— Всё дело в восточной вере! — началось брожение среди крестьян. — Примем её, и воевода нас защитит!
С тех пор со всех волостей Эзеля в Аренсбург зачастили ходоки от крестьян, прося настоятеля церкви пророка Илии, построенной на окраине Аренсбурга, псковского протоиерея, отца Варфоломея, окрестить их в православие. Крестьяне рассказывали ему о притеснениях, чинимых им — а священник внимательно слушал просителей, сожалел об их незавидной доле, кормил в трапезной. Видя ласковый приём православного священника, число крестьян-просителей начало увеличиваться. Варфоломей и ранее несколько раз встречался с Брайаном, рассказывая ему про чаяния крестьянские. Но прежде Белов не смог бы действовать по своему разумению, не навлекая на себя гнева лютеранской церкви, шведских помещиков и баронов-немцев. Теперь же ситуация резко переменилась. Помимо прежней опоры воеводской власти — датско-немецкой дружины горожан и батальона наёмников, на острове оказались бойцы Саляева, три сотни воинов князя Бельского, полторы сотни стрельцов воеводы Ефремова, а также ангарцы из Карелии, которых возглавлял капитан Евгений Лопахин. Теперь настало время коренных преобразований на Эзеле и прочих землях воеводства. И пусть кто-то посмеет возразить! Для начала Брайан переговорил с Конрадом Дильсом, капитаном эзельской дружины, которую с подачи Сергея Бекасова давно уже величали милицией. Потом Белов долго общался с Йоргом Виллемсом, выполнявшим обширные функции в управлении воеводством. Оба современника этого века не поняли, почему воевода решил отнять земли у церкви и баронов и отдать их крестьянам? Виллемс посчитал это едва ли не святотатством, посягательством на жизненное устройство и принялся отговаривать Брайана. Спор был долгим и Йорг ушёл от начальника уверенный в том, что Белов совершит ошибку. Конрад же наоборот, изумившись, поддержал идею воеводы, но предупредил, что придётся усмирять мятежи баронов.
— Рано или поздно это пришлось бы сделать, — вздохнул Брайан. — Лучше сделать это тогда, когда я уверен в своих силах.
— Говорите, герр Йорг назвал это редукцией? — ухмыльнулся Дильс. — Что же, я готов помочь вам пощипать этих надутых святош и дворянишек.
— Я рад, друг Конрад, что могу на тебя положиться, — ответил воевода. — Надеюсь, Виллемс всё же примет грядущие перемены и поможет мне с составлением проекта указа.
А на следующий день в Аренсбург пришло важное сообщение. В Пернов прибыл и ожидал срочной аудиенции у эзельского наместника резко возвысившийся при Никите Романове Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин, недавно назначенный главой Посольского приказа, а также пожалованный в прошлом году чином боярина. Как говорили люди, прибыл он из Москвы в великой спешке, по приказу царя. Чиновник, несмотря на относительную молодость, был весьма опытен и искусен в дипломатии и ещё при Алексее Михайловиче участвовал в нескольких важных переговорах с Речью Посполитой о межевании границ с Русью. Последним его делом было проведение границы с Датской Норвегией и установке там граничных столбов — это же предприятие стало первым для нового русского государя. Никиту Ивановича не устраивала неопределённость в Лопской землице, двоеданство её жителей, а также жалобы поморов, идущие с тех мест — поэтому по его твёрдому настоянию спорные территории были поделены пополам между коронами. Кристиан Датский пошёл на эту уступку ради заключения военного союза с Русью, получившей нового государя. Теперь же крепость Вардегуз, устроенная датчанами ещё в годы царствования Ивана Великого, передавалась Руси, и там уже располагался небольшой стрелецкий гарнизон. Поморские деревни Васино и Ваграево, называемые при норвежцах Вадсо и Вардо так же оказывались на русской половине Лопской земли, поделённой межою, которая шла по реке Тана, известной своим рыбным изобилием, от её устья и до самой шведской границы.
