Посетивший ангарскую факторию инкогнито, приказный голова большую часть пути до Москвы также был погружён в тяжкие думы — по прибытию в Вильну нужно снова говорить с государем о предстоящей женитьбе. Вассал и родич датского короля герцог Гольштейн-Готторпский Фридрих с радостью согласился отдать царю свою дочь Анну Доротею, едва его посетили московские гости. Политически сей союз был выгоден и Никита Иванович это понимал. Вот только наследника надобно ещё зачать да вырастить, подготовив к занятию престола отцовского.
— Решено! — прошептал Ордин-Нащёкин, когда возок его миновал град Владимир. — Заговорю о Соколе.
Несвиж, Великое княжество Литовское, Царство Русское. Февраль 1660.
Зимовать государь решил в граде Несвиже, в пришедшемся ему по нраву родовом замке Радзивиллов, отличные укрепления которого в прошлую войну так и не были проверены русской армией — обитатели замка сдали его, опасаясь гнева царских воевод. Ныне род Радзивиллов сильно ослаб — многие из мужчин сложили голову в недавнем противостоянии с Русью, к тому же могущественнейшая прежде семья потеряла большую часть своих огромных земельных владений в Литве. Романов оставил Радзивиллам только слуцкую да клецкую вотчины, забрав всё остальное. Никита Иванович не доверял знатнейшим фамилиям литовским, опираясь на те дворянские роды, которые присягнули ему ещё до заключения мира с Польшей. Кроме того, царь сознательно попустительствовал частым восстаниям черни. Говорили, что именно государевы люди умело направляли гнев простонародья против определённых усадеб, типографий кальвинистов, католических костёлов, иезуитских школ. Жалобы на учиняемые крестьянами притеснения, направляемые царю, оставались без ответа, зато на присоединённых территориях вовсю укреплялась роль православия, как общегосударственной, связующей народ религии. Во время визита патриарха Павла в Полоцк им была проведена совместная с униатскими архиереями служба, на которой был принят акт об отмене Берестейской унии и присоединении униатской церкви к православной. Написано было и прошение о том государю Руси, которое тот сразу же удовлетворил, отписав, что среди крестьян и мещан проповеди о вреде униатства следует вести с ласкою и терпением.
Прибыв в Несвиж из Менска, Ордин-Нащёкин испросил встречи с государем после обеда, когда Никита обычно просматривал подаваемые ему на подпись бумаги. Не торопясь, боярин прошёл коридорами замка, сопровождаемый личным слугой правителя. У дверей царского кабинета Афанасия Лаврентьевича попросили недолго обождать — Никита Иванович выслушивал доклады штаб-офицеров армии князя Черкасского, недавно прибывших из Очакова. Этот город, называемый турками Ачи-Кале осаждался русским войском под началом князя Барятинского с начала января, а спустя две недели был взят в результате внезапного штурма отрядами казаков, которых поддержали солдаты и корабельные пушки "Коршуна", "Орла" и "Сокола", блокировавших город с моря. Как только офицеры покинули государя, снова появился слуга:
— Великий государь ожидает! — приказной голова медленно поднялся с резного креслица, стоявшего у покрытой гобеленами стены.
Пройдя в раскрытые солдатами Корельского охранного полка, расквартированного в Несвижском замке двери, Афанасий оказался в рабочем кабинете царя. Там же находился и Фёдор Ртищев, склонившийся над расстеленной на столе картой.
— А-а! Афанасий! Друг мой! Рад видеть! — Никита Иванович, искренне улыбнувшись, подошёл к склонившемуся в поклоне боярину, приобняв его за плечи. — Как добрался?
— Слава Богу, государь, слава Богу, — проговорил, кивая, Афанасий. — Как здоровье твое?
— Недурно, друг мой! Лекарь-то у меня зело знатный! — со смешком пробасил царь, обходя Ртищева, замеревшего у края стола с зажатыми в руках костяными фигурками.
Романов поманил боярина к столу, кивая Ртищеву:
— Фёдор, покажи сызнова.
