Под знаком Коршуна

Увеличившийся трафик в скоплении — больший, чем при подготовке к Элизиумскому рейду — скорее всего, и навёл на Торфан флот Альянса. Пусть отследить корабль на сверхсвете нельзя, но можно определить, в каком направлении он ушёл, например — а потом засыпать датчиками всю трассу.

Кахабу очень не повезло. Он и его грузовик в тот момент как раз были на Торфане. Грузовик на лётном поле, а сам капитан — в одном из восьми местных посёлков.

Засечь удар сверхсветовой ракетой невозможно. В какой-то момент атакованная цель просто исчезает в огненном шаре взрыва ракеты, так и не вышедшей из ССД до момента удара.

В огне исчезли хоть сколько-то заметные оборонительные сооружения, вроде локаторов, и все корабли на грунте.

Пол под ногами Кахаба вздрогнул, когда ударная волна докатилась до их подземелья. Пропала связь с другими посёлками, с кораблём…

Но всё-таки это были не стратегические противопланетные заряды. Скорее, что-то вроде ядерных торпед, сброшенных с истребителей на сверхсвете.

Кахаб захлопнул шлем скафандра. Вовремя.

Вторая очередь бомбардировки пришлась по базам.

Здесь эффект был чуть слабее. Активировавшиеся кинетические противометеоритные щиты придержали бомбы, и взрывы произошли не внутри, а над базами… Это не слишком помогло — большая часть верхних уровней базы испарилась на месте, оставшиеся внизу были смяты ударной волной и потеряли весь воздух за считанные секунды… Но там ещё остались такие же выжившие.

Это плохо. Альянс всегда очень аккуратно зачищал за собой следы, куда там пиратам. Они постараются выжечь здесь всё дотла и проследить, не выжил ли кто случайно.

Значит, следующей волной будет десант.

К тому моменту, как десатники Альянса вломились в искореженные коридоры разбитой базы, Кахаб и несколько других офицеров Внешних Сил сумели организовать немногих выживших жителей городка для обороны. Надежды на спасение почти нет, но с таким противником приятнее и безболезненней умереть в бою, чем в плену или под пытками.

Десант Альянса шёл вперёд, сияя полыхающими от попаданий защитными барьерами и сметая оборону огнём штурмовых винтовок, ракетниц и просто гранат. Одна за другой волны наступления накатывались на оборону, и, когда очередная волна откатывалась назад, на перезарядку и починку, вперёд, захватывая ещё кусок пространства, стремилась другая волна десанта.

Кахаб тоже стрелял. Тоже пытался продавить щиты и нанести урон. Но весь его арсенал остался на уничтоженном “Джезире”, а с собой у него был только пистолет, верный “Судья”. Слишком слабая штука против тяжелой брони и тяжелых щитов солдат десанта.

И поэтому шаг за шагом они отходили. Нет, не вглубь — там остались только испарившиеся и оплавленные развалины — а практически по кругу, вдоль внешней стены колонии.

Один за другим его товарищи падали под вражеским огнём, а с другой стороны всё чаще слышался голос:

— Вперед, сучьи дети, или вы хотите жить вечно?!

Кахал, бывший повар, скрипя зубами, привалился к стене.

— Больше не могу, — прохрипел он. В его скафандре светились медипластиком заросшие пробоины, вокруг которых растеклись кровавые пятна. — Я остаюсь здесь и попробую их задержать.

Кахаб только уважительно кивнул. А третий уцелевший, молчаливый инженер Эдан, кликнул замками на поясе.

— Последние. Чтобы уйти не зря, — проговорил он, протягивая две плазменные гранаты.

Раненый улыбнулся и забрал свою гранату.

— За родину, братья. Идите. Быстрее.

Эдан и Кахаб, тоже взявший гранату, отдали кивком честь и побежали дальше.

Через несколько секунд от позиции Кахала дошла ударная волна. Десант хумансов буквально наступал им на пятки.