Бывавший уже на берегах Ангары, Афанасий Лаврентьевич на сей раз отошёл от привычно пышного посольского выезда, уподобившись самим ангарцам. Как бы сказали в двадцать первом веке — главой МИДа была проведена деловая встреча. Ордина-Нащокина сопровождали лишь двое приказных подьячих и личный писарь, остальное посольство было оставлено им в Пернове. Датский бот, недавно ходивший к Неве, доставил чиновников в порт Аренсбурга. Как и предполагал голова приказа, встреча прошла холодно, без оркестра и почётного караула, которых он вдосталь наблюдал в своё время на Ангаре. Сибирский воевода Эзеля был сдержан, когда приветствовал Афанасия. Сухо поинтересовавшись здоровьем государя и его семьи, а так же семьи приказного головы, Брайан пригласил его в замок. В крытом возке Белов не проронил ни слова, сохраняя молчание до конца поездки.
Едва гости и хозяева расселись за огромным, застеленным дорогой тканью, столом в нижней зале замка, едва наполнили бокалы венгерским вином, чиновник Посольского приказа заговорил, понимая, что эзельцы ждут от него только одного. За этим Афанасий Лаврентьевич и приехал в Аренсбург. Отставив бокал в сторону, Ордин-Нащокин поднялся с лавки и, оглядев мрачные лица островитян, хрипло проговорил:
— Никоей вины за Государем и его людьми в смерти воеводы Смирнова нету! — глядя в глаза Белову, Саляеву, Бекасову, Лопахину и прочим первоангарцам, собравшимся в зале, Афанасий твёрдым голосом продолжил:
— Сомненья не держите в своём сердце! Наговор се, дабы рассорить Русь с державой царя Сокола! Государь наш, Никита Иванович, не учинял коварства и воеводу вашего смерти не предавал, тако же и его людишки.
— Афанасий Лаврентьевич, — морщась, произнёс Саляев. — Это только слова...
— Не токмо! — держа себя в руках, как и подобает опытному дипломату, отвечал Ордин-Нащокин. — Схватили мы боярина, что отраву в Ладогу доставил. Показал он, что получил оную в Вологде, на дворе англицкого купца Ивана Иванова Азборна...
— Нешто англичане извели... — нахмурившись, усмехнулся Белов.
— А в Вологду её привёз холмогорский купец иноземец Томас Виельямов сын Тассер, — уверенно продолжил голова приказа. — Государем приказано было его схватить и доставить в Москву.
— Тассер?! — воскликнул Ринат. — Знавал я уже одного Тассера!
— Так он был на Эзеле, — проговорил Брайан, переглянувшись с Бекасовым. — Я говорил с ним.
— В Вологде зарубили его стрельцы, — говорил Афанасий. — Когда на двор Азборна пришли мои людишки, дабы Тассера в приказную избу отвесть и учинить спрос, сам Иван Азборн яриться почал, собак пустил, да людишкам моим бока аглицкие немцы дубинками намяли. Пришлось стрельцов звати, так и вбили Тассера того. Взяли живым лишь его помощника...
— Э-э... Патрика Дойла? — спросил Саляев, подняв голову, лежавшую на кулаке.
— Нет, — погладил бороду Ордин-Нащокин. — Имя того немца Марк Петров Албрайт. Его схватили да в Москву отправили, чтобы спрос учинять. Строго с него государь наш, Никита Иванович, спросит. А Азборна велено гнать взашей с русской земли и торговлишку его пресечь, а двор его и товары взять в казну, дабы неповадно впредь было соваться куда не след.
Эзельцы снова переглянулись, на сей раз в их глазах прочиталось явное облегчение. Никому вражда с Москвой не была по душе. Что может быть хуже разрыва отношений или страшнее того, военного противостояния с Русью? Первоангарцы опасались этого более всего.
— Но ты, Афанасий Лаврентьевич, знать должон, что мы услышали только твои слова, — проговорил Брайан, поднимая взгляд на приказного голову, — а они требуют догляда.
— Словно англицкий купец речь ведёшь, воевода, — невесело усмехнулся Ордин-Нащокин. — Вот и слову моему, вижу, веры нет. Нешто я не голова Посольского приказа, а пустобрёх какой?!
