Сказка - ложь...

СКАЗКА — ЛОЖЬ....

Ссылка на обновление

Глава 1.

Весна в этом году задерживалась уже на месяц, природа застыла в каком-то мрачном полусне, даже вездесущие одуваны, каждый год торопящиеся выскочить из земли, и они не спешили. Лишь кое-где робко пробились тоненькие стрелочки травы, да и те, застыдившись, замерли в росте. Студиозусы с небольшими связками книг подмышками, торопились на занятия. В их срЕдине редко кто мог похвастаться приличным ранцем для книг, совсем недавно, пять лет назад по настоянию княжны их небольшого княжества — Забавы и организовали этот средин для обучения имеющих хотя бы слабый магический дар детей из бедных сословий. Как упирались ученые мужи, доказывая, что среди черни мало кто захочет учиться, поскольку это сопряжено с большими трудностями, особенно, в плане оплаты обучения. Но Забава — некрасивая, толстая, неуклюжая, плохо видящая и поэтому не снимающая затемненные очки, сама имеющая малую толику магии, настояла на своем. При всей её некрасивости народ простой уважал свою наследницу, если в первые годы после её рождения многие горевали, что прервется род славного Елисея-князя, не суждено ему иметь после Забавы-то наследников, а дочурка уродилась хилой да некрасивой.

-Подцепил, слыш-ка, наш князюшка — в странах заморских-то неведомую болесть, как-то по свински обзывается, вот и не случится у него больше детишков-то! — шептались по базарам людишки. — Поди и не доживет до пяти годков-то Забава наша.

-Но Забава дожила и до пяти, и до десяти, вот уж и двадцать шесть подкатывает, надо бы замуж отдавать, да вишь ли, наша умница Забавушка никак не определится с женихами-то. Есть, как не быть, женихам-то, да все, вишь ли, на её приданное зарятся. Да и староваты женишки-то, оно, конечно, не красавица наша девочка-то, но умна, ой, умна выросла!! — рассуждали три стражника, после службы зашедшие в трактир пропустить по кружечке пивка.

Уж больно славился им трактир-то под названием "Хромая кляча". Откуда пошло то название никто уже и упомнить не мог, воды-то много убежало, одно оставалось неизменным — название и хозяин седой уже, хромоногий Никифор. Знал он какой-то секрет, пиво у него всегда случалось на отличку, да и не баловался он пакостными делишками — никогда не разводил, не добавлял всякую дрянь в него. Вот и ходили в "Хромую клячу" люди степенные, не было у Никифора в трактире всяких пьянчужек-драчунов. А ещё любили у него останавливаться люди заезжие, строго блюл Никифор порядок-то, да полюбилась "Кляча" студиозусам из средина, кормили здесь сытно, и Никифор, сам будучи из бедных-пребедных, понимал, каково это ходить с постоянно бурчащим животом-то.

Вот и добился он приема у Забавы, которая, несмотря на свою некрасивость, цепко держала в своих руках много чего от управления княжеством, она и постановила кормить срединских-то обедами за счет княжеской казны. Нет, Елисей не был слабаком, здраво рассудив, что его некрасивой Забаве замужество абы с кем не подойдет — сильно любил он свою дочку. В народе-то давно говорили, что неправильно названа она, надо было Василисою назвать, Премудрою, заинтересовал дочку ещё маленькую наукой управлять княжеством.

Все это высказывали стражники человеку сурьезному, подсевшему к честной компании, по одёже видно было — человек не бродяга, а самостоятельный и явно из купеческого сословия, по ухваткам, по разговору. Угостил он достойных людей пивом хмельным, да и текла беседа-то неспешная. Пришлый интересовался торговлею, а кому как не служивым, через день заступавшим на дежурство, знать, что творится в столице, они же постоянно в курсе всех дел. Порассказали про торговлю, что идет у них хорошо, что не очень берут люди.

-А ты, Велизар, чем торгуешь-то? Мы не за ради любопытства спрашиваем, глядишь, тебе и обскажем, пойдет ли твой товар.

