Легенда о черном рыцаре (фэнтези, попаданство)

В общем, еще пару дней я продолжал пассивно плыть по течению. На второй мы — я, Зекхан и Зефин — заночевали на острове, находящемся в паре километров от берега напротив деревни, так как внезапно ветер сменил направление и доплыть обратно до заката мы не успевали, а ночью плавать, не имея особых навыков навигации — занятие так себе. Благо, на острове на подобные оказии моряне построили хибарки и припасли немного провианта. Так что мы развели костер, сигнализируя, что остаемся, дабы Зафинка не беспокоилась, а заодно и рыбу пожарили на палочках. Я, вообще-то, любил рыбалки с ночевками, и жарить рыбку на костре — тоже, хоть и не умел толком этого делать. И мне было почти хорошо. Почти — потому что 'тогда' я ездил на рыбалки с друзьями добровольно, на отдых. А сейчас это, увы, работа, предстоит полночи чистить самую ценную рыбу из улова, чтоб не испортилась за ночь. И самое грустное, что наутро я не вернусь в свою уютную однушку, потому что квартира моя сгорела, а я сам погиб и надежно застрял в чужом мире, в компании пусть неплохих, чисто по-человечески, людей, но больно уж примитивных. Зекхан раньше пару раз ронял, что 'сэр рыцарь' чего-то сильно молчалив, но потом привык. Ну а я ведь не мог сказать ему прямо, что мне с ним и поговорить-то не о чем. Нет у нас общих интересных тем, потому что абсолютно все его интересы ограничены хозяйством и пропитанием.

Наутро мы не стали заново выставлять сети, а поплыли обратно: ночью пошел дождик и слегка похолодало, так что улов пока еще практически не испортился, и теперь придется основательно попотеть, чтобы сохранить его полностью. Вариант выбросить старую рыбу и заново поставить сети, как я давно усвоил, у морян сильно не в почете: Невил может и обидеться, что его дары выбрасываются. За этой религиозной заморочкой, впрочем, скрывается жизненная мудрость: ресурсы моря не безграничны, при хищническом потреблении могут и поредеть... Эх, людям двадцатого века бы такое понимание природы...

На берегу выяснилось, что пресной воды, дабы напиться и сварить ухи, нет, Зафинка вечером сварила похлебку, нас ожидая, и допила, что было, а родник лесной — в трех сотнях шагов за пределами деревни, куда затемно не ходят даже взрослые, а детям и днем не велено без взрослых в лес пойти. Не то, чтобы там было как-то особенно опасно, зверье к деревне близко не подходит, только моряне к лесу относятся с боязливым уважением, а лесные духи и обитатели их не трогают. А вот ночью в лес хаживать нельзя: можно с нечистой силой повстречаться.

Так что похлебку холодную мы навернули, но к обеду горячего сварить не на чем.

— Ладно, — сказал я, — Зафинка, давай сюда ведра, я принесу.

— Только идти надо к дальнему, — ответила девочка, — от дождя ближний мутнеет всегда, а ночью дождь был. А дальний — он всегда чистый.

— Дальний — это где?

Зекхан хотел было пойти вместо меня, но я на своем настоял: в лодке да на острове все сидишь да сидишь, а тут хоть прогуляюсь да разомнусь. Километра полтора через лес.

— Рожон не возьмете? Вдруг зверь...

Я только хмыкнул в ответ:

— При встрече с диким зверем самый лучший способ с ним справиться — это избежать боя. В лесу, благо, везде деревья, на кой мне сдался рожон?

— Странно такое от рыцаря слышать, — заметил Зефин.

Зафинка немедленно цыкнула на брата, дабы не дерзил.

— Задача рыцаря — служить королю и отечеству, — назидательно ответил я, — а бездумно переть в драку со зверьем лесным и голову сложить безо всякой на то веской причины — глупо. Рыцарскую службу разорванный медведем рыцарь служить не может, смекаешь?

Ну и пошел. Хотя какие тут медведи? Волк-одиночка в худшем случае, но от него можно и ведром отбиться, при моих-то росте и силе. И нож рыбацкий у меня на поясе тоже висит, если что.

