Моего пса зовут "Враг"

Олег Верещагин

МОЕГО ПСА ЗОВУТ "ВРАГ"

А в странах за морем, где люди крылаты,

Жил брат мой, он был королём...

С.Калугин.

Рассказ Короля-Ондатры

о рыбной ловле в пятницу

Предварение: в обществе сторков уже очень давно сосуществуют два языка — системный и древний. Древний язык чрезвычайно богат эпитетами, метафорами, скрытыми смыслами, формальными структурами и "намёками на намёки" (а так же — ругательствами и проклятиями, употребляемыми, впрочем, очень осторожно, так как любое бранное слово на древнем языке может вылиться в конфликт между целыми Родами). Язык этот используют почти исключительно родовитые сторки. Системный же язык — язык обыденной жизни, техники, науки и повседневного общения. Читатели могут при определённом внимании и чувстве слова и ритма определить, где герои-сторки говорят на древнем, а где — на системном. Хотя, естественно, в тексте оба языка переданы почти полностью русским.

Предварение-II: здесь, как и почти везде в моих произведениях, в которых речь идёт о других планетах, названия и описания флоры и фауны взяты с замечательного сайта Павла Волкова http://sivatherium.narod.ru.

ЛЕТО 23-ГО ГОДА ПЕРВОЙ ГАЛАКТИЧЕСКОЙ ВОЙНЫ .

Планета Зелёный Шар

(колония Русской Империи)

3-я планета ?Кассиопеи

(солнце Ахрид(А); 19,4 св. лет от Земли)

ЛАГЕРЬ ДЛЯ ИНТЕРНИРОВАННЫХ ЛИЦ НЕДАЛЕКО ОТ ПОС. ПРИБРЕЖНЫЙ .

Земной карцер — это параллелепипед из бетона, по земным же меркам — два метра в длину, два в высоту, один в ширину. Бетон обшит серыми деревянными плашками, стены не голые, но всё равно унылые, как длинный дождливый вечер. В этом закутке — топчан "без ничего" (правда, он сам по себе мягкий, с удобной упругой обтяжкой, которую регулярно моют) и унитаз, над которым кран с питьевой водой и гибким шлангом (в углу есть решётка в полу, можно кое-как принять душ, если не брызгаться особо). Кондиционер на стене, он поддерживает в помещении постоянно одну и ту же температуру, влажность и всё такое прочее. Длинная белая лампа на потолке, ровно в одиннадцать вечера она выключается, в семь утра — включается. Утром, в девять часов, завтрак — кружка сладкого горячего напитка, какао — и большой кусок чёрного хлеба. Всё.

В карцер можно посадить, только если тебе — снова по-земному — исполнилось семь лет. И не больше чем на десять суток. Если сажают больше чем на пять, то ещё дают горячий ужин, кашу какую-нибудь или пюре, тоже с чаем и с хлебом.

Он сидит трое суток. На сколько сажают — никогда не говорят.

Есть хочется очень, но не так сильно, как вчера-позавчера. Да и вообще к чувству недоедания он привык давно, оно даже почти не доставляет неудобства. Куда неприятней одиночество и понимание того, чем всё это закончится. И ещё злость на себя.

До сих пор Сейн кен ло Сейн токк Сейн ап мит Сейн ни разу не попадался... Он подумал о себе именно так — полным именем — и внезапно тихонько рассмеялся, лёжа на топчане и глядя в потолок. Предки, наверное, умирают от хохота, глядя на то, как Сейн кен ло Сейн токк Сейн ап мит Сейн ворует еду. Нет, они не укорят, в воровстве у врага нет ничего зазорного. Но они посмеются, потому что это удел детей. Маленьких детей, которые не могут отобрать у врага и не должны унижаться, чтобы просить у врага. И вдвойне посмеются, потому что он и попался, как несмышлёный мальчишка.

А он воин. Настоящий воин, он уже воевал...