Последнее предложение Афанасий произнёс, повысив голос и сжав в кулаки лежавшие на столе ладони. Глаза русского дипломата сузились до щелочек, в которых недобро играл огонёк умело сдерживаемого гнева. Покашляв, Саляев пододвинулся к Брайану:
— Зря ты... Тут не Американия, — подмигнув, прошептал он Белову. — Такой человек врать просто не может...
— Прости, Афанасий Лаврентьевич, — проговорил Белов, кивнув товарищу. — Но гибель воеводы Смирнова для нас очень тяжёлая утрата.
— Вы можете направить посольство, чтобы самим догляд устроить, государь дозволили оное, — поглаживая бороду, сказал собеседник. — А ишшо я привёз от нашего государя, Никиты Ивановича Романова, грамоту, — склонив голову, приказной голова протянул руку и в сей же миг подьячий, сидевший чуть поодаль, вложил в неё свиток. — Великий князь и царь всея Руси велел передать его великое сожаление и просит вас сохранять терпение — после того, как убивцы во всём покаются, государь самолично отпишет письмо для царя Сокола.
— Тако же, должон я говорить о горнозаводском деле на Урале, — вздохнув, продолжил Афанасий Лаврентьевич. — Государь наш предлагает ангарским мастерам стать во главе оного предприятия, благо люди ваши зело сведущи в горном деле, в литье металла и прочем.
— Это очень важное предложение, — проговорил Белов, покачав головой. — Следует оное обсудить с нашим государем Соколом.
— А ишшо потребно нам посылать отроков на обучение, — важно произнёс Ордин-Нащокин. — Это государева воля, хочет он и в немецкие земли отроков посылать, и в ангарские. Но токмо надобно нам, чтобы отроки непременно вертались на Русь.
Далее беседа пошла в деловом ключе, в которой не было места прежней отрешённости ангарцев. Московский дипломат, уроженец древней Псковщины, выходец из мелкого и весьма небогатого дворянского рода, сумевший выбиться в бояре и возглавить один из важнейших приказов благодаря своим способностям, сумел перебороть в ангарцах тот холодок недоверия, что возник у них после смерти товарища. Не обошлось и без вопроса о судьбе боярина Беклемишева. На это приказной голова ответил, что Василий Михайлович хотел было отъехать с государевой службы без спросу, а оттого по указу царя был послан он в Арзамас, на постоянное житие.
— Но коли учинится меж нами прежнее согласие, — пояснил Ордин-Нащокин, — то Беклемишеву будет дана воля уехать в Сибирь.
Потом Белов перевёл беседу в плоскость готовящейся военной компании Никиты Ивановича в Карелии. Когда ангарцы выходили оттуда, среди местного населения гуляла информация о том, что, заняв восточные корельские землицы, Романов станет осаждать Выборг — важнейший форпост королевства в регионе. Шведы закрепились тут ещё в конце тринадцатого века, построив укрепления на небольшом острове близ берега и более-менее успешно отражая попытки новгородцев отбить эти земли обратно.
— Под Выборг полки не пойдут, — улыбнувшись, покачал головой Афанасий. — Они ужо под Нарвою. А в Ревель, наместнику Гюлленхельму, отправили грамоту для королевы Христины — мы примем её прежние условия, ежели она и Нарову присовокупит к нашим приобретениям, да новую корельскую границу утвердит, как светлой памяти полковник Андрей Смирнов установил.
— Нарву следует осаждать зимой — ведь шведы будут снабжать город с моря, — заметил Бекасов.
— Так и есть, — согласно кивнул дипломат. — К зиме, даст Бог, сладим дело оное.
— Быть может, не стоит спешить? — проговорил Саляев. — Для начала накопить новых пушек...
— Время может быть упущено, — отвечал Ордин-Нащокин. — Ежели свеи с ляхами вскорости накрепко сцепятся, то нам надобно пощипать обоих. Даны будут рады этой войне — король Христиан ещё более упрочит своё положение перед Христиной.
— Афанасий Лаврентьевич, — заметил Ринат. — Обратил бы Никита Иванович взор свой на Юг — Дикую Степь укротить бы. Лютуют же...
