Петр 2. Санкт-Петербург

— Подтягивайте баркас и сбросьте трупы в воду! Быстрее, сучьи дети! Меня начало знобить. Октябрьская водичка в наших широтах не располагает к длительным купаниям. Камзол намок и стеснял движения. Пришлось его скинуть. Дрожащую челюсть судорожно стискивал, боясь, что стук зубов меня выдаст. Между тем к яхте подплыла шлюпка от крепости и я расслышал ещё один знакомый голос.

— Всё удалось, князь? Где его тело?

— Утонул, Ваше превосходительство.

— Ты уверен?

— Нет. Но из тех, кто упал за борт, никто не всплыл.

— А те, что уже на середине реки выгребают?

— Это со второй шлюпки. Я не стал их трогать чтобы не вызвать тревогу на берегу раньше времени.

— Будем надеяться, что крысёныш не выплывет! Калмыков я забираю. Нужно провернуть ещё одно дело напоследок, а ты поторопись уйти из города, пока батареи Адмиралтейства не потопили твою яхту!

Несколько минут продолжалась суета. Видимо стрелки перебирались на захваченный баркас. В крепости было по-прежнему тихо, но со стороны Летнего дворца в нашу сторону двинулось несколько лодок с людьми. Похоже, Служба Охраны забеспокоилась подозрительным происшествием в центре города.

— Убрать якорь! Поднять паруса!

Некоторое время я плыл вплотную к борту. Наконец, решился и снова нырнул. Проплыл какое-то расстояние, вынырнул и снова спрятался под толщей воды. Во второй раз, всплыв, услышал крики на корабле, набирающем скорость вниз по течению. Похоже, меня заметили, но стрелков из бесшумного лука у них уже не было, а баркас с калмыками оказался уже далеко. Судьбу я, однако, не стал испытывать и снова ушёл под воду. По счастью, корабль заговорщиков спешил убраться из под прицела береговых батарей, и не стал разворачиваться ради одного пловца. Всё же в какой-то момент, вынырнув в очередной раз, я услышал выстрел, и пуля прошла совсем рядом с моей головой. Поплыл под водой в другом направлении, сбивая стрелку прицел. В конце концов, течение и попутный ветер относят яхту от меня быстрее, чем я успеваю плыть сам.

Выстрелов больше не было и, убедившись, что корабль уже далеко я поплыл к левому берегу и медленно приближающимся баркасам. Но первым, кого я встретил, оказался подплывающий Ваня Долгоруков.

— Слава Богу, ты жив, Петя! Не ранен?

— Нет, — трясущимися губами просипел я. — Как ты?

— В порядке. Поплыли быстрее, помощь уже близко!

Вскоре десяток заботливых рук вытянули меня на борт шлюпки. Адриан Лопухин укутал меня тёплым кафтаном и дал флягу с крепким вином. Баркас немедленно развернулся и поспешил обратно к Летнему дворцу. (вставка 09/09/15) Гребцы усиленно налегали на вёсла. Лопухин встревожено оглядывался на удаляющееся стены крепости. Мы были отличной мишенью для орудий на её стенах. То, что там творится нечто неладное подтвердили звуки стрельбы в районе Трубецкого бастиона. Яхта 'Елисабет' на всех парусах проскочила мимо батарей Адмиралтейства. Похоже, дежурившие там канониры до сих пор не разобрались в прчинах суматохи посреди Невы. Любопытно, удастся ли Белосельскому проскользнуть мимо фортов Кронштадта. Или он собирается высадиться на берег раньше, где-нибудь у Лисьего Носа? Ваня Долгоруков с тоской оглядывал поверхность воды — искал выживших. Я пересчитал тех, кого спасли на нашей и в соседней шлюпках. Вот Яковлев, несколько гребцов-охранников. Алексея Григорьевича Долгорукова нигде не видно. Мой взгляд встретился с потухшим взором Вани. — Алексея Григорьевича не нашли? Губы у моего друга дрогнули и он отвёл глаза. Я зло стукнул кулаком по бортику. — Они заплатят! И Белосельский и Мамонов и все, кто с ними! Ваня только ещё больше ссутулился, а Андриан Лопухин встрепенулся. — Мамонов? Генерал-губернатор? Вы уверены, Ваше величество? — Он был там. На яхте командовал Белосельский, а от крепости приплыл на баркасе Дмитриев-Мамонов. Командир моей охраны ещё раз встревожено посмотрел в сторону медленно удаляющихся от нас бастионов Петропавловской крепости и прикрикнул на сидевших за вёслами солдат. — Эй вы, сонные мухи! Налегли на вёсла дружно, пока бунтовщики не догадались нас ядром угостить! Баркас пошёл быстрее, а я попытался думать о Рейнгольде Левенвольде и особенно об Алексее Долгоруком. В истории он прославился тем, что вместе с сыном сбил меня с пути истинного всякими развлечениями, но кроме добра в реальной жизни я от него ничего не видел. Теперь же по моей вине история пошла по другому пути. Я потерял Федю Лопухина, а теперь и двух своих воспитателей, относившихся ко мне как к сыну.