-Да был я в странах заморских, накупил там специев множество, вот хочу во столице и начать торговать, слыхал я, здесь нашему брату купцам предых попервоначалу дают, налоги божеские, не драконовские, вон, как у нас в Нилиме, совсем ведь невозможно торговать, почти половину в казну уходит, а надо и семью содержать, и помощникам платить, и товар закупать, вот и решил я податься к вам сюда.

-Чего же ты привез-то, мил человек?

-Специи, из Веростана.

-Слыхали мы про Веростан-то, а вправду там звери чудные водятся, как его?? Микул, подскажи?

-Па-ви-аны, — по скаладам произнес самый молчаливый и самый молодой из них.

-И какие у тебя специи-то?

-Специи — перцы всякие, что остроты в пищу добавляют. И они тоже, да и для теста, для всяких селянок, для супов — все есть. А павианов видывал я, и есть там ещё диковинные звери -слоны прозываются, не обскажешь какие, давай нарисую.

И пошел этот рисунок гулять по городу, дивились чудному зверю люди-то.

-А сходи-ка ты, Велизар, ко голубушке нашей, Забавушке Премудрой, давно мы так-то её зовем, обскажешь ей всё, она тебе и присоветует, как лучше-то.

-Да попасть к ней, поди, сложно?

-Что ты, она, голубушка, после учебы-то — обучает девушек ведению хозяйства да всяким премудростям счетоводным — каждый день идет в управу, там людишек принимает, правда, по паре часов всего, а и запишись сходи, через дня два и обскажешь все как есть-то.

Сердечно поблагодарил купец Велизар мужчин, договорились, ежли все наладится, встречаться у Никифора. Мало ли совет какой понадобится, али ещё чего. Пошли вместе на выход, Микула вызвался проводить купца до управы. Там записали его на послезавтра к Забаве Елисеевне на прием, и пошел купец бродить по городу-столице. Вид имел он обыкновенный, только вот росту был немалого, ну да кто знает, может затесалися в его предках те давние народности, что были высокими — одни скифтами прозывались, а другие арианами. Остались в книгах картинки-то, видно было, что люди были могучие да высокие. И посейчас встречались такие-то высокие мужчины, ну да через пару дней на высокого, средних лет купца уже мало кто и глядел, пообвыклись, да и прошел разговор, что разреши ему Забавушка торговлю-то, станет он здесь и проживать. Вдовицы и девки перестарки, правда, подоживились, мало ли... но пока ждали решения Забавушки.

Она у них как-то и не ошибалась ни разу, разрешая пришлым торговлю или ещё чего, вот тебе и магии совсем у неё нету, а как людей чует! Гордились своей девочкой люди-то и совсем не обращали на её внешность внимания, любили за душевность, за ум и обхождение и всем своим княжеством верили, что найдется ей суженый, что полюбит её не за внешность, а за красоту душевную.

Но пока и не находился такой-то, все больше алчные да нахальные наведывались... спасибо, Забавушка, разбираясь в людях как никто, и давала от ворот поворот всем этим.

Вон опять на горизонте нарисовались два желающих, один-то из соседнего княжества, знавали его похождения люди-то, прокутил-порастратил все батюшкино добро и надумал "на страхолюдине ожениться, пусть будет счастлива, что такой красивый я её в жонки возьму!" — болтал так в подпитии-то князёк непутний.

Да только у весчан везде уши имеются, не успел женишок приехать, а уж всё про него и вызнали. Ну соответственно готовили прием не только в княжьем терему, а и на постоялых дворах.

