Индейцев видели несколько раз. К немалочисленной и хорошо вооруженной экспедиции особого интереса они не проявляли. Некоторые пытались торговать, предлагали шкуры. Иные требовали плату за проезд или за охоту на земле племени.
Баглир в таких случаях выдавал сумму, соответствующую размеру отряда. Чтобы показалась заметной — но не чрезмерной. Чтобы было видно — русские платят, а не откупаются.
Раз-другой случились и налеты. Поскольку это были не войска племен, а банды родов, отбиться удавалось. Хотя берега Миссисипи украсились четырьмя православными крестами, а один артиллерист остался без ноги и несколько затруднял экспедицию. Проведший операцию Скуратов, исполнявший и роль врача, только разводил руками — пришлось резать, иначе крестов было бы пять.
Так все и шло, пока на воинах конфедерации ирокезов Баглир не обнаружил оголовий из лаинских перьев. Нет, стрелять или махать ятаганом он не начал. А спрятался. И велел Кужелеву узнать — где взяли.
Когда прошла первая злость, вызванная рассказом общавшегося с индейцами Скуратова, Баглир сквозь зубы признал — для индейцев его сородичи стали настоящей казнью египетской. Вполне подобной саранче. И языческая терпимость тут не при чем. Вот русские способны ужиться с лаинцами — в том числе и благодаря языческим пережиткам. Тот, кто верит, к примеру, в домовых, будет терпеть рядом даже и не благословленную церковью нечисть. Лишь бы не была очень уж вредной! И на глаза пореже попадалась. Земледельческий народ плохо уживается с охотниками — если те занимают земли, которые можно распахать, но хорошо с рыбыками и неплохо с горожанами. Другое дело, когда появляется конкурент — которому нужно все то же самое, и именно твое! Храбрые ирокезы жили еще древнейшим охотничьим укладом, и появление на территории их угодьев примерно полусотни тысяч неопытных, но прожорливых охотников обрекало их даже не столько на голод, сколько на вымирание. А поскольку лаинцы попали в новый мир голыми с пустыми руками, они не могли наладить сельское хозяйство и обмен, которые помогали, например, французам, кое-как уживаться с менее развитыми племенами. Лаинцы стали не врагами, а вредителями, и разговоров не было — только стрелы, томагавки, когти и зубы. Индейцы сражались на родной земле. У лаинцев были крылья — и некоторое количество грамотных солдат, натасканных на бой в лесах. Постоянный форт построить им никак не удавалось. Но и ирокезские городища горели славно. За несколько лет взаимного истребления население конфедерации ирокезов сократилось вдвое. Однако настоящих солдат у лаинцев было немного, и они полегли почти все. Немногих уцелевших можно было легко добить. Однако индейцы что-то не торопились.
Ирокезы были прагматичным народом. И смогли использовать свалившееся им на голову несчастье весьма толково. Вот только сделали это с классической жестокостью, характерной для американских народов. Что исконных, что пришлых. Даже подумалось — а ну ее, Аляску... Чего доброго еще русские заразятся. Да не легким садизмом, популярным во Франции, а настоящим заокеанским зверством.
У крылатых куниц очень яркие, с матовым блеском, длинные перья. Особенно маховые и рулевые. Ирокезы очень скоро заменили ими орлиные перья в своих головных уборах. Увидев такую красоту, европейцы выразили желание купить такие перья для собственного украшения. Некоторые из них явно показали желание отобрать у ослабевших племен конфедерации места, где водятся жар-птицы.
Вожди конфедерации посовещались — и английский король получил несколько ящиков с перьями цветов снега и огня в подарок. А также обещание продавать много таких же, дешево и только ему, если полууголовный элемент, населяющий колонии, не посмеет больше тронуть земли конфедерации.
