История Зеербургского подполья

— Господин генерал! В прихожей ждет делегация штафирок. Им назначено.

— Назначено? -удивился Кашенго, хотя повода для удивления не имелось никакого. Сам он отлично помнил, что сегодня ему придется разговаривать со штатскими. Какая-то делегация... Корреспонденты... Очередной реверанс в сторону так называемых избирателей. Неприятно, но необходимо. Мелькнула мысль, что неплохо бы оставить право голоса только у тех, кто отслужил в армии и получил там хорошую прививку от вольнодумства, но он отложил её на время. Не отбросил, но отложил.

— Да, господин генерал.

Кашенго встал с кресла. Одернув мундир, повернулся перед зеркалом. Мундир сидел отлично. Ни морщин, ни складок. Из-за стекла на него смотрел моложавый генерал. Подтянутый, без всяких гражданских излишеств вроде отвисающего брюха или сутулых плеч. Высокий с залысинами лоб пересекала темная полоска, напоминавшая о любви генерала к маневрам. Цезарь подскочил сзади и смахнул щеткой несколько пылинок.

— Ну как? — спросил президент, любуясь сам собой.

— Не хуже чем в тот раз, когда получали "Серебряную звезду" за бои на Сьерра-ди-Мондо... Ну, помните?... Еще у того президента... — фамильярно напомнил слуга.

— Помню... Тебе тогда наградили Крестом "Отвага-в-огне"?

Польщенный Цезарь кивнул. Президент помнил. Это дорого стоило — воинское братство! Этим штатским не понять.

— У вашего превосходительства отличная память.

— Нам, старым солдатам, другая и не нужна... Не правда ли?

Цезарь с обожанием глядел на Президента.

— Конечно, мы помним все, господин генерал!

— И всех!

В приемной, стиснутые группой адъютантов стояло шесть человек — городская депутация.

— Господин Президент! — провозгласил Цезарь и отступив в сторону освободил проход. Адъютанты разом вытянулись, а делегаты выступили вперед, слегка склонив головы.

— Вольно, господа!

Легкий шум пробежал по залу. Мэр города выступил вперед.

— Господин Президент! Я счастлив приветствовать вас в нашем городе. Великая честь, выпавшая нам, побудит нас с еще большим рвением взяться за преобразование нашего общества и всемерно помогать нашим вооруженным силам, целиком посвятившим себя этому тяжелому, но благородному занятию...

"Слишком много "нашего"" — подумал Президент, — "Вот что значит штатские — речь путную написать не могут"... Подумал, но ничего не сказал. Выдавив на лицо маску доброжелательной внимательности, он слушал, как на него рекой льётся патока славословий. Когда-то, первое время, это щекотало нервы, а теперь уже приелось. Одни и те же слова приблизительно в одних и тех же сочетаниях повторялись из раза в раз.

Сказано было так же о личных заслугах Президента перед Народом и Отечеством, о происках коварного внутреннего врага, о провокациях безответственных болтунов....

Мэр говорил около четверти часа, а в конце своего выступления выразил надежду, что Президент посетит исторический центр города, где и распишется в книге почетных гостей.

Генерал слегка помедлил, но всеже кивнул. Ему вдруг захотелось развеяться. Он ответил мэру пятиминутной речью, в немногих словах выразив благодарность жителям города и городской администрации. Этим аудиенция и завершилась...

Над реальностью.

— А как мои об этом узнают?

— Ну, придумай что-нибудь. Не маленький, вроде... Или тебе помочь?

— Пусть мэр города будет членом подпольного комитета!

Первый отрицательно покачал головой.

— Еще чего. Слишком уж все просто. Тогда и покушений не нужно. Пришел с бомбой в кармане и все взорвал.... Чего-нибудь другое придумай.

— Ну... У него будет любовница, и она по поручению Подполья прикрепит ему микропередатчик к пиджаку. Годится?

Первый скривился и сказал:

— Сойдет для сельской местности.

Реальность.

Енм Приор. Марсианская Красная Армия.