...В коридоре послышались размеренные шаги, и мальчик поспешно сел на топчане, упершись в него руками как можно сильней и уставившись на дверь. В зелёных больших глазах появились тоскливая бессильная злость и самая чуточка опаски. Он не сводил взгляда с большой воронки закрытого снаружи бронезаслонкой окошка в двери. В карцере есть и камеры, не может не быть, но это окошко изводило невероятно. Именно оно.

Охранник иногда открывает окошко и смотрит. Внимательно и очень долго. Очень. Один и тот же, охранники меняются, но другие так не делают, просто заглянут коротко, проверят, что к чему — и всё... а этого Сейн ещё в коридоре по шагам узнаёт. От этого взгляда становится не по себе и почему-то думается: сейчас он просунет в окошко пистолет и застрелит. Даже хочется закричать: "Ну стреляй, хватит уже!" — и перед глазами то, как тот выстрелит, и не один раз, и придётся умирать в этой поганой конуре. А умирать так не хочется, ни здесь, ни ещё где-то, если честно...

Нет, конечно, землянин так не сделает. Земляне вообще так не поступают. Но вдруг он, например, сойдёт с ума — и?..

Ещё было почему-то жутко думать, что, может, он и по ночам так делает? В смысле, открывает глазок и смотрит?..

...Окошко с мягким щелчком открылось. Да, это был он — среднего возраста (а скорей — пожилой, просто у землян, как и у строков, почти нет дряхло выглядящих; пожилой же — потому что в охране молодых и даже среднего возраста людей — всего ничего...), внимательные карие глаза (противный цвет, как вода в низинном лесном болоте, ни у кого из сторков нет таких глаз), плотная складка губ... Сейн встретил его взглядом — тоже молчаливым и упрямым, не отводя глаза. Ни он никогда не говорил ничего землянину, ни землянин — ему...

— Есть хочешь? — вдруг спросил землянин. Голос у него был чуть хрипловатый. Он говорил по-русски, тут почти все земляне — русские... и как же они, малочисленные, да ещё и поделенные на десятки разных народов, смогли одолеть Альянс?!

Сейн от изумления окаменел на койке. Ему показалось, что он что-то не так понял в чужом, хотя и привычном уже, языке.

— Хочешь есть? — повторил землянин тихо. — Скорей думай, а то мне влетит.

— Нет, — отозвался наконец Сейн. Это было одно из первых слов русского языка, которое он выучил, потому что так полагалось отвечать на всё, что предлагает враг. — Нет, не хочу.

— Ты же еду крал, — сказал землянин.

— Кража — это не подачка, — ответил Сейн. — Я ничего у вас не возьму.

— Тебя выпустят завтра, — землянин смотрел, как прежде — пристально, немигающе. Этот взгляд и его предложения и явное сочувствие в голосе как-то не совпадали. Но Сейн это отметил как-то сбоку от основной мысли: сегодня выпустят! Хотелось спросить "куда меня?", пусть и было ясно — куда. Чтобы хоть секунду понадеяться — вдруг просто так выпустят? Нет, конечно... Стало тоскливо. И неприятно-страшновато. Точней... это был не страх, а какое-то именно неприятное ощущение-ожидание. Землянин, наверное, думал, что успокаивает его. Но на самом деле теперь всю ночь придётся думать о завтрашнем утре.

— Тем более потерплю, — отозвался наконец Сейн. Землянин вздохнул, снова щёлкнула заслонка. Сейн опять лёг, заложил руки под голову и подумал, что всё-таки уже вечером он будет... ола, чуть не подумалось — "дома".

Нет, не дома, конечно. Но хотя бы среди своих. Мать наверняка извелась от беспокойства. Когда у женщины малыши — она словно теряет часть рассудка, становится слегка невменяемой. Интересно, у земных женщин это тоже так? Он раньше видел земных женщин несколько раз — в нескольких хозяйствах на Арк-Келане были земные рабы. И мальчишек-землян там же видел, и всякий раз хмыкал про себя снисходительно даже — самое им место, ишь, чего вздумали — воевать с Народом! Вот и пусть теперь работают на Него, как и положено...