Ртищев, слегка поклонившись, заговорил, выставляя на карте костяных воинов:
— Нынче в Каменце... И Брацлаве полки стоят. На Перекопе... И в Очакове. В Корчеве и Азове. Турки силы не сбирают, токмо в Хотине, как пишет князь Барятинский, сильный гарнизон. Кизи-Кермен сожжён и разрушен, а по Днепру плаванье свободно.
— Ангарская типография... — Афанасий, внимательно осмотрев немалый лист плотной бумаги, прочитал и слова на печати, что стояла в углу её.
— За карту сию сибирского царя благодарить надобно, — подтвердил государь. — А фигурки из клыка мамонта резаны. Как и те шахматы, что были присыланы в позапрошлом годе.
— Будем ли мир с султаном заключать, государь? — посмотрел на Романова боярин. — Ныне самое верное время — в угорских и молдавских землях неспокойно. Пусть и Леопольд Австрийский больше грозится, нежели дело делает — верно, ждёт, покуда турки с нами сцепятся, чтобы Угорию себе взять.
— Черкасский о том же пишет, — негромко проговорил Ртищев. — Время верное. Крым от мора долго не оправится, а ногаи разбиты и рассеяны.
— Коли султан пожелает говорить о мире — будем говорить, коли нет — то пусть пробует Азов или Очаков отнять, — пожал плечами Никита Иванович. — Пороху и ядер у нас много.
— Как бы они флот не привели свой, — снова заговорил Ртищев. — Справимся ли? Что Тромп говорит?
— Зачем ему что-то говорить? — улыбнулся царь. — Его дело воевать.
После этих слов царь надолго задумался, осматривая карту. Как же разительно она отличалась от всех виденных им прежде! Совсем иное исполнение, хоть и работали с нею лучшие из картографов Руси, делая на листе подписи тех мест, кои упустили ангарцы.
— Великий государь, — молвил в тишине глава Польского и Литовского приказов. — Ежели я более не надобен, позволь мне откланяться...
— Фёдор Михайлович, не буду тебя задерживать более, — отвечал государь Ртищеву. — Верно, ты сейчас в Вильне надобен. Езжай с Богом! Первым делом посети Ригу и сообщи о моих новых предложениях, пусть Карл подумает.
— Теперь миллион талеров золотом? — усмехнулся Ордин-Нащёкин.
— За Ригу и Ревель оного много будет, — благодушно махнул рукою царь. — Ну да ладно, не жаден я, а Карлу прибыток в казну немалый будет, ежели продаст он мне остатки шведских владений в Ливонии. Всё одно торговля наша через курляндские порты да Пернов идёт. Нарва да Ревель захирели вконец, людишки бегут оттуда. Друг мой, герцог Якоб на Ригу через трубу смотрит...
— Ныне посольство из голштинской земли возвращается, — вздохнув, невпопад проговорил боярин. — Со свадьбою надобно спешить.
— Что ты мелешь, Афанасий? — беззлобно ответил государь. — Нешто я не исполню долга?! Анне Голштинской быть моею супругою, дай срок.
— Срок... — смиренно опустил голову Ордин-Нащёкин. — Нету срока, поспешать надобно, а получив ответ герцога в тот же час слать за Анной..
— Полно, — отмахнулся Романов. — Успеется!
— Великий государь! — воскликнул Афанасий. — Но как быть нам, верным слугам твоим?!
Никита Иванович устало опустился в кресло, вытянув ноги. Взяв со столика рядом изящный колокольчик, царь энергично потряс его. В сей же миг в приоткрывшуюся дверь неслышно проскользнул слуга, склонившись неподалёку.
— Пусть заварят чаю ангарского... И подать мёду с орехами, мне и гостю моему.
Проводив служку глазами, Романов дождался, когда закроется дверь, и вновь посмотрел на боярина:
— Эх, Афанасий...
— Великий государь! — упал на колени приказной голова. — Ещё у меня дело важное к тебе имеется! Верно, ты и сам слыхал, что давно уж разговоры идут — давно пора тебе императорский титул принять! И патриарх Павел о том говорил...
— Павел? — брови Романова удивлённо изогнулись. — Хм... В прошлом годе мне друг Якоб советовал именование принять, как древние цесари Римские именовались. Что ж, коли Павел о том заговорил, пусть он и обратится с этим ко мне. Если гордыня его...