Дальний ручей, видимо, брал начало из высоких горных ледников, потому что бил из камней у подножия титанического утеса, на приличной, метров пятнадцать, высоте, причем в таком месте, что еще шагов двадцать — и обрыв высотой со сталинскую высотку. Видок тут открывался такой, что я поневоле сожалел об отсутствии фотоаппарата. Мне случалось один раз быть тут в непогоду, и дичайшие волны размером с девятый вал сверху выглядели невинными барашками.

Набрал я воды и сел передохнуть неподалеку от края. Не сказать, что прекрасный вид меня очень тешит: в голову хреновые мыслишки закрадываются. Вот тут — минимум пятьдесят метров, а внизу — камни, о которые раскалываются волны. Один шаг решает все мои проблемы. Больше — ни скуки, ни тоски. Один шаг — и вот оно, чувство полета. А в падении, как сказал упавший с крыши кровельщик, нет ничего плохого. Совсем другое дело — приземление, но я-то знаю, что если высота достаточна, то почувствовать удар еще можно, а боль — уже не успеваешь.

Правда, немного пугает мысль об утрате своей личности, ведь, если я снова реинкарнируюсь где-то еще, то больше уже не буду самим собой. С другой стороны, кто знает, сколько реинкарнаций уже пережила моя душа? Если много, или хотя бы одну — то я этого не помню, что никак не мешало мне жить.

Ну и главный довод — вдруг мне в следующий раз повезет больше? Ведь может быть, в начальника, душа моя всели-и-тся... Ну правда, вдруг Владимир Семенович Высоцкий все-таки прав?

Я еще немного посидел, но в итоге принял другое решение. Я возьму меч и кольчугу и подамся в Эйдельгарт. Терять мне и так нечего, а шансы все же есть. Заодно мир посмотрю, встречу новых людей, и, может быть, они меня не убьют.

А самое главное, что пока я ходил к источнику, Зекхан и его дети, надо думать, уже разобрались с уловом.

Радуясь своей хитрожопости, я взял в руки коромысло. Да, двадцать литров нести удовольствие так себе, но зато теперь вниз по склону.

* * *

Подойдя ближе к деревне, я увидел столб дыма, несколько великоватый для костра, а дойдя до нее, услышал какой-то недобрый гомон и чей-то плач.

Я ускорил шаг и вскоре увидел толпу крестьян, собравшуюся на небольшом пространстве, игравшем роль площади. А чуть дальше еще человек двадцать просто стояли и смотрели, как горит дом Зекхана, и еще несколько парней таскали туда-сюда ведра, но без особого толку.

— Что случилось?! — спросил я, поставив ведра на землю, — где Зекхан?

Небольшая группа селян расступилась и я увидел Зекхана и Зефина, оба в луже собственной крови.

— Господи... Что случилось?! Кто это сделал?!!

— Собаки кривоногие, — негромко ответил мне один старик, понуро глядя в землю.

Я схватил его за плечи и встряхнул:

— Как это произошло?! Отвечай!!

Двадцать секунд спустя я знал все. Стоило мне отлучиться, как приперся отряд фуражиров: командир на коне, семеро на двух телегах. Они отняли у крестьян рыбу, как обычно, и хотели уже вернуться, откуда пришли, когда заметили Зафинку, неосторожно выглядывавшую из-за угла.

— Забрали ее и еще одну девочку, — сказал, утирая слезу, старик, — а Зекхану, за то, что вступиться пытался, горло перерезали... Зефин весь в отца был, бросился на них с кулаками... И вот.

Я оттолкнул его в сторону и бросился за дом. К старой груше.

Меч и кольчуга, аккуратно завернутые в ткань, пропитанную рыбьим жиром, прикопаны были неглубоко. Я напялил на себя кольчугу и снова вернулся к крестьянам.

— Куда они пошли?! — рявкнул я.

— Я покажу! — вызвался какой-то малый лет пятнадцати.

— Не лезь, Суреф, — сказал стоящий возле него мужик, — этих тварей злить — только больше беды накликать на деревню, придут и перережут...