Стащив с головы наушники, я до хруста в костях потянулся. Все-таки ящик из-под автоматов не самое удобное сидение. Моим товарищам, правда, пришлось вообще стоя слушать, но никто ведь и не обещал нам легкой жизни.

Несмотря на трудности, потеря почти часа, вдобавок еще и в такой неудобной позе, вполне себя оправдала.

— Завтра генерал Кашенго должен посетить исторический центр города. Я думаю, что наш народ много выиграет, если он там и останется, став частью славной Истории,— сказал я.

Мои товарищи, окружавшие стол согласно закивали. А как же иначе?

— Насколько достоверны сведения? — спросил Супонька.

— Мы все слышали одно и то же.

— Знаю я это радио... — с непонятной усмешкой сказал старый подпольщик.

— Имейте в виду, что это не государственная радиовещательная корпорация, — напомнил я ему. — И это не пропагандистский канал. Люди из группы обеспечения сумели вшить в костюм мэра микропередатчик.

— И все-таки это может оказаться провокацией. Обнаружить передатчик так несложно.

— Наш — сложно,— веско обрубил я, желая прекратить дискуссию.

Товарищи с недоумением смотрели на явно мандражирующего Супоньку и тот сдался.

— Раз вы так тонко работаете, то могли бы вшить ему вместо передатчика хорошую бомбу... — проворчал он. Поняв, что препирательства закончились, я подвел итог:

— Решено. Завтра проводим акцию. Идут четверо.

Он на секунду остановился, прикидывая, чьи имена назвать. Внешне невозмутимые, люди ждали его решения.

— Я, Босой Череп, Жадный, Супонька. Все. Остальным — отдыхать.

Террористы уходили из комнаты. Каждый считал своим долгом хлопнуть тех, на кого пал выбор, по плечу. Удачи никто не желал — во все времена это считалось плохой приметой...

Как будет произведено покушение, знал только я.

У "Общества" имелся немалый опыт в проведении акций. Ни одна операция по ликвидации не проводилась спонтанно, все тщательнейшим образом планировалось.

Мозговой трест Общества, изучая привычки президентов, разрабатывал несколько вариантов покушения. Не все они, конечно, шли в дело, но, то, что использовалось, всегда вызывало всплеск сенсационных заголовков на страницах газет.

От президентов и генералов избавляясь разными способами — взрывали яхты на морских купаниях, стреляли в театрах и на выставках. Одного беспечного президента умудрились пристрелить в кондитерской во время дегустации. Фотографии президентской фуражки в кремовом торте обошли, вероятно, всю мировую прессу.

Для господина Кашенго разработали шесть вариантов покушения. Основой для каждого из них стала одна из привычек президента. Посещение им исторического центра Зеербурга предусматривалось планом номер пять. Итак, план имелся. Нам оставалось только привести его в исполнение.

На следующий день я пригласил к себе тройку, идущую со мной на задание.

— Учить мне вас, ребятки, нечему, да и незачем. Вас и так много учили. Скажу только одно. Надеюсь, что энергия и опыт — я посмотрел на Супоньку,— дадут в совокупности то, что нам нужно.

Достав из кармана пачку бумаг, я бросил ее на стол.

— Тут план ресторана "Корчма". Через несколько часов нам предоставят кое-какую одежонку, и мы станем частью его культурной программы. Будем изображать средневековых слепых певцов.

Широким жестом, приглашая товарищей взять и посмотреть площадку для работы, я разбросал фотографии по столу. Выбрав нужную, ткнул пальцем.

— Это Синий зал... Тут мы будем его ждать.

Супонька побарабанил пальцами по столу. Видно было, что что-то гложет старичка.

— В словосочетании "слепой музыкант" меня не устраивает одно слово.

— Придется зажмуриться, — весело сказал Жадный.

— Меня не устраивает слово "музыкант"... Прижмуриваться я могу сколько угодно, а вот играть...— он покачал головой. — Даже на средневековом рояле.