Парламент проголосовал новый билль о торговле с туземным населением колоний. Так лаинцы превратились в ценную породу пушных зверей. Их постоянно убивали — и тщательно охраняли от полного истребления, потому как именно они были главной гарантией сохранности племен. И пробравшийся к устью реки Огайо европеец никак не мог знать — вернется ли он богачом, располосуют ли его горло когти опасной дичи или пробьет затылок ловко брошенный индейский топор. Разве что он был купцом с лицензией от английского правительства.
А в последнее время ирокезы повадились торговать и на сторону, за полную цену. Причем охотнее золота принимали в оплату ружья, особенно винтовки, пули и порох. Потому появление русских их не особенно удивило. К ним уже пробирались испанцы и французы. Появились и еще какие-то белые. Какая разница?
Только вот охотой обеспечить такой сторонний торг было нельзя. Поэтому лаинцев стали ловить, сажать в клетки и ощипывать долыса. Не дожидаясь линьки. Что есть процесс весьма болезненный и кровавый, но не до смерти. Потом давали немного обрасти — и процедура повторялась. Так — дважды в год.
Собственно, до лаинцев индейцы так поступали с орлами. Но на орлов Баглиру было наплевать. А тут в нем сразу проснулся несостоявшийся чистильщик. Не смея вылезти из лодки, все днище ободрал когтями, сточив их до мяса. Только боль в изорванных пальцах вернула ему возможность мыслить спокойно, рационально и эффективно.
— Так, — заявил он Скуратову, — ты купи у ирокезов несколько наших. Мне проводник нужен.
Лан Мер Таэ, знаменитый разведчик, исчерпавший запас везения, сидел в клетке. В деревянной. И тихо пилил решетку когтем. Других занятий у него все равно не было. А если бы и были — все равно бы пилил. Надежды бежать у него не было. Но — вылезти одной восхитительной ночью из клетки, подкрасться к сонным монстрам, перехватить когтями несколько глоток, сколько уж получится. И умереть свободным. На это он всерьез рассчитывал. Шансы у него были неплохие. Конические домики монстров стояли плотно, охрана смотрела не внутрь, а наружу. Лан умел убивать тихо. Был бы максплащ — полкочевья бы перегрыз, пока враги спохватились. Но ведь с первого же убитого можно снять одежду, нацепить на белесое лысое тело, такое заметное на фоне ночной черноты. Были б перья, можно было бы улететь. Но вражеская кровь — тоже неплохо.
Все мечты рухнули, когда среди монстров появилось чудовище другой породы. Такие — это Лан определил по манере одеваться и цвету лысого лица — водились на востоке, туда тоже отправляли разведку, пытаясь найти новое место для поселения, побезопаснее. Мало кто вернулся. Лану вот почти повезло. Пуля попала в ногу. А он ее даже не перевязал, боялся садиться. Тянул до ближайшего лаинского поселения, до Приозерного. Долетел. Увидел какую-то суматоху внизу, спустился пониже — посмотреть. А зря.
Новый монстр долго разговаривал с местными. Явно торговался. Они совали ему под нос длинные красные перья. Маховые. Возможно, его, Лана. Еще вчера торчали в спине и заднице — и вот. Новый тыкал пальцем в сторону клетки.
Результат — Лана привычно оглушили ударом палки по голове. Пришел он в себя, подвешенный к перекладине, руки и ноги связаны вместе, крылья к спине примотаны, в зубах еловая палка, закрепленная сзади веревкой. Рот ему растянули до предела. Чуть — и порвется, и будет улыбка до ушей. Несла его пара монстров-воинов. В головных уборах из сами понимаете чего. Притащили к реке. Прежде чем его бросили в лодку — вместе с перекладиной для надежности — он сумел извернуться и увидеть свое отражение в плещущейся воде. Оно ему очень не понравилось. Так же, как увидеть собственный скелет, и узнать знакомую до последней пломбы ухмылку черепа.
Связан он был крепко, и ослабить путы никто не озаботился. Правильно не озаботился, ибо прожил бы такой милосердец очень недолго...