Уж не знаю, какой черт в меня вселился, но секунду спустя он покатился по земле, роняя в пыль капли крови и осколки зубов.

— И хрен моржовый с тобой, червяк! — крикнул я. — Невелика беда, если хоть всех вас тут перережут, потому что таким, как вы, жить незачем! Вас тут, не считая бабья, полторы сотни стоит, и у каждого в доме рожон или острога! И вы восьмерых испугались?! Два мужика на все село, тьфу! Давай, парень, показывай дорогу! А вы все сидите себе дальше на жопе ровно и ждите, пока у вас всех дочерей не позабирают!

* * *

У фуражиров было преимущество в час с чем-то, но они потратили его самым гнусным и мерзким образом. Всего пятнадцать минут спустя мы — я и мой проводник — нашли Зафинку и вторую девушку прямо на обочине дороги, нагих, окровавленных и неподвижных: позабавившись, ублюдки убили обеих.

Паренек с завыванием упал на колени возле той, другой, пытаясь прижать ее к себе, но я схватил его за волосы, поднял на ноги, повернул лицом к себе и залепил от души пощечину.

— Нечего нюни распускать, сопляк, надо было заступиться за нее, пока у тебя была такая возможность, а теперь слезами горю не помочь. Потом поплачешь, а пока что надо догнать их. Нельзя дать тварям уйти.

— Но... их восьмеро!

Я посмотрел на него тяжелым взглядом, доставшимся в наследство от предыдущего хозяина тела:

— Да хоть восемьсот, мне плевать.

А про себя мимоходом удивился, что мне действительно плевать.

После ночного дождика лесной большак слегка размок, следы телег и ног отпечатались хорошо, и сами поганцы с него сворачивать и не думали, держа путь на Дарбук, потому мы их вскоре нагнали.

Когда впереди послышался скрип несмазанных деревянных колес и странный, лающий говор кочевников, я повернулся к пареньку:

— В общем, слушай сюда. Вернись в деревню, приведи несколько мужиков, чтобы забрать девушек и похоронить, как положено. И Зекхана и сына его тоже похороните, а потом собирайте припасы и перебирайтесь на остров. Если потом сородичи уродцев придут мстить за то, что я с ними сейчас сделаю — на острове они вас не достанут, эти степняки в море ходят не лучше ослов. А там, глядишь, Невил вас не оставит, сетями и лодками прокормитесь какое-то время.

Он кивнул и припустил обратно, а я свернул с большака в лес и двинулся параллельно, стараясь обогнать фуражиров.

Мне это удалось, потому что телеги тащили по две клячи, да и у кочевников — кривые и короткие ноги, не особо приспособленные к ходьбе. Я рассмотрел их из кустов, и что занятно — из всех семерых у одного пика, у второго конская щека, у остальных пятерых — алебарды, явно трофейные, и у всех — луки и стрелы в колчанах. И только командир гарцует на коне, при нем легкий щит и сабля, и лук со стрелами. Кочевники спешились и вооружились на манер тех, кого завоевали? С их кривыми ножками явно не лучшая идея. Хотя, может быть, эти просто потеряли своих коней, в Долине лошадьми сильно не разживешься, тут из скота волы в почете.

План атаки я выработал быстро, потому как и выбирать-то не из чего.

Один на восьмерых — верное самоубийство, тут вообще не факт, что я хотя бы с одним справиться смогу. В общем, все как в старые добрые времена, лучшей тактики, чем тактика плейеркиллера, я просто не знаю. Одна разница, что возрождения в ближайшем городе не будет, ни для меня, ни для них.

Конечно, меня немного обнадеживал тот факт, что удар, которым я сбил с ног крестьянина, был довольно мастерским и очень быстрым. Я так в прошлой жизни не умел, вообще никогда не учился драться на кулаках. Еще со времен детдома предпочитал пускать в ход тяжелые предметы, потому как особых роста и силы не имел, а в такой ситуации оградить себя от произвола сильных можно только двумя способами: вспомогательными средствами и жестокостью методов боя. Моя манера драться, не думая ни о чем, кроме причинения обидчику максимального вреда, быстро научила всех обходить меня стороной.