А другой? Вот тут чесали затылки-то весчане, другой, сказывают, принц целый, из какой-то дальней страны, что аж за Веростаном где-то, иные думали, что там уже и земля кончается, ан нет, Иллирия какая-то. Кто знает, с чем её едят?? Вон, в Веростане-то у главного ихнего аж восемь жонок имеется. А надо нашей Забавушке какой-то там по счету стать? Да при её некрасивости, когда ещё оценить сможет её ум и душу этот принц заморский?? Небось, семь жонок-то уже имеет, старый, да жирный весь. А и пусть уже Забавушка в княжестве и остается перстаркою, найдется же суженый, предсказывала тогда ещё убогая Калина, когда маленькая Забавушка, в церкву идучи, увидев, как обидел её какой-то воришка — ухватил из её миски все монетки-то и побёг. Забавушка, не смотри, что в очках, как-то быстро догнала его, стукнула по шее сильно, да набежали тут слуги княжеские верные, отобрали у воришки монетки-то. Калина, которая редко чего и сказывала, возьми и выдай:

-Полюбит тебя, красавица, молодец незнакомый, да сильно так, ты только дождися его, нескоро он появится.

Вот и отвечала всем Забавушка, кто прикидывался опечаленным — 'как это, княжна и никак замуж не пойдет, уже пора двум-трем ребятишкам бегать..??' — одинаково:

-Калинино предсказание, что явится суженый мой, жду, когда исполнится!

Шептались за спиной некоторые, что выжившая из ума старуха, слепая не видела, кто перед нею, какой добрый молодец польстится на такую-то, но оглядывались, боязно так-то, брякнешь, а стража тут как тут. Народ-то, он все слышит, враз в холодную утащат. А княжна, она девка сурьёзная, вмиг мал-штраф наложит.

Забава внешностью удалась не пойми в кого, только трое и знали, что наведен на нее морок родной матерью Забавы, и вина в том была батюшкина, Елисеева. Казнился он сильно, да сделанного не воротишь — не знал и не ведал он, когда в дальнем походе возжелал деву младую, что споймали в ближайших камышах слуги его, гридни удалые. Увидел ее Елисей, а поскольку был уставши и во хмелю немного, то и возжелал немедленно возлечь с нею. Дева было кричать взялася, князь же осерчавши и скажи:

-А раз не хочешь князя, то к гридням и отправлю!

Покорилась дева, князь всю ноченьку с ней и миловался, без удержу, уж больно сладка оказалась она. Утром отпустить не пожелал, захотел полюбовницей и сделать. Так вот и озвучила дева в ответ:

-Слепой ты, княже, на оба глаза, не углядел под носом своим — ведь в жены тебе была предназначена я, да сам ты все испортить сумел!

-Всякая девка из камышей да в княжьи жены?? В уме ли ты?

Вздохнула дева горестно да и исчезла тут же.

Дошло до князя что была это Дева речная, и кому суждено любовь ее познать, тот был удачлив во всем, он же в своей торопливости все испортил. Закручинился он, да вспять-то не повернешь. И опостылели ему с той поры все полюбовницы, сумела-таки Дева речная зацепить его.

Подолгу сидел он на берегу красивого своего пруда, вернувшись из похода, и как бы чего-то ждал. И дождался — вынырнула в один прекрасный день Дева-то, да не одна, а со свертком в руках и молвила:

-Случилась у меня беременность, вот дочка твоя, возьми. Не могу я оставить ее себе -нет в ней водной сущности, не выживет она на дне, а и погубить безвинное дитя нельзя! Возьми вот дочку свою. Принесешь, никому не показывай ее, только одна из всей челяди и будет знать, какова на самом деле дочка твоя, имеешь ли надежную такую?

-Дда!

-Как налюбуешься на дитя, на утро и случится морок, и не будет знать никто истинное лицо дитяти, будет она некрасивою.

-Да за что же дитятко будет за мое безобразие страдать-то? Накажи меня лучше! -воскликнул горестно Елисей.

-Это и есть твое наказание — помни, кто полюбит ее всем сердцем, тогда и спадет морок-то! Ты не смеешь принудить ее замуж за нелюбимого!!

Елисей поник. И пожалела его Дева, сказав:

-Не горюй, уродилось твое дитя ума великого, да души светлой, и будут любить ее твои подданные сильно и гордиться разумностью княжны! Помни — никто не должен знать про настоящий облик дитя.

-А тебя? Увижу ли когда-нибудь еще? В сердце моем места для дев и не осталось!

-Выдержишь такое — вернусь к тебе! — и дева исчезла.