...Те мальчишки и те женщины сейчас, наверное, свободны (если не погибли во время восстаний рабов, которые везде начались сразу после высадки земных десантов — эти восстания, судя по всему, и были подготовлены землянами) А он...

— Я не раб, — сказал Сейн, снова садясь. — Я не раб, я пленный.

Ему стало трудно дышать, и он повторил — громко, упрямо:

— Я пленный. Пленный...

...Ему ещё не полагалось воевать по возрасту, даже сейчас, когда Сторкад выскребал последний резервы. Но кто думал про эти "полагалось", "не полагалось"... Земляне свалились на Арк-Келан, как они говорят, "как снег на голову" (очень правильная пословица, кстати...) Никто даже толком не понимал, что случилось, все думали, что бои в системе Сельговии — это просто отчаянная и, конечно, неудачная попытка землян переломить ход войны в свою пользу, ждали известий об окончательной победе. На Арк-Келане совсем не было, точней — просто не осталось, регулярных частей, ни на поверхности, ни на орбите. Хорошо ещё, что ПКО прикрыла часть поверхности и дала возможность жителям спасись — уйти в леса, спуститься в убежища... Но надолго её не хватило, этой обороны — земляне сбрасывали на её узлы начинённые взрывчаткой управляемые автоматами трофейные корабли, вводя их в атмосферу вне зоны прикрытия ПКО. (Рассказывали ужасное — что в таких кораблях были ещё и заперты пленные, взятые на Сельговии. Тогда Сейн в это верил. Теперь, познакомившись с землянами ближе — перестал...) Сейн хорошо запомнил, как видел одну такую "комету" — страшный ало-золотой шар, весь в кипении воздуха, обманчиво-медленно снижался, оставляя за собой плотный, свитый в косу, сероватый след, в направлении горного хребта, потом — ударил, и Сейн тогда с трудом устоял на ногах, хотя до гор было почти двадцать луакк (1.). А горы, жутковато, невозможно просевшие в ало-белой вспышке, стремительно затянуло бурлящей коричнево-чёрной с алыми проблесками пеленой... Когда же от ПКО ничего не осталось — на планету пошли земные десанты, и это было непередаваемо жутко: вражеские солдаты на планете, которая — твоя родина...

1.Луакка = 5700 м.

...Он спрятал мать с малышами в пустующем убежище, на которое наткнулся случайно, до положенного им по плану они уже просто не могли добраться. А сам воевал несколько дней в добровольческом отряде, где немало бойцов было его возраста или даже младше, а командовал — ветеран-инвалид. Отряд таял на глазах — сначала в нём было не меньше двухсот воинов, через пять дней — двадцать три. Сейн не помнил, чтобы боялся — нет, страх остался где-то в стороне. Он просто делал, что мог. А мог он мало, потому что земляне были сильней. И даже казалось, что они — многочисленней, хотя умом Сейн понимал: это не так. Может, так казалось ещё и из-за того, что сразу же взбунтовались и рабы, и туземцы, земляне сбрасывали им огромные контейнеры с оружием и возглавляли их наскоро собранные отряды. И всё время, всё время требовали сдаться: зовущий в плен рёв громкоговорителей временами казался ужасней обстрела или боя. Это было непонятно и страшно — зачем нужны землянам сдавшиеся враги? И, конечно, приходили в голову самые жуткие мысли. Все сторки были уверены, что пленных тут же отдадут туземцам — что бывает со сторками, попавшими в их руки, видел каждый, и не раз... Поэтому желающих сдаваться не было.

По крайней мере, у них в отряде.