(24/05/15)

Глава 17

Василий Никитич Татищев с самого дня своего недавнего приезда в Петербург вынужден был постоянно курсировать по многочисленным делам, которые на него возложил Его Величество. Вначале пришлось обстоятельно поговорить с Президентом Академии Наук и Художеств Лаврентием Блюментростом и секретарём Иваном Шумахером о передаче дел. Потом поучаствовал в заседании Учёного Совета, объяснив маститым мужам желание царя предоставить академикам больше самостоятельности в обмен на активизацию научной и преподавательской работы. Потребовал отчитаться о прогрессе в написании новых учебников для Университета, а заодно в экспертизе тех учебных пособий, что готовили преподаватели других школ Петербурга. Впрочем, эту задачу уже решал молодой Алексей Нагаев из Морской Академии.

Затем пришлось заниматься формированием новых кафедр: камеральных, инженерных, технологических наук. Его Величество чуть ли не каждую неделю давал указание сформировать ещё одну какую-нибудь кафедру. Вот буквально вчера к Татищеву обратились ребята из полиции с сообщением о желании поставить на научную основу следственное дело и сформировать соответствующий отдел при кафедре камеральных наук. Трудно было с преподавателями новых наук. Ну в самом деле, какой из Якова Батищева профессор? Бывший солдат, талантливый изобретатель, но поручить ему написать учебник по технологии невозможно. А написание научных работ по требованию Его Величества теперь является необходимым требованием для всех академиков! В итоге, Татищев думал как бы доказать императору необходимость не спешить с организацией новой кафедры технологических наук, а сформировать отделение при кафедре механики. Ещё хуже оказалось с финансированием научных разработок. Если Государь относился благосклонно к запросам учёных, то влиятельный министр Дмитрий Голицын всеми правдами и неправдами тормозил увеличение расходов казны. Только подшефная ему кафедра камеральных наук появилась без проблем. Не просто было и с университетом. Царь предложил неожиданное решение организовать вечерние курсы для чиновников коллегий. Пришлось встречаться со всеми министрами (кроме Миниха и Сиверса) и составлять график совмещения работы и учёбы чиновниками коллегий. В итоге, в аудиториях университета на Васильевском острове впервые за два года стало многолюдно. Слава Богу, передача частично достроенного здания Двенадцати коллегий для нужд Университета решила проблему с недостатком помещений на много лет вперёд.

Неожиданная проблема возникла с бухгалтерией Академии. Татищев обнаружил в учёте приходов и расходов полный хаос и воровство. К сожалению, помощник казначея Верещагин успел сбежать и теперь его разыскивали по всему городу и губернии. Его начальник, эконом Матиас Фельтен сидел под домашним арестом, а Шумахер с Блюментростом лихорадочно пытались найти доказательства самоуправства вора Верещагина. Царь был в курсе, но пока не вмешивался в расследование, а Тайная канцелярия сама неожиданно оказалась под следствием.

