делали это по-разному. И, как ни странно, когда Катсухико чувствовал незримую поддержку художника, справляться с временными, как он был уверен, неприятностями с его репутацией, ему было куда легче. Да, карьера его переживала не лучшие дни. И в недавнем прошлом подобная трагедия полностью выбила бы его из колеи. Но сейчас... Сейчас в его жизни появилось нечто новое и посему — более важное. У него наконец-то появилась личная жизнь. Непредсказуемая — благодаря основному виновнику происходящего, и... невероятно уютная...