Твоя апрельская ложь.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Интерлюдия 1

Глава 6

Эпилог

Глава 1

— Значит, ты предлагаешь мне. — я постарался передать интонацией весь сарказм. — Снова играть лучшего друга? Цубаааки...

Девушка смутилась и тут же перешла в наступление.

— Да, Косей! Я помню, что в прошлый раз все кончилось не очень. — не выдержав моего взгляда, она поправила себя. — Ладно, совсем не удачно, но в этот раз все будет иначе. Она классический музыкант, между прочим! — видимо, это было ее козырем. — Не будет проблем с общением. Вы сможете поговорить о любимых композиторах, музыке...

— Я уже два года как не играю, если что. — впрочем, у нее получилось меня заинтересовать.

— Врешь! Я видела, как ты играл вчера в музыкальном классе. — ну вот, теперь еще объяснять.

— Это не то, что ты думаешь. Я раскладывал песню на ноты, это хобби. Ничего общего с игрой на пианино.

— Угу, угу, верю. Ну так что, участвуешь? — я вздохнул.

— По стандартной схеме? — Цубаки знакомит, я отсвечиваю в сторонке и помогаю наладить контакт, Рета... Делает то же, что и всегда.

— Угу. — она кивнула. Ладно, не то чтобы я был против — времени все равно навалом. — А ты не хочешь ни с кем познакомится?

— Это последнее, что меня сейчас интересует. — конечно, меня привлекают девушки, но не настолько, чтобы рушить свой уютный мирок.

— Тебе четырнадцать! Ты должен влюбляться и искать, а не сидеть после уроков в классе! Так всю жизнь потеряешь! — ну что за человек-вулкан...

— Ты-то чего до сих пор никого себе не нашла? — лучший способ обороны — нападение. Уж чему-чему, а этому меня годы общения с ней научили. Как и ожидалось, девушка смущенно умолкла. — Пойдем? Все равно с музыкой я на сегодня закончил.

На самом деле ничего подобного, но я не знаю ни единого способа выпроводить Цубаки. Да и не хочется.

— Пошли. — я кивнул и закинул плеер с нотной книгой в сумку. В чем-то он права. Может и правда, найти себе кого-нибудь наконец?

Как только мы отошли от школы, я достал сигареты. Все равно уже вечер, и никто не заметит. Сначала это было бунтом, а потом стало привычкой.

— Косей! Если уж куришь, то делай это подальше от меня! — разумеется это не могло ей понравится. Сколько уже копий сломано?

— Да ладно тебе, ничего от одной штуки в день не будет. Особенно учитывая, как сложно их достать. — почти нереально, на самом деле. Без айди не продают, достать через взрослых нет никакой возможности... Только и остается что растягивать запасы отца. Хорошо, что он появляется раз в пару месяцев и вообще не обращает внимание на такие мелочи.

— Если тебе плевать на свое здоровье, это не значит, что мне не плевать! Зачем ты вообще это делаешь? — хороший вопрос, Цубаки, очень хороший.

— Мне это нравится? — девушка помотала головой.

— Нет. Нравилось бы — не морщился так.

Она права. Горький дым в горле вызывал кашель и противно отзывался в животе, от него начинала болеть голова и он невыносимо вонял. Но я продолжал курить.

— Закроем тему, ладно? — явно недовольная Цубаки кивнула. — До завтра! — мы уже пришли к ее дому.

Мой находился в пяти метрах — так получилось, что мы всю жизнь были соседями. Да что там -окна моей комнаты выходят прямо на ее, что сначала породило немало конфузов. Впрочем, занавески решили эту проблему.

Я поднялся на второй этаж, сел в любимое кресло и достал такие же любимые засахаренные ананасы. Только один вопрос. Какого хрена я не счастлив?

— Нет, старина, не дождешься. — запыленное пианино угрюмо подмигнуло мне голыми ногами.

Настроение было напрочь испорчено. А ведь в самом деле — почему я продолжаю курить? Сначала это было своеобразным бунтом против Саки — единственным, который я мог себе позволить. Вернее, единственным, на который она закрывала глаза. А затем стало привычкой. И пусть так все и останется. Должно же в этой жизни быть хоть что-то стабильное?

— Хм... И как это понимать? — похоже, это я сказал вслух. Но черт возьми, что забыли две женские туфли и леггинсы на дереве? Пожалуй, не стоит их трогать.

К точке сбора я пришел первым, не смотря на то, что даже немного опаздывал. Мы договорились встретится без десяти три дня, а сейчас уже три часа. Отлично, ребята, вы просто образец пунктуальности. Такое чувство, что мне больше всех надо.

Ладно, не важно. Раз уж они не появились, я могу посмотреть, кто там играет. Играет, к слову, совсем не плохо. А учитывая то, что инструмент — пианика, вообще отлично.

Картина, представшая моим глазам, была настолько мила, что могла бы заставить кого-нибудь растечься счастливой лужицей... Вот только я не люблю детей. Нет, ничего такого — просто этих существ очень сложно понять.

Но сколько бы я не бурчал, наблюдать было приятно. Симпатичная девушка играет на пианике, ветер раздувает ее золотые волосы, дети как могут подыгрывают ей... А еще потоки воздуха иногда поднимают ей довольно короткую юбку. Под которой только кружевные...

Я зажмурился, невольно сохраняя картину в памяти. Для верности закрыл глаза рукой. Нет, так открыто пялится — не наш метод. Конечно, девушка играет с закрытыми глазами, но ублюдком себя чувствую я. Мне ли не знать, что во время игры музыкант беззащитнее пьяного. У меня, конечно, от короткой карьеры остались не слишком приятные воспоминания, но вряд ли с таким счастливым лицом думают о том, с какой целью на тебя пялятся.

Спустя какой-то время, скорее всего минуты две, не знаю мелодий для такого инструмента, которые длились бы дольше, девушка закончила. Я рискнул убрать руку, и разжать глаза.

Судя по пунцовому лицу, и схватившим подол рукам, причину такого моего поведения уяснили.

— Не смотри! — даже не собирался. Жизнь дороже.

— Сестренка, что ты имеешь ввиду? — маленькая девочка явно не понимала, что случилось.

— Ничего, забудь. А ты отвернись! — все, началось. И меня спрашивают, почему я стараюсь избегать девушек. Безумно напрягающие создания. Но что тут поделать?

— Твои леггинсы висят на дереве в минуте ходьбы отсюда. Туфли там же. Принести? — трава, конечно, мягкая, но ходить в носках не советовал бы.

— Даже не думай! — значит, будет пробиваться по колючкам к дереву, и еще на него карабкаться. Ну вот зачем городить сложности на пустом месте? Не нижнее же белье, в самом деле.

— Как хочешь. Как тебя зовут? — если только Рету не потянуло на четырехлеток, это...

— Миядзоно Каори. — бинго. Хороший вкус, друг. Давно я уже не видел настолько красивых девушек. Хотя я вообще давно уже не видел натуральных блондинок, издержки нации.

— Арима Косей. Приятно познакомится. Значит, это с тобой мы должны были встретится? — да я просто воплощение тактичности. Где бродит этот герой любовник? Хочу уже уползти в свою уютную комнату.

— Ага. Ты друг Ватари-куна, да? — как низко ты пал, Косей. Что дальше, 'люблю ли я музыку'?

— Именно. А вот и он, кстати. — ребята подошли как нельзя вовремя.

— Итак, представлю вас друг-другу. Это — моя одноклассница Каори Миядзоно. Я же говорила, что она красивая. — похоже, Рета задалбывал ее вопросами. Знакомства вслепую и все такое... — А это — Рета Ватари, капитан школьной команды и просто мой хороший друг.

Ну, теперь все зависит от него. Впрочем, в чем в чем, а в его коммуникативных навыках я не сомневаюсь. Цубаки, воспользовавшись заминкой, подскочила ко мне.

— Пришел раньше всех, Косей? Я так и знала, что ты не выдержишь, и решишь ее склеить до встречи. — угу, как же.

— Не я пришел раньше, а вы опоздали. На десять минут. — для достоверности подсунул ей под нос экран мобильника.

— Не будь занудой. — она показала язык. — В прошлый раз, между прочим, все из-за этого и накрылось.

Да, да, мне это будут напоминать до конца жизни. Ну кто же знал, что предыдущая пассия Реты окажется пианисткой? После того, как она узнала мою фамилию, внимание оказалось приковано ко мне, и отшить ее получилось с огромным трудом. Вроде как Ватари позже утешил ее в темном уголке, но тут уже не уверен.

— Раз уж ты вспомнила про прошлый раз, почему ты была уверена, что в этот раз такого не случится? Она же музыкант. — да, я довольно известен в узких кругах. Имею право на небольшую гордость.

— Скрипачка, влюблена в Рету и ты не играешь уже два года. — лаконично.

— Ой, мне пора бежать! — Миядзоно посмотрела на нас. — У меня выступление скоро.

— Где и во сколько? — я буквально почувствовал, как внутри щелкнул тумблер. Если что-то Саки и смогла в меня вбить, то это серьезное отношение к конкурсам. Невольно вздрогнул, как и всегда при воспоминаниях о счастливом детстве. Ненавижу.

— Това Холл. В три сорок — отлично. Прогулка по местам боевой славы — последнее, чего мне не хватало.

Только я ушел в свои мысли, как меня оттуда выдернули. Нагло и бесцеремонно схватив за руку.

— Пошли! — у нее вообще есть хоть какое-то понимание личного пространства? И самое главное, почему я пытаюсь спрятать покрасневшее лицо?

— Стоп. Ты сказала, в три сорок? Уже три двадцать! — до здания не далеко, но меня вымораживало такое отношение к турниру.

— Да ладно, успеем. Я четвертая, так что можно не спешить. — боги. Ну как так...

— НЕ СПЕШИТЬ? — сорвался.

— Ты принимаешь это слишком близко к сердцу. — а как иначе?

В зал мы успели. С трудом, и на последних минутах, но успели. Миядзоно ушла за сцену. Ребята о чем-то болтали, но меня это мало волновало. 'Приятные' воспоминания накатывали волнами, и отзывались дрожью в теле.

— Ты в порядке? — ребята стояли у входа в аудиторию. Смешно. Я был в этом зале уже тысячи раз, но ни разу не видел его из зала.

— Д... Да. Наверное, — мямлю как девчонка. Но все-таки странность происходящего грозит меня доконать — весь опыт буквально орет, что я должен сейчас уже переодеться и готовится к выступлению, а не выбирать место получше. Будто и не было двух лет перерыва. Я схватился за голову левой рукой. — Пошли уже.

Тревога во взгляде Цубаки ничуть не улучшала самочувствие.

— Я думал, он будет больше. — Рета...

— Это концертный зал, а не стадион, Ватари. — спасибо, Цубаки. — В последний раз мы были здесь на твоем выступлении... В шестом классе? Уже и забыла, как тут.

Зато я отлично помню.

По рядам пошли шепотки. 'Это Арима', 'Самый молодой пианист, выигравший Турнир в Сейги', 'Разве он не ушел из музыки?'

Как же вы все бесите.

— Агх! Зачем я вообще сюда приперся? — я спрятал лицо ладонях.

— Да ладно тебе, быть знаменитым — круто! — махнусь не глядя, Рета.

— Это немного безумно, что тебя помнят даже после двух лет отсутствия. — И ты, Цубаки?

— Могла бы и предупредить. — а лучше вообще не тащить меня на встречу с влюбленной по уши девчонкой.

— Тогда бы ты отказался. — она пожала плечами. — Зато теперь ты здесь. Это ведь не так уж плохо, снова оказаться тут, я права? — надеюсь, мое лицо показало не все, что я думал об этой идее.

Я вздохнул.

— Просто забей. Выступления должны скоро начаться, так что давайте потише. — будто дожидаясь этих слов, погас свет. — Либо в жюри, либо в зале большая шишка.

— Почему ты так думаешь? — ну, это мое поле, как бы там ни было. Мне и объяснять.

— Обычно такие соревнования проводятся чистыми скрипками, а тут дали пианино в аккомпанемент. — вышла первая пара, и разговор пришлось прекратить.

Бетховен, соната номер девять, часть первая.

