По весне решился ещё один волновавший многих вопрос и на Руси вздохнули с облегчением — император в Риге встречал корабль из Копенгагена с юной невестой на борту. Все помнили прежнего государя, Никиту Ивановича, так и не женившегося, а оттого и не оставившего после себя потомства. Сейчас же в Москве готовился настоящий праздник. Датский король ответил согласием на просьбу Романова руки его дочери Ульрики Элеоноры. Перед тем, как отправиться к своему жениху, Ульрика, с согласия отца и натужного одобрения своего духовника крестилась в православие. Таинство состоялось в только что отстроенной церкви святого Илии, что стояла на холме внутри обширной территории, занимаемой русским посольским двором на окраине Копенгагена. При крещении Ульрика была наречена именем Евдокия и через несколько недель невеста навсегда покинула родные берега, прибыв в русский порт на Балтике со своею многочисленной свитой.
Обвенчавшись в недавно построенной рижской церкви Успения Пресвятой Богородицы, пополнившийся императорский обоз отправился в Москву, ненадолго останавливаясь в Вильно, Менске, Орше, Смоленске и Можайске. В каждом городе молодых славили ликующие толпы, а люди знатные подносили дары и желали славных дел. Пришло поздравление и от сибирского царя Станислава, в радиограмме которого, помимо многих добрых слов было и приглашение посетить Ангарск, чтобы снова оказаться в родных для Владимира местах.
Непременно приеду, Станислав, благодарю тебя за приглашение. Хочется вновь оказаться на дорогих мне берегах Ангары. Этими словами Владимир закончил свой ответ.
— Непременно, — повторил он, когда радист отстучал сообщение. — Пришло уж времечко-то, иначе и не успею вовсе.
*Дрезна — лужицкое название Дрездена.
*Пясты — первая польская княжеская и королевская династия.
Глава 17
Ангарск, сентябрь 1674
Осень постепенно вступала в свои права, клубясь над водою холодными туманами, закрывая небосвод тяжёлыми тёмно-серыми облаками, одевая деревья в золотые наряды. Днём, ещё бывало, выглянет солнце, чтобы едва согреть хладную землю убранных полей. В этот год особенно уродился картофель, клубни которого успели обсушить в последние деньки бабьего лета, наполнив доверху закрома. Ныне, по прошествии многих лет, сей овощ стал по-настоящему вторым хлебом, полюбившись многим людям не только внутри ангарских границ, но и на сибирских просторах Руси. А по личной просьбе императора патриарх Павел даже объявил выращиваемый в Сибири картофель годным для употребления христианами, издав специальную грамоту, отправленную во множестве копий по епархиям. В ней кратко рассказывалось о том, как выращивать, хранить и приготовлять разными способами сей полезный продукт. Кстати ещё до официальной бумаги, в возделывании сего клубня особенно преуспели многочисленные сибирские и уральские монастыри, с обширных угодий которых картофель попадал и на крестьянские наделы, успешно завоёвывая всё большие территории к западу от Каменного Пояса.
В середине месяца зарядили долгие, противно холодные дожди, превратившие дороги в вязкое месиво. Люди сидели по домам у тёплых печей, стараясь лишний раз не высовывать и носа наружу. По улицам сновали лишь крытые повозки, перевозившие рабочих и школьников да редкие прохожие, закутавшись в кожаные плащи, спешили по своим делам, подгоняемые порывами холодного ветра. Вечерело. Над столицей сгущался сумрак — время зажигать уличное освещение. И в Кремле двое дауров из числа отставных ополченцев, покинув фонарницкий домишко, отправились на работу. Один из них, отстав от товарища, чтобы удобнее перехватить лестницу, услышал вдруг скрипучий голос:
— Здравствуй, Николай, доброго вечера!
— Вечер добрый, Пётр Лексеич! — уважительно склонив голову, ответил даур.
Мимо прошествовал, придерживая объёмную сумку, старик. Тот самый, из старших. Даур поднял голову, чтобы посмотреть на верхний ярус Сокольей башни, куда направлялся старший и, вздохнув, похромал за товарищем.