На очередном прямом отрезке коридора в спину достали инженера. Кахаб обернулся, надеясь ему помочь — но по упавшему телу стреляли уже не с одной винтовки, а из десятка стволов.

И ему унести ноги не получилось. Тот же снайпер, что подстрелил инженера, врезал и по нему. В ноге чуть ниже колена полыхнула яркая вспышка боли, и Кахаб рухнул на пол. Хорошо, что уже за углом. Но уйти теперь можно было не мечтать, даже не глядя на показатели аптечки, вливающей в кровь лекарства и заливающей ногу скафандра медигелем. Починка такой дырки — дело не одной минуты.

Смерть ненадолго задержалась — Эдан подготовил ещё один сюрприз. Когда шаги хумансов достигли середины коридора, сработали несколько мин. Кахаб улыбнулся, слушая вопли десантников “Капитана ранило, нужно срочно в госпиталь!” и вознёс благодарность хитрости покойного инженера.

Может и от него отстанут?

Нет. Шаги раздались совсем рядом с ползущим на животе батаар. Чей-то ботинок пнул его в бок, переворачивая, и резкая боль рванула живот.

— Наконец-то я тебя достал, — оскалился за стеклом шлема хуманс с пистолетом. — Вы за всё ответите. За Мендуар, за Элизиум, за моих ребят, капитана...

Кахаб, зажимая руками дыру в животе, смотрел на него снизу. Хумансу в потрепанной броне, со следами свежих попаданий, это нравилось. Это его забавляло, давало почувствовать себя выше и сильнее...

— Сейчас я сделаю в тебе ещё несколько дырок и разобью забрало, чтобы чувствовал, как уходит из тебя жизнь. А потом, — хуманс ткнул в него стволом пистолета. — Я прострелю тебе глаза. Левый. Правый, Снова левый и снова правый, чтобы даже после смерти ты мучился в аду.

— В аду ты окажешься впереди меня, — прохрипел Кахаб и разжал руки. Цилиндр плазменной гранаты мигнул огоньком активации.

Инстинкт самосохранения у этого хумансовского маньяк всё-таки был. Он одним прыжком швырнул себя назад, за угол, надеясь укрыться. А Кахаб из последних сил швырнул гранату следом.

Он ещё успел увидеть свет огненного шара, а потом вырубился.

Ненадолго.

И это хорошо. Как раз успел застыть медипластик на ноге и сработать анестетик.

Хумансы очень хорошо зачищают свои грязные следы. Если здесь погибли все десантники, они не постесняются проутюжить базу крейсерами. Надо выбираться отсюда.

Хорошо хоть аварийный лифт в считанных метрах.

Кахаб успел отойти от развалин базы едва ли на километр, петляя меж валяющимися обломками его корабля и валами ударных кратеров, чтобы его прикрывало со спины от возможного выстрела в спину, когда на месте базы полыхнула ещё одна родившаяся звезда.

В вакууме ударной волны нет, но удар по ногами снизу, пришедший по земле, приподнял его и бросил вперёд, в очередной кратер.

От первого взрыва СС-снаряда до ухода флота Альянса от зачищенного Торфана прошло два галактических часа. Всего два часа. После этого тысячи живущих на Торфане оказались убиты — кто снарядами из космоса, кто пулями и клинками десанта.

Земляне не стали разбираться, кто там военный, а кто гражданский — они просто убили всех.

Кахаба и ещё нескольких чудом уцелевших подобрали рейдеры, вернувшиеся после ухода флота Альянса. Корабли Внешних сил уцелели в немалом количестве, но Торфан был потерян, и как база, и как поселение.

Кахаб вернулся в Гегемонию, как даже не мечтал… И положа руку на сердце, так он вернутся точно не мечтал. Но вернулся — не так и не туда.

Раненый, один из немногих выживших с Торфана — и единственный, кто был в сознании с самого начала, чтобы отвечать на вопросы следователей: что же всё-таки случилось на луне Тесакки? Почему? Отвечай, @беременная самка варрена@!