Первые пары выступили хорошо, но запомнились мне только дрожащими пальцами. Моими пальцами, которые без контроля сознания стали отстукивать мелодию. Да, настолько известные произведения до сих пор держатся на уровне рефлексов. Рета, к слову, заснул чуть-ли не в первые секунды. Ну что за человек.

Третий номер же...

— Он сломался. — Цубаки удивленно посмотрела на меня.

— Что? — да, в исполнении это пока видно только специалистам... Но скоро станет заметно всем.

— Он выбился из ритма и начал делать ошибки. — я уже насчитал три. Не критичных, но балов ему за это срежут немало. А ведь так хорошо начал... Но музыка не прощает ошибок. Как и жюри.

Впрочем, парню повезло — это был уже конец, и эффект оказался меньше, чем мог бы быть.

— Каори следующая. — Цубаки пнула Рету. Не со зла — просто иначе его не разбудить. Проверено.

Выглядела она... Чудесно. Белое платье и сиреневые туфли буквально прибавляли года три, так что первые секунды оторвать взгляд было сложно. Что касается игры... Ну, у меня нет слов.

Началось все стандартно — но с каждой секундой отрывок Бетховена все больше становился отрывком Каори Миядзоно. Именно так, и не меньше — да, мелодия была та же, но исполнение было совершенно иным. Радикально иным.

Такое чувство, будто она меняла мелодию на ходу — я не мог предсказать даже следующей ноты. И не только я — ее аккомпаниатор просто перестал играть, отчаявшись успеть за ней. Это завораживало.

После окончания мелодии на миг повисла тишина — а потом зал потонул в аплодисментах. Совершенно заслуженных аплодисментах.

— Это было чудесно! Как думаешь, Косей, она победит? — даже не хочется ее разочаровывать, но...

— Это был проигрыш. Такая игра не отвечает критериям для оценки, так что максимум, на что она может рассчитывать — приз зрительских симпатий. — такова реальность, Цубаки. Такая игра на соревнованиях равносильна самосливу.

— Но это глупо! Она ведь сыграла лучше всех! — да, но это не концерт.

— Не думаю, что ее волнует оценка. Она выглядела настолько счастливой, когда играла... — я невольно улыбнулся. Вот что такое настоящий музыкант. А не то, что из меня лепила Саки.

Конферансье объявил тридцатиминутный перерыв, так что у нас появилось время выйти и купить еды. Ну и выразить свои восторги, разумеется.

— Ну, ребята, что вы думаете о моем выступлении? — пока я думал, Миядзоно уже успела получить цветы от кого-то и теперь подошла к нам.

— Это было великолепно! Ты просто вынесла остальных! — восхищенный Ватари чуть не кричал. Цубаки ему вторила. Я же предпочитал молчать.

— А ты что думаешь? — ну вот, она снова залезла в мою личную зону. Табличку прикрепить, что ли?

— Как ты сама себя оценишь? — я отчаянно тянул время. Потому что чуйка буквально кричала, что я сейчас совершу огромную глупость. Чуть ли не величайшую в жизни.

— Мне кажется, я очень хорошо поработала. — девушка счастливо улыбалась, но в этом не было никакого хвастовства. — Так что ты думаешь?

— Мне кажется, ты... Если честно... — голос начал дрожать.

— Продолжай. — ну вот, теперь у нее настолько грустное выражение лица, что я просто не могу ничего с собой поделать.

— Если бы я... — слова царапали горло. — Хотел вернуться к пианино... Я бы сделал это только как твой аккомпаниатор. Твое выступление — лучшее из всех, что я видел на этой сцене.

Включая все мои. Фух. Дело сделано. Не люблю говорить хорошие вещи — люди на них слишком непредсказуемо реагируют.

— Правда?! — нет, я могу понять реакцию Миядзоно, но почему Цубаки такая радостная? Стоп. Нет. Я же не серьёзно. Вы же не думаете... — Отлично! Тогда с завтрашнего дня я, Каори Миядзоно властью данной мне мной, объявляю тебя, Косей Арима, своим аккомпаниатором.

— Но у тебя же уже есть один? — ну зачем, зачем я это ляпнул?

— Она... Гм, решила освободить эту должность после сегодняшнего выступления. — еще бы. Раньше после такого позора совершали харакири.

— Но я не играл уже два года! Найди кого-нибудь лучше, я просто не достоин играть с тобой на одной сцене! — два года назад я уже отказался от этой карьеры, и возвращаться теперь?

— Победитель 'Студенческого турнира Магияки', самый молодой победитель 'Турнира Сайки', живой метроном — и разучился играть за два года? Не смеши. До второго этапа полторы недели, хватит чтобы восстановить навыки. — думай голова, думай, как еще я могу отмазаться...

— Да мы даже не знакомы нормально! — ну нет, нет, нет, нет, НЕТ!

— Вот и познакомитесь. Возражения не принимаются, Косей. — Эх, и ты, Цубаки... За что мне все это?

За слишком болтливый язык, видимо.

— Ладно, ладно. Вы победили. Сдаюсь. Но только на один турнир, это не полноценнок возвращение на сцену! — хрен тебе, а не великий сын-пианист, Саки. Земля тебе гвоздями и битым стеклом.

— УРА!!! — и чего они так радуются?

— Итак, что нам нужно сыграть? — я не имел ни малейшего представления о втором этапе конкурса скрипачей — никогда этим не интересовался. Скорее всего дадут что-то из самой-самой классики, авторства Моцарта или Бетховена. Сложно, авторитетно и всем известно, так что легко оценивать.

— Интродукция и Рондо каприччиозо, Камиль Сен-Санс. — ого. А вот это уже совсем серьезно. Нет, сложность сама по себе не слишком высока — для пианиста. А вот от скрипки потребуются просто невероятные навыки. Впрочем, так и должно быть — пианино тут в аккомпанементе, как никак.

— Ладно. Я хочу, чтобы ты поняла — я не собираюсь тебя сдерживать. До тех пор, пока твоя игра хотя бы отдаленно напоминает оригинал, я буду стараться подстроится. — вчерашнее выступление ясно показало, что пытаться ограничить ее игру четкими нотами так же глупо, как запирать в клетке ветер. Воля исполнителя — закон не человека, но природы. Жаль, что я это понял слишком поздно, когда собственно воли и не осталось.

— Хорошо. Начинаем? — да она буквально пышет энтузиазмом. Это даже немного заразительно. Ну что же, пришло время и мне проявить себя.

В музыкальном классе, как и во всем школьным корпусе мы сейчас одни, так что можно не беспокоится об излишней громкости. Обычно после уроков класс запирают, но достать ключ было не сложно — стоило попросить. Все-таки у нас на редкость добродушная администрация, а репутация прилежного и тихого ученика убирает любые предубеждения. Можно было бы не устраивать эти танцы с бубном и мирно позаниматься у меня дома, вот только к своему инструменту я не прикасался уже два года, так что даже просто отчистка от пыли займет кучу времени. Пришлось искать обходные варианты.

Как бы я не старался выглядеть уверенно, от одного вида пианино живот скручивало в узел, а ноги начинали трястись. Не потому, что я боялся провалится — это всего лишь тренировка, у меня есть около месяца на то, чтобы вызубрить мелодию. И не потому что начинала ныть рассеченная в один прекрасный день разбитыми очками бровь — все давно зажило, не оставив даже шрама, а я давно перешел на линзы. Просто... Это все равно что студенту подходить к подрывной машинке. Как бы ты не был уверен в себе, подспудное чувство скорого разряда не даст тебе расслабится. Или даже нет, плохое сравнение. Это как больному бешенством после двадцатого укола заходить в палату с медсестрой. Знаешь, что сейчас будет больно, но все равно заходишь.

Пальцы легли на клавиши, отозвавшись приятным теплом. Каори заняла полагающееся место чуть впереди — теперь я видел только ее спину и повёрнутое ко мне лицо. Не то, чтобы сейчас это было необходимо, но лучше сразу привыкнуть.

Кивок — и пальцы извлекают из инструмента первые звуки. Каори тут же подхватила еще слабую, только родившуюся мелодию. Играть совершенно незнакомое произведение было довольно сложно, но в этом не было ничего невозможного — ноты перед глазами позволяли расслабится, и отстранится от механического процесса давления на клавиши. Все зарисовано, расписано и уточнено, нужно просто конвертировать ноты в звуки. Ничего такого, что я не смог бы. Куда больше сил приходилось тратить на борьбу с самим собой. Страх уже ушел, к сожалению. На его место пришло отвращение. Каждое прикосновение, каждый извлекаемый звук вызывал глубочайшее омерзение. Оно продлится ровно до того момента, как я прервусь, но сейчас захлестывало с головой. Это и было той самой причиной, из-за которой я прекратил играть.

В моей игре было слишком много Саки. Слишком много механических, лишенных души звуков. Слишком мало меня самого. Это было изощренным издевательством. Само существование такого казалось ересью. То, что я вытворяю с музыкой не имеет права на существование. И тот факт, что все идет идеально точно, нота в ноту только ухудшает положение. Я извращаю мелодию, не меняя в ней не строчки. Это худшая форма надругательства над трудом композитора. 'Живой метроном', да? Вы даже не представляете, насколько это верно. Воспроизвожу чужие результаты, не привнося ни капли своего. Ремесленник, которого легко заменит хороший магнитофон.

Но сейчас я должен заткнуться и продолжать играть. Я взял на себя ответственность быть аккомпаниатором лучшего музыканта, что я когда-либо встречал. Да, моя игра ущербна — но эту ущербность любят жюри. Пусть я не могу играть живую музыку, эта девушка может. И моя обязанность — дать ей эту возможность. Так что заткнись и терпи, Косей. Твоего мнения никто не спрашивает. Даже ты сам.

Мелодия набрала силу, и я смог немного расслабится — теперь все дело за скрипкой. Каори играла с закрытыми глазами — полностью погрузившись в свою музыку, она не замечала ничего вокруг. Да, именно в свою. Как только смычок коснулся струн, Камиль Сен-Санс утратил авторские права. Эта мелодия принадлежала только ей — и она делилась ей со всем вокруг. Моя полная противоположность. Вместо точного следования нотам — импровизация по мотивам. И это лучшее, что я видел и слышал в своей жизни. И как только такой талант смог остаться неизвестным?

Наконец мелодия смолкла. Повисла тишина. Я отходил от первой за последние годы серьезной игры, девушка о чем-то думала.

— Твоя игра... Ты как будто ненавидишь самого себя. Почему? — она говорила неожиданно тихо. Ну вот, расстроил человека.

— Я тебя не устраиваю как аккомпаниатор? — слышать это было неожиданно больно. Нет, не стоило даже начинать — раз уж один раз ушел, не нужно оборачиваться.

— Нет-нет, сыграно чудесно, но... — фальши в ее словах я не чувствовал — да и не могло ее там быть, исполнено действительно очень близко к идеалу. Техническому идеалу, не имеющему ничего общего с реальным. — Ты давишь на клавиши с такой силой, будто хочешь сломать себе пальцы. В чем причина?

— Давай я не буду грузить тебя такими мелочами. Это очень скучная история, серьезно. Раз уж тебя все устраивает, то предлагаю закончить с музыкой на сегодня — не стоит злоупотреблять школьным гостеприимством. — вот еще, буду я плакаться почти не знакомой девушке на свои детские проблемы. Мальчика обидела мама, ага. — Рядом есть хорошее кафе, отметим начало совместной работы?

Каори понурилась, но спустя мгновение на ее лицо вернулась сияющая улыбка.

— Да, конечно, прости. Пойдем! — если я хоть что-то понимаю в людях, завтра Цубаки предстоит тяжелый день. Хотя что она толком знает...

Если бы существовала шкала измерения жизнелюбия, рядом с Каори счетчик бы сломался. Она радовалась буквально всему — красивому апрельскому небу, голубям, художественно уложенным на тарелке вафлям... Она буквально сияла, освещая все вокруг себя. Даже я не мог сдержать улыбки в этом свете. Воистину уникальный человек.

Наше общение выглядело довольно странно — говорила в основном она, я поддакивал, наслаждаясь компанией. Не то чтобы у нас не было общих тем для разговора, просто она перескакивала с темы на тему быстрее, чем я успевал осознать это. Издержки сильнейшего перфекционизма. Впрочем, несмотря на это, я чувствовал себя очень уютно. Мне даже не хотелось сбежать, как всегда в чьей-то компании кроме Реты и Цубаки.

