Дзёдзюцу. Часть шестая

Однако, после того, как он открыл входную дверь и очутился наконец-таки в собственном доме, на счет последнего пункта касательно уюта родных стен, Ито-сан чуть было не усомнился. По крайней мере, разбросанные у дверей одной из комнат тюбики из-под красок и несколько разноцветных следов, оставленных по направлению в эту самую комнату, заставили его слегка забеспокоиться. Наверное, потому, что мольберт Кано с собой принципиально со старой квартиры решил пока не забирать. Откуда у этого одержимого существа оказались краски, модельер тоже, честно говоря, и представить не мог.

— Кано! — Строго окрикнул мужчина своего недавнего сожителя, внутренне подбираясь и спокойно и неторопливо готовя себя к самому худшему.

"Он решил покрасить потолок в гостиной? Или — что еще хуже — самого себя?.. Что еще, черт возьми, можно сделать с красками, при полном отсутствии какого либо материала для изобразительного творчества??"

Как оказалось, Ито-сан был почти прав в своих догадках. Почти... И он бы даже с огромным удовольствием высказал молодому человеку все, что он думает по поводу его умственного развития, душевного здоровья и вообще назначении его пребывания в его квартире... Если бы не потерял дар речи. Потому что впечатление от увиденного, после долгого блуждания по его расшатанной в последнее время нервной системе, резкого импульсного удара в мозг и поражения глубины найденной в теле бесчувственного модельера души, полностью парализовало его голосовые связки. Конечно, Ито-сан знал своего любовника уже довольно приличный отрезок времени, был готов ко всяким его выходкам, а перед тем, как перевести его скромный багаж из трех сумок с ненужным, по мнению Ито, барахлом, провел сам с собой долгую подготовительную медитацию... Но, очевидно, художник еще не утратил своей великой способности шокировать человека, который, как сам Ито был уверен раньше, по крайней мере, видел в этой жизни ВСЁ.

— Кано... Что ты делаешь? — Прочистив горло, произнес Ито. Очень аккуратно и тихо.

Конечно, сам по себе вопрос был весьма глупым. Потому что модельер, если, конечно, собственное зрение его не обманывало (ах, как он хотел бы в это верить!) и сам прекрасно видел, как совершенно обнаженный художник... не считая конечно тонкого слоя краски, которой было разрисовано его тело, самозабвенно раскрашивает оконное стекло.

— Катсухико? — Кано удивленно обернулся на зов. Зрачки расширились, ресницы пару раз опустились и снова распахнулись длинными густыми лучиками. Сама невинность... — Я не слышал, как ты пришел... О, наконец-то ты пришел!!

— Ты сейчас пожалеешь, что я пришел... — Процедил сквозь зубы Ито, уговаривая себя разозлиться.

Злиться откровенно мешал вид красивого юноши в неглиже, раскрашенного разноцветными символами и знаками.

— Почему?? — Кано снова непонимающе моргнул. — Я так ждал тебя! — Он искренне заулыбался и бросился обниматься, повисая на шее у модельера.

— Мой костюм!!! — Катсухико взял художника за плечи и оттянул от себя на приличное расстояние. — Черт... Я даже не буду спрашивать тебя, что за дрянь на тебе нарисована и что она значит...

— Это древние символы, они нужны, чтобы вызвать прилив вдохновения...

— Я сказал, я не буду тебя спрашивать!!.. Мне куда интереснее... Что тебе сделало мое окно!!?? Чем тебя не устроило... — Ито замысловато и продолжительно выругался. — ... обычное прозрачное стекло в нашей гостиной комнате?!

Катсухико отодвинул в сторону Кано и приблизился к окну, рассматривая украшающее его произведение.

— Кано... Зачем нужно было зарисовывать вид на городской пейзаж... Городским пейзажем?