— Не говори так, государь! Как митрополит Макарий убедил Иоанна, государя великого, царём именоватися, так и патриарх Павел убедит тебя императорство принять! — убеждённо и яростно говорил боярин. — И не гордыня то, а обида на нелестное твое к нему отношение. Ежели ладно меж вами будет, то и на Руси ладно станет!
Царь молчал, насупившись. Вскоре принесли чай и угощенье. Слуга разлил ароматный напиток по китайским чашкам, привезённым купцами с Востока, после чего всё так же неслышно удалился.
— Ты прости меня государь, за дерзость мою, — тихим голосом возобновил разговор Афанасий. — Но есть у меня мыслишка...
Продолжил он только после одобрительного кивка Романова:
— У сибирского царя Сокола, сын есть — женат он на сестре царя корейского, а ещё есть иной сын — тот и не женат вовсе. Вот когда... придёт время, великий государь, быть может, коли выборы властителя Руси учинятся — не будет ли излишним кандидат сибирский? Ведь в прежние времена при избрании светлой памяти Михаила Фёдоровича был и сибирский царевич Алей на Собор вызван.
— Ох, замутил ты мне голову сегодня, Афанасий! — слабым голосом проговорил Никита Иванович, прикрыв глаза. — Прошу, уймись. Угостись чаем, а о делах завтра говорить будем. Сегодня я хотел с тобою письмо Фердинанду составить по турецкому вопросу. А ты — вона как...
— Прости государь, токмо от сердца речи веду, — поклонился боярин. — Не гневайся. А письмо мы составим, нешто первый раз?
Романов, наконец, позволил себе улыбнуться. Он снова потянулся за чашкой — Никита не любил стылого чая.
Восточный Крым, Корчев — Ени-Кале. Апрель 1660.
Крепкий и холодный ветер дул с востока, с мелкой лужи, по ошибке именуемой морем. Турки называют его Белым, а русские, недавно обосновавшиеся на его берегах, говорят, что море это Азовское, по имени бывшей турецкой крепости, которую они захватили. Унылые берега этого водоёма — несусветная глупость называть его морем, навевали смертную скуку, которую не перебить тем огромным жалованьем, что предложил русский царь при личной встрече в своей новой столице, отвоёванной у поляков. А вот в Крыму стало веселее — три корабля русского флота, вооружённые поистине отличнейшими пушками уничтожили буквально всё, что могло плавать — турки лишились нескольких галеасов, десятка полтора галер, а мелких судов никто не считал. И не жалко было тратить на них ядра? Но русский капитан Алексей Головин, который после окончания контракта Корнелиуса Мартинсона Тромпа, готовился стать адмиралом, рад был каждой тренировке своих бомбардиров в утоплении любой лохани. А потом был Очаков! Славное дельце!
'Забросила судьба...' — в свободные минуты Корнелиус не переставал думать о бытии, осмысливать перипетии своей насыщенной на события жизни. Совсем недавно один из самых успешных голландских флотоводцев, контр-адмирал, участвовавший во многих сражениях, в том числе и в избиении английского флота в совместных с датчанами операциях, теперь был выставлен со службы... Подумать только, в Гааге прознали про то, что он использовал корабли своей эскадры для торговли! Кто этим не занимался?! Ждать окончания наложенного на него наказания, состоя на русской службе оставалось ещё целых два года, лишь потом предстояло возвращение в Соединённые провинции и восстановление на флоте.
'Что же, пусть это время пройдёт не впустую!' — думал Корнелиус, то и дело подавая команды Головину через переводчика, а уж потом тот повторял их своим людям. Тромп, конечно же, ожидал большего от этой работы — командовать лишь тремя парусными кораблями и оравой галер ему было непривычно. Узнай о том де Рёйтер — и Корнелиусу не избежать насмешек, появись он в любой из провинций, даже в новоприобретённой при дележе испанских земель Фландрии. Правда, Головин обещал ещё два корабля в следующем году — но разве этого будет достаточно? Русским повезло, что венецианцы недавно уничтожили большую часть турецкого флота в битве при Дарданеллах, не то этим новоиспечённым морякам османы быстренько бы указали на их место. Хотя...