— Я думала, оно стоит здесь для вида. Похоже это очень счастливое пианино. — в углу зала стоял инструмент, на котором сейчас пыталась играть упрощенную лунную сонату маленькая девочка. Стандартное учебное упражнение — из мелодии выкинули все, что только можно, оставив каркас. Самое то для тренировки пальцев.

— Мне так не кажется. Нельзя ставить инструмент рядом с водой, а они поставили на него живые цветы. Это очень грустное маленькое пианино. — опс. Похоже, я что-то сделал не так.

— Не нуди! — девушка вспыхнула и не дав мне ответить встала из-за стола, подойдя к детям.

— У тебя хорошо получается! — а она хорошо ладит с детьми. Мелочь уставилась на нее, как на спустившуюся с небес богиню. Моей мрачной физиономии в такой ситуации обычно боятся.

— Спасибо! Ты играешь на пианино, сестренка? Можешь помочь с... — кажется, все-таки с музыкой на сегодня еще не закончено.

— Боюсь что нет, но он. — она ткнула в меня пальцем. — отличный музыкант.

Ее взгляд сулил адские муки, если я откажусь, так что выбора у меня не было.

— Ладно, я в деле. — подойдя к инструменту, положил правую руку на клавиши. Как я понимаю, ее проблема в том, что она не успевает играть сразу двумя руками — пожалуй, самая распространенная у новичков. — Играй только на своем участке, я поддержу.

— Хорошо, пианист-сан! — ну откуда в них столько энтузиазма?

Игра пошла легко... Но этого было недостаточно. Сколько я уже проклинаю свой перфекционизм? Не могу, не могу я делать что-то вполсилы. Даже играть обучающее упражнение — в один миг я понял, что играю полную версию, сам не осознавая этого. И наслаждаюсь этим, черт побери.

Я прервался, поймав разочарованный взгляд открывшего в удивлении рот ребенка. И не только его — остальные посетители кафе тоже заинтересовались.

— Гм... Прости, давай еще раз? — девочка кивнула, и снова положила руки на клавиши. Похоже, от роли тьютора так просто не отмазаться.

Единственным, что вызывало у меня смутное волнение, был сияющий взгляд Каори. Кажется, она что-то заметила.

Долго урок не продлился — родители доели и забрали ребенка. В принципе, я остался доволен — девочка не слишком талантливая, но усердная, так что сонату она все-таки освоила. Усеченный вариант, конечно, но ей всего пять.

Расплатившись за еду, мы вышли из кафе. Уже вечер, так что пора по домам. Хотя... Буквально в метре от нас на скамейке сидела черная кошка. Или кот, с этой стороны не поймешь. В любом случае, животное выглядело чистым и здоровым. А еще оно так жалобно смотрело на рулет с мясом в моих руках, что я не выдержал.

— Подожди секунду, пожалуйста. — не знаю, как Каори относится к животным. Может у нее вообще на кошек аллергия.

Мое подношение кошак принял без лишнего смущения, деликатно откусив от отломанной ему половины. И даже не стал сопротивляться, когда я погладил его по спине. Люблю кошек.

— Парни, которые кормят бездомных кошек смотрятся довольно мило. — я даже не заметил, как она подошла и села рядом.

— Они забавные. Когда-то у меня была одна... Кончилось все как обычно — один, если точнее. Мистер Смурфи — жутко в себе уверенный кот. Интересно, что с ним теперь.

— А что случилось? — ну вот почему от одного ее присутствия у меня отключает тормоза? Не с кем за жизнь поговорить, что ли?

— Ничего особенного. Мы играли, я был мелким и случайно сделал коту больно — он укусил меня за руку. Не больно, но Саки заметила и отдала его кому-то.

Мы помолчали.

— А Саки это... — заткнись, заткнись, Косей! Сам же пожалеешь!

— Моя мать. Она погибла два года назад. Тогда я и бросил играть. — от одного слова губы свело. Слишком сложные у нас были отношения, слишком много неприятных воспоминаний.

— Понятно. Прости, я не хотела... — девушка опустила взгляд.

— Забей. Это было давно, да и не важно уже. — я встал, и наткнулся на ее вопросительный взгляд.

— Погоди. Если ты бросил играть не из-за нее, то почему? — я говорил, что не буду вываливать свои проблемы на почти не знакомую девушку? Так какого хрена именно этим я сейчас занимаюсь?

— Моя игра... Отвратительна. Как бы я не старался, все, что получается на выходе — обезличенная копия изначальной композиции. Это нравится жюри, но это не музыка. — нестерпимо хотелось закурить. А почему нет?

На мгновение снова повисла тишина. А затем меня оглушило криком.

— И это все!? Ты, лучший из музыкантов нашего поколения, бросил музыку из-за глупых комплексов? — меня схватили за воротник. — Не смеши меня! Ты музыкант, как и я. Ты улыбался в кафе, когда играл лунную сонату. У тебя есть руки, так играй! Играй, как бы плохо не было!

— Ладно, ладно, хорошо, успокойся! — воротник трещал, держась на соплях, так что пришлось пойти на попятную. Разгорячившаяся девушка казалось не замечала этого. Не думал, что это так ее заденет.

— Ты примешь участие в весеннем конкурсе пианистов! — да отпусти ты меня уже.

— Ладно. — Стоп. ЧТО?

— Вот и договорились. Да завтра, Косей. — тут же успокоившаяся девушка ушла с милой улыбкой, оставив меня стоять в ступоре.

Кажется, моя жизнь только что окончательно вышла из-под контроля.

Глава 2

Никогда не думал, что буду проводить с чужой девушкой времени больше, чем ее парень. Но факт есть факт — с учетом всех занятий и ставших привычными прогулок после школы большая часть дня стала проходить в компании Каори. Впрочем, учитывая то, что у Реты есть как минимум еще две пассии(и это только из известных мне), это не казалось удивительным. Хотя прикрывать его похождения стремительно надоедало.

А ведь ему только четырнадцать. Если через пару лет чей-то старший брат наконец не оторвет ему яйца, то счет к тому моменту пойдет уже на десятки. И, что самое странное, я ничуть этому не завидую.

— Эй, что ты... — делаешь. Это я сказать не успел, — Миядзоно уже прыгнула с моста, окатив меня брызгами. Ну что за воплощенная непосредственность! Уже вечер, простудится ведь.

Мост был низким — метров пять — и в детстве мы провели немало времени на нем. В жаркие дни прохладная вода была единственным спасением от жары, так что прыгали мы все с него бессчетное количество раз. Даже я в этом участвовал, хотя и довольно редко — семь часов в день за пианино не способствуют развлечениям.

— Прыгай давай! — крикнула смеющаяся девушка, вынырнув.

Ну что ты будешь делать? Я послушно нырнул, улыбаясь, как кретин. Уже в прыжке я осознал, что на мне осталась сумка с нотами, но было настолько плевать...

Через пару минут мы вышли из речки — уж очень вода прохладная, особенно на закате.

— Можно зайти согреться в данкей-донатс, но до моего дома осталось идти пару минут. Что предпочитаешь? — влажная одежда довольно сильно обтягивала ее тело, так что я упорно смотрел в сторону. Это девушка моего лучшего друга, в конце концов.

— Пошли к тебе, — я кивнул и бросил ей свою кофту. Она пусть и мокрая насквозь, но хотя бы горло от ветра закроет.

— Накинь на всякий случай, не хочу, что бы ты простудилась, — Каори так и поступила.

До дома мы почти бежали: хоть на улице и апрель, вечерний ветер не был ни теплым, ни приятным. Мне, по крайней мере. Миядзоно все так же счастливо улыбалась, просто не обращая внимания на такие мелочи.

— Чувствуй себя как дома, — оказаться в тепле было чертовски приятно, — Переодеться можешь в это. Я достал из шкафчика первые попавшиеся нормальные штаны и майку, протянув девушке, — Ничего лучше нет, прости. Чай будет готов через пару минут.

Несмотря на то, что это первый человек, которого я пустил в свой дом(кроме Цубаки и Реты, естественно), никакого дискомфорта я не чувствовал. Казалось, эта девушка создает уют одним своим присутствием.

По-быстрому накидав печенья и заварив чай, я поднялся на этаж выше.

— Ты живешь один? — лучше не стало. Да, теперь майка не прилипала к телу — зато она оказалась чуть ли не размер меньше нужного, так что особой разницы не было.

— Угу. Отец приезжает довольно редко, но платит за дом и покрывает все бытовые расходы, так что это не страшно, — на самом деле не так уж и редко — стабильно раз в полгода — но мое понимание слова 'редко' несколько отличается от понимания других людей.

Мы устроились в креслах в музыкальной комнате — уже неделю я из нее почти не вылезал, так что она была наиболее обжитой и чистой из всех. А еще... Твою мать.

В стекло постучали. Дело в том, что окна этой и моей комнаты выходят на окна Цубаки, живущей в доме напротив. И сейчас она как раз открыла занавески, наверняка услышав наши голоса...

— Ой, а я и не знала, что вы соседи. Привет, Цубаки-чан! — Каори. Сидит в моей комнате. В моей майке. С мокрой головой и полотенцем на ней. Кажется, кому-то сейчас будет больно, и этот кто-то — я.

— Ты все не так поняла, Цубаки! Ничего не было! — Миядзоно весело усмехнулась моим словам. Вот все ведь понимает, и наслаждается конфузом. Это такой способ досадить Рете или она просто получает удовольствие даже от таких ситуаций? И все равно злится на нее не получалось.

— Вот как? И что же именно я поняла не правильно? — если бы взглядом можно было сжечь, я бы уже развеялся пеплом. Прекрасно понимаю — никто не любит, когда подсиживают друзья. А выглядит все так, будто я пытаюсь увести девушку у Ватари.

— Агх... Просто забей, ничего не было, — я судорожно думал, что бы сказать. В голову ничего не приходило. — Эм... Хочешь чаю?

Девушка смерила меня взглядом и одним сильным движением захлопнула шторы. Ладно, могло быть и хуже.

К счастью, начало дня перед выступлением прошло без форс-мажоров. Пришли в концертный зал за стандартные два часа, переоделись, перекусили взятыми загодя донатами — сладкое снимает стресс. Не то, что бы он был — даже после двухлетнего перерыва это было куда привычнее чем сидеть в зале, да и мелодию я выучил наизусть. Вообще, ноты для аккомпаниатора не были запрещены, но это дурной тон. Если уж участвуешь в турнире, то будь так добр, выучи свою партию наизусть.

Каори же такие мелочи, казалось, вообще не волновали. Хотя, с ее отношением к итогам...

— Как тебе мое платье? В первый раз надеваю, — классическое длинное белое платье. Шло оно ей отлично, как и вообще все, что она одевает. Боги, да на ней даже мешок будет смотреться как дорогое платье.

— Тебе очень идет. Туфли хорошо подходят к украшениям. Мне нравится, — конкурс серьезный, так что из бижутерии была только сиреневая заколка.

— Спасибо. Играем... — ну надо же, она слегка покраснела. Я оборвал фразу на середине.

— Никаких планов, Каори. Чистая импровизация — твой конек. Не беспокойся, я подстроюсь, — ну, в крайнем случае придется выдумывать что-то на ходу. Сложно, но не невозможно. Вряд ли получится что-то великолепное, но я тут на вторых ролях и вообще фон.

— Это я и хотела предложить. Взорвем сцену? — наши взгляды встретились, и я не выдержал, сорвавшись на нервный смешок. За ним последовал еще один, а потом мы захохотали. Надрывая глотки, до слез из глаз и удивленных лиц остальных конкурсантов.

Впервые я веселился перед выступлением. И знаете что? Меня это полностью устраивает.

— Следующая — номер четырнадцать, Каори Миядзоно. Ваше время выходить на сцену.

— Пошли! — мы кивнули друг другу и поднялись со скамейки.

'Помни, Косей, главное — результат. Все остальное не имеет значения'.

Перед глазами встало лицо Саки. Ее первый и самый главный урок, который буквально въелся в пальцы.