Вообще за последний месяц это не первое дело, связанное с воровством. Вслед за Меншиковым под следствие попал вице-адмирал Змаевич. Что-то похожее обнаружилось при проверке счетов Партикулярной верфи, которая, кстати, тоже теперь вошла в сферу ответственности Академии, а значит и её будущего президента Татищева. Дарёному коню конечно в зубы не смотрят, но на глазах разрастающаяся организация ему подчинённая, становилась всё менее управляемой. Татищев оторвался от бумаг и задумчиво посмотрел в небольшое окошко кабинета. Сейчас он находился в помещениях Петербургского монетного двора в казематах Екатерининской куртины Петропавловской крепости. Вот ещё предмет его заботы. Не обладая пока правами директора монетной канцелярии организовать производство бумажных ассигнаций. Царь поторапливал, не понимая, сколько технических сложностей необходимо решить в этом новом для России деле. Да, бумажная мельница сумела изготовить замечательную по белизне бумагу из отборного хлопка и белых салфеток собранных со всего дворцового хозяйства. Но испытание на износ эта бумага не выдержала. После десяток сгибаний-разгибаний листок рвался по сгибу сам собой. Опустили в воду и разбухающая бумага располась в кашу. Теперь люди Батищева пытаются подобрать новый состав и технологию. Неизвестно только, сколько времени это займёт.

С краской тоже было не всё просто. Гмелин, молодой адьюнкт кафедры химии, только недавно занялся этой проблемой. Если с прочностью покраски вопрос более-менее решился, то вот со стабильностью оттенка возникла проблема. Как добиться того, чтобы разные партии краски друг от друга не отличались? Контролем компонентов? Пробными мазками для сравнения с эталоном? Последний метод был интересен, но его разработка тоже требует времени. Технически очень не плохо помогает глава государевой токарни Нартов. С его помощью соорудили сложную прессовую машину, позволяющую делать двухцветную печать с очень точным совпадением рисунка. Рядовому фальшивомонетчику будет очень трудно скопировать такую технологию. Но и Нартов пока не решил проблему дублирования матриц. Тонкие линии рисунка требовали такую же тонкую структуру матриц, что вело к их быстрому износу, а отливка копии не позволяла пока даже близко повторить предыдущую.

Василий Никитич встал и пошёл покурить на свежий воздух. Часовой у крыльца вытянулся при появлении начальника, а Татищев неторопливо раскуривая трубку размышлял. Похоже, придётся идти на какие-то компромиссы, так как сроки поджимают. Рисунок, наверное будет грубее, оттенок краски будет отличаться в разных партиях ассигнаций, а сами банкноты будут требовать бережного обращения по первому времени.

Со стороны государственной сокровищницы, тоже располагавшейся в екатерининской куртине между Монетной канцелярией и Трубецким бастионом, подошёл капитан Воейков, сын обер-прокурора Сената. Поздоровался и раскурил свою трубку. Похоже, он только что закончил смену караула и, оставив часовых, захотел поговорить о чём-то с соседом.

— Сегодня Государь снова приедет в Тайную канцелярию, не знаешь, Василий Никитич?

— Полагаю приедет. Что там слышно в Третьем отделении?

— Чёрт его знает, прости Господи. Заперлись у себя за стеной. Люди Матюшкина крепко прижали людей Ушакова. Но наружу не выходят. И слава богу, а то скоро в крепости ни одного гвардейца не останется.

— Чего так?

— Новые порядки. Гвардейцы усиленно занимаются боевой и физической подготовкой. Несение большинства караулов передано гарнизонным полкам и Службе охраны. Здесь в округе остались только три поста для гвардии: мой, у могилы Петра Великого в Соборе и у флага на Государевом бастионе.

— Мне кажется, это неплохо, если преображенцы и семёновцы будут больше учиться и меньше стоять в караулах и пропадать на хозяйственных работах?

— Конечно, Ваше высокородие. Только вместо людей преданных Государю теперь караул в крепости несут непонятно что за люди из гарнизонных полков.