— Катсухико... — Протянул Кано его имя, зажмурив глаза от удовольствия. — Ну, понимаешь... Понимаешь, тебя так долго не было... Я скучал. Я думал, чем можно заняться в твое отсутствие... А потом я смотрел на город и представлял, как ты едешь ко мне по вечерним Токийским дорогам... Ну как можно было не запечатлеть такой момент? — И он снова схватился за кисточку, прикусив от сосредоточения кончик языка.

— Все с тобой понятно... — Вздохнул Ито.

Масляные краски слегка смазались по скользкому стеклу, точь-в-точь повторяя вид города за окном из их квартиры. И только одна мелочь слегка выбивалась из общего, романтического стиля картины. Подцветки магазинов, фонари, светящиеся окна в темных домах...

— Кано, это ведь не я, правда?..

— Ты узнал! — Обрадовался художник. — А я волновался, что из-за того, что краска потекла, ты себя не узнаешь.

— Да как же... Одно лицо ведь... — Скривился Катсухико.

"Спокойствие... Спокойствие, дорогой Катсухико... Все равно, до долгожданного дня проведения ремонта в твоей... черт, теперь уже вашей квартире, осталось не так много времени... Спокойствие..."

— Да, я очень хотел, чтобы моя любовь к тебе была выражена именно в такой форме. — Исида отошел на расстояние, чтобы еще раз гордо полюбоваться на творение рук своих.

Катсухико покачал головой, оценивая "форму".

"Спокойствие... Один... Два... Три... Четыре..."

Расплывшийся желто-розовый круг, медленной каплей сползающий на нарисованные плечи. Две зеленые точечки и заползающая за границы "физиономии" улыбка... И вся эта красота, которая должна была символизировать Катсухико, была видна в окно нарисованной машины.

"Четыре... Три... Два..."

— А вот машину ты значит, нормально нарисовал, гаденыш! — Ито еще раз оглядел раскрашенного всеми цветами радуги любовника и облизнулся.

— Ну, в конце концов, через несколько дней у нас все равно будут новые окна, и ты со спокойной совестью можешь разбить все это... что тебе не нравится... — С обидой в голосе протянул Исида, снова хватаясь за кисточку.

— Тебе нельзя давать в руки краски... Ты же зависимый! Мне иногда кажется, что ты ни сколько ими рисуешь, сколько их вынюхиваешь. Психопат юный...

Катсухико, похотливо настроенный, приобнял своего "юного психопата" за талию и тут же получил локтем в ребра.

— Я из-за тебя линию смазал! — Кано нахмурился. Но тут же смягчился. — Сейчас, я закончу картину и приду. Хорошо? На кухне ужин... Если, конечно, я не забыл снять его с плиты...

Он привычным жестом привстал на носки, дотягиваясь губами к шее любимого. Этот жест с некоторых пор стал у него привычным проявлением своих чувств... Катсухико наклонился к нему, заглядывая в глаза... приближаясь к его лицу губами... Чтобы самым нежным голосом, с легким придыханием прошептать:

— Я тебя убью, когда-нибудь... — Он проникновенно улыбнулся, быстро поцеловал художника в губы и вышел из комнаты.

"Я даю ему пол минуты, чтобы одуматься и прибежать ко мне по первому зову сердца".

С каждым шагом приближения к кухне запах сгоревшего "чего-то" становился все насыщеннее. Мужчина, в который раз покоряясь своей доле, выключил конфорку и распахнул окно, с удовольствием вдыхая свежий воздух. Усмехнулся, склоняя голову на бок. Покачал головой... В холодильнике оставалась еда, которую они вчера заказали из ресторана, потому что Кано спалил их вечернюю яичницу вместе с самой сковородкой. И, пока он в панике метался вокруг погибшего холостяцкого блюда, на плите медленно догорал чайник...

— Все равно давно пора было приобрести электрический. — Философски утешил Исида отчаявшегося Катсухико.

"Все равно давно пора было найти себе подружку". — Примерно таким же тоном произнес сочувствующий внутренний голос. — "По крайней мере, скучно тебе уже никогда не будет".