Вот только плевать я хотел на ее уроки.

Золотой свет прожекторов ослеплял. Легкий шум зала напоминал морской бриз. Отсюда, с пиковой точки, зал казался бесконечным. Ноги одеревенели — странно, раньше такого не было. Впрочем, один взгляд на Каори вернул все на свои места.

Я ведь сам согласился ей аккомпанировать. А значит — отступать поздно.

Первым препятствием стал слишком высокий стул. Все пианисты передо мной были взрослыми профессионалами, так что он был настроен слишком низко. Пересобрать — слишком много времени и испорченный выход. А значит...

Я одним движением ноги отодвинул его в сторону. Никто не запрещает играть стоя. Да, это сложнее — но я могу это сделать. Нет причин тратить время.

Один кивок повернувшейся ко мне девушке — и пальцы лежаться на клавиши. Первое прикосновение — самое важное. Как пойдет игра? Как настроен инструмент?

— Elohim, Essaim... Elohim, Essaim, I implore you, — донеслось справа. Я не знаю, что значит эта фраза, но для девушки она явно значит много. Пусть так — каждый имеет право на свои маленькие ритуалы.

Мне не нужно смотреть на клавиши — я знаю их наизусть, и там нет ничего интересного. Первые ноты отыграны, и скрипка вот-вот подключится к мелодии.

Как ты захочешь сыграть, Каори? Мягче? Тверже? Мелодично или грубо? Яростно или спокойно? Я приму любой выбор.

Скрипка говорит за нее — изначально тихие, почти нежные звуки превращаются в звонкие, кричащие, и тут же возвращаются обратно, на лету меняясь.

Ноты летят к чертям — безжалостная импровизация не оставляет Сен-Сансу даже шанса на сохранение авторства. Аккомпанировать ей — подвиг, и я понимаю, почему моя предшественница сдалась.

Вот только я — не она. Нет нужды четко блюсти ноты, Саки. Воспроизвести записанные звуки сможет и диктофон, для этого не нужно быть музыкантом.

Я закрыл глаза. Мир сжался до звуков инструмента в руках девушки. Ее скрипка ведет за собой, нужно только не мешать ей.

Мелодия изменилась — внезапно ставшие лишними ограничения нот исчезли, оставив чистую дорогу. Дорогу, по которой у меня есть проводник.

И кто тут кому аккомпанирует?

Я потерял счет времени и пришел в себя только когда мелодия кончилась. Зрители бушевали, буквально осыпая нас овациями. Правда, меня это не волновало, в голове билась только одна мысль. 'Хотел бы я играя видеть ее лицо, а не спину'.

А в следующий миг Каори стала заваливаться назад. К счастью, нас разделяло всего пара шагов, так что я успел подхватить ее.

Не знаю, что за кретин из обслуживающего персонала забыл перенастроить кресло, но спасибо ему за это. Так получилось, что я схватил падающую Каори за правую руку. Мозг будто покрыла ледяная корка — пульса не было.

— ВРАЧА, БЫСТРО! — зрители, видимо, ничего не поняли. Я предельно мягко уложил ее на пол, и разорвал воротник — если я хоть что-то правильно помню с медицинской подготовки, нужно облегчить приток кислорода... Или что-то такое.

Впрочем, моя дилетантская помощь уже не требовалась — медсестра, в обязательном порядке присутствующая на таких конкурсах, уже выбежала на сцену, тут же приложив ладонь к шее девушки. Точно, там ведь пульс лучше чувствуется.

— Поможешь донести в медицинский кабинет! — когда поступили четкие приказания, думать стало куда проще.

К счастью, до указанного помещения было идти всего ничего, так что уже спустя пару минут меня вышвырнули за дверь, чтобы не мешал. Я был против, но это никого не интересовало. Ладно, ее кабинет — ее правила.

Трястись от волнения я, впрочем, не перестал. Спустя какое-то время, даже близко не скажу какое: для меня все слилось в промежутки между ударами нервно барабанящих о стену пальцев, из кабинета вышла медсестра.

— Еще сидишь тут? Можешь идти домой, ничего страшного не случилось, простой обморок, — узел, в который сжался живот, ослаб. К сожалению, совсем немного.

— Я уйду только после того, как поговорю со своей солисткой, — если я просто так уйду, то не смогу даже смотреть на свое отражение, не то что в глаза Каори.

— Здание закрывают в одиннадцать часов ночи, если твоя девушка не придёт в себя раньше, ее переправят в городской госпиталь, откуда тебя все равно выгонят. Не трепи себе нервы и уходи домой, — значит, как минимум до одиннадцати убрать меня отсюда права не имеют. Отлично.

— Спасибо за заботу, — посмотрел на бейджик, — Кагари-сан, но я не изменю своего решения. До закрытия еще много времени, — она вздохнула.

— Делай что хочешь, мальчик уже взрослый, — дверь закрылась.

В коридоре снова повисла тишина.

Ребят, как я понимаю, просто не пустили — иначе бы давно были здесь. Ну и ладно. В конце концов, мне есть о чем подумать.

Итак, одно я могу сказать точно — вернуться на сцену было приятно. К тому же, я впервые сыграл по-настоящему. Да, только фон и с поддержкой, но это уже что-то. Кстати говоря, интересно, сколько балов нам дали. Приз за симпатии Каори точно отхватила, но могли неслабо засудить за вольную игру.

Так, прислонившись к стене, я и ждал. Когда приехала машина медиков, уже почти заснул.

— Послушай, парень, я тебя прекрасно понимаю, но ничем помочь не могу. Посещения разрешены с семи часов утра, так что иди домой и выспись, — говорил довольно высокий мужчина средних лет весьма доброжелательным тоном. И хотя его совет действительно разумный, мне он не подходит. Если я пойду домой, то просто сойду с ума от страха за нее. Сколько бы не говорили, что все в порядке, пока не увижу — не поверю.

Смерть Саки все-таки оставила свой след, как бы мы друг к другу не относились. Помнится, когда Цубаки на тренировке сломала ногу, я с ней сидел целыми днями.

— Хорошо, Шигеру-сан. Как называется больница? — в городе три главных, и несколько небольших. Искать среди них — удовольствие небольшое.

— Госпиталь Университета Татсухара. — университетский? Странно, но может она рядом живет.

— Спасибо, Шигеру-сан. — он кивнул и потерял ко мне интерес. Все еще бессознательную Каори выкатили на лежанке, и судя по звуку погрузили в машину — к счастью, мы находились на первом этаже.

Подождав, пока звук стихнет, вышел из здания. Идти до больницы совсем недалеко, минут пятнадцать от силы. А самое хорошее в ней то, что рядом с ней всегда есть уютный парк со скамейками. Конечно, может поймать полиция, но зелень хорошо скрывает от лишних взглядов, а утром я все равно уже проснусь. Если вообще смогу заснуть.

Так все и вышло — прилег, подложив под голову сумку с вещами. Можно и на траве, но земля холодная. Ощущение, что Каори в здании рядом сильно успокаивало, несмотря на всю бессмысленность. Так, ворочаясь на жесткой деревяшке, я и заснул, поставив будильник на шесть утра.

Пробуждение было невеселым. Тело затекло, линзы прилипли к глазам, да и в целом, подозреваю, видок у меня был тот еще. Но это волновало меня сейчас меньше всего.

— Опс, — на телефоне было десять непринятых от Цубаки и два от Реты. Последний — два часа назад. Похоже, кто-то сегодня не спал. Про ребят я самым что ни на есть подлым образом забыл. Скинул СМС, что все в порядке. Кажется, при встрече мне будет больно.

— Молодой человек, вы вообще в себе? Я не говорю про то, что вы уснули в парке — хотя над этим смеется вся больница. Вы понимаете, что в семь утра юные девушки имеют странное свойство спать? — на проходной случилось неожиданное препятствие. Я, к слову, покраснел, хотя глупо было надеяться, что персонал не заметит дрыхнущего на вверенной территории подростка.

— Могу я... — мне даже не дали договорить.

— Красная линия, до конца. Ждите в коридоре, пока не позовут, раз уж не можете вести себя как нормальный человек, — ну хотя бы держать не стала. Хотя и не имеет права, в общем-то.

Ждать, в прочем, пришлось не слишком долго — около часа.

— Входи уже, герой, — та самая медсестра с проходной оказалась, видимо, ответственной за пациентов этого крыла. В любом случае, смотрела она явно одобрительно, несмотря на собственные слова.

Я послушался.

В палате было... Уютно. Большая удобная кровать, огромные окна... А еще все буквально воняло тем больничным запахом, который не выветрится никогда. Смесь хлорки и чего-то еще, непонятного, но очень противного.

— Как ты себя чувствуешь? Ничего не болит? — Каори сидела в постели с яркой улыбкой на лице. На меня же неожиданно навалилась робость.

— Хорошо. Я впервые упала в обморок, голова закружилась. Но у меня всегда была в какой-то степени анемия, так что все нормально, — она была одета в стандартную зеленую пижаму, на фоне которой особенно выделялись золотые волосы. — Кстати, Косей, а тебе как спалось?

У меня непроизвольно потеплели щеки.

— Не слишком. Когда тебя выписывают? — с каждой секундой неловкость нарастала.

— Завтра или послезавтра, врачи хотят провести пару тестов на всякий случай, — с души будто рухнул камень. Если и правда нет ничего серьезного...

— Спасибо за вчерашнее выступление, Каори. Оно было лучшим в моей жизни. Мы, кстати, победили, — по дороге успел посмотреть на результаты. Награждение прошло без нас, так что кубок придет по почте, скорее всего.

— Угу, — что с ней происходит? Куда делась вся жизнерадостность? — Скажи, Косей... Ты ведь не забудешь? Все эти люди, которым мы играли, они ведь не забудут нас? — на ее глазах выступили слезы.

Что-то мне окончательно перестает это нравится.

— Конечно нет. Это невозможно забыть, — я говорил чистую правду.

А затем, не выдержав, обнял ее. Не знаю, что происходит, но выдерживать ее заплаканный взгляд я просто не могу.

Как ни странно, девушка не попыталась отстранится — наоборот, еще плотнее прижалась, мелко дрожа. И вот это понравилось мне меньше всего — если ей настолько необходима поддержка, пусть даже от меня, страшно подумать, что довело ее до такого состояния.

Спустя пару минут, когда Каори перестала дрожать, я отстранился. Где бродит гребаный Ватари, когда так нужен? Это вообще не мое место. Я просто не имею права тут быть.

— Побудь со мной еще немного, — ну вот как я могу ей отказать после всего, что она для меня сделала?

Но ее доктора сегодня будет ждать тяжелый разговор. Плевать я хотел на врачебную тайну и прочие отговорки. Если она серьезно болеет... Что же, помощь никогда не бывает лишней. Я не потеряю Каори. И не важно, что ради этого придется сделать мне.

Слишком многим я ей обязан.

— Шигеру-сан, чем больна Каори?

Через три часа, когда девушку забрали на тесты, я подошёл к её лечащему врачу. Найти его было не сложно — на двери была бумажка с именем и номером кабинета.

Теперь же мы сидели в его кабинете.

— Арима-кун, это врачебная тайна, которая касается только родителей. Прости, но я не могу тебе ничего рассказать, — он пошёл в отказную... Вот только даже такое поведение подтверждало мои подозрения.

— Значит, дело не просто в обмороке. Каори — моя солистка и я в любом случае узнаю, что с ней творится. Шигеру-сан, пожалуйста, не заставляйте меня спрашивать эт у неё, — ну я же вижу, что тебе неудобно! Ты ведь заботишься о своих пациентах, так не тяни!

— Ладно, — он вздохнул и впервые серьезно посмотрел на меня, — Раз уж из-за простого обморока ты готов заночевать в парке, то все равно узнаешь рано или поздно. Болезнь Каори Миядзоно — боковой амиотрофический склероз. Это...

В меня будто печатался поезд. Нет. Это не может быть правдой.

— Но ведь БАС может появится только у людей старше тридцати лет! — я сорвался на крик, а судорожно стиснутый край стола отчетливо хрустнул.

