Закон Жизни

За окнами с воем сирен проносятся какие-то машины. Бубнят развешанные на стенах домов громкоговорители. Прислушиваюсь...

— ...убедительная просьба, без крайней необходимости не выходить на улицу! В городе эпидемия, опасность заражения...

Вот это поворот. Тот-я, правда, не удивляется.

Встав около окна со сдвинутой вбок занавеской, я смотрю, как снизу возятся трое в костюмах химзащиты. Довольно равнодушно слежу за тем, как они оттаскивают лежащие прямо на проезжей части позеленевшие тела в сторону, запаковывают их в полиэтиленовые пакеты.

Рядом резко тормозит наглухо затонированный джип, из которого выскакивает несколько человек, с нашитыми на одежду большими крестами. И вот после этого я подбираюсь, похоже, данное событие уже выходит за рамки привычного в той повседневности.

Эти, новые, с открытыми лицами. Видимо, заразы не боятся, или как это ещё объяснить. Судя по повышенным тонам разговора, они чем-то сильно недовольны и совершенно не стесняются этого показывать. Подробности расслышать не получается. После очередного выкрика один из "крестоносцев" вскидывает руку с чем-то чёрным. Пистолет! Раздаются выстрелы, двое санитаров, или кто там занимался уборкой, падают на асфальт. Я смотрю на это, оцепенев, и вижу как третьего — вернее, третью — заталкивают в машину, прямо на ходу стягивая с неё защитный комбинезон.

Один из этих бандитов, а кто это ещё может быть, оглядывается. Всё внутри начинает вопить об опасности. Что ты делаешь, дурак, тот-я? Ты же прекрасная мишень! Хоть в сторону бы отошёл, хоть бы шторы задвинул, хоть бы свет выключил... Кажется, этот мой мысленный вопль слышат, причём сразу оба. "Крестоносец" вскидывает руку и стреляет, а до меня доходит наконец отскочить в сторону, буквально за долю секунды до того, как в окно влетает пуля. Разлетевшееся острыми осколками стекло оцарапывает кожу на руках и лице, но могло быть и хуже, если бы в меня вошёл кусок свинца, разрывающий мягкие ткани и крошащий кости.

Пока прихожу в себя, с улицы раздаётся рёв двигателя. Поборов совершенно логичный страх, решаюсь осторожно выглянуть, краем глаза посмотреть, что там. Успеваю проследить, как джип с пробуксовкой разгоняется и быстро исчезает за поворотом улицы.

Тот-я скрипит зубами и бьёт кулаком по стене. Понимает, что ничего не сможет сделать, но от этого чувствует себя не лучше. Он бы с радостью показал этим гадам кузькину мать, или хотя бы попытался, но безоружен, а спускаясь вниз, дабы возникла такая идея, просто не успел бы добежать даже к развязке трагедии. Поэтому я просто записываю, чтобы не забыть, номер джипа и безуспешно пытаюсь дозвониться до милиции.

Мне отвечает баба-робот, которая вежливо сообщает: свободный оператор ответит через... (будто немного думает) тридцать минут. И включает ненавязчивую музыку. Поняв, что придётся ждать, я снова подхожу к разбитому окну, так и не отпуская трубку от уха. Окидываю взглядом безрадостный пейзаж... И тут телефон пикает сквозь играющую мелодию. Входящий вызов.

Отведя руку в сторону, смотрю на экран. Мама. Всего четыре буквы, но сколько всего в них сокрыто! Меня окатывает целым потоком воспоминаний, ассоциаций, событий, образов, и даже запахов. Я очень рад, что вспомнил, но... далеко не лёгкая тревога овладевает разумом. И моим, и того-меня. Пока он-я справляется с управлением, от волнения неловко двинув пальцем не туда — так, что приходится повозиться чуть дольше, сначала завершив исходящий вызов и смахнув окно, и только после этого переключившись на входящий — тот завершается. Попытки перезвонить, предпринимаемые одна за другой, безуспешны. Беспокойство всё больше. Соседи тоже не отвечают. Решившись, хватаю верхнюю одежду, нож, своё единственное оружие, и выбегаю из квартиры.