Из окон Сокольей башни открывался прекрасный вид на реку и часть города. Станислав, заложив руки за спину, наблюдал, как один за другим загораются фонари на Ремонтнике — прибрежном районе города, где живут портовые рабочие. Услышав шаги на лестнице, он обернулся — в открытую Мирославом дверь вошёл Карпинский.
— Унылая погодка! — нарочито задорно воскликнул вошедший, сразу направившись к камину, мимоходом повесив сумку на спинку кресла. — А вы чего в сумраке сидите, как сычи?
— И вам здравствовать, Пётр Алексеевич, — сдержанно улыбнувшись, ответил Соколов, повернувшись к Петренко. — Ростислав, зажги светильник.
Несколько минут, после того, как кабинет наполнился мягким светом лампы, Карпинский молча грел у камина озябшие кисти рук. Последние несколько лет у него стало пошаливать давление, не всё в порядке было с сосудами, а оттого кисти на холоде моментально синели, причиняя старику долго не отступавшую боль.
— Пётр Алексеевич, — обратился к Карпинскому Станислав, когда тот облегчённо вздохнул, натянув на руки лёгкие рукавицы. — Как же вышло так с Эзелем?
Пётр нахмурился, молча прошёлся по кабинету, сунув руки в карманы.
Балтийский Эзель стал камнем преткновения для Москвы и Ангарска совершенно неожиданно. Началось всё с гибели прежнего эзельского воеводы Паскевича — ранней весной прошлого года Лазарь подхватил безобидную простуду, которая быстро перетекла в тяжёлую форму, при которой развилась пневмония. Несмотря на все усилия медиков, воевода скончался, оставив вместо себя своего заместителя Тимофея Кузьмина. Но тот вскоре отказался от должности и тогда по предложению Грауля исполняющим обязанности воеводы стал Егор Бекетов, до того момента служившим головой Сибирского приказа. Император утвердил перевод лучшего друга на новую должность.
Карпинский опустился в глубокое кресло, с наслаждением расслабившись. Напротив, на обитом кожей диване сидели Петренко и Радек.
— С Бекетовым я не разобрался, — сокрушённо проговорил Соколов, усаживаясь в соседнее кресло рядом с Карпинским. — Мы все не разобрались, — уточнил Пётр, устало прикрыв глаза.
— Либо Грауль спровоцировал нас! — подался вперёд Петренко.
Вчера ночью радисты Ангарска получили сообщение, передаваемое из Ангарского двора в Москве — назначенный Советом на должность эзельского воеводы Александр Новиков был холодно встречен в Аренсбурге, а Бекетов отказался признавать его назначение. Сегодня же пришло сообщение о том, что сам Романов предложил Новикову возглавить обширное Кольское воеводство.
— Всё одно к одному, — усмехнулся старик. — Кстати, я просматривал состав отряда Новикова, там оказался сын того самого казака Карпинского, что давненько попал к нам в плен. Может быть, судьба предопределена, а я ещё раз появлюсь на родной Североморщине. Интересно.
В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине.
— Без конфликта не получится? — после долгой паузы мрачно произнёс Соколов, опустив глаза.
— Зависит от той степени конфронтации с Москвой, на которую мы сможем пойти, Стас, — ответил старик. — Сводку по полугодовым отчётам с мест мы все читали. Конфронтация уже идёт. По нарастающей.
— Правильно! — подался вперёд Петренко. — Сейчас стычки с московскими происходят всё чаще.
Это верно. Последние несколько лет как-то незаметно поначалу, исподволь, начинались столкновения с гулящими ватажками казаков и всякого сброда. Сначала имперские воеводы отвечали на гневные заявления ангарцев, извинялись, принимали пленных и обещали им сотворить всякие кары, а потом и тон извинений поменялся, пленных просили, а потом и требовали отдать ради хороших отношений. Между тем и качественный состав ватажек постепенно менялся, теперь у ангарских границ шастали не банды, собранные из случайных лихих людишек, а крепко сбитые отряды казаков и солдат.
