Зеркало отчаяния

— Да, ваша светлость. Если мне будет позволено рекомендовать вам госпожу Ашлот? У нее своя швейная мастерская, и неплохая...

— Позволено. Пошлите к ней, пусть приходит через три часа.

— Да, ваша светлость.

— И пришлите слуг. Мне нужно вымыться, пусть они немного переставят мебель.

— Ваша светлость? — искренне удивилась госпожа Ливейс.

Малена едва не дрогнула, но Матильда продолжала шипеть, очень выразительно, и девушка улыбнулась, скрывая неловкость и стеснение.

— В гардеробную надо переставить кувшин и тазик для умывания, ночной горшок, и добавить ванную. Это называется ванная комната. Купаться там же, где и спишь, выплескивать воду на пол... да еще и нюхать эти миазмы, — тонкий пальчик указал на ночной горшок. — Я к такому не привыкла.

И верно. В монастыре такого не было, там надо было бежать на двор, в любое время суток. Страшно тебе, не страшно, тепло, холодно... добежишь быстрее!

Госпожа Ливейс почтительно поклонилась.

— Как прикажете, ваша светлость.

— Прикажите нагреть воды и принести мой багаж. Благодарю вас, — Малена улыбнулась еще раз, дождалась поклона и отпустила женщину почти царственным жестом. И отвернулась к окну.

Берта Ливейс вышла, тихо прикрыв за собой дверь, и некому было увидеть, как расслабились неестественно прямые плечи, как задрожали пальцы, сжимающие тонкий платочек, и как Малена прислонилась лбом к стене, надеясь хоть чуть-чуть охладиться.

— Фууууу...

— Малечка, ты умница! Молодец! Я тобой горжусь! Ты была великолепна! Настоящая аристократка... — Мотя не скупилась на похвалу. И постепенно девушка успокаивалась.

— Мне было так страшно...

— Но ты справилась! Ты ее сделала! Ты чудо!

В данный момент Малена себя чудом не ощущала. Но было все равно приятно.

* * *

Госпожа Ашлот оказалась совершенно не похожа на госпожу Ливейс.

На две головы ниже, и в четыре раза шире, она была похожа на подвижный тараторящий колобок. Веселый, неунывающий и достаточно льстивый. Впрочем, умело и умеренно. Так, что Малена не чувствовала себя дурочкой...

Увидев сундуки с материнскими платьями, госпожа Ашлот только всплеснула руками.

— Конечно-конечно! Подгоним, укоротим, сделаем по фигуре...

И началась примерка.

Не все цвета подходили Малене, все же мать была шатенкой, а девушка получилась русоволосой и сероглазой, но большая их часть...

Голубой, зеленый, коричневый, и даже одно платье темно-красного, винного оттенка.

Бархат и шелк...

Отставлены в сторону были платья ярко-синего и насыщенного зеленого, цвета хвои, тонов — в них Малена казалась себе призраком. Пришлось попрощаться и с черным платьем, и с серым, и даже с фиолетовым...

Да и белый плоховато смотрелся.

Впрочем, оставшихся было более, чем достаточно.

На Анну-Элизабет денег не жалели, и подходящих платьев было четырнадцать штук. Теперь начиналось самое сложное.

Спороть отделку, кое-где пришить новую, изменить форму выреза...

Матильда вообще не любила все рюшечки-бантики, Малена считала, что ее такие вещи не украсят, так что тут девушки совпали. А вот по отделке...

Тут они разговаривали долго, почти до темноты.

Наконец, мастерица ушла, а Малена поужинала, отметив несомненное мастерство госпожи Ливейс, и забралась в кровать.

Хорошо...

Лорена, герцогиня Домбрийская.

Герцогов хоронят пышно и с почестями.

Даже если покойник довел тебя при жизни, нагадил посмертно и тебе очень хочется вытащить труп из гроба и поглумиться над ним — нельзя. Надо пригласить соседей, надо устроить церемонию прощания, надо...

Нельзя сказать, что соседей много, но они — есть. И с ними приходится считаться.