— О том речи мне вести невместно, — вдруг насупился гость. — Да и не ведаю о том. Ежели государь изволит обратиться к южным украйнам — то и будем о том речи вести. Что лютуют окаянные, знаю... Засечные линии крепим, дабы поганые не прошли, стрельцов шлём в гарнизоны.
— Вам бы тачанки на шляхах, по которым татары на Русь ходят, в засады поставить, прожектора кое-где поставить, — негромко проговорил Бекасов. — И казачков в округе винтарями вооружить.
Афанасий с интересом посмотрел на Сергея. Гость заметил, что среди ангарцев нет и намёка на местничество — каждый садился произвольно, а не согласно какой бы то ни было иерархии. Кроме воеводы, сидевшего в центре стола, конечно. Говорили они, опять же, без ранжира, но не перебивая один другого — не то что голосистые бояре. Интересно!
Вдруг раздались далёкие громовые раскаты — небо стремительно заволакивали тёмные тучи, поднимался сильный ветер, врывавшийся в помещение через настежь отворяемые им приоткрытые доселе окна.
— Сейчас снова польёт! Затворяй окна! — ангарцы повставали с мест, спеша закрыть витражные окна кабинета, в которые вскоре забарабанили косые струи осеннего дождя.
— Ведомо мне, что у вас есть некие ларцы, — глядя перед собой, снова заговорил Афанасий, когда все уселись на свои места. — Кои слово людское переносят на многие и многие вёрсты и что говорити можно из Москвы с человеком, что в Нижнем Новгороде обретается? Так ли? — собеседник поднял взгляд на Брайана. — И нет ли в ларцах тех бесовства али волшбы?
— Волшбы в наших ларцах не больше чем в луче света из прожектора, — ухмыльнулся Саляев. — Просто ларец сей не свет, а слово вдаль переносит.
— Государь наш в оных ларцах большой интерес имеет, — пояснил гость. — Как и в источающем яркий свет прожекторе. Возможно ли приобрести таковые фонари?
— Возможно, — уверенно ответил Белов. — Стало быть, государь Никита Иванович желает учинить новый договор о сотрудничестве? Что же, думаю, царь Сокол будет не против оного.
В двери кабинета осторожно постучали. Из-за приоткрытой створки появился человек, который сообщил, что в нижней зале накрыты столы. Белов пригласил всех обедать, объявив о паузе в переговорах.
— И ишшо... — уже поднимаясь, Афанасий вдруг выпрямился и обратился к эзельскому воеводе:
— Недавно безвестно сгинул феллинский воевода, князь Бельский, с невеликим отрядом, — Ордин-Нащокин внимательно посмотрел на Белова, прищурив глаз. — Бают, что он де за свеем погнался, что у Феллина разорял селенья, да так и не вернулся в город. А не убёг ли князь Бельский на Эзель?
— Ежели меж нами учинится прежнее согласие, — после секундной паузы Брайан процитировал гостю его же собственные слова. — То будет ли ему прощение за оное и дозволение остаться на нашем острове?
— Как государь наш решить изволит, так и будет, — усмехнувшись, ответил дипломат.
На следующий день Ордин-Нащокин снова говорил с Беловым, но на сей раз это была личная беседа двух людей, не затрагивающая интересов представляемых ими держав. Афанасию было интересно больше узнать о жизни простых людей в сибирской землице. Сильнее прочего его поразило отсутствие в царстве Сокола боярских и дворянских родов, это казалось ему немыслимым и даже нелепым. Получалось, что государство может успешно развиваться, да и просто существовать без высших сословий! Даже Церковь не имела каких бы то ни было особенных прав! А наибольший почёт и уважение имели мастера, выходцы из крестьян: литейщики, строители, химики и прочие да воины. Афанасий Лаврентьевич от своего имени попросил ангарцев не распространять подобную информацию на Руси, посчитав это опасным для державных устоев. А на следующий день, после небольшой прогулки по Аренсбургу, Ордин-Нащокин был отвезён в порт, где стояло два курляндских и один датский торговый корабль, после чего приказной голова отбыл в Пернов, сопровождаемый Евгением Лопахиным. Капитану предстояло связаться по рации с нижегородской факторией из Москвы, так как радиостанция его отряда сгорела в Карелии ещё задолго до трагедии.