— Советую вырвать ему когти и выбить зубы, — говорил между тем удивительно хорошо понимающий по-французски абориген Скуратову, — Он опасен. Вожди почему-то считают, что это недостойно. Видимо, потому, что большую часть своей жизни прожили до появления этих тварей, и их мудрость относится к тому благословенному времени. Поэтому я и осмеливаюсь дать вам совет — вся моя взрослая жизнь прошла в войне с крылатыми. Они хитры и подлы...
— Постойте, вы считаете их разумными существами?! — искренне удивился Скуратов, — Ведь война может идти только между людьми!
— Разумные, неразумные, — пожал плечами индеец, — какая разница? Они были грозным врагом, их было много... Не называть же охотой бой, в котором сражаются сотни воинов — и только десятки выходят живыми? На моей памяти таких было немало. Если бы на нас напали камни, и показали себя опасным врагом, то и борьбу с ними я бы тоже назвал войной, а не прополкой.
"Чертово перо". Ни полковник Вашингтон, ни его малочисленный батальон иначе этот товар не называли. Какого бы мнения ни придерживалось правительство в далеком Лондоне или акционеры Огайской Компании в Филадельфии. Неужели непонятно, что настоящий, правильный товар — это конопля? Товар стратегический, зависящий от потребности всех военных и торговых флотов мира в прочных канатах. Собственно, поэтому Джордж двенадцать лет назад поддался на уговоры брата Льюиса и согласился купить несколько акций Огайской Компании. Дело казалось верным — форт, поселенцы, потом рабы, и бескрайние конопляные поля. Индейцы? Но для того есть форты! Укрыться, выстоять набег, отомстить по-ветхозаветному, не оставив ни челядины ни скотины. Кто выживет, научится уважать белого человека, как умные звери учатся уважать человека вообще.
Увы, все оказалось совсем не так просто, как это расписывал брат. Ирокезы были многочисленны и мастерски устраивали засады. Потом какая-то сволочь продала им нарезные винтовки, и даже пули научила заделывать. Льюис заболел чахоткой, нахватавшись сырого огайского воздуха раной в простреленных легких. Джорджу пришлось занять его место, достроить форт — и тут пришли французы. Наставили пушки и попросили уйти подобру-поздорову. Со знаменами, музыкой и любым барахлом. Вашитгтон был склонен согласиться, и уже составлял в голове куртуазный ответ, когда со стены форта бухнул мушкетный выстрел.
Виргинская голытьба показала себя во всей красе. Храбрые, но абсолютно неуправляемые люди. Люди, которым свой клок земли на неразграниченой территории гораздо важнее интересов компании или короля. На законы войны этим парням было наплевать, на неприятельские пушки — тоже. Сначала парламентеру разнесло голову — в клочки, на стене еще успели сострить — мол, вот как можно сделать из француза английского гвардейца. Раз, и синий мундир становится красным. А потом ответили французские пушки, с ненавидящим ревом рванулась в атаку пехота.
Остыли французы только через два дня. Новый храбрец предложил капитуляцию — и израненные виргинцы не стали в него стрелять. А вот майору Вашингтону пришлось подписать документ, в котором причиной конфликта было указано не обоюдное желание первыми занять ничейные земли, а английские военные преступления. Бумаги были все на их лягушачьем языке, которого Вашингтон толком и не знал.
В последующие четыре года он все задавал себе вопрос: а не лучше ли было умереть тогда? Первые два года в него тыкали пальцем, острили, отказали ото всех приличных домов. Потом началась Семилетняя война, и вдруг выяснилось, что виргинские волонтеры желают служить исключительно под его командой. Слава человека, пожертвовавшего репутацией для спасения никчемных солдатских жизней оказалась сильнее начальственного снобизма. Над добровольцами не поставишь щенка-лорденка, купившего офицерский патент за сотню гиней. Майору Вашингтону дали полковника и бросили на то же огайское направление. А где же еще было драться виргинской милиции? Зато загнали под бульдогомордого генерала из метрополии и приставили к нескольким батальонам линейной пехоты.
