Пустошь. Нулевой круг

— Тварь, — тихо выдохнула мама одними губами.

— Тихо, тихо, — Паурит делал невозможное, его улыбка стала еще гаже, меня от нее буквально выворачивало, он тоже почти шептал. — В следующий раз будешь понежнее, а то мужик к ней с лаской, а она его кулаком, стерва. Ты, баба, будь помягче и жизнь твоя будет проще. А то отвыкла, отвыкла, то уже от мужика.

Паурит, час назад я клялся, что не забуду твоё имя. Оно мне не нужно. Видит небо, нам двоим тесно под ним. Ты умрешь, иначе ненависть разорвет мне сердце. Мне нет дела до твоих звезд, как и до того, что ты взрослый, опытный охотник. Ты привык бояться Зверей, которые ищут силы. А нужно будет бояться меня. Я ведь тоже ее ищу. Я вытащил из мешочка камень и, сжав его в кулаке до боли, заставил себя опустить глаза в песок, чтобы он не увидел в них мою ненависть и свою смерть. Клянусь, ты умрешь и бесследно пропадешь в песках, а твоё имя исчезнет под этим небом. Дальнейшее проходило мимо меня. Я плохо слышал, что там вещает наш самопровозглашенный вождь. Что-то об ответственности и наказании. Но потом он от слов перешел к делу. Определялся виновный в семье и Кардо назначал ему плети. Это я пропустить не смог. Маме он назначил пять плетей. Столько же, сколько и Кари за мешок травы. Люди на площади кричали, умоляли. Но мама лишь гордо молчала и не пыталась сказать даже слова о том, что траву ей подкинули. Молчал и я, лишь что-то кричала Лейла, но ее схватила и прижала к себе Ралио, заслужив мою благодарность. Сам я не способен был сейчас позаботиться о сестре.

Я сжимал кулаки и глядел, как тощий Котил снимает с пояса плеть. Он единственный в деревне имел ее, как погонщик нашего маленького стада домашних джейров и единственный умел ею работать. И нет. Ему я мстить не буду. Мне хорошо видны его трясущиеся руки и пот, заливающий выбритое с вечера лицо. Для него работа палачом и есть наказание, даже более сильное, чем его жертвам. Мне не за что его винить. За отсутствие силы восстать против произвола главы? Силы нет ни у кого в деревне. В том числе и у меня. Ненавидеть всех? Я и так ненавижу всех этих мужчин, которые опускают глаза или бледнеют как дядя Ди. Всех, неспособных даже словом возмутиться тому, что происходит на площади. Я ненавижу и себя, за то, что не могу защитить любимого человека.

— Леград, — окликнули меня сзади, но стоило мне повернуться и увидеть Шиго, как тот ударом в лицо сбил меня с ног, а затем наступил на голову, вдавливая ее в песок, — босс велел напомнить, чтобы ты не поднимал глаз от земли. Запомни желание босса, отброс!

Унижения нашей семьи в это утро не знали конца. Наказание своей матери мне пришлось смотреть лежа на песке, окрашивая его кровью из своей руки. Шиго не поднял ногу с моей головы, пока не просвистел последний удар.

Глава 7

Солнце жарит просто немилосердно, середина сухого сезона, а в этих руинах негде спрятаться от него, пока оно стоит так высоко. Разве что лечь навзничь в совсем короткую тень у стены. Обычно жители деревни не носят на голове ничего, только некоторые охотники уходя далеко в пустоши иногда обматывают лицо платком от пыли. Но те же караванщики покрывают схожим, только более длинными не только лицо, но и голову. Да и я других селениях видел, что носят даже особые шляпы из рафии. Пожалуй, мне бы тоже нужно о чем-то подобном подумать. Возможно дело привычки, но я просто чувствую как мои мозги варятся на солнце и скоро закипят и выплеснутся через уши. Может быть Тукто и легче переносить этот палящий зной, но с моим более темным волосом это настоящее испытание. А ведь у дяди Ди он вообще черный!

— Эй, Тукто! — окликнул я, наконец, появившегося внизу пацана. Тот было закрутил светлой, почти белой, как у всех в его семье, головой, но все же, сумел заметить меня.

— Вот это ты забрался, — он в восхищении покачал головой, прищелкнув языком.

