Зверь лютый. Книга 9. Волчата

"Но мы, мы дети страшных лет России

Забыть не в силах ничего".

А некоторые в силах ещё и научиться кое-чему.

* * *

Вот построил я тут "подворье типовое крестьянское". С кое-какими нововведениями и улучшениями. А теперь сели мы с Николаем и Потаней и стали считать себестоимость. Что само по себе — сплошной инновизм. Нет, считать здесь умеют. Но перечень статей калькуляции, разноска по плану бухгалтерских счётов... Ну вот, опять авантюрники с ГГуями нос воротят!

В "Святой Руси" при использовании принципов бухгалтерского учёта для боярских вотчин сразу возникает проблема: очень высокий уровень "накладных расходов".

В эту статью забивается "общим чохом" куча трат, и понять что-то — невозможно.

— Летось кони съели триста пудов овса. Овёс дармовой — со смердов взыскали.

— Овёс — "дармовой"?! Ничего полезного — "дармовым" не бывает! Может, и не купил, но ведь и не продал. "Упущенная выгода" — слов таких не знаете? Не лучше ли лён растить, а овёс покупать?

Ещё хуже с людьми:

— На холопьев потрачено: ржицы — два ста пудов, овечек — три десятка, шуб овчинных — одиннадцать...

А что эти люди за год сделали? В носу дырку проковыряли?

Не имея детальной разноски расходов-доходов, выраженных в какой-то общей единице, невозможно оценить эффективность собственной деятельности. Если она чуть сложнее, чем неприкрытый грабёж в стиле "прямой удар мечом в голову".

"Не было ни гроша, да вдруг алтын" — русское народное выражение насчёт внезапной удачи. Даже и предки измеряли удачу в денежном выражении!

Вот брёвна для крестьянского подворья, вот трудозатраты на их вывалку, обработку, транспортировку. Вот кирпичи. Снова — изготовление, транспортировка. Шиндель на крышу, доски на полы и двери. Теперь на самом подворье: работа землекопов, плотников, печников. А цена рабочего дня в "Святой Руси" — 1-2 ногаты.

Отдельная тема — печное железо. Вьюшки, колосники, заслонки... Плит железных здесь не знают. И это хорошо — здешние цены на железо... Дешевле повесится.

Получается у меня расчётная цена такого подворья в 8-12 гривен кунами! Это ещё не "сдача под ключ" с запасом зерна, сена, дров, скотиной, утварью, инвентарём и прочим. Без цены земли и стоимости общих расходов типа частокола вокруг селения, общего колодца и общинного дома.

Понятно, что у меня тут подневольный труд и мне серебром не сыпать. Но цены...! И тут кто-то ещё хотел вотчину на свободном найме строить!

Напомню, годовой урожай ржи с крестьянского надела считается по "Правде" за полгривны. Корова, кобыла — аналогично. Как отдать построенное жильё вотчинным крестьянам? По рыночной стоимости? — Рынка жилья в Пердуновке нет. По затратам? — Эта цена полутора — двух с половиной десятков коров. Такое никто не осилит. Даром? Вот я из себя такой широкий? Ванька-благодетель...

Полученное "даром" — не ценится. Дал владетель избу? — Развалится, сгорит — даст новую.

"Что нам стоит

Дом построить?

Нарисуем — будем жить!".

С другой стороны — сами работники. Если наши труды задарма раздаются, так чего упираться?

Идиотская ситуация: есть пустое жилье, и есть люди, которым негде жить. Но отдать жильё людям нельзя, поскольку им нечем платить. И в долг, в ипотеку — нельзя: при здешних ставках они никогда не смогут выплатить.

* * *

А что по этому поводу говорит "опыт предков"?

По Судебнику 1497 года помещик должен дать крестьянину жильё и надел. Если крепостной уходит от помещика, то платит "пожилое". По сути: стоимость износа данного ему владетелем имущества. Денежный эквивалент 15 пудов мёда или 200 пудов ржи. Причём полный износ считается за 4 года. Если ушёл через год — платишь только четверть стоимости.

