Легенда о черном рыцаре (фэнтези, попаданство)

* * *

Я дрых до обеда в избушке сном праведника, но проснулся оттого, что затрещали ветки под чьими-то ногами. Сел на лежанке, взялся за меч — и тут дверь скрипнула, впуская уставшего Моранкая. Хороший у меня слух, однако.

— Здравствуйте, сэр рыцарь, — сказал он. — Гляжу, вы тут славно устроились...

— Ага. А теперь выйди наружу и найди хоть одну березку.

— Виноват, — развел руками Моранкай. — Запамятовал, что березки — это не тут. Я ж двадцать лет в Долине не был.

— Как дела в городе? Всех оповестил?

— Всех... До поздней ночи бегал, дважды патруль меня допрашивал.

— Хорошо. Нашел, как мне в город скрытно пробраться?

— А чего там искать-то... То дерево, по которому я через стену напрямик лазил, никуда не делось, я только проверил, что его не срубили... В общем, тут новость одна есть. Вчера в город приехали три известных ярбака — со свитой и охраной.

— Ярбаки — это кто такие?

Моранкай почесал репку.

— Ну ярбаки — это ярбаки и есть. Это слово такое особенное у ханнайцев, что-то вроде как у нас жрецы, только наши жрецы — они все обряды и служения выполняют, а ярбаки — это особенные такие жрецы. Они служб не служат и с богами ханнайцев дела не имеют. Только похороны правят, больше ничего. И, говорят, могут с умершими побеседовать, совета испросить. Вообще ярбак есть в каждом племени свой, наравне со жрецом, без них ни одни похороны нельзя справить, иначе покойник того... вернется.

Я подложил руки под голову.

— Вот это уже интересно. Приехали хоронить всех тех, что я перебил?

— Нет, у Сайрабаза свой ярбак есть в городе. А эти особенные. Они, стало быть возвращают в могилы тех, которых камни не удержали.

— В смысле? — не понял я.

— Ну смотрите, ханнайцы верят, что всякий покойник непременно вернется, если похоронить не как надо. Он не обязательно злой, просто встает из могилы и пытается вернуться к себе, в свое жилище, к семье, заниматься тем, чем занимался... Беда в том, что спать он только в могиле может, и непременно попытается забрать жену и детей с собой... Потому покойников хоронят непременно под камнями, которые на могилу кладут, значит. Порой, если в степи камней найти не могут — по нескольку дней с собой возят умершего, потому как пока он не похоронен — не встанет, а ежели хоронить — то только с камнями и ярбаком... Но если все-таки могила не удержит покойного — нужен особенный ярбак, очень сильный, который сразится с духом усопшего и заставит вернуться в могилу. По легенде, когда один славный ханнайский богатырь, врагами убитый, из могилы встал — пришел страшный мор и врагам, и ханнайцам, и понадобилось три по три ярбака, чтобы упокоить его.

— Так, значит, Сайрабаз вызвал их себе на помощь?

— Так и есть. Он думает, что они втроем с вами управятся...

— И на меня аж три или их должно быть три?

— Особенные ярбаки — они обычно по одному. Втроем они собираются только супротив очень сильных неупокоенных, а два по три или три по три только в легендах собирались, если противник был легендарный... Три на вас, да еще и очень известных — ну, они вас за большого героя держат... Как позавчера вы на тех напали, которых двадцать было — больше они из города носу не кажут. Только на север ездят, на юг боятся... Ждут, чтобы ярбаки с вами, значит, справились...

И смотрит на меня как-то странно. Словно ждет, что я скажу или делать буду.

— Ярбаки припрутся к могиле?

— Не думаю. Их ритуалы, как мне сказали, не обязательно должны прямо при неупокоенном проводиться. Им достаточно выйти за черту поселения, куда покойный повадился, и провести свое сражение с духом покойника.

Я хмыкнул. Религия такая религия. Хоть шаманы, которые говорят, что говорят с духами, хоть попы, которые говорят, что говорят с богом, хоть эти вот ярбаки, которые говорят, что говорят с мертвыми и сражаются с духами.