— Обычно. Обычно, Арима-кун. Мне очень жаль, но Миядзоно-сан не повезло — у неё он проявился в пять лет, — в пять лет? Но... — С помощью препаратов удалось затормозить прогрессирование болезни, оно даже прекратится на какое-то время, но сейчас началось снова, — врач смотрел с жалостью в глазах, от которой становилось только хуже.

— Чем... Чем я могу помочь? — он хотел ответить, но я не дал. — Я знаю, что амиотрофический склероз не излечим, но моя... Мать прожила с ним десять лет. Если есть хоть что-то, с чем я могу помочь — я это сделаю, — голова будто замёрзла, навалилось чувство нереальности происходящего. Каори ведь не может просто взять и... Правда?

— Помочь... — он задумался, смотря на меня оценивающим взглядом, и продолжил, — Да, есть кое-что. Приступы, подобные вчерашнему могут повториться, и даже участятся. Ты должен быть рядом и научится действовать в таких случаях... Но это не слишком выходит за рамки простой медицинской подготовки, курсы проводятся бесплатно прямо здесь, — я молча кивнул. Срываться и жаловаться на судьбу буду позже — сейчас просто не имею на это права, — Раз уж у тебя в семье были больные БАСом, ты должен понимать, что тебя ждёт.

— Я был слишком мал, уже плохо помню. — на самом деле нет, но лучше удостоверится.

— Хорошо. Я дам тебе брошюру для больных и их семей, как следует изучи дома. И запомни — куда больше, чем помощь, Миядзоно-сан будет нужна твоя поддержка. Постарайся не подвести её, — требовательный взгляд врача не оказал на меня никакого впечатления.

— Не подведу, — он кивнул и посмотрел на дверь. Намёк яснее ясного. Но мне нужно прояснить последний вопрос.

— Сколько у нас осталось времени? — 'нас' вышло само по себе, удивив даже меня.

— Два-три месяца, в любом случае не больше года, — ну вот и все. Последние надежды рухнули, оставив после себя жгучую пустоту.

— Спасибо за внимание, Шигеру-сан, — поклонится. Открыть дверь. Выйти. Не дрожать. Не кричать. Не лупить стену. Улыбаться, будто ничего не произошло.

Я смогу сделать это дома, когда не будет зрителей. Сейчас — молчать.

Тихая ночь. Домой я сегодня так и не вернулся — там придётся встретится с Цубаки, а сил на объяснения и обычную болтовню я в себе не чувствовал. Поэтому и сидел в парке рядом с концертным залом, в котором мы вчера выступали. Месте, в котором мы впервые встретились. Месте, изменившим мою жизнь.

— Так вот что ты чувствовала, мама? — хотелось схватится за голову, и разбить её о ближайший древесный ствол.

Я буквально ощущал, как тает время. Убегает сквозь пальцы, как песок.

Только сейчас, оборачиваясь назад, стало понятно, сколько ошибок я совершил. Ведь всего, что хотела Саки — успеть передать мне как можно больше. Дать лучшую музыкальную базу, которая не даст мне умереть с голода в худшем случае, и прослужит хорошим фундаментом для дальнейшей практики в лучшем. Все моё отрицание, побег от пианино, злость на неё и попытки доказать неправоту... Были не более чем глупой обидой ребёнка, которого не погладили по головке. Сейчас это было очевидно. Сейчас было безнадежно поздно.

Девушка, осознавшая это куда раньше, сделала все за меня. Вытащила из мирка, в котором я заперся, вернула за пианино, показала, что значит играть. Проводила в моей компании время, шутила и смеялась, несмотря на то, что ей самой становилось все хуже. Какого ей было играть, зная, что я останусь жить — а она нет? Чего ей стоило улыбаться глупым шуткам Реты и моим неуклюжим попыткам остаться в стороне и не мешать им? Терпеть вонь от моих сигарет, когда её легкие должно было жечь?

От одной мысли становилось тошно. На моих глазах протекал вес цикл БАСа. Если бы я был чуть-чуть внимательнее, чуть-чуть умнее... Я бы не потерял столько времени.

За полторы недели Каори Миядзоно практически спасла меня. Что я сделаю, чтобы отплатить ей тем же? Все.

А значит сигареты — в мусорку. Хватит подросткового дерьма, время никому не нужных бунтов кончилось. Если есть хоть что-то, чем я могу помочь ей — я обязан это сделать. За ошибки нужно платить.

Вот только жаль, что платят за них обычно самые близкие люди.

Глава 3

Со знаменательного вечера прошли четверо суток. Ребята все еще злились, но в свете последних событий это волновало меня даже меньше, чем уменьшение озонового слоя. Перебесятся и забудут — бывало за эти годы и не такое. График определился легко — Шигеру-сан договорился заранее, так что проблем с доступом к курсам не было. Сначала я хотел скрыть свои занятия, но как следует подумав, отбросил эту идею, как глупое ребячество. Проходят они как банальные курсы медицинской помощи, чуть более полные, чем школьные. Испугался случившегося на сцене, решил подтянуть знания — ни капли лжи и звучит очень правдоподобно, даже Цубаки не нашла, чему удивится. Настоящая причина, конечно, другая, но касается она только Каори и тех, кого она решит посвятить в свою проблему. Кроме того, купил простейшее переносное электронное пианино, достав специальную карточку 'на крайний случай'. По словам отца, лимит на ней не ограничен, но позже мне придется отчитаться за каждую потраченную йену. Разумеется, предварительно я уточнил у врача финансовую сторону лечения — меня успокоили, сказав, что всевозможные фонды полностью перекрывают эту проблему. Словам я не слишком доверял, но по бумагам все действительно выходило так — хотя, чего мне стоило уговорить Шигеру-сана их показать... В любом случае, с этим я тоже разобрался. Пианино теперь стояло в палате Каори, позволяя практиковаться не уходя домой. Она была не против — хотя о произошедшем мы так и не поговорили. Все та же сияющая улыбка отметала на корню саму возможность серьезного разговора. Да и не собирался я его начинать — последнее, чего она может хотеть, так это жалости и отношения к себе как к инвалиду, иначе бы не скрывала болезнь до последнего. Так что мы вернулись к старой модели общения.

Как ни странно, мое поведение не вызвало ни малейшего удивления даже у Реты. Видимо я серьезно недооценил свою репутацию, кхм... Гиперзаботливого человека. Что мне в любом случае на руку. Иными словами, мой день теперь выглядел примерно так: с семи утра до часа дня я проводил в школе, затем до шести часов — в палате у Каори, практикуясь и просто общаясь. Позже у нее начиналось ежедневное обследование, и я шел на курсы. Когда они заканчивались(около семи часов вечера) уходил домой.

Пожалуй, на этом все. Весенний Турнир Махои неуклонно приближался — он начинается завтра. Не то, чтобы это так уж сильно напрягало, но все же несколько нервировало. Это будет моей первой настоящей одиночной игрой на публике, как-никак. Конечно, благодаря ежедневным трех-четырехчасовым занятиям прогрессировал я достаточно быстро, но отказаться от нот так и не получилось. Нет, когда мы играли дуэтом, проблема исчезала — никакие границы не удержат Каори, так что чтобы аккомпанировать ей приходилось приходилось изобретать что-то на ходу... Но в одиночку этот эффект резко пропадал. Будь моя воля — всегда был бы аккомпаниатором. Но, к счастью, мне хватало мозгов даже не заикаться об этом. Вряд ли существует лучший способ сделать ей больно. Если она хочет потратить свое время на мое музыкальное образование — все, что я могу, это с благодарностью принять ее решение.

— Косей, перед тем, как играть, реши, как ты хочешь исполнить отрывок. Кому ты хочешь его посвятить, ради чего играешь, — совет был хорошим, но не слишком работал. Рано или поздно я сбивался на чистую технику. Но теперь игра начинала доставлять удовольствие, что уже радовало. Ладно, результат соревнований меня интересует в последнюю очередь. Судьи оценивают технику, так что при желании я мог бы выиграть в любой момент — но это было бы изначально лишено смысла.

— Волнуешься? — Каори улыбнулась и стукнула меня по плечу, — Не беспокойся, ты победишь.

Я тоже улыбнулся. Сейчас мы сидели на больничной крыше — уже начало мая, так что даже вечером довольно-таки тепло.

— Даже не сомневаюсь. В конце концов, ты ведь мой учитель, — мы рассмеялись. Теплый майский вечер, вкусный чай с донатами... Хотелось, чтобы так было всегда.

— Смотри какие яркие звезды! — она не может спокойно сидеть и секунды. Впрочем, звезды и правда красивые. В голове появилась идея.

— Twinkle, twinkle, little star... — старая колыбельная показалась невероятно подходящей к необычайно мирной атмосфере. Помнится, ее она и играла с детьми в тот день, когда мы встретились.

— How I wonder what you are, — девушка с улыбкой продолжила. Невероятно мечтательное выражение, проступившее на ее лице, делало его только милее.

— Up above the world so high, — я продолжил, смотря в небо. На сердце было тепло и уютно. Пожалуй, в первые за последнюю неделю. Хотя кому я вру, за всю жизнь.

— Like a diamond in the sky, — Каори закончила строфу, и повернулась ко мне, — Знаешь, Косей... Спасибо. За все.

За что она меня благодарит? После всего, что она для меня сделала, это не тянуло даже на компенсацию неудобств.

— Эм... Пожалуйста, — я покраснел. Как бы то ни было, она оставалась очень красивой девушкой, и на таком расстоянии вызывала несколько смущающие мысли.

Каори весело хмыкнула и щелкнула меня по лбу.

— Папа просил передать, что всегда будет рад увидеть тебя у нас в гостях, — опс. Нет, это было ожидаемо, да и нам есть, о чем поговорить... Но я надеялся, что это случится несколько позже. Хотя бы после турнира.

— Хорошо, — она рассмеялась.

— У тебя было такое испуганное лицо, будто я предложила съесть живую змею. Расслабься, он просто хочет сказать спасибо, — я только кивнул.

Мы помолчали. Просто лежать с Каори на теплой крыше, подложив под голову мягкую сумку и попивая сладкий чай... Пожалуй, так и выглядит рай.

Через пару минут я обеспокоенно решил проверить, почему она так надолго затихла. Оказалось, уже заснула.

Ну да, для ослабленного организма, приученного к режиму это в общем-то скорее норма, чем девиация... Улыбнувшись, предельно мягко взял девушку на руки. Ее палата на четвертом этаже, так что идти было совсем не далеко.

Омрачало мое настроение только одно — она была очень легкая. Слишком легкая.

Утро турнира было довольно-таки благоприятным — Каори наконец выписали, так что к месту проведения мы шли полной компанией.

— Вау, оно такое огромное, — Цубаки удивилась вслух. Впрочем, было чему.

— Концертный зал Махоу — самый большой в префектуре. Турниры такого калибра котируются даже на международном уровне, — на самом деле не совсем международном, для Китая нужно будет подтвердить сертификацию победой в местном конкурсе, но вряд ли её интересуют такие подробности.

— Кстати, Косей, ты будешь выступать последним, — Каори смотрела в концертное расписание, — Похоже, решили оставить бывшую звезду на сладкое.

— Звезду? Нет, я конечно известен, но не слишком ли... — смущают меня такие определения.

— Не слишком. От твоего возвращения ждут либо оглушительной победы, либо такого же оглушительного провала, Косей, — успокоила, блин.

— Ладно, спасибо за напутствия, но мне уже пора. Вот ваши билеты, — как участнику, мне очень удачно полагались три бесплатные контрамарки.

Ну вот и все — мой турнир официально начался. Надеюсь, с ней ничего не случится, пока меня не будет. Вход за кулисы для участников был отдельным от зрителей, так что на входе были только двое подростков — симпатичная черноволосая девушка и нахального вида парень.

— А вот и ты, Арима, — эм...

— Прости, мы знакомы? — нет, понятно что он тоже участник, но его агрессия слишком личная — так не относятся к неизвестным конкурентам. Вот только я его не помню.

— Ты не помнишь меня? Я Такэси Аидза, пианист, — он выглядел так, будто я его ударил — растерянно и не веря. Да что с ним не так?

— Эм... Такэси... — что-то крутилось в памяти, но слишком мимолетно, — Нет, не помню.