Дальше — как быстрая перемотка, или слайд-шоу. Пролетев по пустым улицам, каким-то чудом не напоровшись ни на патруль, ни на тех ребят с крестами, я резко торможу у знакомого дома. Выбегаю, всё внутри сжимается от предчувствия беды, в мыслях хаос. Вижу выбитые окна, мельтешение внутри. Похоже, всё очень плохо.

Влетаю в подъезд и несусь наверх, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, даже не думая вызывать лифт — долго. Почти добежав до нужного этажа замираю на полушаге, остолбенев. В углу лестничной клетки валяется нечто невообразимое, я даже не знал, что такая тварь бывает. Огромная, бесформенная, состоящая почти целиком из гигантской пасти с несколькими рядами зубов, ещё и с рядами щупалец вокруг. Такой жути я никогда в жизни не видел, "оно" будто явилось из самых сокровенных, заставляющих вскидываться и просыпаться в холодном поту кошмаров. Мой ступор прерывает спокойный голос, с лёгким незнакомым акцентом:

— Не пугайся. Оно дохлое.

Резко оборачиваюсь наверх, туда, откуда на меня смотрит смутно знакомый человек. Он грустно улыбается одними губами, глаза остаются холодными и бесстрастными.

— Проходи. Голод больше никому не причинит вреда, я разобрался с ним. К сожалению, слишком поздно...

Я поднимаюсь, прохожу мимо незнакомца к зияющей дыре на месте входной двери. Все вопросы потом. Раз он не пытается прикончить меня прямо сейчас, выяснение, кто это и что он здесь делает, подождёт.

Внутри квартиры всё порушено и раскидано, на полу вперемешку сорванная с вешалок одежда, обломки мебели, мелкое бетонное крошево, выломанные из стен и потолка целые куски. Иду по всему этому, узнавая знакомые предметы, которые хаотично раскиданы везде, будто трупики. Наконец, в одной из комнат вижу что-то, накрытое простынёй. Очень похожее по очертаниям на человеческое тело. Перед глазами темнеет. Поднимаю руку, чтобы облокотиться о косяк, и даже несмотря на своё состояние отмечаю её зеленоватый оттенок. Не кажется, заразился. Всё окончательно темнеет...

Промаргиваюсь. Прошло будто всего мгновение, но я полностью потерян во времени и пространстве. Какая-то комната, стол. Передо мной наполненная до краёв чашка. От неё поднимается пар, расходится лёгкий и незнакомый аромат. Кажется, какие-то травы. Напротив сидит всё тот же человек, которого я увидел на лестнице. Кто он? Почему кажется мне знакомым?..

— Пришёл в себя? Выпей, поможет, — кивает на варево. Почему-то подчиняюсь. Беру чашку чуть трясущимися руками и делаю глоток, другой. По пищеводу растекается теплота, с нею приходит спокойствие. — Ты хочешь знать, кто я такой. Не буду ходить вокруг и около, или как у вас говорят. Мать рассказывала тебе что-нибудь про отца?..

Едва не поперхнувшись чаем, смотрю на незнакомца во все глаза, наплевав на приличия и совершенно беззастенчиво вглядываясь в его черты лица. Да, действительно, вот где я его видел. В зеркале. Сходство не абсолютное, но есть.

Отставив чашку, глухо выдавливаю из себя резкий ответ, потому что это старая, очень прочно засевшая обида:

— Мать говорила только то... Что отец был мудаком. Сбежал, только она забеременела.

Этот, с той стороны стола, усмехается. Глаза всё такие же бесстрастные.

— Всё так. И, в то же время, не совсем.

— Да? Что значит "не совсем"? Как можно быть, например, "не совсем" девственницей?

— Не горячись. Не спеши с выводами. Есть много оттенков между белым и чёрным.