— И когда они собираются провести свое сражение со мной, хе-хе?

— Либо перед рассветом, либо перед закатом, то есть до того, как покойный выйдет из могилы, и если победят — то покойный так в могиле и останется. Их неспокойные мертвецы бывают либо дневные, либо ночные, одни на рассвете из могилы выходят, другие на закате. Так как вы только днем нападаете — они проведут ритуал до рассвета. Будут, значит, день готовиться, а затем...

— Вчера они приехали — значит, ритуал завтра до рассвета?

— Видимо, да.

Я резко сел.

— Вот это будет самое то... А откуда ты все это разузнал?

Моранкай пожал плечами:

— Делов-то. Сайрабаз, значит, раструбил на весь город, что его ярбаки сразятся с нежитью и избавят крестьян от напасти, глашатаи подробно расписали в красках, как упрячут вас... ну, то есть, Царная, в его могилу навеки.

— Хе-хе... А крестьяне что?

— А крестьяне вертят пальцем у виска: как три смертных сладят с Царнаем, ежели с ним при жизни бог едва-едва управился, а после смерти уже двести лет управиться не может? Колдун, которого ханнайцы триста лет боялись, с ним связываться не стал, а три каких-то никчемных урода — один толстый, другой тощий, третий хромой — возьмут да управятся? Ярбаки или не ярбаки, у Царная за спиной сама Скверна стоит, куда им против нее?

Я снова хмыкнул. Эти ярбаки — они как попы. Жулики, некоторые из которых верят в свои же байки. Можно было кормить глупых ханнайцев байками про поединки с духами мертвых, и никто никогда не подумал, мол, а что, если покойники встают из могил только на словах ярбаков? Ведь и правда, все шито-крыто, ярбак победил — покойник не поднялся. Прямо как тот способ определения вампира — ткнуть колом в сердце, если умер, значит вампир.

Но эти ярбаки должны быть либо идиотами, которые прут против реально убивающего 'мертвеца', либо фанатиками, которые верят, что способны справиться с мертвецами...

— Значит, надо двигать обратно к городу, — подытожил я. — Чтобы к рассвету успеть на поединок. А то несолидно же, я не явлюсь и мне засчитают поражение без боя.

— Так вы собираетесь просто убить ярбаков?

— Именно.

— А как быть тут? — Моранкай кивнул головой в сторону деревни. — Тут такое дело, если вы явитесь на поединок — все только сильнее уверуют, что вы Царнай. Я и так сомневаюсь, что дружина князя пойдет за вами, а уж опосля — так тем более...

Я пожал плечами:

— Они и не пошли. Но я их заставил. Сегодня ночью они перебили всю охрану.

— Вау! И что дальше?!

— А это ты узнаешь и мне расскажешь. Я так думаю, что они разбегутся по деревням и там затеряются.

— И толку тогда с них? — огорчился Моранкай.

Я улыбнулся.

— А ты представь себе, что живешь у леса, в котором водится саблезуб-людоед. Каждую ночь ты должен ждать его нападения, держа наготове огонь и острогу. И так изо дня в день, каждую неделю, каждый месяц. А саблезуба там нет. А ты много времени прожил в страхе. Вот если бы он там был — он бы однажды напал, и если б ты его убил — то дальше жил бы спокойно. Но его там нет, ты не можешь его убить — и будешь жить в страхе вечно. Так и отряд. Если они будут действовать отрядом — их поймают и перебьют. Но они разбегутся, растворятся — и Сайрабаз уже должен все время ожидать новой атаки дружины. Пятьдесят человек — не один покойник. Тут уже двадцатью рылами не отделаться, надо посылать большие отряды. И так Сайрабаз оказывается меж двух огней. На юге Царнай, на севере дружина. Они воины так себе, прямо скажем, но как пугало послужат хорошо.

— Дельно, — согласился Моранкай. — Так мне пойти в деревню? Так-то мне бы с дороги вздремнуть, я еще до рассвета из города вышел...