— Да мы выступали на одних конкурсах все детство! На каждом награждении мы были вместе, пока ты не ушёл! — вот черт. Только теперь я вспомнил этого блондина. Ну, не совсем его — скорее его волосы.

— А, да. Вспомнил. Точно. Ты тогда... Ами? — я обратился к молчащей брюнетке с убийственным взглядом. С нами тогда ещё была какая-то темноволосая девочка, может это она?

— Эми. Эми Игава, — если бы у слов была температура, это был бы абсолютный ноль. Но несмотря на тихий голос и ровный тон выглядела она весьма угрожающе.

— Точно, извини. Не хотел обидеть, — я почесал затылок — вредная привычка, проявляется когда волнуюсь. — Можно уже пройти?

Эта парочка весьма неудачно перегородила проход, а мне ещё нужно переодеться и в идеале перекусить — завтрака не хватило для появления чувства сытости. А голодный музыкант — нервный музыкант.

Парень отошёл и дернул головой, мол, проходи. Я так и поступил.

Вот ведь, ещё и эти из прошлого вылезли. Будто у меня без них было мало проблем.

Хотя... Для них ведь это как раз я неожиданно вылез после двух лет отсутствия.

Кстати говоря, посмотрев в расписании, стало понятно, что напоследок оставили не меня, а всю троицу. Кто-нибудь говорил администрации, что в самом начале соревнований сталкивать лбом наиболее вероятных претендентов не принято?

Как бы то ни было, соревнования начались. Я уже одел выходной белый костюм — бывший, кстати, предметом долгих и жарких споров с Каори. Я хотел обычный черный, она хотела серебряный. Так как ходить в стразах мне не улыбалось, мы сошлись на белом.

Хотя что-то мне подсказывает, что она просто так развлекалась. Ну и хорошо. Выступления продолжались — всего было около тридцати участников, так что времени ещё порядочно.

Происходящее на сцене транслировалось в нашу комнату через пару экранов, так что можно было услышать остальных. Они... Не впечатляли. Нет, нормальная, техничная игра, но ничего уникального или хотя бы запоминающегося так и не проскользнуло. Играли в основном великую тройку венской школы, но иногда проскальзывал Шопен. Я, в общем-то, тоже играю его отрывок... Но определились мы с этим методом тыка. Буквально — бросил карандаш в листок с надписями. Выпало на шопеновский этюд. Не слишком сложная вещь, но я и не собираюсь играть нота в ноту. К слову, не волновался, похоже, только я. Таки... Такэси явно трясло — и даже контрастное умывание ему не помогло. Хотя, чего так волнуется-то? Он уже победил в прошлом году, так что ничего не теряет.

— Такэси Аидза, ваш выход, — блондин даже немного побледнел.

— Удачи! — не знаю, поможет это ему или нет, но я пытался.

Он кивнул и вышел на сцену. Я подошел к экрану — интересно, как он сыграет. В комнате из участников уже остались только мы с Эми — остальные после того, как выступили, предпочли уползти в комнату отдыха.

Его пальцы легли на клавиши... А в следующий миг я застыл от удивления. Буквально с первой секунды игры он взял просто безумный темп — сложнейший в исполнении отрывок, который я даже не уверен, что смогу исполнить, буквально полетел. Ни единой ошибки. Ни единого недочета.

Совершенно безупречная техника... Наполненная эмоциями. Не музыка — воплощенный вызов. Доказательство собственных успехов, впечатанное в ноты. То, чего я безуспешно пытался достичь выходило у него будто бы само-собой.

— Знаешь, а ведь это твоя вина, — голос девушки донесся будто издалека. Я наконец смог закрыть распахнутый в шоке рот, — Все, чего Такэси хотел — превзойти тебя. Если бы не твой пример, он бы никогда не добился таких успехов.

— Вот как... — сказать, что я был удивлен — не сказать ничего. Человек, о существовании которого я даже не подозревал, — Ты тоже?

Я бы уже ничему не удивился.

— Не смеши, — я непроизвольно выдохнул. Вот и хорошо. Слишком много открытий для одного дня.

Разговор пришлось прервать — Такэси закончил выступление и вернулся в нашу комнату. Ну как вошел — рухнул в изнеможении на пол.

— Неплохо, Аидза, — видимо эта девушка не слишком щедра на комплименты.

— Ну надо же. У только сейчас начали трястись руки, — не уверен, что он говорил это нам, так что не стал мешать ему приходить в себя. В следующий миг он, видимо, осознал, где находится и вскочил на ноги, — Ты видел это, Арима!?

Ну откуда в нем столько экспрессии, чтобы после выступления так орать?

— Отличная работа, Такэси. Не думаю, что я смог бы лучше, — я говорил совершенно откровенно, но на его лице проступила очень странная улыбка — смесь смущения с благодарностью и чем-то еще. Вот поэтому я и не люблю говорить хорошие вещи — на них странно реагируют. Даже если они полностью правдивые.

— Э... Да ничего, я и лучше могу... — парень еще что-то бормотал, когда его прервал конферансье.

— Эми Игава, вы следующая. — девушка, к слову, уже переоделась в ярко красное платье и распустила волосы. Красива, не могу не признать. Но... Почему-то не вызывает даже малейшего романтического интереса. Эй, я там флаг не сменил случайно?

Она молча вышла на сцену. Мы вернулись к экрану — уж очень интересно, что она покажет после предыдущего выступления. Любого другого оно бы деморализовало, но она не выглядела нервничающей даже отдаленно.

— Да, она сдержана, холодна и выглядит отстранённой... Но у нее реально есть чувства к тебе, Арима, — ЧТО?!

— Ко мне? Ты ничего не путаешь? — даже мысль о том, что эта ледяная девушка с убойным в прямом смысле взглядом была абсурдна.

— Серьезно, без шуток. Сколько бы мы с ней не встречались, она будто не может выкинуть тебя из головы. Каждый раз она говорила что-то вроде 'Такэси, ты ничего не знаешь о настоящем Косее Арима'. — казалось, парень наслаждался ситуацией. По крайней мере улыбка у него стала уж очень довольной.

Впрочем, разговор в очередной раз прервался. Как только Эми Игава прикоснулась к клавишам, у меня в очередной раз за этот день сбило дыхание.

Нет, начало не было ничем особенным... Но буквально спустя секунду все изменилось. Техника, превосходящая даже то, что показал Такэси минутой ранее. Импровизация, не глядя отметающая в сторону все, что когда-либо делал я — часть нот опускалась или менялась, но суть мелодии оставалась прежней. Это одновременно было и не было 'Зимним Ветром' Шопена — да, построение осталось тем же... Но ровно на столько, чтобы это приняли жюри. Суть была совершенно иной. Несколькими движениями пальцев девушка перестроила отрывок настолько, что теперь он мог носить только ее имя.

А еще — эмоции. Мир будто застыл, оставив только играющую на пианино девушку и ее одиночество напополам с гордостью и... Отчаянием? Спустя пару минут этюд кончился — но это воспоминание останется со мной навсегда.

— Это было... — рядом очнулся Такэси. Впрочем, я его прекрасно понимал.

— Ага, — а в следующий миг хлопнула железная дверь, отделяющая сцену от нашей комнаты, и меня схватила за пиджак тяжело дышащая девушка.

— Ты смотрел на меня, Арима?! — она сорвалась на крик. Ни следа прежнего льда — красные щеки, текущий по лицу пот. А в следующий миг меня отпустили. Девушка развернулась и ушла переодеваться.

Правильно, впрочем — нужды в словах не было. Пианино все сказало за нее.

— Косей Арима, вы следующий, — подумать мне не дали. Я кивнул Такэси и пошел за конферансье.

Ну вот и она — финишная прямая. Я видел, на что способны еще вчера неизвестные мне люди, равнявшиеся на меня. Теперь пришла пора мне показать, что я этого достоин. Я внезапно успокоился и вошел в услужливо открытую дверь.

Свет сцены ослеплял. Но в этот раз он не был враждебным — наоборот, доставлял удовольствие. Поклон. Сесть за пианино — в этот раз отрегулированное специально под мой рост.

Мой путь сложился странно. Я ходил кругами, ошибался с выбором развилки и не мог найти дороги. Но теперь я здесь. Все люди, с которыми я был знаком так или иначе вели меня к этому дню. Хироки, обнаружившая мой талант. Саки, давшая начальное образование. Цубаки, ставшая мне старшей сестрой. Рета, всегда готовый подставить плечо. Такэси и Эми — показавшие, что нужно делать. И Каори — девушка, без которой ничего бы так и не случилось. Вернувшая меня на сцену, поддержавшая в самый сложный период... Понявшая все куда лучше и раньше, чем я сам. Я вижу всех вас.

Пальцы легли на клавиши. Ноты будут только мешать. Нет нужды закрывать глаза — мне нечего прятать и нечего стыдится.

'Перед тем как играть, реши как ты это сделаешь. Для кого ты играешь. Зачем ты играешь.'

Уже решил, Као.

Фредерик Шопен. Нежность (Сад Эдема).

Первые ноты отозвались ярким светом. Мир сжался до одной девушки в зале. Мягко касаюсь клавиш — не нужно спешить. Я выступаю последним, некому меня торопить. Мелодия течет, проходя сквозь пальцы. Часть нот приходится изменить, часть — убрать. Я не Шопен, они не нужны в моей игре.

Все это время я прятал от себя то, что должен был понять уже давно. Рета, Цубаки, страдания из-за собственной никчемности... Я чуть не потерял за ними самое важное. То, что всегда было рядом. Пальцы вторят мыслям, воплощая их в реальности. Нет нужды нажимать на клавиши слишком сильно. Нет нужды корить себя за ошибки.

Да, я виноват и это уже не изменить. Но есть люди, зависящие от меня. Есть обязательство, которое я на себя возложил. Есть правда, которую пора перестать скрывать от самого себя.

Я вижу тебя — в этом мое преимущество перед Эми. Ты смотришь широко раскрытыми серыми глазами, прекрасно понимая смысл, что я вкладываю в каждую ноту. Ты немного дрожишь, потому что в зале прохладно, а ты не взяла кофту. За эти две недели я узнал тебя лучше, чем кого-либо еще. Ты столь же неудержимая, как апрельский ветер. Ты любишь какао и ненавидишь, когда твоя скрипка мокнет. Я знаю все это и куда больше...

Ведь все это время... С той минуты, когда я услышал твою игру... Ты ворвалась в мое сердце, выбив дверь.

Я люблю тебя, Каори Миядзоно. Хватит скрывать это от самого себя. Не беспокойся, неважно, примешь ты это или нет — я не останусь в стороне. У нас слишком мало времени для мелочных обид, а Рета хороший парень. Но если ты все-же чувствуешь то же самое...

Мелодия кончалась, вместе с ней кончался и краткий миг осознания. Как только я оторву пальцы от клавиш, все снова станет прежним. Но сейчас.... Сейчас в этом мире есть только мы.

Последние ноты — и затихший зал взрывается овациями. Молчишь только ты — и только я понимаю, почему ты плачешь. Ведь в конечном счете...

Нет никакого смысла возвращаться в комнату для участников.

Встать, поклонится — ни жюри, ни зрители еще не поняли, что я задумал. Только в твоих глазах светится понимание. Сейчас я должен сделать шаг вправо и уйти со сцены... Вот только я спускаюсь в зал.

До вашего ряда — двадцать шагов. Шагов, которые я прошел в полной тишине. Впервые я вижу тебя так ярко — и дело вовсе не в освещении. Одно движение — и пиджак ложится на твои плечи.

— Простудишься ведь, Као, — миг... и судорожно всхлипывающая девушка прижимается к моей груди. Все, что мне остается — гладить ее по спине, служа опорой.

Все так. Пусть у нас почти не осталось времени... Мы проведем его так, как захочется нам.

Глава 4

— Послушай меня, мальчик. Это место существует для того, чтобы показывать лучшее, на что ты способен, а не устраивать свидания, — каждое слово четко выбрано, чеканно выговорено и наполнено гневом.

Вот только плевать я хотел на упреки старого жирдяя, непонятно что забывшего в кресле главного жюри.