— Ага. Серых...

— Не хочешь выслушать меня?

С усилием, тот-я пытается взять себя в руки.

— Я хочу узнать только то, что случилось с моей матерью. Больше мне от тебя ничего не нужно.

— Да, у тебя настоящий вулкан внутри. Напоминаешь меня в молодости. Отчасти из-за этого я... Умер.

Смотрю на него в упор. Он что, издевается?

— Не перебивай, и я всё объясню. Это не займёт много времени. Отвечу сразу на все вопросы. И про твою мать, и про тебя, и про то, что вообще вокруг происходит. Хорошо?

Тот-я точно не хочет слушать бредни этого сумасшедшего. Но берёт себя в руки. Если нужно это сделать для того, чтобы выяснить, что произошло — он готов пойти на такие жертвы. Этот-я, напротив, весь замер, вслушиваясь в каждое слово.

Тяжело вздохнув, я киваю.

— Я знал. Пусть в тебе и нет той пытливости ума и тяги к знаниям, какая была во мне, но ты всегда был открыт доводам разума. Не смотри так, я следил за тобой. Всё время, от рождения. Но начать надо не с этого... А с того, что мир устроен немного не так, как ты привык считать. Сейчас, как у вас принято называть этот период — в "двадцать первом столетии", многие уверены, что всё предельно просто. Вещество, энергия, время, пространство — это то, что формирует вселенную в соответствии с известными законами физики, а не боги. И это во многом моя заслуга. Потому что я — бог познания.

Он ухмыляется, и глядит на меня, будто ожидая какой-то реакции на сказанное. Тот-я смотрит равнодушно — мол, пой, пой птичка. И не таких психов видывал.

— Думаешь, это бредни сумасшедшего. Ничего, потом поверишь, пока — просто выслушай.

Пожимаю плечами. Ну, допустим.

— Как думаешь, сколько мне лет? Пятьдесят, шестьдесят? На столько выгляжу, да? Это в корне неверный ответ. На самом деле, мне гораздо больше. На порядки. Религиозные фанатики сожгли меня живьём за то, что я отказывался признать их правоту, невообразимо давно — и после этого я родился заново, уже как бог. Ты сейчас думаешь, что вспомнил такого учёного из истории, да? Но он из твоего, нынешнего цикла. А я пришёл из тех, что были раньше, задолго до него. Я переживал гибель и рождение жизни не раз и не два. Я могу с полной уверенностью сказать — сейчас я самый старый из всех разумных. В конце каждого цикла бессмертные, боги сходятся в решающей битве. Это правило, которого никак не удаётся избежать — тот, кто пытается уйти от схватки, просто развоплощается. У вас в мифологиях такой феномен тоже известен, пусть никто не знает про него всей правды. Апокалипсис, Рагнарёк, конец света — разные названия, суть примерно одна. Привычный мир исчезает, навсегда, на его обломках зарождается новый. У его истоков стоит и частично может направлять его развитие тот самый единственный бог, который пережил последнюю битву, где выступают все против всех, и наступивший после неё конец предыдущего мира. Я сейчас именно о судном дне, который, на самом деле, может длиться годами и столетиями. До того, как он наступил, силы могут самозарождаться, погибать и возвращаться к жизни вновь произвольное количество раз. Но когда приходит Конец — это значит, пришла та самая, единственная битва. Схватка не на жизнь, а на смерть. После неё всегда остаётся только один. И многие циклы подряд это был я.

Повисает тишина. Тот-я невольно заслушался. Сказка и правда звучит складно и красиво...

— Если ты не заметил, твой мир тоже подошёл к черте. Мой главный враг сейчас — бог веры. Его силу питает множество фанатиков по всему миру. Даже я сам — я ведь тоже верю. Верю в то, что из этой цепочки разрушений и возрождений можно как-то выйти, пусть и не знаю как, не нашёл этого способа. А бог веры силён. У него могущественные союзники. Труп последнего воплощения Голода ты видел, последствия того, что творит Чума, валяются на каждой улице, и я только что исцелил тебя от насланной ею болезни, поборники Войны с нашитыми на одежду крестами убивают направо и налево, а Смерть ещё только ждёт своего часа. И я вынужден со всем этим бороться.