Самый страшный враг — это слухи и сплетни. Скажет кто-то 'Лорена недолжным образом проводила мужа', а потом пойдет 'и не любила она его вовсе...', а то и 'она его и в могилу-то свела!'. Очень даже легко.

А потому — все, как положено. И по соседям разосланы извещения, перевязанные серыми траурными лентами. Хотя соседей тех и немного, всего-то человек пятнадцать.

Но приходят все, кто сейчас у себя в имении.

Не из уважения к покойному, сдался он им, просто это возможность увидеться, посплетничать, поесть и выпить за чужой счет... На других посмотреть, себя показать.

Пятнадцать человек, собственно, аристократы и члены их семей.

А у них есть еще слуги, свита, охрана... и всех их надо разместить, накормить, приставить временно к делу... скучать в такие моменты Лорене не приходилось.

Лорану и Силанте — тоже.

Мало все организовать, кто-то должен и занимать гостей. А потому Лоран героически взял на себя всех мужчин и дам постарше — на таких его обаяние действовало убийственно, а Силанта занялась молодежью, в количестве трех человек. Двух девушек и одного юноши.

Все — дети графа Ардонского, все вывезены явно напоказ...

К чести графа, за каждым из отпрысков давалось неплохое приданое. Но сами они были... не красавцы. Как и граф.

Невысокого роста, плотные, коренастые, с каштановыми волосами ржавого оттенка и карими глазами, болтливые и с резкими движениями, они очень напоминали стайку сорок.

Виконт тут же принялся ухаживать за Силантой. Та принимала знаки внимания снисходительно, не особенно отвечая на них.

Увы, виконт проигрывал и дядюшке, и капитану Сетону...

Силанта держалась героически, понимая, что мать задаст ей трепку, но все же, после поминального ужина граф Ардонский попросил позволения увидеться с Лореной наедине, поговорить о делах.

Отказать возможным не представлялось, а потому герцогиня стерла хрустальную (ладно, чуть грязноватую от косметики) слезинку, и сообщила, что она, глупая женщина, очень сильно страдает, потеряв своего любимого супруга. И без брата... нет-нет! Ни в коем разе!

Граф скривился, но спорить было бессмысленно. Брат — значит, брат...

* * *

Для этой встречи больше подошел кабинет герцога. Свой Лорена делала под себя — светловолосую красотку, и комната изобиловала розовыми, голубыми и золотистыми тонами.

Красиво, уютно, совершенно не впечатляет.

Кабинет же Томора отличался сугубой практичностью и по мнению Лорены, был отвратительно мрачным.

Панели из резного дуба, дубовый же паркет, тяжелая мебель — один здоровущий стол чего стоил, его вчетвером сдвинуть не могли, шкафы, которые, казалось, давили на посетителя...

Лорена тоже чувствовала себя некомфортно в этой обстановке, но она была хозяйкой... почти.

Граф Ардонский вошел, поклонился Лорене, дружелюбно кивнул Лорану и удобно расположился в кресле.

— Ваша светлость, я еще раз приношу вам свои соболезнования...

Лорена снова утерла слезинку. Да, она страдает... она не смогла выкинуть тело мужа на помойку! А так хотелось!

— Я так благодарна вам за поддержку, в этот тяжелый миг моей жизни...

Граф разглядывал близнецов.

Хороши, сволочи, и прекрасно об этом знают.

Лоран — ожившая девичья мечта, только и успевая за соплячками своими смотреть. А то ведь бегают, дурры, вздыхают, шепчутся, глазками стреляют... хоть ты всю крапиву для вразумления оборви! Да по заднице, да покрепче!

И не объяснишь им, что смотреть надо ниже пояса, да, но — на кошелек, а не на то, что под штанами!

Любви, как показывал жизненный опыт графа, хватает обычно на год. Максимум — на два.

Потом начинаются тяжелые будни, в которых хочется комфорта, уюта, покушать, одеться и поехать ко двору.

Так вот, от Рисойского можно было ждать только любви, но уж никак не всего остального.