Когда он по секундам разложил историю с Торфана, и повторил её три раза, его подлечили и отпустили, напоследок нацепив какую-то заштатную медальку и запретив как приближаться к столице, так и удаляться с Кхар’шана.

Все последующие события он встречал как обычный гражданин Гегемонии. Почти обычный. Сорок лет работы в Терминусе, Траверсе, и ещё восемь войны с Альянсом просто так не спрятать. Для мирных законопослушных граждан Гегемонии он был чем-то средним между легендарным монстром и зверем за проволочной сеткой — да, известен, да, велик, но не подходи близко.

Это очень влияло на его отношение к родине. Родине, ради которой он ушёл в изгнание, где годами мог не встретить точно такого же чувствительного сородича. А сейчас вся его чувствительность заставляла его мычать от боли и заливать её выпивкой — по-другому погасить ощущение опаски и страха от таких же, как он, не получалось.

А ещё его даже на Кхар’шане достала политика.

В политике — да вообще везде, хоть в детских играх — кто заплачет громче и раньше, тот и пострадавший. Альянс плакался в Совете горько и навзрыд, что его на Торфане обидели. И на Элизиуме обидели. И Мендуар припоминал. Полтора десятка уничтоженных батарианских миров, выжженный начисто Торфан и миллионы беженцев с четырьмя глазами с захваченных Альянсом миров никого не интересовали. @Азари сверхлёгкого поведения@.

Естественно, всё было срежиссировано загодя. Почему этого не предусмотрели политики и Гегемон — неизвестно, но заявление Совета Цитадели — три грозных лица, говорящих грозные слова — грохнули Кахаба по макушке не слабее той самой плазменной гранаты. Слова о том, что Цитадель объявит войну Гегемонии до полной её капитуляции, если сейчас же не будет заключен мир с Альянсом.

Объявление Советом войны Гегемонии было ничем для солдат — они и так воевали за свою жизнь и жизнь своего народа последние восемь лет — и стало последней каплей для политиков. И Кахаба. Он тоже понимал, что значит война с Цитаделью.

Уничтоженный флот и убитые все, кто хотя бы может оказать сопротивление.

Оккупационные администрации даже на Кхар’шане, выжимающие всё из ещё живых.

“Подготовка к нормальному контакту в течении одного поколения”, как с элкорами — то есть зачистка культуры и всех её старых носителей, а новых воспитают уже в новой культуре — культуре поклонения азари и Совету Цитадели. Без единого шанса на сохранение хоть чего-то своего.

Ни шанса на любое движение, если оно хотя бы противоречит мыслям цитадельцев или тем более причиняет им неудобоство. С учётом умений азари копаться в чужих мозгах это грустная реальность.

И многое другое, сводящееся к вымиранию народа как целого и смерти многих отдельных батариан.

На месте политиков Кахаб в ответ на такое заявление бы плюнул и отдал приказ активировать стратегическое оружие. И передал бы просьбу сородичам в Терминусе — организовать небольшой “божественный ветер”. Колонии в Терминусе выжили бы, а свою жизнь и жизнь Кхар’шана Кахаб считал достаточной ценой за выжженную Тессию, Иллиум, Палавен, Сур’Кеш, Терру и многие другие, самые важные миры цитадельцев.

Вот только политики Гегемонии, похоже, ценили себя куда дешевле.

Гегемония капитулировала на следующий день. Сначала — перед Альянсом. Потом — перед Цитаделью. Потом — опять перед Альянсом.

“Гегемония осознает свое место в мире и готова его занять. Сотрудничеству с Советом нет альтернатив, и мирный процесс будет проведен успешно...”

Послов и представителей Гегемонии, кажется, не заставили только целовать ноги и зады послам, катаясь по полу и посыпая себя пеплом своих граждан — хотя и тут Кахаб был не уверен. Возможно, просто этого не захотели показывать ни цитадельцы, ни батариане, оставив запись для личного удовольствия, а так вид у посланников был вполне соответствующий.