Появились в последнее время и настоящие рейдовые группы, устраивавшие налёты на отдалённые рудники, группы геологов и промысловиков, даже на отдельные поселения. Ангарцы отвечали своими рейдами. Так, уже насчитывался с десяток сожжённых населённых пунктов с обеих сторон. Бывало, что и в тайге, и на реках, даже на торговых путях разыгрывались настоящие бои с потерями, уводом пленных и грабежом.
На это отсылались гневные бумаги в Москву, послы обивали императорского кабинета. Каждый раз они получали порцию обнадёживающих слов, но на этом всё и заканчивалось.
До следующего случая.
Пётр, как и многие, до последнего надеялся, что эта недобрая ситуация всё же инициатива местных воевод, ослеплённых желанием обогатиться за те годы, что им отведены на воеводство. Но с каждым годом в это верилось всё меньше.
— Casus belli, — подал голос и Радек. — Нам их дали с лихвой, наперёд хватит.
— Нет, повод к войне нам не нужен, — покачал головой Карпинский. — Это конец всему.
— Не понял, Пётр Алексеевич! — воскликнул Петренко. — Вы предлагаете уступить Романову Эзель? А далее что? Ему ведь понадобится ещё что-нибудь, Ангарск, например.
— Наш кадет-отличник неизбежно стал тем, кем мы его поставили сами. Сейчас не стоит воспринимать его как старого знакомого, он император и строит свою державу, — монотонно, не торопясь, проговорил Карпинский. — Или у вас есть предложения, достойные внимания Совета, молодой человек? — нахмурился Карпинский.
— Думаю, отец бы их нашёл, — буркнул Ростислав, сложив руки на груди.
Старик развёл руки в стороны, не ответив. Повисла тягостная пауза, никто не решался сказать то, о чём думали все они — бывший ангарский кадет, законно ставший императором Руси, решил бросить вызов своей малой родине.
— Надо с ним договариваться, иначе с потомками Владимира договориться мы уже не сможем, — нарушил тишину Соколов. — Это верно, — согласился с ним Карпинский. — У нас это называлось разграничением полномочий. C Граулем бы ещё поговорить по душам, но только Пашенька нынче занят сильно.
* * *
Действительно, последние годы Павел Грауль был занят ежедневно и еженощно, и лишь последние месяцы он, наконец, вздохнул свободно — теперь всё выходило складно. По задуманному. Его питомец, курсант Романов, вырос, окреп и встал на ноги, решительно и твёрдо. То, что начинал Никита Иванович, продолжено с большим усердием. Старая элита скрежетала зубами от злобы, видя, как все лучшие места при дворе и у трона занимают худородные дворяне из Пскова, Арзамаса, Полоцка, Курска, Путивля и прочих мест. И если Никита Иванович, бывало, надолго уезжал из Москвы в Вильну, желая побыть вдалеке от надоевших ему московских порядков, то Владимир сам утверждал в Москве новые порядки, опираясь на верных ему людей — энергичных, по-молодецки злых, которых начал приближать ко двору его царственный дядька. Бояре пытались было бороться с засильем пришлых, да только пообломали зубы свои и окончательно лишились былого влияния. В столице остались только те, кто принял новое положение дел. Мутить воду стало себе дороже, а прикрывать тёмные делишки внешней угрозой также не выходило, ибо главный враг Руси последних веков — Речь Посполита была раздавлена и разделена между набравшими силу соседями. Ныне лишь варшавский удел остался во власти короля, и теперь чудом оставшаяся на карте Европы Польша сама искала покровительства Москвы, опасаясь недружелюбной позиции Австрии, которая всё больше набирала вес. Австрийцы упрямо подминали более слабых соседей и заключали союзы с достойными — венецианцы и баварцы, стали первыми из таковых.
Леопольд серьёзно укрепил свою державу, которая закалялась в долгом противоборстве с турками, вышедшими на пик своего могущества.
Русь поддерживала Вену, постоянно держа против Порты на Волыни сильную армию. Этот фактор не позволял туркам всей мощью обрушиться на австрийцев.