Капитан кивнул на выстроившихся зачем-то на плацу у собора солдат в серых мундирах. Часть из них небольшим отрядом зашла в храм, другие строем направились в их сторону. Воейков покачал головой.

— Вот этот батальон я вообще сегодня в первый раз увидел. Говорят, несли гарнизонную службу в Кексгольме. А по рожам ну чистые разбойники!

Солдаты промаршировали до площадки напротив екатерининской куртины. Здесь часть остановилась, а другой отряд пошёл дальше, к воротам, закрывающим выход к Трубецкому бастиону и помещениям Тайной канцелярии. Воейков настороженно наблюдал на подходящую к ним группу солдат во главе с офицером-преображенцем. Внезапно этот человек притормозил, огляделся и, обернувшись к следующим за ним военным, выхватил шпагу и махнув ею, крикнул:

— Вперёд!

Без криков и особого шума солдаты затопали башмаками и Татищев не успел даже испугаться как оказался окружённым решительно настроенными вооруженными людьми. Часть из них нырнула в дверь у него за спиной, часть вломилась в соседний подъезд, ведущий в казематы с государственной казной и архивом. Внутри прозвучали выстрелы. Воейкова скрутили, а сам Татищев успел только возмущённо выкрикнуть:

— По какому праву?

— Приказ командира гарнизона и генерал-губернатора! Только что совершено покушение на Его Величество! Вашу шпагу, ваше высокородие!

Воейков прохрипел:

— Измена! Вы же и напали на его величество, Урусов!

Капитана сбили с ног, а самого Татищева несколько здоровых солдат избавили от шпаги и втолкнули внутрь каземата. Опешивший от такого развития событий, Василий Никитич едва не споткнулся о тело одного из охранников в коридоре. Вскоре его заперли в собственном кабинете. За дверью слышался грохот, крики и топот ног, снова глухо прозвучал выстрел. Стрельба усилилась и где-то снаружи, в районе Трубецкого бастиона. Похоже, в отличии от охраны сокровищницы, тюремщики сумели оказать сопротивление внезапной атаке.

Подвинув стол, Татищев чуть ли не целиком забрался в пыльную нишу с окошком в двухметровой стене каземата и попытался разглядеть что-нибудь снаружи через мутное стекло с решёткой.

Куда-то бежали солдаты, пальба нарастала. Потом на краю обозримого пространства появилась горка вещей, которые выносили из захваченных помещений. В основном сундуки. Похоже, изменники занимались банальным ограблением царской сокровищницы. Около растущей горы трофеев нетерпеливо прохаживался тот самый командир нападавших, которого Воейков назвал Урусовым. Потом к нему подошла ещё одна группа военных и лучников, похожих на калмыков. В одном из этих людей Татищев признал генерал-губернатора Дмитриева-Мамонова. По его требованию с сундуков сбивали замки, проверяя содержимое. Похоже он что-то искал, но явно не золото и серебро. В одном из небольших ларей оказались какие-то бумаги. На какое-то время Дмитриев-Мамонов углубился в чтение. Потом покачал головой с некоторым удивлением и, передав сундучок одному из сопровождающих, что-то приказал Урусову. Затем махнул рукой и вместе со свитой пошёл прочь, выскользнув из поля зрения Татищева. Сундучок с бумагами он уносил с собой.

(26/08/15)

Сегодня в Сенате малолюдно. Эксперимент с объединением его и Верховного Тайного Совета закончился тем, что советники ушли во вновь образованную Консилию Министров. Сейчас они заседают по соседству вместе с другими президентами и вице-президентами коллегий, а также с руководителями правительственных канцелярий. Здесь же, в Сенате, остались сегодня только трое сенаторов (Черкасский, Семён Салтыков, Василий Лукич Долгоруков), обер-прокурор Воейков и обер-секретарь Степанов. Последний зачитывает проект нового сенатского Устава, рождённый где-то в недрах Собственной Е.И.В. канцелярии.