— К делу, — кратко ответил я, в последний раз оглядываясь над выступом стены на виднеющуюся вдали деревню. Никого нет в этих раскаленных руинах. И это отлично.

— Как скажешь, Леград, вот корни, — он бросил под ноги сначала большой, затем маленький мешочек, — вот красная сыромять. Твоя очередь.

— Хорошо, — я показал пальцем, чтобы он не ошибся. — Обернись влево. Видишь второй этаж, треугольное окно?

— Вижу, — кивнул Тукто, бросив короткий взгляд на нужное окно и снова повернувшись ко мне.

— Тебе туда, — я снова ткнул пальцем. — Лезь.

— Я надеюсь, ты не задумал такую глупость как обман? — недоверчиво нахмурился Тукто, пытаясь сделать во мне дырку взглядом голубых глаз. Они сейчас особенно выделяются на темном загорелом лице, покрытом пылью. Сам я наверняка выгляжу не лучше, разве что глаза серые, как у мамы.

— Нет, лезь, давай, — буркнул я, начиная спускаться. Слишком он разговорчивый стал, с утра таких вопросов не было.

Последний месяц, после экзекуции, я начал понимать, что такое по-настоящему голодать. Забудьте моё старое нытье о житье впроголодь. Только теперь я понял, что такое хотеть жрать. Постоянно, с самого утра и до ночи, когда ворочаешься на шкурах, пытаясь уснуть под сосущее чувство в животе. Забудьте о подкормке от дяди Ди, только паек от деревни за общинные работы. Но даже полив две нормы на огородах, я едва получал половину старой порции мясного корня или, что вообще выглядело насмешкой, тыквы. Тыквы! Это вообще почти трава годная лишь на то, чтобы набив живот заглушить голод. Ее бывает неплохо добавить в мясную похлебку. Но получить от пустой тыквенной болтушки силы на целый рабочий день или вырасти? Где хотя бы сладкое зерно или семена драконьей травы? То же самое касалось и мамы. Лейла так и вообще, если это была смена Скирто или Шиго, оставалась без еды. Они легко находили, за что лишить пайки мелкую девчонку, которую уже шатало ветром.

Вчера я подсмотрел, как мама сдавала с утра лепешки и ругалась с Кари и Ракотом. Снова тыква. Мне показалось, что еще слово, и она кинется на Ракота и примется бить его. Судя по тому, как подался назад Ракот, так показалось не только мне. Нужно было как-то выкручиваться. От отчаяния я был готов взяться за ловлю мелких ящериц и кузнечиков, которых было полно вокруг деревни. Останавливало меня только воспоминание о рассказах отца. Это бесполезно, потому что на ловлю такой скудной добычи уходит сил больше, чем получишь съев их. Кроме как взяться за добычу настоящего мяса в голову ничего не приходило.

Я стал опасаться, что Виргл надумает снять меня с камня, но, похоже, само небо приглядывало за мной. Наоборот, меня вообще перестали ставить на другие работы. Исчезла помощь кожевнику, складу, пастуху, просушка трав и дерьма джейров, вылавливание скудных рыбешек, которые были настолько глупы, что рискнули появиться в нашей реке, я не мел площадь и не толок мел, не полировал рога, не мазал глиной стены и не поправлял крыши. Я не получал ни одной из десятков работ по деревне. Меня не брали в поход за камышом, рогозом или драконьей травой. Только ведра и камень.

Возможно, Виргл хотел вымотать меня одиночеством и тяжелой работой. Но я уже был в состоянии полить весь огород сам и не устать. Если конечно накануне ел хоть что-то. И у меня была моя семья. Мой нежный светлый цветочек — Лейла. Так что объявление, — 'На камень!' — я воспринимал как подарок. Я буквально допрашивал Рата, который знал многое о своей мечте, когда попадал вместе с ним на работы. Я вспоминал все истории, что слышал от отца и дяди Ди. Я донимал обессиленную маму своими вопросами. И все это в поисках крупиц знаний о пустоши и об охоте. Увидеть самого дядю Ди было почти невозможно. Ни один охотник, получивший плетей, больше не оставался один. Они группой, в которой был доверенный Кардо, с утра уходили в пустыню. Группой они возвращались ближе к темноте. В ближайшие месяцы никто не пронесет в деревню неучтенный кусок мяса. Так что получить наставника мне не суждено.