В этом он был прав, да. Они заказали еду и хорошее вино с доставкой на дом и провели этот вечер, мечтая, как именно переделают квартиру Катсухико... Простите, их квартиру. То есть мечтал, собственно, Исида. А Ито-сан подсчитывал затраты, которые должны были уйти на воплощения всех тайных желаний Кано относительно их жилища. Отыгрался Катсухико уже ночью... Воплощая Свои тайные желания...

И сегодня, весь день, не смотря на резкое снижение заказов, жалобы некоторых клиентов и продолжительные разборки с заместителем, который никак не желал прощаться со своим старым местом, модельера сопровождало прекрасное настроение, которое не желало покидать его даже после очередной идиотской выходки его мальчишки.

— Теперь в нашей квартире две моих картины.

Кано возник в проеме двери. Даже не просто возник, а плавно перетек из невидимого состояния в чувственное. В ОЧЕНЬ чувственное... Разрисованный узорами по всему телу, растрепанный, сияющий и страшно сексуальный.

— Что ты говорил, означают эти узоры? — Ито отставил в сторону бокал, который собирался наполнить, но забыл о своем желании, отвлекшись на другие... более важные.

— Они должны вызывать вдохновение...

— Отлично. Они работают, скажу я тебе. Они действительно вызывают у меня вдохновение. — Мужчина мягкой кошачьей поступью приближался к художнику. Ухмыляющийся хищник...

— И их нельзя скрывать под одеждой... Потому что они должны... — Кано зачарованно наблюдал за своим любимым человеком и, в который раз пребывая под действием необъяснимого гипноза, продолжал говорить.

— Да, да, сладкий мой, их действительно нельзя скрывать под одеждой... — Прошептал Ито.

— Они должны взаимодействовать с окружающим миром, передавая мне энергию космоса...

— Пошли... Ты поделишься этой энергией со мной... — Мужчина обнял Кано за плечи, увлекая за собой в сторону ванной комнаты.

— Куда??

— Смывать с тебя это безобразие!

Шорох теплой воды заглушал звуки поцелуев и шепот... Чей-то тихий смешок, прерывающиеся фразы...

— А я все-таки бог воды, да*!? — Сквозь шум включенного до упора душа.

И снова тишина, спустя некоторое время нарушенная едва слышными стонами и скрежетом ногтей по эмалированной поверхности ванной.

*Имя "Кано" — Означает "Божество воды". Вот так ^.^

— Катсухико...

— Что?

— Катсухико...

— Да говори уже, черт возьми!

— Катсухииикоооо...

— Нет, Кано, лучше молчи.

Ито потянул одеяло к подбородку, поудобнее устраиваясь на подушке и одной рукой прижимая к себе надоедливого любовника. Закрыл глаза...

— Катсу...

— Зат-кнись!

— Но я так люблю твое имя...

Ито полусонно проворчал что-то, что он, вероятно, думает по этому поводу и уткнулся носом в плечо юноши.

— Черт... Мне до сих пор кажется, что от тебя несет маслом. И это не смотря на половину бутылки геля для душа, которой я столь щедро нас поливал.

— Ну, я забыл подумать о том, что эта краска смывается только подсолнечным маслом!

— Забыл подумать... За-был по-ду-мать!... — Катсухико поразился... потом умилился... не выдержав, рассмеялся. — Кано...

— А?

— Ты абсолютный, совершеннейший, беспросветный болван. И не обижайся...

— Я просто думал о тебе! А не о краске...

— Не правда. Ты думал о своей картине, в первую очередь... Кано...

— А? — Исида полуобернулся, борясь с желанием оскорбиться до глубины души и уснуть, не отворачивая носа от стенки.

— Не меняйся... Не бросай свое искусство. Ты должен рисовать, потому что это твое призвание.

Кано замер, пытаясь различить в голосе мужчины хотя бы легкие нотки ехидцы. Нет... Ито-сан был серьезен, как никогда.