— Надеюсь, что до игры дело и не дойдет, ну а на крайний случай Босой Череп что-нибудь исполнит... А?

Тот кивнул.

— Рояль там есть?

— Есть.

Я перетасовал снимки, нашел фотографию концертного Стейнвея, показал.

— Такой подойдет?

— Тогда все в порядке...

— Все в порядке будет, когда мы наши дела сделав, оттуда живые уйдём. Смотрите внимательно, запоминайте.

Вместе со всеми я рассматривал фотографии и сравнивал их с планом. Полузакрыв глаза, расставлял мебель с фотографий, заполняя ей пространство ресторана. Когда мебель закончилась, я мысленно пробежался по комнатам, запоминая, что где стоит. Все было понятно. Беспокоило только одно — дверей там оказалось слишком мало... Всего две. Для того чтоб держать оборону это было неплохо, но нам предстояло не только отстреливаться, но и уйти с места покушения.

— Ладно. Бог даст, завалим мы его... — подал голос Жадный. — Как нам уходить?

— Путь один. Из Синего зала на кухню. Это тут.

Я нашел на плане кривой коридор, прижал его пальцем.

— Из кухни выход во двор...

Палец выехал за нарисованную стену. Другой рукой я вытащил фотографии кухни и двора.

— Во дворе несколько канализационных люков. Тот который нужен нам — третий. Его пометят белой краской. Внизу три тоннеля. Наш средний. Он выведет нас к главному городскому коллектору. Уходить будем через него.

— По дерьму? — спросил Босой Череп, брезгливо морщась. Эстет... Хотя для человека играющего на рояле это и вправду может быть потрясением.

— По? — деланно удивился я в ответ, и с удовольствием разрушил иллюзии.— Нет. Сквозь!

...Машина подкатила к "Корчме" около шести часов вечера. Рожа, сидевший за шофера, подмигнул нам и укатил из тишины исторического заповедника, а мы закрутили головами, словно искали номер дома и название улицы. Выбрав, наконец, один из них я, подняв футляр с виолончелью, подошел к входу и обратился к швейцару.

— Э-э-э простите, любезный. Мы из консерватории. Нас просили быть по этому адресу...

Над реальностью.

— Ну это ты зря придумал, — возмутился Первый. — Это вовсе ни в какие ворота не лезет... Ты их лица видел?

— И что? Лица как лица.

— Это у моих лица. А у твоих не лица, а рожи и физиономии. Натуральная уголовщина. Ты ж их — в консерваторию запулил.

— Между прочим, среди моих героев есть и представители интеллигенции. Как творческой, так и технической. Справятся... Ты-то сам со своим интеллигентным лицом на рояле играешь?

— Нет.

— А у меня Рожа музыкальную школу с отличием закончил.

Реальность.

Енм Приор. Марсианская Красная Армия.

Я протянул листок бумаги

— Мы не ошиблись? Это тут?

Швейцар, у которого богатая ливрея фасона 15 века, против всякой исторической достоверности, явственно оттопыривалась подмышкой пистолетом большого калибра, оглядел нас.

Глаз у него острый. Наверное, такой же профессионал, как и я. Пауза затягивалась. Он смотрел, и взгляд его становился все тяжелее и тяжелее. Чем-то мы были для него неясны... Чем?

Я поглядел на Жадного. Черт! Точно! На лице товарища читалось такое здоровье, что никаким роялем не придавишь. Здоровый румянец делал нас больше похожими на артель грузчиков, чем на квартет музыкантов.

— Документы,— сухо потребовал привратник. Вот это я одобрил. Мало ли как человек выглядит, может быть, он от рождения такой — главное какие у него документы. А с этим у нас все было в порядке. Имелся даже пропуск, подписанный рукой директора филармонии, и все печати стояли на своих местах, и секретные значки тоже.

— Инструменты...

Босой Череп открыл футляр. Заходящее солнце заблестело на лакированной поверхности виолончели. Бдительный швейцар протянул руку. Террорист позволил ему коснуться лакированного дерева, но тут же взволнованно предупредил:

— Осторожнее, пожалуйста. Это все-таки 3-й век до нашей эры...