— Вздремни, я тоже вздремну. А вечерком ты разузнай, что в деревне, и дуй аж в тот охотничий особняк. Ну или тут переночуй и дуй. А я с утреца поздороваюсь с ярбаками.

Моранкай принес с собой вяленое мясо и здоровый кусок пирога с яблоками, так что мы подкрепились и легли отдыхать.

Засыпая, я ухмыльнулся: чем дальше, тем сильнее я загоняю в угол Сайрабаза. Теперь он окажется между молотом и наковальней: с одной стороны гакайн, с другой — партизаны. И завтра его ждет неприятное открытие: если три ярбака не справятся, то, значит, противник — легендарного уровня.

Что ж, побуду немного легендой. Мелочь, а приятно.

* * *

Вечером я, отдохнув как следует, двинулся к городу.

— Вам бы лампу какую или факелов парочку, — заметил Моранкай. — Я могу достать в деревне.

— Времени нет, — возразил я. — Но я и ночью с дороги не собьюсь, а привлекать светом к себе внимание — идея плохая.

А про себя подумал, что стоило бы поосторожней быть. Это я могу ночью обойтись без света, так как в полночь вижу примерно как в густых сумерках, а другие не могут. Мне ни к чему демонстрировать свои сверхспособности.

Перед отбытием я обстоятельно расспросил Моранкая насчет того дерева, по которому легко забраться в город через стену. Меня мучило подозрение, что вскоре я очень сильно усложню себе жизнь: по сути, убийство ярбаков прямо противоречит моей задаче по истреблению варваров. Куда разумнее не выходить на 'бой', пусть ярбаки запишут на свой счет 'победу', ханнайцы осмелеют и начнут ходить, как раньше. И тогда я без особого напряга уничтожу одну-две группы, после чего все вернется на круги своя.

Напротив, если я хорошенько разыграю 'сражение' и в итоге убью тех троих — манера действий ханнайцев может кардинально поменяться. Они могут банально запереться в городе, взять заложников в каждой деревне и заставить крестьян самих возить им жратву. Честно говоря, я не очень-то понимаю, почему Сайрабаз не поступил так изначально, но теперь такое решение будет оптимальным.

Ну а любое затягивание процесса играет против меня, я в жесточайшем цейтноте. Если бы я хотя б знал 'свое' имя и где живет 'моя' родня — мог бы двинуть туда сразу, прорвавшись через форпост на перевале. Расплатившись с демоном, я был бы волен драться с ханнайцами сколько влезет, или сколько будет нужно... Но я ничего не узнаю, пока не вернусь к 'своим', а вернуться смогу только после того, как зачищу Долину.

Ситуация усугублялась тем, что я не знаю, в какой стороне за перевалом столица или любой другой город, куда мне ехать или кого искать? В воюющей стране всегда хаос, я могу черт знает сколько времени потратить на поиски кого-либо и не найти — а времени-то у меня как раз и нет.

Конечно, все могло бы упроститься, если бы внезапно взял и нашелся генерал Бато, но я в него верил все меньше и меньше. Моранкай рассказал, что слухи ходят тут и там, но когда приходишь туда, где, якобы, отметился генерал и его отрядик — обнаруживаешь, что никаких свидетельств нет, только другой слух, указывающий на те места, откуда ты пришел. Впору задаться вопросом — а этот отряд точно существует?

В сложившейся ситуации я пришел к выводу, что нормальное развитие событий с постепенным истреблением ханнайцев мне не подходит. Во-первых, долго, во-вторых, быть сверхчеловеком круто, но я все равно могу взять да погибнуть, по своей ошибке или по банальной неудаче. Или Сайрабаз наконец-то найдет способ меня прищучить.

Другими словами, строгая формулировка закона Мерфи гласит, что если есть некая вероятность нежелательного события, то по мере увеличения количества попыток это событие случится. Я не могу воевать с ханнайцами вечно, мне вообще вряд ли удастся прогнать их из Долины, не сложив голову и за приемлемый срок... А ведь мне остается уже едва ли двадцать дней на все про все: и ханнайцев выбить, и в Эйдельгарт вернуться, и найти родню... Мне нужен другой способ, более быстрый и радикальный.