Впрочем, ответить он мне не дал — группа судей уже прошла дальше. После моего выступления концерт кончился, так что никаких законных претензий к моему поведению быть не может. После того, как Као немного успокоилась, мы вышли из зала, где нас и увидел этот придурок. Реакция на произошедшее, впрочем, была у всех разная. Рета, что самое удивительное, смотрел одобрительно. Казалось бы, после того, как я увел у него девушку, он должен был разозлится... Но ничего подобного не случилось. Цубаки же выглядела... Потерянно. Надо будет с ней поговорить, потом — может, случилось что. Хотя утром все было нормально. Странно это. В холл мы спустились вдвоем — Рета утащил Цубаки куда-то в сторону. Кажется, мой долг перед ним растет с каждой секундой.

— А ты вырос хорошим парнем, Косей. Не обижайся на старика, он застал еще императора. Старая школа, — Э?

— Тетя Хироко? — я улыбнулся и пожал плечами, — Я и не обижаюсь.

Хироко Сэто — лучшая пианистка Японии и человек, почти вырастивший меня. Как музыканта, по крайней мере.

— Вот и хорошо. А ты, значит, Каори Миядзоно? Поздравляю с победой на 'Това Холе'. Среди скрипачей все только о тебе и говорят. Кстати... — ох, не нравится мне ее улыбочка, — Тяжело было вытащить этого засранца на сцену?

— Спасибо, Сэто-сан, — в глазах Каори загорелись такие же ехидные искорки, что и у Хироко, — Да, были определенные сложности. Он довольно сильно сопротивлялся, — они меня что, игнорируют?

— Узнаю Косея. Кстати, на свадьбу пригласите? — спросила она явно издеваясь, но вопрос вызвал у нас глубокомысленное молчание. Конечно, успеть будет довольно сложно. Но возраста согласия мы достигли, так что, если Каори захочет...

Я посмотрел на нее — девушка явно покраснела, но взгляд не отвела. В голове сама по себе появилась яркая картина возможной свадьбы. Скорее всего она будет в ставшем популярном европейском стиле... Замечавшись на минуту, пришёл в себя от шокированного взгляда Хироко.

— Эй, у вас что, все правда настолько серьезно? — кажется, мне впервые в жизни удалось по-настоящему удивить Хироко Сэто. Она по инерции потянулась к сигаретам — от нее я и получил эту привычку, к слову.

— Угу. Хироко, пожалуйста, спрячь сигареты, — вот еще, у Као и так проблемы с легкими.

— И когда ты только успел так повзрослеть? Эх, видела бы тебя сейчас Саки... — девушка грустно улыбнулась и спрятала пачку, — Ладно, я рада за вас. В самом деле. Останетесь посмотреть на результаты?

— Наверное, нет. Ты ведь знаешь, меня никогда не интересовал счет, — да и не хочу я появляться рядом с Эми.

— Это был не вопрос, — она улыбнулась, — Это часть этикета музыканта, Косей. Раз уж ты перешел во взрослую лигу, пора бороться со вредными привычками, — несмотря на все такой же теплый тон, меня вытянуло по струнке. Вот это та наставница, которую я помню, — Кстати, раз уж ты снова в деле... Занятие завтра в десять утра, у меня дома. Будем приводить тебя в форму к осеннему концерту в Сайто.

Девушка хлопнула меня по плечу и ушла, оставив нас наедине.

— Значит, сопротивлялся? — я усмехнулся. Ни малейшей обиды не было.

— Скажешь, нет? Пошли уже, все веселье пропустим, — только сейчас я понял, что все это время мы с Каори простояли, держась за руки. Впрочем, это казалось настолько естественным, что я не стал ничего менять.

— Как скажешь, — я, не сдержал улыбки. Как же я сейчас счастлив. Впрочем, хотя бы эту минуту я заслужил, разве нет?

Около доски с результатами было много народу — и большая часть была расстроена. Странно, но я впервые вижу эту картину — всегда уходил сразу после выступления. На доске было четко написано:

1) Арима Косей

2) Эми Игава

3) Такэси Аидза.

Все, что мне нужно знать — как и ожидалось. Такэси был великолепен, но Эми выложилась целиком, и этого оказалось больше. Что касается меня... Ну, причина первой строчки сейчас держит меня за руку.

— И все это — благодаря тебе, — я прошептал ей на ухо, что бы не мешать остальным громким разговором. Впрочем, это уже не играло особой роли — галдеж все равно стоял страшный.

— Не мне, а тебе самому, Косей. Я только подтолкнула тебя на сцену — остальное ты сделал сам, — она ответила так же тихо, вызвав во мне сначала волну негодования... а потом смеха.

— Мы и правда друг другу подходим, Као. Так и будешь отрицать свою значимость? — она тихо фыркнула.

— Не больше, чем ты сам. И не привыкай к этому — я ведь не всегда буду рядом, чтобы поддержать тебя, — одной фразы хватило, чтобы напрочь убрать радостный настрой. Это первое упоминание ей своих перспектив — запретной темы.

— Не думай об этом. Лето только началось — не нужно омрачать его сожалениями, — девушка вздохнула, и прижалась плотнее.

— Просто... Мне страшно, Косей. Не отпускай меня, ладно? — я улыбнулся, и сомкнул руки — так получилось, что ее лицо оказалось на уровне моей шеи.

Так мы и стояли, обнявшись. И только доска результатов была молчаливым доказательством и свидетелем произошедшего сегодня. Мог ли я еще месяц назад подумать, что приду к такому результату? Конечно нет. Внезапно мой взгляд зацепился за Эми Игаву. Он стояла будто в ступоре, смотря на меня как на... Предателя? Она не двигалась, просто смотрела на нас. И мне стало жутко от этого взгляда. Впрочем, потом ее оклинула наставница, и она ушла. Ну и ладно.

— И ты так и не поговорил с моими родителями, — я рассмеялся. Да, именно так.

После этого, я решил не оттягивать неизбежное, и подчинился. Родители Каори оказались хозяевами лучшей кондитерской города, и собственно кондитерами в ней. Неожиданно.

— Так значит, ты и есть Косей Арима? — ее отец оказался достаточно высоким человеком в поварском колпаке, — Поздравляю с победой! Мы болели за тебя! Рико, накрывай на стол, к нам пришел интересный гость!

Он хлопнул меня по плечу, и вошел внутрь здания, оставив меня в некотором удивлении.

— Он твой фанат, Косей, — Каори, мягко улыбаясь, пожала плечами и последовала за отцом.

Мне осталось только пойти за ней. Чувствовал я себя, несмотря на радушный прием, несколько не в своей тарелке.

На столе были разложены пирожные и расставлен чай — заведение уже закрылось, так что зал был пуст.

— Рад знакомству, Йошики-сан, — меня прервали.

— Да расслабься уже, Арима-кун. Мы просто хотели познакомится с парнем нашей дочери, — он улыбнулся, — А ты смотришь так, будто тебя пытают.

Я покраснел. Мужчина смотрел явно одобрительно, но сама ситуация заставляла меня нервничать. Као же явно получала удовольствие от происходящего.

— Знаешь, Арима-кун, в последнее время Каори о тебе только и говорила. Это так мило, — к разговору подключилась ее мать, — И поздравляю с победой, твое выступление было великолепно.

— Благодарю, Рико-сан, — никакого негатива не ощущалось — эти люди действительно были рады. Но мне все равно нужно будет поговорить с ними наедине, — И спасибо за угощение, прекрасные пирожные.

В целом, разговор шел достаточно легко. Спустя какое-то время я наконец смог успокоится, и даже начал получать удовольствие — они оказались очень позитивными людьми, к тому же разбирающимися в музыке. Было уже около одиннадцати ночи — соревнования со всеми перерывами заняли чуть меньше пяти часов, да и потом мы потратили немало времени на прогулку, так что девушка явно устала и засыпала на ходу, хотя и пыталась принимать участие в разговоре. Мы сидели рядом, так что я заметил это первым.

— Као, я думаю, тебе стоит пойти выспаться, — за время больницы у нее установился режим, да и организм ослаблен — лучше не перегружать его даже таким мелким стрессом.

— Я в порядке, Косей, — ну в каком ты порядке, отрубишься ведь прямо за столом.

— Доченька, я думаю, Арима-кун прав, — девушка вздохнула, и кивнула.

— Ладно. Спокойной ночи, — она резко поднялась и покачнулась — похоже, от резкого движения закружилась голова. К счастью, я успел поддержать ее за плечи. Девушка вздохнула, благодарно кивнула мне и ушла наверх — видимо, там находились жилые комнаты. Я, впрочем, шел рядом — лестница достаточно острая, и даже такая мелочь, как головокружение может привести к плачевным последствиям.

Когда я вернулся в зал, атмосфера уже изменилась. С лиц родителей пропали улыбки — их место заняла странная смесь грусти с тоской. Похоже, сейчас и начнется настоящий разговор.

— Спасибо, что поддержали, Рико-сан, — женщина кивнула.

— Ты ведь уже все знаешь? — значит, Шигеру-сан им не рассказал о нашем разговоре.

— Да, Йошики-сан, — мужчина вздохнул и серьезно посмотрел на меня.

— Арима-кун, боковой амиотрофический склероз — неизлечим, — несмотря на всю тяжесть взгляда, я не отвел глаз.

— Я знаю.

— С каждым днем Каори будет становится все хуже, — взгляд мужчины, казалось, смотрел сквозь меня, видя меня насквозь.

— Я знаю.

— Рано или поздно у нее откажут ноги и руки, и тебе придется постоянно находится рядом. О конкурсах придется забыть, — сложно сказать, кому из нас было тяжелее. Наверное, все-таки ему — она его дочь, в конце концов.

— Я знаю, — мужчина помолчал пару минут, а затем, словно решившись, продолжил.

— Арима-кун, я не знаю, откуда в тебе взялась эта решимость, но... Я тебе верю. Пожалуйста, позаботься о нашей дочери. Сейчас ей как никогда нужна поддержка.

В комнате снова повисла тишина.

Невидимая нить горечи связывала нас, совершенно чужих друг другу людей — я прекрасно понимал, что чувствуют они, а мои мотивы были так же открыты для них. Нужда в словах пропала.

— До свидания, — смысла находится тут больше не было. Все, что нужно, сказано.

Когда я вышел из кафе, в окне сверху уже не горел свет.

— Спокойной ночи, Каори, — пусть она восполнит силы.

А у меня еще есть сегодня дела.

Мы договорились встретится с Ретой в центре города, у лучшего кинотеатра.

Одиннадцать — только начало его обычного вечера, так что это будет удобно нам обоим. Не знаю, как он умудряется ходить по кубам в свои четырнадцать, наверное, сделал фейковое айди, да и не волновало меня это особенно. Такие развлечения меня и раньше не слишком-то привлекали, а теперь вообще лишились малейшего смысла.

Парень взмахнул рукой, заметив меня — он сидел в кафешке на втором этаже, и как всегда сиял жизнерадостной непосредственностью. В этом они с Као были очень похожи.

— Прив, Косей! Я уж думал, где ты там застрял, — я улыбнулся.

— Да так, нигде. Ты поговорить хотел? — парень ухмыльнулся.

— Не поговорить, а отпраздновать, — э? — Твою победу отпраздновать, дубина. Ты же теперь снова чемпион, причем на всех фронтах.

Вот блин. Я за последними событиями и забыл, что победил.

— Погоди, ты не злишься? — я был готов к крикам, к обидам... Но никак не к такому.

— А на что я должен злится? — кажется, он удивился не меньше меня.

— Ну я же у тебя Каори уве... — мою фразу оборвал смех. Ватари хохотал, откинувшись в кресле.

— Господи, друг, ты что, серьезно думал что мы встречаемся? Да ее влюбленности в тебя могла не заметить только Цубаки, — мне показалось, что я ослышался. Они... Не встречались?

— Но ты носил ей цветы в больницу! — Рета насупился.

— Эй, она и мой друг, между прочим. Ты же не думаешь, что я брошу без внимания друга в больнице? А цветы поднимают настроение. Кстати, я рад за вас. Все ждал, когда ты наконец решишься, — парень подмигнул и прихлебнул какой-то зеленый коктейль.

— Погоди. Я решусь? Это что, тоже было очевидно? — я вздохнул и выпил свой напиток, который заранее заказал Ватари.