Лоран не был богат, не был талантлив в чем-то вроде торговли, он не сберег, не преумножил полученное от предков, не приобрел своего, и даже приданое жены не сберег. Даже саму жену — и то...

Соответственно, у всех нормальных родителей он котировался где-то по уровню грязи. Много тут таких... на порядочных девушек с приданым.

Никто не спорит, Лоран красив, умен, его можно без опасения приглашать в любое общество, он украсит собой вечер, но выдать за него дочь?

Никогда!

Лорена же...

Есть две категории продажных женщин. Одни берут деньги, вторые заключают брак. Лорену в обществе четко отнесли ко второй категории.

Ей не брезговали, отлично понимая, что выбора у девчонки не было, ее не презирали, ее даже уважали немного — молодец, удачно продалась, другим такое проделать не удается, но...

Осадочек оставался.

И кто ее знает, какая там у нее дочка будет...

Динон, конечно, намекал отцу, что может... да, может затащить Силанту на сеновал, но — к чему? Приданое у девчонки хорошее, но наследник графа может и на большее рассчитывать. Куда как на большее...

И граф закинул удочку.

— К сожалению, я не увидел Марию-Элену и не смог выразить ей свои соболезнования...

Лорена подобралась, как кошка.

Намек она поняла мгновенно. Закружили, стервятники! Завертелись! Почуяли тухлятинку...

Фшшшшш!

— Моя дочь сейчас едет домой, — Лорена развела красивыми руками. — Она воспитывалась в монастыре, чтобы получить образование, приличествующее герцогессе, но конечно, сейчас она вернется. Попрощается с отцом, переждет самое острое горе, а потом мы поедем в столицу.

— В столицу?

— Разумеется, — теперь улыбалась Лорена. — Я должна устроить судьбу девочек. Представить их ко двору, выдать замуж... конечно, если бы нашелся подходящий молодой человек для Силли здесь, неподалеку, я была бы счастлива...

Теперь настала очередь графа ощетиниться.

Ну уж — нет!

Ни к чему ему такое в родне...

— Я слышал, Бенедикт Шарейский сейчас в трауре после потери жены?

Граф Шарейский также был соседом Домбрийских, и неплохо знал Томора. Даже приятельствовал в свое время... лет десять назад. Вот уже лет восемь Шарейский не выезжал никуда из своего поместья — ноги отнялись. Переусердствовал с развлечениями и по пьяни вывалился из окна.

Лорена поджала губы. Намек она поняла — почему бы Силанте не построить свою жизнь так же, как ее матери? Продаваясь...

И ей это весьма не понравилось.

— Полагаю, в столице Силли найдет себе партию получше.

— Я тоже в это верю. Кстати, я тоже собираюсь вывозить детей в свет, в этом году. Уже выписал модистку, учителя танцев, так что...

— Безусловно, мы будем рады воспользоваться вашим любезным предложением, — заверила Лорена.

— Я надеюсь, что вы мне напишете. Хотелось бы выразить свое сочувствие герцогессе...

* * *

Дверь закрылась подчеркнуто мягко.

Лорена в ярости схватила письменный прибор мужа... как же!

Чернильница герцога была выполнена из золота и синего агата, и весила столько, что женщина тут же уронила ее на стол.

Какое там швырнуть! Запястье заболело!

На столе расплылась некрасивая чернильная лужа, Лорена выругалась и поискала, что бы еще кинуть. Под руку попалась коробочка с сургучом, она-то и полетела в стену.

Лоран пронаблюдал эту сцену с улыбкой.

— Зря испортила стол.

— Отчистят! — огрызнулась Лорена. — Сучий сын!

Лоран только пожал плечами.

— А что ты хотела, дорогая? Репутация...

— Ты понял, что он нацелился на Марию-Элену?

— Это его трудности, а не мои, — Лоран пожал плечами, разглядывая свои безупречные ногти. — Просто придется действовать быстрее...

— Насколько быстрее?

— Хм-м...