Наяривая ногами по протоптанной дороге, я мрачно подумал, что если я вообще сирота без кола и двора — то демон сейчас, наверное, просто животик надрывает.

* * *

Я прибыл к городу еще затемно и устроился на отдых у дороги, в густом кустарнике. Когда ярбаки начнут свой цирк — я это услышу. Собственно, я услышу еще когда ворота начнут открываться.

Долго ждать не пришлось.

Осторожно выглянув из кустов, я увидел, как из приоткрытых ворот появилась давешняя троица, но уже в ритуальных одеждах, странных высоких шапках и с длинными посохами, метра два или даже чуть больше. Первым шел жирдяй, буквально колыхаясь при каждом шаге, вторым — длинный, замыкал хромой, за ними шли, выстроившись в ряд, шесть барабанщиков.

А на стенах — полным-полно ханнайцев, да и горожан, вышедших поглазеть на происходящее, немало.

Что ж, это последняя возможность как-то иначе поступить, потом уже переиграть не получится. Если я выйду на бой и выиграю — нанесу чудовищный удар по морали захватчиков. Каково это — быть убежденными, что самый страшный злодей этого края, слуга Скверны легендарного уровня, восстал из мертвых и ополчился против них?

Но тут есть и обратная сторона медали — моряне окончательно уверуют, что я Царнай, и тогда уже меня ожидает практически окончательная и бесповоротная изоляция.

Барабанщики остановились и начали бить в свои барабаны специальной колотушкой, ярбаки тоже остановились и начали ударять в землю своими посохами, словно вызывая на бой того, кто в ней лежит.

Я тяжело вздохнул. Уж не знаю, что в итоге получится — но моя нынешняя стратегия уменьшать число захватчиков тихой сапой уже исчерпала себя, а время стремительно утекает. Нет, это не вариант, нужны радикальные меры.

И я, вынув меч, шагнул из кустов на дорогу и двинулся к воротам города. Вызывали? Ну вот он я.

Мое появление произвело сильный эффект. На стенах все замерли, и даже барабанщики на несколько секунд замерли с занесенными колотушками, а потом принялись колотить с удвоенным остервенением.

Мне пришлось отдать должное ярбакам: они не кинулись наутек, как я предполагал. Вместо этого они дважды быстро ударили в землю своими посохами, а затем направили их на меня. Первым заговорил хромой — видно, такие у них порядки, что самый важный едет первым, а наименее важный первым начинает — произнося слова громко и отчетливо, и мне на миг показалось, что это звучит не лопочущая ханнайская речь, а какой-то другой, более членораздельный язык. Вторым принялся декламировать тощий, а затем все трое снова дважды ударили посохами оземь, толстяк открыл рот, и...

Если бы небеса обрушились на земную твердь — это потрясло и удивило бы меня меньше.

Жирдяй запел.

Точнее, дело было не в том, что он запел, а в том, как. У этого жирного тела оказался настолько мощный и чистый 'оперный' голос, что у меня натурально заложило уши, а если бы его слышали земные оперные певцы и певицы — многие сдохли б от зависти на месте, а остальные пошли нервно курить в сторонке. Мне поневоле вспомнился Паваротти — тот тоже был толстяком, но, по правде, он не потянул бы против этого ярбака ни по весу, ни по голосу: ярбак по обоим параметрам превосходит его втрое.

Песня была мне ни понятна, ни приятна сама по себе, но голос... Этот голос мог бы срывать овации и 'бисы', исполняя арии в лучших театрах мира, он мог бы принести мировую известность любой рок-металл-группе, да только человеку с таким потрясающим голосом довелось родиться в средневековом мире в среде варваров-кочевников. Что тут сказать... Жирдяю, видимо, не повезло еще сильнее, чем мне, разница лишь в том, что он не знает, насколько жестоко боги, если они есть, с ним поступили.