Вновь ухмылка. Грустная и, кажется, уставшая.

— И это — после столетий промывания мозгов! У вас часто любят говорить, мол, "дело Геббельса живо". Сейчас, в вашем цикле, приписываемые ему идеи и правда используются направо и налево. Пропаганда, промывание мозгов... Сообразили, молодцы. Но никто не знает, и даже не задумывался, что все эти механизмы использовались задолго до появления этого жалкого нацистского преступника. Как только меня не называли его предшественники... Дьявол, Сатана, Искуситель... Чего только не приписывали мне, от учения к учению, от книги к книге... И ведь мой Враг заставил всех поверить в свои бредни! Вот она, сила слепой веры! Стремление разума к самообману! Ведь он позволяет не думать. Зачем, если есть готовые ответы, простые решения, ярлыки, да? Какая экономия энергии получается! А всё в мире стремится к ней, к минимизации затрат. Электрон летит по оптимальной для себя траектории, вода бежит вниз по самому прямому руслу, разум ищет самых лёгких путей. Это правильно, это обычно. Но... Не всегда. Бывает, самый лёгкий путь ведёт в тупик. И в него приводит слепая, не подкреплённая ничем, вера...

Я, наконец, не выдерживаю. И перебираю говорящего, пытаясь подловить его на нелогичности.

— Это всё красивая теория. Но есть одно но. В любом мире, в любом человеке, есть всё. И Вера, и Разум, и другие сущности. Без хотя бы одной из них невозможно существование. Это разные грани одного и того же. Не так ли?

— Всё верно.

— И как же? Это же глупости всё, войны Веры против Разума, пчёл против мёда, правой руки против левой, и прочее подобное! Невозможно уничтожить нечто одно из всего этого!

— Невозможно.

— Вот! — я даже поднимаю палец вверх. Спор с сумасшедшим папашей, внезапно, задел того-меня за живое. Захотелось поставить его на место.

— Сказанное никак не противоречит тому, что я сказал.

— Да ну?

— Абсолютно. То, что я бог разума, значит только одно: я получаю силу через использование разума живыми, и не более. Чем больше тех, кто реально эксплуатирует интеллект для достижения целей, хотя бы просто думает о том, где лучше настрелять на бутылку и как завалить соседку — тем я становлюсь сильнее. Чем я сильнее, тем больше могу повлиять на мир. Например, подыгрывая учёным, и увеличивая приток силы к себе. Это с одной стороны. А с другой, я сам — тоже цельная натура. Во мне есть и Вера, и Гнев, и даже — как недавно выяснилось — Любовь... И я своим существованием тоже делаю других богов сильнее. Как и они меня. Всё взаимосвязано!

— Ничего не понимаю. Это какие-то бредни.

— Тем не менее, всё предельно просто. Кто получает больше энергии от "своего" источника, тот сильнее. Кто сильнее, тот проводит больше времени "у руля", может сильнее влиять на развитие мира в течение цикла, и больше шансов имеет пережить последнюю битву. Тот, кто её переживает, победив остальных — лепит новый мир таким, каким хочет его видеть. Единственное, предупреждаю сразу: то, что ты желаешь получить, и то, что выходит на самом деле, всегда отличается. Зачастую — очень серьёзно. Когда мир формируется, на него влияют другие, самозарождающиеся уже в процессе сущности. Некоторые получают достаточно много силы и становятся серьёзными противниками. Без этого никак. Как обойти это правило, я так и не придумал...

Я снова хочу перебить, но "бог" не даёт мне закончить.

— Дослушай меня. Немного осталось. Ладно?

— Хорошо.