Кредита, процентов, ссуды на жильё — нет. Есть вечный оброк с барщиной, да возврат "залоговой стоимости" при расторжении соглашения.

Но у Ивана III ситуация была чуть другая. Татаро-монголы сорвали с места русский народ, прежние, родовые общины так и не восстановились. Народ от непрерывных набегов "поганых" стал подвижнее, цена рабочей силы упала. Помещик набирал себе в крепостные смердов индивидуально, семьями, а не "весями". И жильё "дворяне московские" давали попроще — типовая полуземлянка "по-чёрному". А у меня тут... хоромы, "вплоть до второй половины 19 в. дощатые полы в крестьянских избах считались признаком обеспеченности".

* * *

Я две ночи крутился в лесу привычных мне понятий: кредит, ипотека, эффективная ставка, бор, срок окупаемости, вступительный взнос, ежемесячные платежи, долевое участие, финансовые пирамиды...

И озверев от всей этой "экономики недвижимости", послал её нафиг. Перейдя к психологии.

Как известно из "Определителя современных наук": "Если нечто лишено всякого смысла, значит, это — или экономика, или психология". Так что — без разницы.

Мне в вотчине нужно управляемое и эффективно работающее население.

"Управляемое" в смысле: я сказал — он пошёл и сделал. "Эффективное": я не сказал — а он пошёл и сделал. Что-нибудь полезное. А не сидит и в носу ковыряет:

— Я раб твой, господине. Хлеб наш насущный дай нам днесь.

Все остальные... ипотеки здесь для меня — производные.

"И был глубокой эконом,

То есть умел судить о том,

Как государство богатеет,

И чем живет, и почему

Не нужно золота ему,

Когда простой продукт имеет".

Вот такие у меня тут люди, поменять на других — невозможно. Исправлять их... ну очень тяжело. И им тоже от меня — никуда. Но хоть дольку-то свободы людям дать можно?

Мозги у меня кипят, шарада — не шарадится. И я начинаю, от тоски и бестолковости, слушать туземцев.

* * *

Тут самое главное: как фильтры по информации ставить.

Станислав Лем описывает демона третьего рода — извлекает всю информацию о вселенной прямо из броуновского движения молекул, и записывает на бумажной ленте алмазным пёрышком. Смертельная штука — всю вечность не оторваться. Фильтры-то не выставлены.

* * *

Одно из полезных свойств Акима, прорезавшееся после суда над ним в Елно: он Святое Писание читает. Вот как-то забежал я в Рябиновку, а Аким там из Второзакония провозглашает:

"Если продастся тебе брат твой, Еврей, или Евреянка, то шесть лет должен он быть рабом тебе, а в седьмой год отпусти его от себя на свободу; когда же будешь отпускать его от себя на свободу, не отпусти его с пустыми руками, но снабди его от стад твоих, от гумна твоего и от точила твоего: дай ему, чем благословил тебя Господь, Бог твой: помни, что и ты был рабом в земле Египетской и избавил тебя Господь, Бог твой, потому я сегодня и заповедую тебе сие.

Если же он скажет тебе: "не пойду я от тебя, потому что я люблю тебя и дом твой", потому что хорошо ему у тебя, то возьми шило и проколи ухо его к двери; и будет он рабом твоим на век. Так поступай и с рабою твоею.

Не считай этого для себя тяжким, что ты должен отпустить его от себя на свободу, ибо он в шесть лет заработал тебе вдвое против платы наемника; и благословит тебя Господь, Бог твой, во всем, что ни будешь делать".

Ребята! Мать вашу! Примите меня в евреи! Со всей этой "Святой Русью"! Какого хрена христиане, унаследовав у иудеев кучу всякого всего, проспали вот эту юридическую норму?! Ограничение рабства шестью годами, выходное пособие, право выбора формы продолжения...

Именно это правило в городах Северного Причерноморья давало взрывной рост численности иудейских общин, опережающий обычный, естественный прирост. Оно же существенно повышало и качество этой группы населения: всякий инициативный раб, в рамках своих возможностей, конечно, стремился попасть в дом к иудею. Быстренько принять гиюр — норма применяется только для единоверцев. А потом пахать там на совесть, рвать пупок, чтобы удержаться на этом месте — у нового хозяина отсчёт пойдёт заново.