То есть это называлось линейной пехотой. На деле — рекрутам дали пальнуть по разу и, не обучив ходить строем, распихали по транспортам, завернув в традиционные красные мундиры. Куда более боеспособным "трусам" Вашингтона честь нести прозвище "лобстеров" не доверили, обмундировав в синее. Точно как противника.
Следствие: милицию враги принимали за своих, а свои — за врагов. Уже очень скоро противником колонисты начали называть англичан. Французы их обстреливали куда реже! И на фоне войск из метрополии казались недружественными нейтралами. Любые попытки исправить ситуацию натыкались на несгибаемый снобизм британского офицерского корпуса. У господина Вашингтона плохая репутация, следовательно, виноват он! Полковник плюнул и подал в отставку. После этого говорить о боеспособных колониальных войсках в североамериканских владениях англичанам не приходилось — ну да линейные части управились и так.
После войны, казалось, все должно было стать лучше. Во всяком случае, на каждом углу трубили о победе. Вот только жизнь виргинцев не стала светлее, и все чаще шли шепотки — мол, выиграли-то не мы... Еще бы. Ирокезы теперь считались союзниками и такое благородное занятие, как отстрел индейцев, пришлось прекратить. Колонизация на вновь отвоеванных землях была строжайше завершена. Создавалось впечатление, что именно ирокезы и выиграли Семилетнюю войну.
Собственно, именно это чертово перо и вызвало подобную дружественность британского правительства к непостоянным дикарям, несколько раз за время войны переходившим со стороны на сторону. Увы — победителю деньги после войны бывают нужны куда поболе, чем потерпевшему поражение. Приходится поднимать не просто разоренные земли, а разоренные и к тому же враждебные. Ведь если обеспечить сытость и порядок, тамошний народ поворчит, да и согласится терпеть чужого короля. А свои пусть его терпят за то, что он свой.
По крайней мере, так получалось, если верить рассказам свежих переселенцев из Старого Света. Налоги выше звезд, аренда за землю под ногами тоже, шаг вправо-влево — виселица, прыжок на месте — высылка в Америку. И если бы только для босяков. Увы — вполне приличные люди разорялись. Если, конечно, не поставляли виргинскую коноплю флоту его величества. А конопли нужно было много. Французский флот, прежде чем позволил загнать себя в порты, потопил не один корабль. Еще больше пришли в ветхость во время непрерывной блокады чужих побережий, были измяты штормами и мелями Ла-Манша. Целая эскадра случайно попалась под замах русским. О, за князя Тембенчинского многие виргинцы втихую молились своему суровому Богу-ревнителю. Много леса и конопли понадобилось для постройки новой эскадры для Северного моря. Много бедняков высунули макушку из нищеты, и многие землевладельцы пересекли грань состоятельности, а то и богатства.
Однако краткое процветание закончилось, британский флот нес сравнительно безопасную мирную службу, по дорогам колонии шлепали босыми ногами неустроенные рабочие руки. И кто поднялся над нищетой — сорвался обратно, кто стал состоятелен — понес убытки. Кто же стал богат, был вынужден рисковать. Получивший преимущество дожжен атаковать под угрозой утраты этого преимущества — этот закон стратегии действует и в экономике. Виргинские толстосумы решили атаковать индейцев.
Атаковать — но не в самом прямом, военном смысле. Поселяться на ирокезских землях было запрещено, но торговую лицензию Огайской компании никто не отменял. Потому было решено — форт, некогда основанный братьями Вашингтонами, восстановить. А главное, выяснить, откуда ирокезы берут то прекрасно идущее к дамским шляпкам и платьям, и великолепное в плюмажах парадных офицерских треуголок перо. Точнее, какую птицу бьют и где такая водится. После чего, не устраивая постоянного поселения, организовать охотничьи экспедиции.