Долго сидел Елисей, жадно вглядываясь в прекрасное личико дочки нежданной, вздыхал, печалился, но делать нечего. Понес свою крошку домой, смеркалось уже, и никто, кроме верной Агафии— молочной сестрицы князя, так и не узнал про истинный облик Забавушки.

Дочка, как и предсказывала Дева речная, росла спокойной разумницей, уже в десять лет поймала за руку вороватого старосту дальней деревни, а к ее пятнадцати почти все, кроме воинских нужд, было в ее руках. И любил Забаву Елисеевну простой народ крепко, и гордились ею всем княжеством, и прозвали людишки — Забавою Премудрою.

Да только одно печалило Елисея — женихи. Были, как не быть, желающие взять в жены Забавушку, да не случалось даже симпатии к ней у них. Одни желали заполучить умницу жену, чтобы, значит, вела хозяйство, а муженек поплевывал в потолок, да разъезжал по всяким увеселительным заведениям, других манило весьма приличное приданое, вот и оказалась Забавушка перестаркою, двадцать шестой годок пошел. Она совсем и не унывала даже, посмеиваясь, ждала обещанного мужа заморского, а что не ехал он, говорила:

-Заблудился! То ли в трех соснах, то ли много жен заимел, растолстел, обленился, не до меня!

А в это время... где-то далече:

-А-а-а, не хочу, не буду! — разносились по всему первому этажу огромного замка вопли Петруши, тринадцатилетнего дитятки Костия Адамовича, именуемого по всей земле славянской не иначе, как Кощей Бессмертный.

Давно уже свыкся с этим еще пра-пра нынешнего Костия, не объяснишь же всем и каждому, что нет никаких уток, яиц, иголок, просто отмеряно потомкам Кощеевым на полтора века больше жизни-то, чем людям, но об этом мало кто и знал. А еще было поверье такое — кто встретит истинную любовь свою, жить тогда вместе с суженой еще целый век сможет.

Только изо всех Кощеев повезло вот батюшке Костия, да и то в дело тогда вмешался случай.

Снарядился Адам Костиевич украсть деву красную — Марью, Дормидонта-князя дочку на выданье, явился поздно ночью, чтобы речами искусительными, да богатством невиданным прельстить оную, да только не стояла жизнь у людишек на месте-то, менялось все, забывались древние обычаи. Жившая во граде столице самого большого княжества Марья ночами убегала к жениху своему, Никите Варфоломеевичу, здраво рассудив, что свадьба все одно будет. Да, на виду у честного народа, мамок-нянек надо блюсти себя, а так кроме верной Лушки никто и не прознавал про отлучки-то.

А в эту ночь все и сошлось, в один клубок запуталось. Дормидонтовна убежала миловаться-то, а батюшка ейный, перепив медов хмельных, и ввались в девичью светелку, а там только Лушка и сидит в уголку на сундуке, вполглаза подремывает. Как осерчал княже, а и вдарил ему хмель-то в нижние чресла, решил ссильничать девку ядреную. Лукерья и начни от него бегать по светелке, кому понравится, когда жирный, пьяный боров норовит ссильничать, а потом дорога одна: либо в полюбовницах, пока не надоешь, либо, вон, в речку Мечу с обрыва головою, от позора.

А Адам и ввались, когда князь Лукерью в угол загнал да сарафан девичий разрывать стал. Лушка с синяком огромным на лице, все одно отбиваться пытается, да куда там, против озверевшего мужика-то, Адам в личине Кощея князя-насильника по плечу похлопал:

-Охолонись, у тебя девок согласных полон двор, чего ты насильником захотел стать-то?

А тот и отмахнись, не глядя:

-Кто таков, велю на кол!

Взял тогда Адам борова двумя своими железными пальцами да и потряс хорошенечко, чисто грушу соседскую. Вот тут-то и разглядел Дормидонт, кто его ухватил-то, испугался до мокрых штанов 'герой-то', а все норовит выкрутиться, виноватит девушку, поносит всяко, а она возьми и кинься в ноги Кощею-Адаму.