— Думаешь, никто из наших слуг ему не нашептывает? Стоит этой моли приехать, и он тут же будет здесь.

Лоран чуть приосанился.

— Сестренка, ты думаешь, его сын будет смотреться рядом со мной?

Лорена чуть выдохнула.

— Нет. Конечно же — нет.

Лоран действительно был великолепен. Этакий лев на охоте. Очаровательный, грациозный, опасный... смертельно опасный для нравственности молодых девушек.

— Я справлюсь. А ты мне лучше расскажи что там за девочка...

— Столько лет прошло, — Лорена поджала губы, вспоминая падчерицу. — Наверняка она изменилась...

— Неужели ничего не помнишь?

В памяти Лорены прочно отпечатался образ этакой мышки-малышки. Русоволосой, сероглазой, худенькой, жмущейся где-то в тени...

Мысль о том, что ребенок остался без матери, с равнодушным отцом, на руках у прислуги, ей в голову не пришла. Подумаешь...

— Она вечно рыдала. Силли пыталась с ней поиграть, однажды случайно заперла эту дуреху в склепе, так Мария-Элена там ночь просидела. А когда нашли... Томор мне такой скандал устроил... вспоминать противно.

После этого Марию-Элену и отослали из дома.

Почему именно ее?

Отсылать Лорену герцог был не готов, интересы Силанты отстаивала мать, а Мария-Элена...

Томор искренне надеялся получить наследника от второй жены, вот и не думал об интересах дочери.

— А так она...

— Не знаю! Действительно, не знаю!

Лоран пожал плечами.

Не в первый раз... так даже интереснее.

Рид, маркиз Торнейский.

По суше добираться до столицы было долго. По воде — гораздо быстрее и интереснее, так что легкая шхуна всегда ждала Рида у причала. И в столицу маркиз прибывал не провонявший конским потом после долгого перехода, а довольный, спокойный и отдохнувший. Хоть в тот же день на доклад к королю.

Так оно и вышло. Остеон не заставил брата ждать долго — явился сам.

— Рид!

— Ост!

Когда-то, давным-давно, Аррель поступил мудро. Он показал Остеону малыша, спящего в кровати, и сказал: 'Вы — одной крови. Если ты пожелаешь, он будет твоим щитом и мечом'.

Остеон был еще мальчишкой, но неглупым, нет...

Бастард?

Да, вечное искушение для некоторых людей. Или...

Друг, брат, стена за твоей спиной... это уж что ты сам выберешь.

Был еще и третий вариант, убить младенца, но его не рассматривали ни Аррель, ни Остеон. Так что малыш рос во дворце, и обожал брата.

Не так.

ОБОЖАЛ!

Остеон был примером для подражания. Он был идеалом, образцом, он был солнцем и месяцем для малыша, Рид голов был таскаться за ним хвостиком целыми днями и сидеть под дверью...

Остеон посмеивался, но малыша не гонял, а терпеливо служил примером для подражания. Учил, вытирал иногда нос и давал подержать меч! Что еще надо было мальчишке для счастья?

Аррель этому был только рад. Кстати, и внешне что отец, что оба сына были удивительно похожи. Разве что Остеон пошел в мать и был более высоким, стройным и худощавым. А так — те же темные волосы, карие глаза, те же черты лица...

Братья крепко обнялись, и Рид вгляделся в старшенького.

— Как ты?

— А вот об этом у нас разговор и будет.

Рид тут же насторожился.

— Что-то не так, Остеон?

— Сложно сказать... ты садись, разливай, поговорим...

Рид послушался, глядя на брата. И пристальным взглядом отмечал и чуть ссутулившиеся плечи, и морщинки на лице, и новые проблески седины в волосах...

Что-то случилось?

Остеон молчал, пока Рид доставал бутылку из заначки, пока открывал пробку и разливал благородный темно-красный напиток по двум бокалам, пока брат не присел напротив... и только тогда ошарашил.

— Рид, ты жениться не хочешь?

Рид не хотел.

И не задумывался, и не собирался, и вообще. Но...