Вот что мне нужно! Вот она "иллюзия пряника"! Никогда не любил "пожизненно". По Cтругацким:

"быть обреченным даже на любовь самой славной девушки в мире,... тоже, оказывается, может быть крайне неприятно".

Нужно дать людям перспективу: свободу и обеспеченность в будущем, при условии "хорошего" поведения в настоящем. Плюс, конечно, неотвратимость наказания. "Ежели что" — то немедленно.

Вот эту норму: шесть лет и "на свободу с чистой совестью и полными карманами" — внедряем. А повремёнку дополняем сделкой — выплатить за это время долг за жильё. Пусть крутятся, бруснику, там, собирают, рыбку ловят... само-эксплуатируются. Как советские крестьяне во времена НЭПа. А я буду у них ту же ягоду покупать. Исключительно высшего качества, а не "исполу или как владетель укажет". И платить не серебром, нефиг-нефиг — серебро у меня пойдёт на внешний рынок, а записями в амбарной книге. Типа: 10 вёдер брусники — одну векшицу с долга списать.

Получился миксинг из экономической и внеэкономической зависимостей. Потому что товарно-денежные отношения надо углублять — обеспечивают эффективность, а рабство — расширять. Потому что обеспечивает управляемость.

Через восемь лет, в марте 1169 года от Рождества Христова, посреди трапезной в Великого Князя Киевского палатах, чёл я по книге те же слова из Главы 15 Второзакония. И вопрошал князей русских и иерархов православных: "Быть ли нам к единоверцам своим, к братьям и сёстрам нашим, более жестокосердными, нежели иудеи — к их?".

Много мне слов разных в ответ говорили. Князья — о крамолах да мятежах грядущих, об обнищании Земли Русской. Клирики же более Илларионом, его "Словом о Законе и Благодати" меня бить пыталися. Да ведь поздно уже! Я и сам ту премудрость узнал и противникам моим ею же и возразил. А вот сказать прямо: "рабы — се имение моё, не отдам" — ни один не посмел. Ибо признаться в стяжательстве, в корыстолюбии, в скупости своей — не по чести. Хоть и не враз, а дожал я их.

Тогда-то стукнул посохом своим в пол Великий Князь Андрей Юрьевич и сказал:

— Быть по сему. Делай.

Ну, я и сделал. И по сю пору делаю — жизнь-то меняется, надобно и законы к ней приспосабливать. А начиналося вон с чего — с Пердуновки моей да заботы: как вдовам с сиротами доброе жильё по умному отдать.

"Чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно сначала купить что-нибудь ненужное".

Гениальная формула кота Матроскина — неверна. У человека изначально есть кое-что ненужное, что он может продать — его свобода.

Новосёлки из "отравительской веси" были согласны на всё вообще. Назвали Могутку старостой, и он, общим собранием в своём лице, продал мне всё "бабьё с детвой".

Мы начали, было, расселять новоприбывших, но дать каждой по подворью не получилось. Сразу же началась конкуренция, и образовалась "очередь на получение жилья" — до некоторых "пауков" дошло, что они рискуют упустить свою выгоду.

"Народное прозрение", как обычно, было оформлено в виде замаскированного наезда на меня.

Глава 179

Как-то, в середине утра, заявляется Хохрякович с какой-то бабёнкой. Такой... сам из себя весь важный. Но — испуганный.

— Господин боярич Иван! Дозволь молвить слово важное! Пришла... значит... эта... и ну... вот.

Начал за здравие, а потом — как всегда. Неужто я такой страшный, что у людей от одного моего вида язык к гортани присыхает? А бабёнка-то мне знакомая. Замотанная вся по зимнему времени. Но где-то я её видел. А видел я её... Блин! Я её видел из другого ракурса! Я у неё роды принимал! Это когда люди вирника Макухи "пауков" трясли. А муж её, гадина, меня обманул да под волхвов подвёл.