— Как раз пришла пора рассказать о том, что тебя напрямую касается: про тебя и про твою мать. И это самое интересное. Дело в том, что я уже давно воспринимаю смертных как нечто бездушное, как батарейки для подзарядки, элементарные функции, которые очень просто направить по нужному пути — ты же не будешь возражать, что человеческое общество и управление им подчиняется всё тем же физическим законам, да? Каждый из вас индивидуальность и непредсказуемость, как молекула, но когда вас много — это уже статистика и твёрдые формулы. Я вывел их ещё в прошлых циклах... Нет, не дёргайся, не надо спорить с очевидным. Если не готов принять это сейчас, со временем всё равно поверишь мне, никуда не денешься. Это второстепенно. Важнее то, что во мне кое-что изменилось, когда я встретил твою мать. Я тогда в очередной раз появился среди смертных, желая уладить кое-какие технические проблемы, наше знакомство стало чистой случайностью. И я вдруг вспомнил, что живой, что сам когда-то был смертным. Вновь отдался страстям, будто и не было этих прожитых мною в одиночестве веков и тысячелетий, и тех, кто занимали место в моём сердце, как вы это называете, и кого я пережил. Кажется, я сильно усилил тогда того, кто паразитирует на чувствах между мужчинами и женщинами. И, знаешь, вообще не жалею об этом, хоть для меня это — крохотное мгновение, миг. Мне вдруг открылась истина, которую долго не видел — или не хотел видеть. Настоящий закон жизни. Ставя себя выше других, борясь за своё существование, оставляя раз за разом позади обломки прошлого и руины миров, переходя всякий раз в новый цикл с "пустыми руками" и после того, как всё знакомое гибло, как и те, кого я ценил — я невольно пестовал своё бессмертие и непобедимость, закрывая глаза на очевидное. Да, я раз за разом пытался решить то, что считал главной и единственной задачей своего бытия, делал попытки выйти из порочного круга, как-то зафиксировать существующую реальность, но всякий раз терпел неудачу. Одни и те же методы, одни и те же подходы. Как бы я ни старался менять себя — я слишком закостенел. Нужен свежий взгляд. Как у вас, смертных. Поколения меняются, дети пытаются превзойти успехи отцов. Не у всех получается, но это даёт хоть какую-то вероятность прогресса. Став богом, я возомнил себя богом, как ни смешно это звучит. Но боги подчиняются тем же самым законам. Для всех они общие. Вот так... Так и появился ты. Ради вашей же безопасности я исчез, только стало известно, что я стану отцом. К сожалению, это не помогло — твою мать всё равно нашли. Тебя нет, но то место, где ты раньше жил, уничтожено. Не дёргайся, та женщина не стоит того, чтобы горевать по ней. Поверь мне. Горевать надо по миру, который скоро погибнет, вместе со всем, что тебе дорого. Это — страшный удар. После моего первого раза... Было очень плохо. Смотреть, как всё вокруг гибнет, и не иметь возможности ничего сделать. Но я придумал, как решу проблему. Я лишу тебя памяти. Она будет возвращаться медленно, по кусочкам. К тому времени, как ты вспомнишь всё, уже достаточно "вживёшься" в свой, новый мир, и не так тяжело будет принять гибель старого. Надеюсь, это сохранит твой разум. Да, я знаю, ты мне сейчас не веришь. И не поверишь. Но я сделаю так, что ты не забудешь эту беседу. Надеюсь, когда ты вспомнишь её, будешь уже достаточно силён, сможешь полностью принять себя и дать отпор новым, местным богам... Бог Сопротивления. И... Нет, я не прошу о том, чтобы ты вспоминал того, кто дал тебе жизнь. Да, я жертвую ради тебя собственным бессмертием, и пойти на это не так просто — но я сделаю это, не сомневайся. Моя просьба в другом. Когда убедишься, что всё сказанное мною правда, и ты стал новым богом нового мира — не забывай про главную истину, открывшуюся мне. Не забывай про главный закон. Ты существуешь не для себя, а для тех, кому даёшь жизнь.