Следующим этапом моего плана стало создание оружия. Тут очень пригодился тот шип, который я нашел у моста. Да, он был каменный и им, нельзя было резать, ведь у него не было острых боковых граней. Но зато он был прочнее, чем любой железный охотничий нож в деревне и его кончик сужался до невероятной игольчатой остроты. Эта длинная каменная игла была создана, чтобы превратиться в моё первое боевое оружие. Так я пришел к сделке с Тукто. Если Ракота я ненавидел лишь чуть меньше, чем Кардо, Паурита, Виргла, Скирто и Шиго, то к Порто я был равнодушен. Да, я помнил помои, но помнил и его отказ называть меня дарсом и на равных участвовать в той забаве. А с его братом вообще было легко иметь дело. Он чувствовал за спиной поддержку старшего и был нагловат в разговорах со старшими. Но никогда не использовал его имя, не обижал мелких и не задирал нос. Поэтому у меня была надежда, что, будучи связан со мной общим делом, он не станет выдавать меня из-за пустяка. Сегодня была первая, достаточно безобидная для меня проверка.

Я хотел чуть подкормить сестру с мамой и достать ремни для рукояти своего будущего оружия. Я не верил, что верный друг детства Кардо живет, как остальные в деревне, впроголодь. И знал, что Тукто достаточно умеет шевелить языком, чтобы заболтать дурака Ма и достаточно умен, чтобы не лезть к жадному Газилу, о чем я ему прямо и сказал. Осталось придумать, чем я куплю его помощь. Вряд ли здесь подойдет камень как для Рата. К счастью, на верхних необследованных этажах руин я находил не только их. На вершине Черной горы вьют гнезда огромные птицы хищники. Добыть такую считается в нашей деревне большой удачей. У нее есть даже имя, пусть совсем простое Раух, а не обычное для пустыни Дробитель костей, Красный иглистый волк и прочее, как обычно, именуют зверей добравшихся до силы. Имя она заслужила за то, что кости ее по прочности превосходят любой простой металл, хотя она даже не Зверь обретший силу и тем более не Монстр, и полностью уходят в дело, превращаясь в инструмент и оружие. Говорят, они так прочны потому, что она может питаться камнями руин Древних. И в доказательство своих слов рассказывают, что в желудках добытых птиц были целые пригоршни мелких камней. Их добывают из засады на приманку. Никто и никогда не находил просто мертвого Рауха. Я стал первым.

Не знаю, что с ним случилось. Пришла старость, враг или нежданная болезнь. Важно то, что умер этот Раух не там, где лежат все кости мертвых его племени. А на самой верхотуре одинокой руины, что торчит как палец, направленный в небо, на три часа ходу от деревни вниз по течению. Он лежал там, на солнце долгие годы, оставив после себя только костяк, обтянутый кое-где остатками кожи. И он ждал меня. Иногда, когда я начинаю задумываться о своей жизни, я начинаю видеть вокруг себя испытания и награды небес. Возможно, мне нужно меньше читать трактаты мудрецов, которые рады были раньше всучить маме торговцы за полновесное серебро. Возможно. Но эти кости никто не мог найти кроме меня, достаточно сильного, чтобы забраться по отвесной стене на такую высоту, достаточно ловкого, чтобы пройтись по узкому гребню и при этом еще совсем неширокого в плечах, чтобы протиснуться в лаз на последнюю площадку. Поневоле начнешь задумываться о странном.

Именно эти кости сейчас, восторженно вопя, пытается сломать Тукто, пока я торопливо пережевываю корень и проверяю содержимое малого мешочка. То, что нужно. Куски обработанной сыромятной кожи красной антилопы всевозможных размеров. Сложно точно понять для чего она мне. Мне достаточно соврать о замене шнуровки на мокасинах, починке креплений циновок и прочего. Мало ли для чего в хозяйстве пригодится кожа.

— Эгей, — передо мной свалился костяк птицы, ну как-то так и я ее спускал, экономя силы. — Отличная сделка! Он гораздо больше, чем я ожидал. Не жалеешь что продешевил? Столько костей за сущую мелочь?

— Ничуть, главное чтобы Виргл не узнал, больше я ни о чем жалеть не буду, — снова прямо сказал я то же самое, что и утром. Лучше на первой сделке узнать, что он не держит язык за зубами. Возможно, в будущем мне понадобятся более серьезные вещи. — Он будет рад поводу снова повалять меня в песке.