— Я и буду рисовать... Одежду в твоей фирме...

— Нет. Тебе это не нужно. К тому же вряд ли "Махоу" особенно выиграет от твоих жалких попыток изобразить хоть что-нибудь пригодное для моего бизнеса. — Не выдержала язвительная натура модельера.

— Да, наверное, это действительно так...

— Будешь сидеть дома, рисовать... и готовить мне ужин. А потом мы устроим тебе выставку, разрекламируем твои картины и будем продавать их, дабы прокормиться в старости. Потому что к тому времени меня совсем спихнут с моих накатанных рельс, по которым так славно двигался мой индустриальный вагончик, перевозящий по Японии банальную, отвратительно-предсказуемую одежду и аксессуары. — Ито помолчал. — Кано, не повторяй моих ошибок. Делай то, что подсказывает тебе сердце. Всегда. Ну а я, если что, разгребу последствия... — Он засмеялся.

— Ты правда хочешь, чтобы я...

— Чтобы ты сохранил себя настоящего для меня.

— Для тебя — все, что угодно.

Ито казалось, что он видит в темноте, как блестят глаза художника.

— Все что угодно, говоришь?

Кано обожал Катсухико ТАКОГО... Обворожительного... Катсухико, который сводил его с ума одним только словом. Скользящими в произношении оттенками английского акцента. Одним только взглядом невероятных глаз... Которого он сейчас не видел, но, зная — мог угадать и представить.

Он обожал Катсухико серьезного. Того, который вдруг открывался ему в моменты их особой душевной близости. Ненадолго, правда...

— Смотря, что именно ты хочешь...

Как бы он не старался — ему никогда было не дотянуться до уровня Ито. Он просто не достоин такого восхищения, как его мужчина.

"Как же сильно я его люблю... Люблю, люблю, люблю... Почти так же, как рисование. Нет, так же сильно. Да..."

— Черт, я хочу, чтобы ты что-нибудь мне приготовил! — Ито перетянул на себя юношу, проводя ладонями по его спине, задирая футболку и прижимая худое тело к себе. — Или нарисовал!

— Легко! — Усмехнулся Кано. — Мне прямо сейчас...

Он сбился на полуфразе, прерывисто вздохнув, когда Катсухико перевернул его на спину, вжимая своим сильным тяжелым телом в принимающую глубину одеяла. Это было приятно...

— Ага... Иди. — Ито прикусил тонкую кожу над ключицей, сам того не замечая, повторяя старое собственническое проявление Кано. Прикусил еще раз... Дотронулся языком до места укуса. — Иди, иди к своим драгоценным картинам, рисуй, разрисовывай стены, обои, мебель...

Обхватил ладонями талию, опускаясь ниже, целуя грудь, живот, тонкую полоску жестких и коротких волос ниже...

— Катсухико, если я помешан на творчестве, то ты... — На этом Кано, пожалуй, утратил последние остатки самообладания и мыслительных способностей.

— На тебе?.. У меня свое творчество, Исида-тяяяян...

Пожалуй, Катсухико вдруг явственно вспомнил, почему он захотел, чтобы они жили вместе...

А Кано пришел к выводу, что отныне и навсегда — он будет самым счастливым человеком в Японии. И во всем мире тоже.

И снова, как и в первый... в шестой, в десятый, сотый раз — пробегающие тени по потолку, почти животные крики Кано, ритмичные движения навстречу друг другу, стремление превратиться в одно целое, составляющее... почувствовать... подарить друг другу сладостную боль, переходящую в болезненную сладость, прикосновения... Слабые и нежные... Резкие и грубые... Губами, руками, ногтями... Одновременное падение в пустоту... наполненную красками, звуками и чувствами... Одно на двоих — общее тепло. Такое свое, привычное и важное. Тайное, как священный ритуал. Как в первый раз... шестой, десятый...

И только на этот раз — неожиданное вдруг...

— Я тоже люблю тебя, мальчик мой.