— Поздорову ли, красавица? Дочка-то твоя как поживает?

— Ой да спасибочки те боярич она така забавница нынче вот сидеть начинает. Вот как уцепится за что да усядется да кряхтеть начнёт будто баба старая а третьего дня первый зубик пролез уж она плакала да куксилась да что не попадя в рот тянула а мне-то дуре и невдомёк а я как испужалася жар-то у ребёночка-то моего а тута гля а тама острое...

Мда... Как-то у меня... свежие воспоминания: только год прошёл, как у меня у самого в Юлькиной избушке первый здешний зуб прорезался. Сочувствую. И ребёнку, и мамашке.

— А сюда по какой заботе?

— Дык... эта...

И — бух на колени.

— Прими, господине, робу твою! Помоги Христа ради нашего, смилуйся! Не можем мы прожить-то, бедствуем! Помираем с голоду-холоду...

— Стоп. Хохрякович, это вдова твоего брата, ятровка. Объясни.

Хохрякович мнётся, краснеет-бледнеет, но намекает. Что я — дурак. Совершенно упустил из виду, что весь клан покойного Хохряка — мои рабы. И их прокорм — моя забота. Ну, не было у меня в прежней жизни рабов! И привычки о них думать — ну неоткуда взяться! Придётся завести себе и такую привычку.

Конечно, община сперва помогала. Потом, когда Хрысь стал тиуном, он тех же дров подкидывал. Но из-за резкого усиления загрузки общинников по моим делам, мужикам и своих проблем хватает. А хозяйство от Хохряка-покойника осталось большое.

— Понял. Переселяем в Пердуновку. Пойди — глянь, какое пустое подворье тебе по душе.

— Да не... да как же... да у меня там и припасы и всякое чего...

— "Всякое чего" — перевезём сюда. А ты, вроде, пряха не худая. Будешь новосёлок вашему "паучьему" ремеслу учить.

Эта молодка, лет шестнадцати от роду, была поселена мною в новом подворье в Новой Пердуновке вместе с её полугодовалой девочкой, с мальчишкой — круглым сиротой от старшего брата мужа, с вдовой самого младшего, с которого пруссы кожу живьём сняли, который был мальчишка лет восьми, но уже имел взрослую жену и сына от неё, и с работницей-свинаркой, прогулки которой позволили мне когда-то выявить "вражеского информатора".

Каждую неделю у меня в Новой Пердуновке сдавалось по два новых крестьянских подворья. Быстрее не могу: на подворье ставится три разных печки, две тысячи кирпичей надо. Но каждое воскресенье — новоселья. У моих холопок. И их всё больше: община выдаёт мне вдов в рабыни. Не всех, кто у родни живёт — тех кормят. "По обычаю". А вот где хозяйство слабое...

Освобождающиеся подворья в сплошь заселённой "Паучьей веси", Хохряк отдаёт молодожёнам, желающим отделиться от родителей. За относительно небольшую мзду.

Бабы с воем, плачем, детьми, скотом, майном, клопами... перебираются ко мне. Сперва селятся толпой в одну избу. Потом, оглядевшись, увидев, что по моей команде подворье и вправду набивается хлебом, сеном, дровами... Что новые печки не кусаются, полы не ломаются, шиндель не течёт — начинают просить себе своё. Не все: если пять-семь малых детей, то и в исправном дворе одной хозяйке не прожить.

А вот мужики-бобыли за ними не идут — терпят. "В робу — холоп". Не хотят своей свободой за семейное счастье платить. Ну и не надо — вдов и сирот я и сам прокормлю. Куда важнее, что "паучихи" приходят со своими прялками. И — с льном.

"Росный лён". Выдернутый и обмолоченный лён раскладывают по полю, чтобы он росу набрал.

"Роса активизирует микроорганизмы, живущие в стеблях льна. Микроорганизмы разрушают внутри растения клейкие вещества, что позволяет отделить волокно от древесной части стебля. Процесс размачивания льна росой продолжается несколько недель, в зависимости от погоды. Время от времени стебли льна нужно аккуратно переворачивать, чтобы процесс образования волокна шёл равномерно".