Ну, а кроме этого Гегемония, например, отдала все планеты за пределами скопления Гнездо Коршуна людям — от некоторых из них хумансы даже презрительно отказались, как от Бахака в туманности Гадюки — а все оставленные батарам планеты были плотно оккупированы “наблюдателями” из Альянса.

После этого всё шло по принципу “горе побежденным” и “лох должен платить” — на граждан Гегемонии легла обязанность выплачивать репарации Совету и ещё отдельно Альянсу. Непомерные. Неподъёмные. Но отказа не предусматривалось.

Как “послабление” Гегемонии позволили оставить флот. Но что толку от флота, если за каждым офицером следует неприметный двуглазый, бдительно следящий за любыми шевелениями?

Впрочем, даже капитуляция Гегемонии ничего особенно не изменила в обыденной жизни Кахаба — одинокого безработного пьяницы на пособии. Пусть и с позорной наградой — за выживание в бою.

С двумя позорными наградами. Через год после гибели Торфана ему пришла коробка с эмблемами Альянса. В ней лежал какой-то крест — награда Альянса. За тот же Торфан. Коробку и бумаги Кахаб сжёг в утилизаторе. Награду, поразмыслив, тоже.

Ему и оставалось только размышлять о всяком. Что-то вроде “Условием принятия в достойные расы на Цитадели является её умение поработить кого-то. Азари — элкоров, Саларианцы — кроганов. Турианцы — волусов. Волусы — вообще всю галактику... А те, кто не мог — ханары, спасавшие дреллов, мы, кварианцы — были списаны. Спихнуты в утиль. Отданы на поругание тем, кто может. Хумансам.”

Кхар’шан. Эпилог

Жизнь Кахаба. невзирая на тонны окружающих его бытовых проблем, текла спокойно и размеренно. Всё равно по сравнению с бытом Терминуса или космическим боем, или, тем паче, высадкой десанта нехватка денег на еду — такая мелочь.

Жизнь на Кхар’шане в целом же сильно изменилась. Плохо, голодно… И постоянная пропаганда того, какая Гегемония плохая. Народ батаар зомбировали фразами о величии Совета и Альянса — и низости и подлости батарианцев.

Разгул бандитизма, преступности — и это в самой законопослушной столице Галактики!

Кахаб чувствовал в такой ситуации себя как рыба в воде. Договориться с бандитами, наорать на грабителей-неудачников, перехватить денег на подработке — ничего особенного, и даже как-то приятно после первой встречи с родиной. Освежает.

Он даже было хотел половить рыбку в этой воде, вспомнив навыки космического торговца — но за ним Альянс следил не в пример лучше, чем за простыми бандитами. Как же — выживший на Торфане. Его остановили, погрозили пальцем и отпустили. @Самки варрена@.

Из-за этого, когда на него попытались выйти знакомые офицеры Внешних Сил, продолжающие быть вне закона и служить родине всеми способами, он даже не дёргался, только тихо подтёр письма и логи. Оно ему нужно — навести цитадельских и альянсовских следаков на Балака, Чарна, Халака и других товарищей?

Хотя он их понимал. Ещё как понимал.

Ухожу отсюда... с поднебесья...

Там, где мои предки ждут меня,

Там я буду ждать вас ради мести.

Кто-то всё прощает. Только не я!

Месть. Единственное, что им осталось. Не тем, кто сейчас пытается выжить на когда-то законопослушном Кхар’шане — им бы выжить после краха мира. Хоть как-то. На остальное сил уже и не остаётся.

Тем, кто и раньше жил где-то там. в Галактике. Их жизнь изменилась слабо… Тех, кто выжил на Торфане и в Скиллианской мясорубке. Всё такая же беспокойная, и постоянная в своей нестабильности жизнь Терминуса слабо заметила крах одной из держав — правда, число батарианских колоний изрядно возросло.

Просто их всех держала одна и та же верность, верность родине. А их родина теперь побеждена и растоптана.