И лишь шведы ныне сидели тихо, словно мышь под веником, зажатые между сильнейшими европейскими державами. В Стокгольме опасались вполне реального раздела страны между Копенгагеном и Москвой, о чём всё громче говорили и вельможи датского короля, и бояре русского императора. А то, что самодержцы никак не одёргивали своих приближённых, только подогревало шведские страхи. Многие в Швеции начали грезить унией с датчанами, так как восточный сосед всё же пугал их гораздо больше.
Красноярск — Енисейск, октябрь 1674
В начале года этому городку, что раскинулся окраинными хуторами на обоих берегах величественного Енисея, высочайшим указом было присвоено громкое звание столицы Сибирских владений. Новый воевода, боярин Юрий Трубецкой, огласил сей указ на народном сходе красноярцев сразу по прибытии на новое место службы. Недавно произведённый из стольников в бояре Трубецкой, некогда служил королю польскому, а потом, когда его владения оказались отобраны у Речи Посполитой, присягнул на верность Никите Романову, спешно приняв православие. Теперь же Юрий Петрович вместе с новым чином получил назначение на красноярское воеводство от молодого императора, довольного службой Трубецкого. На Енисей с боярином прибыло шесть сотен солдат да четыре батареи уральских пушек, а также без малого две сотни знатных переселенцев из Галиции. Эти люди были из тех, кто вольно или невольно поддерживал недавний мятеж. Выселение нелояльных престолу знатных семей в последнее время принимало широкий размах — император старательно чистил пограничные воеводства от сомнительных людей, обладавших даже небольшой властью. А началось всё в Риге — именно там гусарский полковник и московский дворянин Степан Епифанович Уваров, назначенный военным комендантом города, по словам одного из доносчиков 'разлакомил баронских холопов'. Желая поближе познакомиться с жизнью простых земгальцев и латгальцев, полковник, бывало, совершал длительные прогулки по округе с небольшим конным отрядом. Однажды, уже покидая одно из бедных селений после ночлега, Уваров по простоте душевной брякнул местному старосте, немного понимавшему по-русски, что, мол, чего вы тут глину месите — трогались бы к югу, где жирные земли у басурман отобраны. Ныне государь, мол, земли там задаром даёт, а о баронах в землях тех и не слыхивали. Староста тогда голову седую почесал да смолчал, а спустя две недели к рижской комендатуре несколько солдат подвели целую крестьянскую депутацию от нескольких селений. Степан Епифанович поначалу и не понял, с какого перепугу крестьяне в город заявились, но те растолковали полковнику про его же нечаянно оброненные слова, о коих тот уж и позабыл давно. Уваров тогда опешил и принялся объяснять, что земли даются токмо православным, а не латынцам всяким. Крестьяне с готовностью согласились на оное условие, тогда комендант и вовсе сдался, махнув рукою — креститесь, мол, а бумагу для представления воеводам южных областей я, так и быть, для вас напишу.
И вот, не прошло и недели, как о самовольстве полковника узнали в Кремле. Однако, в пику клеветникам, полковника не только не одёрнули, но и приказали взять на заметку всех своих недоброжелателей, коих поначалу было во множестве. Позже указом императора Уваров был повышен в звании до генерал-майора и назначен главным инспектором службы государственной безопасности Рижского воеводства. Таким образом была основана секретная служба, прежде пребывая лишь в проектах, но неосторожные слова полковника Уварова заставили Грауля поспешить с оным делом. Пару месяцев спустя во Львове было создано ещё одно подразделение тайной службы, в которую вошли как уроженцы тех мест, верные своему правителю и державе, так и офицеры императорской армии, из числа знавших обстановку в провинции. Оттуда, из Галиции и Волыни, и началось переселение за Урал гонористых шляхтичей, всё ещё мечтавших о великой Польше. С ними прибыли и их семьи, а также часть дворни. Теперь им предстояло жить в далёкой Сибири, зарабатывая на хлеб своим трудом. Дюжина галичан Трубецким даже была отдана в работники на Ангарский двор в Красноярске.