Швейцар смерил их взглядом, снова просмотрел бумагу, потом все же махнул рукой.

— Проходите... Вам в Синий зал, шутники...

— Это где?

— Вам покажут... Там найдется кому...

Пока операция проходила без осложнений. Двадцать минут назад Рожа с Маркушей перехватили машину консерватории с настоящими музыкантами. Те оказались людьми здравомыслящими и согласились добром посидеть несколько часов под арестом. Благодаря этому мы смогли проникнуть в "Корчму" для завершения операции.

Синий зал почему-то оказался не синим, а фиолетовым. Он оказался темнее других комнат, мимо которых нас провели. Может быть от того, что был больше них, а может быть потому, что освещали его только три маленьких светильника, да и светили они больше на сцену, чем в зал. Из-за этого от дверных портьер до рояля зал наполнял лиловый полумрак, в котором терялись очертания наполнявших его изысканных предметов.

На этом фоне костюмы 16 века, в которые нам достались от настоящих музыкантов, выглядели очень уместно. В них чувствовался шарм, благородный дух времени, напоминавший о Великом Прошлом и протягивающий от него мостик в Офигенное Настоящее.

Резные столики, ажурные стулья и гобелены, развешенные по стенам, создавали ощущение торжественной значительности происходящего и причастности каждого из присутствующих к тому самому Великому Прошлому.

Несколько минут мы простояли неподвижно, потом с улицы донесся автомобильный гудок, и очарование минуты рассеялось.

— Что стоим? — спросил Жадный.— Ноты доставайте...

Показывая пример, он первым начал распаковывать свой баул. Сверху там лежала волынка, а под ней аккуратно разместился автомат и несколько мин самого разнообразного предназначения.

Супонька загородившись роялем начал распаковывать виолончель.

Инструмент здорово смотрелся в футляре. Там он выглядел как надо — хоть сейчас бери и играй, однако это, как и многое в жизни, только казалось. Задней стенки у инструмента не имелось. То, что называлось виолончелью, как кожухом закрывало два автомата и мешок с разной полезной мелочью: гранаты, патроны, взрывчатка....

Не прошло и нескольких минут, как мы услышали стук множества подкованных сапог — во дворе разгружалась охрана. Президент по традиции один в гости не хаживал.

— Приготовились...

Босой Череп пододвинул ногой стул и сел к роялю.

Шум на дворе стал более явственным, он уже катился по коридору. В нем слышался и топот ног, и звуки разговора, и смех. Все это накатывалось на Синий Зал.

Босой Череп тронул пальцем клавишу инструмента. Тот отозвался восхитительно чистым ля второй октавы. Глядя на него Жадный тоже начал перебирать пальцами трубочки волынки, но с таким расчетом, чтоб она, упаси Бог, не зазвучала. Я видел это все боковым зрением, сосредоточив внимание на входе в зал.

Первыми в зал вошли два офицера. Они встали по обе стороны двери — руки на кобурах, ноги на ширине плеч. Следом вошло еще трое. И не спеша направились к сцене. Зал был невелик. Дверной проем и сцену разделяло не более 40 шагов.

Обыск. Что за дурацкий порядок?

Теперь становилось понятно, почему их так легко пропустили в зал. Супонька глянул на меня, ожидая знака. Нам оставалось одно — убить этих пятерых и взять инициативу в свои руки, однако судьба распорядилась иначе...

— Господин Кашенго, — провозгласил кто-то из темноты.

Босой Череп обоими руками ударил по клавишам и заиграл государственный гимн. Офицеры остановились, поднеся руки к козырькам фуражек. В дверях слабо заблестела позолота мундира. Супонька поднял виолончель. Уловив его движение, Босой Череп левой рукой взял аккорд — басы загудели по залу, а правой ухватился за пистолет. Заглушая затихающий звук, я проклепал тишину Синего зала автоматной очередью. Тут же ударил автомат Супоньки.