И, может быть, обладай эти варвары даром предвидения — они бы предпочли обойти стороной и эту деревню, потому что я прямо сейчас намерен забрать с собой столько их, сколько удастся.

Если я атакую внезапно, из засады — как минимум одного я точно зарублю, а потом, скорее всего, зарубят меня, если не растеряются. Если очень постараюсь — может быть, убью двоих. В самом деле, я высок и силен, и даже поход за водой и преследование меня не очень утомили. А также весьма быстр. Так что, если повезет, и если фактор внезапности сработает как надо... А действительно, отчего бы не сработать? Уродцы чувствуют себя хозяевами, знают, что народец местный малодушен и труслив, если ввосьмером беспределили в деревне, а потом еще и, не отходя далеко, забавлялись с похищенными девушками, нимало не опасаясь погони. И вот теперь, когда на них нападет пусть даже один человек — они будут в шоке. Читал я книжицу одну, о противостоянии казаков-уходников и отрядов крымских татар, так там татарин, перешедший на сторону казаков, прямо говорил, что татары только верхом сильны, коня отбери — и все, он беспомощен. Возможно, что и эти кочевники, вынужденные вести непривычный им пеший бой, тоже окажутся не в своей тарелке.

Скрываясь за кустами, я обогнал их достаточно, чтобы выйти снова к большаку и осмотреться. Вскоре я приглядел подходящее место для засады: у самой дороги многовековое дерево, что обхватить разве вчетвером получится, при нем кусты неплохие, если присесть — не заметят, проходя мимо. Я атакую, убиваю одного, максимум двух, затем со всех ног бегу обратно, чуть дальше, в двадцати шагах от большака — заросли наподобие лесного ореха, я забегаю за них — и все, ищи-свищи. Скорее всего, уродцы бросятся в погоню, потому что их много, а я один. И тогда, если они попрут толпой — мне удастся от них уйти, бегуны они так себе, а стрелять из лука по цели, петляющей между кустов и деревьев — задача непростая. Скифы, правда, попадали в кольцо, образованное большим и указательным пальцем ребенка, но то скифы. А если побегут, разделившись, полумесяцем, к примеру — тогда я снова атакую кого-то одного. Драться на мечах не умею, одна надежда на силу и вес... В общем, что гадать? Сейчас все станет ясно, и, видимо, на деле это случится намного быстрее, чем я задумал, потому как драться на мечах я не умею, в чем, увы, самая слабая деталь плана.

На тропе послышался скрип телег, я облизал пересохшие губы. Подал голос инстинкт самосохранения, но я задушил его на месте: всего пара часов, как я всерьез размышлял о самоубийстве, потому что жизнь моя слишком обременительна. Но теперь, после того, что эти ублюдки сделали с тремя людьми, которые хорошо ко мне отнеслись и которые хоть что-то для меня значили... Теперь я знаю свой путь, которым должен идти. Да, он будет очень коротким, скорей всего, но достойным. Я ушел из прежней жизни с гордостью за себя — и на этот раз тоже лицом в грязь не ударю.

Вдох, выдох, вдох, выдох, пальцы сжимаются на рукоятке меча. Скрип телег совсем рядом, всего лишь по ту сторону титанического дерева. Поневоле вспоминается стишок: 'В овраге между трех осин лежал убитый паладин. Он, осенив себя знаменьем, на пятерых попер, кретин'. Хе-хе, кто-то, кажется, сейчас разделит его участь... И скорее всего, это буду я.

Пора!

По мере того, как маленький обоз движется мимо дерева, я смещаюсь вдоль толстенного ствола и выхожу на тропу позади самого последнего солдата. Рывок и замах!

Они все оглянулись на звук шагов, как раз чтобы увидеть, как мой меч рассекает череп самого ближнего кочевника, от уха до противоположной щеки. Кожаный шлем с кожаными же нащечниками его никак не спас, не было даже хруста костей черепа, только негромкий удар и хлюпающе-чавкающий звук, когда верхняя часть головы отделилась от нижней.