Держаться и драться помогало то, что земляне тоже умирали. Они не были бессмертными воинами, которых рождает колдовство злых хадди. Их можно было убивать, и Сейн помнил, какая дикая радость его охватила (словно выиграна вся война или, по крайней мере, отбито нашествие на планету!), когда он впервые увидел горящую плоскую машину и разбросанные взрывом прочь от неё фигуры врагов — они вскакивали, бежали, снова падали, вскинув руки, в вихрях охватившего их пламени. Он тогда хотел подбежать и посмотреть, но командир удержал его и других мальчишек — из огня, из носа машины, продолжали бить два пулемёта, и сквозь их пальбу и рёв пламени доносилось сорванное и полупонятное: "Вот вам... вашу так... врёте, не ваш... вот вам..."

Землянин так и сгорел, стреляя по сторкам сразу из двух пулемётов.

Они не просто умирали — они ещё и умели умирать, эти земляне. К сожалению — они умели и побеждать. И Сейн испытал это на себе...

...В развалинах их накрыли вертолёты. Вылетели на отдыхавший отряд парой — длинные, стремительные, серо-зелёные, опустившие к земле выпуклые гранёные "головы" боевых кабин — и сразу словно бы взорвались огнём буквально отовсюду: из-под этих кабин, из-под коротких крыльев, из-под плоских голубоватых днищ с нарисованными чёрным звериными мордами (1.)... Сейн забился под какие-то камни, потом ударило совсем рядом — и... он пришёл в себя только на руках у матери. Видимо, контуженный, добрёл в полубессознательном состоянии, почти как автомат, туда, где оставил близких. Он хотел потом, немного отлежавшись, вернуться к своим, искать живых, сражаться в одиночку, в конце концов.

1.Чёрная волчья голова была в годы Первой Галактической Войны эмблемой Объединённых ВВС Земли.

Но не успел...

...Он попал в плен из-за матери. Точней, из-за младших в первую очередь. Земляне услышали плач, когда они все прятались в нижней комнате, земляне постучали в дверь — негромко, почти вежливо. А дверь даже не была заперта. Что-то спросили. А потом...

...Сейн до сих пор с отвращением вспоминал свой страх, когда земляне вошли — показалось, что их бесчисленное множество и они все огромного роста. Его даже затошнило тогда (или, может, из-за ещё не прошедшей страшнейшей контузии?) А когда один из них подошёл к матери, пришла и ещё одна мысль: обманули!!! Малышам сейчас разобьют головы, сломают спинки или сделают какую-нибудь ещё более страшную вещь, а мать... Он рванулся на помощь, его цепко и сильно схватили за плечи, ещё больше укрепив в ужасной уверенности. Но подошедший землянин откинул округлое забрало шлема и оказался молодой женщиной, усталой, однако красивой. Мать за нею следила, левой рукой прижимая к себе плачущих младших детей, а правой держа перед собой небольшой гражданский бластер — оскалив зубы, чуть нагнув голову. Женщина протянула пустые руки и сказала на отличном сторкадском, старом:

— Вас никто не тронет. Отдайте оружие, пожалуйста.

И Сейн увидел, как мать словно бы подсникла. Уронила бластер в протянутую руку и, обняв малышей, спрятала лицо между ними, что-то шепча.

Земляне один за другим откидывали забрала, оглядывались, переговаривались, обшаривали убежище. Как во сне, Сейн видел, что под забралами оказались мальчишки. Может, чуть старше самого Сейна. Взрослый мужчина был только один, и уже немолодой, но мощный, кряжистый — с пулемётом наперевес, он остался наверху лестницы. А у мальчишек были немного смущённые лица, как будто они находились в нежеланных гостях. Они переглядывались, тихо о чём-то говорили, посматривали на сторков, один подошёл словно бы невзначай к малышам, опустился на корточки и с поразившей Сейна ласковой улыбкой стал играть с ними — что-то делал со своими пальцами, показывал из них разные фигуры, потом — хотел погладить детей по головкам, но мать не дала, и у землянина сделалось обиженное лицо. Он встал и, поправляя снаряжение, сказал сипловатым, только начавшим ломаться, голосом: