2 Летняя практика

Оскорбленная ведьма в тот же день разорвала все отношения между ними. А через год еще порадовалась. Буздюк оказался весьма непорядочным человеком — и продал брошенной им любовнице артефакты на крупную сумму. Хотя те стоили раз в десять дешевле, а работали намного хуже, чем могли бы. В итоге лечить подругу от применения этой гадости пришлось как раз Илоне.

Несколько раз Буздюк еще пытался подкатиться к ней, но потом понял, что — бесполезно — и отстал. Женщина вычеркнула его из головы и зажила спокойно. Правда, через пару лун по столице поползли сплетни. И такая она, и сякая, и дерет бешеные деньги, и делать ничего нормально не умеет, и вообще — махровая извращенка с уклоном в зоофилию...

Кто был источником сплетен? Вычислить это было просто.

Разумеется, Буздюк.

Не обломилось? Ни по работе, ни на кровати?

Ну, так хоть нагажу!

Илона хорошо помнила свое отчаяние, когда она — совсем молодая тогда ведьмочка, выслушивала сплетни, что она-де и чужих мужей совращает и юнцов сбивает с пути истинного, и бабами не брезгует.... А профессиональная некомпетентность? И делать она ничего и умеет, и диплом ей дали за большие таланты в раздвигании ног (и речь шла вовсе не о художественной гимнастике), и не охваченным ее вниманием в Универе остались только быки и козлы — и то, насчет быков еще большой жизненный вопрос.... Буздюк старался не за страх, а за совесть. Как эта наглая стервочка смогла пренебречь ТАКИМ восхитительным мужчиной!? Геть ее, злыдню!

Она почти сломалась, почти уехала из города, почти...

Спас ее (во всех смыслах) Аларон ан-Ронсеваль. Молодой человек увидел ее абсолютно случайно, когда она пришла к одной из горничных его матери. И — влюбился. Сразу и окончательно. И Илона ответила взаимностью.

Сплетни утихли примерно за луну. После того, как Аларон укоротил несколько самых длинных языков на дуэли. А еще через две луны Илона согласилась выйти за него замуж.

И прожила с мужем двадцать безумно счастливых лет. Сейчас двое их детей учились в Универе, трое бороздили моря, еще трое, не получившие от матери магического таланта весело проводили время в поместье за городом, а сама Илона подрабатывала. Да, пусть это и не совсем подходящее занятие для леди ан-Ронсеваль, но... а что — подходящее?

Балы?

Приемы?

И на каждом балу везде, всюду, соболезнования, сожаления, сострадание — наполовину фальшивое, а на вторую половину ядовитое, как настойка аконитина.

'Бедняжка...', 'так жаль вашего мужа...', 'как же вы без него...'...

А вот так вот! Когда Аларон погиб в бою с пиратами, Илоне очень хотелось умереть. Удержали дети. Восемь мелких (и покрупнее) родных сердечек, которых надо было воспитать достойными памяти отца. И ей это удалось. Род ан-Ронсеваль мог гордиться своими наследниками. Даже старая леди, ее свекровь, которая первые пять лет брака относилась к невестке, как к гибриду коровьей лепешки и сороконожки (ползает тут и воняет...) — и та не находила ни одного изъяна во внуках. И признавалась Илоне:

— Мой сын правильно сделал, что выбрал тебя.

Когда она овдовела, ей попытался выразить соболезнования и Буздюк. Целых две минуты пытался. Потом Илона поймала его жадный взгляд на своей груди, скромно прикрытой (пусть и не до конца) траурным платьем — и вскипела.

Она не была боевым магом. Но на что-то сгодится и выпускница факультета лекарей. Во всяком случае, примерно год Буздюк заикался на каждом слове. И косил луны четыре. Левым глазом — вправо, правым — налево. Хорошо она его тогда прокляла.

Тьфу, пропасть!

Легок на помине...

В дверях салона 'Леди Илона' нарисовался Буздюк. Ведьма смерила его недружелюбным взором.

— стоило дерьмо помянуть...

Буздюк расплылся в мерзкой ухмылочке.

— А ты меня рано поминаешь Илона. Я тебя раньше помяну...

— Не дождешься. И вообще — пошел вон отсюда, пока я не приказала лакеям тебя выкинуть, — брезгливо процедила леди ан-Ронсеваль.

И повернулась к Буздюку спиной.

Удара, который лишил ее жизни, она не почувствовала. Просто на миг стало очень жарко. В глазах потемнело, а потом все рассеялось. И она увидела море. И корабль. А на носу корабля стоял и махал ей рукой любимый муж.

— Аларон!

И Илона, забыв обо всем, побежала по песку к любимому человеку.

Мимоходом она успела удивиться — как это она не проваливается в песок? И почему так легко бежать, словно летишь над землей?

А потом все стало неважно. Все стало совсем по-другому. Иначе, чем для живых.

* * *

Буздюк поглядел на обугленную корягу, в которую его заклинание превратило очаровательную женщину. Отвратительно воняло палеными волосами и горелым мясом.

Очень, очень жаль Илону. Красивая была женщина... до заклинания огненного смерча. Но она, в конце концов, сама виновата. Не стоило ей сначала отказывать ЕМУ, а потом обходиться с ним так, словно ОН, Буздюк — всего лишь куча навоза у дороги.

Мерзавка сполна поплатилась за свою наглость.

Убийца спрятал в карман амулет — и вышел из салона.

* * *

Мы занимались подводным спортом вот уже три часа. Кто сказал, что по морскому дну можно гулять?

Счаззз! Шесть разззз!

Вот я бы сказала многое. По поводу тех сволочей, которые не довели до конца заклинание. Знаете ли, в море лучше плохо плыть, чем хорошо идти. Если кто не знает — морское дно — это гигантский бардак. Ну ладно, это я конечно вредничаю. Здесь сбалансированная экосистема, и пивные банки под ногами не валяются, вместе с деталями от трактора. Но мне от этого не легче. Почему? А вы сами попробуйте походить под водой! По камням, по кочкам... Не поплавать. Походить. Получится? Если не сломаете себе обе ноги на пятой минуте — порадуйтесь своей удачливости. Теперь можно прыгать с неисправным парашютом и брать билет на 'Титаник'. Там вам уже ничего не грозит.

На морском дне в принципе нет ровных поверхностей. Есть относительно неровные, очень неровные и те, где черт сломает все четыре конечности и хвост с рогами. Каждый камешек кишит жизнью. И на этой жизни ну очень легко поскользнуться. Пару раз у нас из-под ног взлетали вверх какие-то рыбы. Не знаю, плотоядные они — или нет, но хорошо хоть никого не покусали. Водоросли... Я люблю морскую капусту в супе. И люблю водоросли в аквариуме. Но когда все это наматывается вам на ноги, на руки, да вообще на что угодно — фиг вы с ними подвигаетесь. И заросли таких водорослей приходится обходить или переплывать.

Морское дно на глубине 50 — 80 метров — далеко не Бродвей. И проблем у нас хватало. Начать с того, что наша одежда была абсолютно не приспособлена для таких прогулок — и зверски стесняла движения. Но и раздеваться не хотелось. Это вам не Мертвое море. И жизнь здесь кишела повсюду. Кругом шныряли синеполосые рыбехи, пестрые мелкие рыбешки и средних размеров рыбы с такой яркой расцветкой, словно природа решила сначала сделать это конкретное животное попугаем, но потом передумала, а отмывать не стала. Весьма несимпатичные рыбы, которых я и на тарелке-то раньше не видела.... А нет, кажется, еще в моем мире это были бычки в томате, а здесь они поднимались со дна чуть ли не до моего лица — и падали обратно. И ничего приятного я в этом не видела. Рыба — холодная и скользкая. И если есть возможность не соприкасаться голой кожей с ее чешуей — я так и сделаю.

Компания больших бледно-бурых морских угрей, извиваясь, проскользнула стороной куда-то по своим делам. И правильно. Валите ребята. А, может, они электрические? А водятся они вообще-то в этих местах? Узнать путем отхваченных 220 В — или сколько там им отпустила природа, мне почему-то не хотелось. Обойдусь без такого опыта.

Стадо физалий (ну хоть что-то я узнала), блещущих золотисто-синей окраской, окружило нас, но очень ненадолго. Стоило нам начать шевелиться — и их словно ветром сдуло.

Одежда пузырилась. Было довольно прохладно. Заклинание поддерживало нужный температурный режим, чтобы мы не загнулись от холода, но не перегревало. И незачем. Энергии тратится много, а рассеивается она быстро. Все равно, что зимой вместо шапки на голову грелку положить — и так на улицу. Ненадолго ведь хватит...

И все равно. Морское дно удивительно красиво.

Даже с нашим инфракрасным зрением — красиво.

Нас никто не атаковал. Мы не походили на обитателей морского дна. И передвигались на двух ногах, а не плыли. Почему так?

Да просто неудобно все время плыть. Какое-то время мы плыли, потом шли, потом опять плыли — и опять шли. Где-то можно было пройти. Где-то приходилось плыть. Заклинание подводной жизни действовало ограниченно. Всплыть наверх мы и не пытались. Хорошо, если нас подберут друзья. А если нет? Своей жизнью я рисковать могла. А вот жизнью Его Величества Эйверелла и так далее? Если у него повредят хоть ноготь, в Элварионе с меня потом сдерут всю шкуру. Поэтому оставалось только тупо идти. По моим подсчетам, к утру, мы точно дойдем куда надо. А там и разберемся по пунктам. Мы ни о чем не говорили. Все и так было ясно. Сама по себе бы шахта не рухнула. Ей явно помогли. Как помогли исчезнуть дежурному. А кто нас послал туда? Кто виновник происходящего?

Пра-авильно. Буздюк.

Вот доберемся — и очень подробно, с применением всех методов святой инквизиции спросим у товарища — почто это он нас угробить захотел?

План был прост. Поэтому, видимо, и не осуществился.

Когда впереди блеснуло что-то такое, холодно-голубоватого цвета, чему под водой и делать бы нечего, мы насторожились. И медленно, осторожно, укрываясь за скалами и растениями, двинулись вперед. Очень хотелось оставить все мирное население в тылы — и самой сплавать на разведку, но смысла нету. Без нас они гарантированно погибнут. Лучше уж всем вместе.

Мы медленно подкрадывались к источнику света. Недолго. Он оказался ближе, чем мы думали. Как-то под водой преломляются и искажаются пропорции и нужно немного другое чувство расстояния. А мы немного не рассчитали. Картина, представшая перед нами, была...

— О, черт!

— Эвхаар дгеморгреаз! — эхом моих мыслей отозвался Тёрн.

Небольшая поляна, густо усеянная обломками камней. Тут и там покачиваются водоросли. И по центру поляны бьются двое. Мужчина, вооруженный чем-то вроде копья — и здоровущая каракатица.

Такой же волшебник, как и мы? Только усовершенствовавший 'рыбье дыхание'?

Нет.

Мужчиной его можно было назвать только до пояса. Ниже пояса у него был здоровущий хвост, похожий на селедочный. Именно этот хвост горел сотнями голубоватых огоньков.

Каракатица явно была старой и опытной. Двумя руками она цеплялась за выступ скалы в центре поляны. Видимо, там она и поджидала добычу. Обычно у каракатицы серая с зелеными полосками и пятнами окраска. Не наступишь — не заметишь. Это сейчас она дерется — и по ее телу словно пробегает волна оттенков. М-да. Ветеранша. И клюв здоровущий. Запросто голову акуле прошибет.

А человеку-то...

А чем человек хуже акулы? Что еще за дискриминация!? Каракатица — не шовинистка, сожрет любого!

Два больших круглых рыбьих глаза сверкали то голубым, то розовым, то серебристо-зеленым огнем. Как всегда, каракатица, старая охотница, пыталась своими хватательными руками, усеянными прорвой присосок, подтянуть врага поближе, к челюстям — и прокусить ему череп. Человек не сдавался. Уворачивался от щупалец, с невероятной ловкостью, нападал, но почему-то не убегал. Или понимал, что бессмысленно?

А каракатицы вообще — преследуют добычу?

А... ламинария ее знает! Выберусь — засяду в библиотеке! А то пока у меня всех познаний — фильмы-ужастики про кальмаров и омаров. И те — еще в том мире просмотрены.

Каракатица махнула щупальцем, пытаясь захватить хвост противника, получила по нему копьем, едва не вышибла оружие из руки противника — и пустила в ход чернила.

Несколько секунд мы просто ничего не видели. А потом чернильное облако рассеялось. И мы обнаружили, что головоногая таки поймала своего противника за хвост и за руку.

Еще четыре более коротких руки попытались окончательно спеленать человека.

Дальше я уже не ждала.

Еще не хватало!

Что можно применить против рыбы в море?

Ну, я же боевой маг! А значит, могу угробить кого угодно и где угодно! Талант у нас такой, на факультете!

— Ёлка, а если это враг?

— Расспросим и пришибем.

— Я просто обожаю твою логику.

Я выпрямилась во весь рост — и прицелилась. Каракатица нас не заметила. Зато заметил человек — и на миг остолбенел. Это стоило ему спеленутой второй руки. Больше медлить было нельзя — и я активировала заклинание.

Столб кипятка прошелся четко по скале, обварив каракатице щупальца и, по-моему, часть туловища. Я прицелилась еще раз, но головоногая дожидаться повторной обработки не стала. Хищница отцепилась от скалы и попробовала спастись бегством. На миг ее тело опять окуталось чернильным облаком. Или скорее — попыталось. Она слишком уж недавно плевалась чернилами, истратила слишком чернильной жидкости, и облако получилось очень прозрачным. Так что я прицелилась — и еще раз фуганула струей кипятка. А что, вареная каракатица, кстати — съедобна?

Нам еще долго до дома шлепать. Хорошо бы и подкрепиться. Суп из осьминога я точно ела. Значит, и эту можно. А что? Море соленое, подсаливать не требуется, столб кипятка ее отлично проварил... и вообще, знали бы вы, что может слопать студент за неделю до стипендии! Каракатица — это еще деликатес.

Но до обеда мы добраться не успели. А что! И очень даже обед! Мы последний раз завтракали как бы не в пятнадцать минут шестого. А сейчас девять утра.

Ну, ладно. Второй завтрак.

Спасенный человекорыб (рыбочеловек?) отлепился от агонизирующей каракатицы — и направился ко мне. Мы, в свою очередь, выползли из-за камней — и побрели к нему.

Передвигался он легко, грациозно и стремительно. Наблюдать было одно удовольствие.

То ли дело мы — ползаем по морскому дну со скоростью улиток.

А рыболюд уже завис перед нами. Вблизи он все-таки оказался ближе к рыбам, чем к нам. Шикарный хвост уже не так напоминал селедочный. Скорее карасевый. И был покрыт крупной серебристой чешуей. Голубое сияние распространяли множество мелких... как их называют-то? Рачки? Крабики? Кажется, я даже название знала. Сифонофоры. Но вот к какому отряду и классу они относятся...

Темный лес.

Крупный плавник тянулся вдоль спины рыболюда, на шее виднелись складки жаберных щелей... сюда бы декана нашего факультета иноформки. Он бы от радости в обморок хлопнулся. Найдена новая раса разумных! Сенсация!

А у меня была задача попроще — объясниться с этим другом.

Под водой это сделать очень затруднительно. К тому же я ни слова не знаю из его языка. А он — из языка людей. Жестами пообщаться?

Ага, это когда люди одной национальности. А то в Азермоне, например, любимый жест бразильцев, когда они возводят руки к небу, означает — 'проклятие Богов на твой дом'. А если в Гварде, глядя в упор на собеседника, погладить себя правой рукой по тыльной стороне левой ладони, это будет означать: 'Ты мне нравишься'.

Я попробую показать 'плывем в Милотан', а он решит, что я его послала по всем четырем азимутам. Если не чего похуже.