— Эти пушки великолепны... — пробормотал Тромп, заставив переводчика переспросить, что имел в виду господин контр-адмирал, на что голландец лишь махнул рукою и поморщился.
Сейчас же русские строили главную свою базу флота на берегах мыса Таган-Рог. На зиму именно там укрылась большая часть галер. Тромпу бухта Таганрога показалась весьма удобной для укрытия тут кораблей и устройства верфей. И вообще, русские являли голландцу пример деятельности и настойчивости в достижении поставленных перед собой целей. А их царь оказался очень обходительным и располагающим к себе — напрасно поляки распространяют о нём да о Руси нелестные слухи, Корнелиус теперь знал, что это наговоры. Просто русские здорово надавали заносчивым католикам тумаков, отняли много земель на востоке, вот те и исходят злобой да шлют жалобные письма в Рим, а царь между тем заключает союз с Веной и встречается с послами Венецианской республики. Неудивительно, что в Воронеже адмирал и его свита встретили венецианских мастеров — скоро у русского флота будут и галеасы.
Турки появились неожиданно — Тромп, хоть и предупреждал Головина о такой возможности, сам всё же не верил, что в самый разгар Кандийской войны с Венецией османы отрядят на север какие-либо достойные внимания силы. Корчев и окрестности были достаточно прочно заняты русским гарнизоном, а окрестная местность вычищена от последствий мора, прокатившегося по этой земле два года назад. Поначалу сложно было заставить людей сходить на обезлюдевший берег, первыми были ватаги казаков, грабивших город и прилегающие к нему земли. А после рассказы удачливых товарищей звучали и на Дону, и в Сечи, вызывая у остальных нестерпимое желание повторить успешные налёты на ханство. Прознали о том и в Вильне. И вскоре азовский воевода князь Григорий Ромодановский по приказу государя и по уговору с атаманом донцов, лично напутствовал казаков в лихие рейды, снабжая их порохом, лёгкими пушками и стругами, но четвёртую часть добычи казаки обязывались сдавать в казну. Это устроило всех, после чего началось сущее казачье нашествие на северо-восточные берега Крыма. Ватажники вдоволь потерзали ослабевшие районы полуострова, получив богатую добычу и уведя с собою на Дон и Днепр множество пленников. Казалось, судьба сыграла с крымцами злую шутку — прежние рабовладельцы теперь становились рабами у тех, чьих соплеменников они же сами и похищали. Ныне и они могли испить до дна горькую чашу невольника. Тот же Ян Вольский, нынешней весной увольнявшийся с царской службы на посту начальника Перекопского артполка и отбывавший на Сунгари с новой женой, считал такое положение вполне справедливым.
Несмотря на то, что татары находили в себе силы уничтожать некоторые зарвавшиеся в грабеже ватажки, особенно запорожцев, не всегда согласовывавших свои налёты с воеводами, Корчев был прочно занят русскими, которые устроили в городе перевалочный пункт. Спустя некоторое время Никита Иванович основал Таврическое воеводство и послал туда воеводой Андрея Дашкова, прежде служившего в Астрахани. Дашков взялся за дело рьяно и основательно — первым делом осмотрев невеликие свои владения, он, имея на руках государев приказ, вскоре основал артиллерийские позиции на мысу, названным им же Батарейным. Пушки должны были перекрыть пролив для прохода турецких кораблей к Азову и Таганрогу. К тому времени прибыл на полуостров и адмирал Тромп, а вскоре на этих негостеприимных берегах появилась и группа французских специалистов-фортификаторов во главе с инженером Гийомом де Бопланом, ранее трудившиеся на благо Варшавы, а теперь сменившие работодателя. Французы должны были в самые кратчайшие сроки разработать проект оборонительных сооружений Корчева, прикрывавших бы город от возможных атак с запада. С тех пор прошёл неполный год, татары и турки за это время дважды пытались подступиться к Корчеву, но укрепившийся на недостроенных фортах и в каменоломнях небольшой русский гарнизон и казаки отбили оба штурма, сметая врага залпами картечи из снятых с галер пушек.