— Да, — посмурнел Тукто, резко перестав веселиться. — Боюсь, если бы не брат, мне бы тоже пришлось худо.

— И отец, — напомнил я ему, с интересом глядя на него, к чему он ведет?

— Да, и отец, — пацан помялся и продолжил.— Мне жаль, что так вышло с матерью.

— Ты о чем? — я отмахнулся от его сочувствия. — Многие были наказаны в тот день.

— Я видел, что Паурит ничего не вынес из вашего дома.

— Что?! И ты.... — и тут я замолчал, внезапно поняв в деталях то, что произошло и то, что он видел. Это было как вспышка, мгновенное озарение.

Наш дом крайний, правильнее было бы начать осмотр с него, но Паурит медлил, они уже обошли половину домов деревни, когда он принялся за него. Чего он ждал? Он ждал удобного случая, когда в каком-нибудь доме найдут то, что можно легко подкинуть другому человеку. Изначально он возможно и не планировал делать ничего такого. Но мама изрядно задела его гордость, дав ему по рукам. А что происходило перед моими глазами? Ракот принес травы Кари. Огромную кучу трав, из которых незаметно нужно взять всего одну. И Тукто видел не только пустые руки Паурита, но и то у кого он взял эту проклятую траву. Могу ли я требовать, чтобы этот пацан обвинял своего отца перед всей деревней? Чудо что он вообще сожалеет хоть о чем-то и заговорил об этом. Все же они с братом не в отца, несмотря на вылитую в него внешность. Я глядел в голубые, как у Ракота глаза. Избить его за унижения матери? Он то здесь при чем? Упасть в своих глазах и стать похожим на Виргло? Никогда!

— Я понял Тукто, я понял. Ты хороший парень. Мне тоже жаль, — я ритуально закончил, перебивая его, когда он открыл рот, чтобы что-то сказать. Будто один из нас странствующий торговец, подводящий итог торгу. Я не хотел сейчас говорить, мне нужно побыть одному. — Хорошая мена!

— Хорошая мена, — ответил пацан, не отводя от меня грустных выцветших в едва уловимую синь глаз.

Я уходил не оглядываясь. Мне почему-то казалось, что он так и стоит на месте, смотря мне в спину. Наверное, тяжело видеть, как на твоих глазах, отец совершает подлость. Мне кажется, Тукто никогда не будет считаться приближенным нового вождя. И конечно не расскажет о нашей сделке. Мне нечего сейчас сказать Тукто. Я не хочу кричать о несбыточной справедливости и ронять пустые слова. Никто за нас не заступится. Я выбрал для себя путь стать сильнее и вырваться из этой пустоши. А перед этим самому отомстить за свои обиды. Через год Тукто начнет свой путь Возвышения. Я могу только дать ему пару советов в будущем, чтобы увеличить его шансы и отплатить за правду и неподдельное сочувствие в голубых глазах, в которых нет холодного презрения его отца. Ведь мой талант оказался совсем неплох, как и выбранный путь Возвышения. Путь, на котором, оказывается, есть не только три Преграды.

С тех пор как я увидел беспричинное унижение мамы, мне стало труднее заниматься развитием меридианов. Наверное, во мне слишком много ненависти. Странно. Я всегда считал, что очень отходчив на обиды. Даже получая тумаки от Виргло, я кипел гневом день, два, а затем мне уже было сложно вызвать в себе такие же яркие чувства, как момент унижения. Я затухал, словно фитиль без масла.Но теперь все иначе. Даже в тысячный раз, поднимаясь с ведрами и, привычно представляя, как в меня втягиваются синие нити, как ярко пульсируют мои меридианы в такт ударам сердца, я вдруг ловил себя на том, что не помню, как из головы исчезли эти образы. А вместо них раздается свист плети, и снова болит щека от песка. Так было раньше. Но сегодня я понял, что моя ненависть, нет, не утихает, а преобразуется во что-то другое, даже более сильное, четкое, яркое. Мои воспоминания, пропитанные ненавистью ко всему поселку и отдельным именам, словно сжимались в один острый клинок, направленный сейчас лишь на одно лицо. Я бы назвал это предвкушением крови. И оно совсем не мешало моему Возвышению, а словно подталкивало его.