— Слушай, Косей, без обид, но даже ты не станешь ночевать в парке ради просто знакомого. Вы столько времени только пялились друг на друга, что я уже не знал, как вас подтолкнуть. Но вы справились сами, верно? — я, буквально чувствуя, как на душе становится легче, улыбнулся.

— Знаешь, Рета... Ты реально отличный друг, — он усмехнулся и продолжил.

— Ну раз так, то познакомь с той пианисткой. Ну, Эми. Она еще выступала перед тобой, — я расхохотался.

Вот теперь я узнаю старого доброго Ватари.

— Я помню, про кого ты говоришь. Так и быть — познакомлю. — он тоже рассмеялся.

Нам принесли еще по одному коктейлю.

— Ну, за вас! — мы чокнулись бокалами и отпили.

Мой был безалкогольным — в конце концов напиваться вообще плохо, а теперь я вообще не имею на это права. Его вряд ли — но это и его дело.

— Готов поспорить, это будет отличное лето.

— Согласен, — мы переглянулись и снова рассмеялись.

Жаль, что Као не с нами, но некоторые встречи лучше проводить без женских глаз. Какими бы близкими эти глаза не были.

Несмотря на то, что я вчера не выпил ни капли алкоголя, с утра голова раскалывалась. Сон по пять

часов в сутки не очень способствует хорошему самочувствию. Тем не менее, это не повод отлынивать — засунув голову в раковину и смыв сон, вышел из дома. Какой бы близкой мне не была наставница, она остается лучшей пианисткой Японии, и относится к ее урокам нужно так же, как к урокам остальных профессионалов сходного класса. То есть с предельной благодарностью и почтением.

Идти до ее дома было не слишком далеко — город вообще небольшой. Минут двадцать, и то не спеша. На улице, несмотря на девять утра, уже было довольно жарко и душно — хорошо, что школьную форму можно забыть в шкафу навсегда. Жила Сэто в уютном районе — все было увито зеленью, давая приятную тень. Я постучался в дверь.

— Входи. — наставница была одета в свои обычные бриджи и майку. Позади нее плелась маленькая девочка, вцепившаяся в ее штанину. Хах. Ничего не изменилось.

— Привет, Кохару-чан. Помнишь меня? — ребенок в испуге отшатнулся за мать. Ну вот.

— Она еще привыкнет, не беспокойся. Где рояль еще помнишь? — еще бы я мог забыть.

— Разумеется. Сразу к делу? — вот оно, место, в котором прошла немалая часть моего детства. В квартире пахло иначе, но инструмент выглядел также. Ну привет, старичок.

— Именно. Ты пропустил два года, и, хотя талантом со старыми композициями как-то вырулил на весеннем состязании, дальше такой халявы не будет. Так что начнем прямо сейчас. И прекрати уже корчить из себя метроном, на концерте же смог. — Хироко села рядом.

В целом, занятие шло плодотворно — в отличии от детства я впервые по-настоящему оценил стоимость занятий, и открываемые ими возможности, так что впитывал сколько мог. Всего урок продлился наши обычные семь часов, и под конец мы оба были выжаты и морально, и физически.

— На сегодня закончим. Только один вопрос. Как ты занимаешься самостоятельно? — Сэто буквально сияла довольством, хотя и устала.

— В больнице.. — из-за резко изменившегося взгляда наставницы я замолк.

— Тихо. Ты занимаешься в палате, верно? — черт, черт, чееерт.

— Да.

— В маленьком помещении, в которое при всем желании не влезет нормальный инструмент?

— Э... Да?

— На. Чем. Ты. Играешь? — каждое слово словно бетонная плита. Как же я попал.

— Синтезатор. — я уже просто мямлил, отведя взгляд. Взбешенная Хироко подавляла.

— С укороченной клавиатурой и неправильным звуком? -

— Наверное. — ну за что, за что?

— Косей. Я не буду спрашивать, чем ты думал — потому что если и головой, то явно не верхней. Я даже не буду обьяснять тебе, насколько опасна такая игра — ты это знаешь ничуть не хуже меня, благо я тебя этому и учила. Просто сейчас ты уберешь это убожество в мусорку и больше ни разу к нему не прикоснешься. Это ясно?

— Угу. Но я все равно не перестану... — Сэто даже не стала слушать.

— Твои отношения с твоей девушкой меня не волнуют. Будь так добр разобраться с ними самостоятельно. Свободен. — я решил не злить ее еще сильнее, и вышел из квартиры.

Ладно, сам виноват. И она полностью права, что самое отвратительное.

У ребят началась летняя школа, так что мы договорились встретится там после занятий. Странное чувство — средняя школа уже почти кончилась, еще пара месяцев — и мы разъедемся по разным уголкам Японии. Конечно, меня это не слишком волнует, но все же...

Идти до школы было недалеко, но я предпочел сделать крюк и сначала зайти к Каори. Впрочем, подниматься к ней в комнату не пришлось — из ближайшего парка доносилась вторая соната для скрипки. Улыбнувшись, последовал за мелодией. Прекрасная картина — Као играла для себя, просто практикуясь.

Сел на траву чуть в отдалении — не стоит мешать. Картина вызывала сложный букет эмоций. Девушка буквально излучала умиротворение — и буйная зелень вокруг помогала ей в этом.

Солнечный свет, освещающий ее фигуру, окрашивал ее золотом. Носа будто коснулся легкий запах яблок... Давно я не видел чего-то столь же красивого.

Спустя какое-то время мелодия кончилась, и девушка убрала скрипку. Я взмахнул рукой, показывая, где сижу. Она, с мягкой улыбкой на лице села рядом.

— Гм. Доброе утро, Као, — несмотря на все произошедшее, я продолжал чувствовать некоторую робость.

— День уже, Косей. Мы участвуем в гала концерте Това Хола, — нет, это ожидаемо — мы победители весеннего конкурса, вот только...

— Но ведь он завтра? — Каори улыбнулась.

— Именно. — она рассмеялась. Вот ведь.

— Значит, играем как всегда? — хотя даже если бы мы готовились, особой разницы не было бы — Каори и игра по плану это взаимоисключающие понятия.

— Угу, — тут случилось то, что буквально вогнало меня в ступор. Девушка обняла меня, зарывшись лицом в шею, будто пряча глаза, — Спасибо, что не злишься. Я такая эгоистка.

Что? Нет, то, она, конечно, согласилась на выступление не спрашивая меня, но я бы все равно ей не отказал, так что какая разница.

— Все нормально, — разговор сошел на нет. Несмотря на это, никакого негатива не появилось — просто уютное молчание.

Даже под кроной деревьев было жарко, так что постепенно мной начинал овладевать сон. Все-же последние события неплохо меня вымотали — да и лег вчера ну очень поздно. К тому же было очень уютно. Устроив голову на ее коленях, я все-таки заснул. Наверное, так и выглядит счастье.

Глава 5

Что такое гала концерт в Това Холе? Это такое довольно странное событие, которое, тем не менее, довольно высоко котируется в профессиональной среде. Это не сольный концерт — выступать тебе только один номер. Это не соревнование — никто не выбывает. Все победители конкурсов Това Хола получают приглашение на участие, если кто-то особенно ярко проявил себя за год — ему тоже может повезти получить инвайт. Обычно это тридцать-сорок скрипочных номеров с аккомпанементом. Моя роль в этот раз невелика — подыграть Каори и подстраховать на случай повторения случившегося на прошлом выступлении. Была бы моя воля — сидела бы она дома, но я не имел ни малейшего права что-то ей запрещать или хотя бы ограничивать. Каори живет музыкой и мне остается только с этим смирится.

— Где бродит твоя девушка? До вашего выступления минут десять, — да, Хирико решила составить нам компанию на концерте.

— Не знаю! — сказать, что я волновался — не сказать ничего. Мы договорились встретится с ней тут, но она постоянно опаздывает. Не выдержав, набрал ее номер.

Звонок дал только пару гудков. Все, если она не ответит еще пять минут — пошло все к черту.

Не ответила. Ни на сообщения, ни на звонки. Пожалуйста, пусть окажется, что она просто забыла зарядить телефон, а наше выступление сорвалось из-за моей паранойи.

Я побежал к выходу из здания.

— Стой, Косей! Что с вашим выступлением? — мне в спину донесся крик Хироко.

— Я что, выгляжу будто мне не плевать? — не дожидаясь ответа, выбежал на улицу.

Я очень сомневаюсь, что перед концертом Као пойдет куда-либо кроме концертного зала. Значит приступ мог случится только по дороге или дома. Но там должны быть родители.

Так я не бегал еще никогда. Пиджак мешал, и его пришлось выбросить прямо на дороге — надеюсь, уборщики меня простят.

К счастью, ее дом был рядом. Закрытый дом. Без следов жизни внутри. Видимо Рика и Йошики куда-то ушли. Гребаные мудаки. Сам не лучше.

Как войти в закрытый дом, если у тебя нет ключа, а это нужно сделать срочно? Либо выломав дверь, либо окно. В моем случае вариант только один.

Пожалуйста, пусть Каори окажется просто проспавшей начало, все посмеются надо мной, и я оплачу ремонт стекла.

Будьте благословенны чисто декоративные окна — чтобы разбить их, хватило одного хорошего броска стальной мусорки. Сигнализация, что характерно, не сработала — ну, или сработала прямо на пульт полиции. Плевать.

Подтянуться на руках, влезть в достаточно узкий проход — дело нескольких секунд. К счастью, я уже знал где жилые комнаты.

Картина, открывшаяся глазам, заставила мысли замерзнуть. Каори лежала на полу с окровавленной головой. Без сознания — БЕЗ СОЗНАНИЯ, а не...!

Я рванулся к ней — пульс был. Слабый и не слишком чувствительный, но был. К счастью, в госпитале мне успели объяснить, что нужно делать в таких ситуациях. Судя по всему, у нее был приступ, в падении ударилась головой.

Первое — перевязать внешние раны. К счастью, это оказалось просто ссадиной, хотя и глубокой. Оторвав от рубашки рукав, наложил повязку. Неаккуратную, но кровь перекрыло.

Дальше — облегчить приток кислорода. Вытянуть девушку в прямое положение, поднять — чтобы голова была немного ниже корпуса. Расстегнуть воротник.

Теперь, когда первая помощь оказана, я наконец смог начать думать. Вызвать скорую помощь — по-хорошему это лучше было сделать еще по дороге, но идиотская надежда... Нет, не скорую. У меня есть номер на этот случай.

— Шигеру-сан? Да, приступ повторился. Получила ссадину на голове. Да, перевязал. В ее доме, — врач, несмотря на неожиданность звонка задавал четкие вопросы и выдавал ясные указания, помогавшие справится с остатками ступора, — Ясно. Спасибо, буду ждать машину.

Значит, нужно вынести ее на улицу. Весила Каори по-прежнему немного, так что проблем это не составило.

Амбулаторная машина приехала минут через десять — спасибо небольшому трафику.

Девушку погрузили на носилки, и затащили в авто.

— Чего стоишь, парень? Залезай, — мужчина внезапно поморщился, — Осторожно дай левую руку, — не понимая, посмотрел на указанную конечность. Из нее торчало два небольших стеклянных осколка — вся рубашка была в крови, но до этого я их даже не чувствовал. Видимо, цапанул, когда лез через усыпанную разбитым стеклом раму, — Слушай сюда. Адреналин сейчас кончится, и станет очень больно. Крупные осколки я достану, но там скорее всего много мелочи — придется ждать больницы. Все ясно?

Я кивнул. Рану уже стало ощутимо покалывать. Впрочем, волновано меня совсем не это.

Поездка была короткой, и вскоре меня отвели в травматологическое отделение больницы. Впрочем, как оказалось, ничего серьезного. Штук пять осколков, все достаточно большого размера, чтобы их можно было вытащить пинцетом предварительно сделав разрез. Было больно, но ничего сверх того, что я мог выдержать. Смс с оправданиями я уже скинул, и теперь нужно придумать предельно правдоподобную версию случившегося.

Итак, что мы имеем? Каори с ссадиной на голове. Говорит это о серьезных болезнях? Нет. Значит, упала с лестницы. Она в их доме и правда крутая, так что проканает. Дальше, у меня повязка на руке и разбитое окно в доме. Если Као не болеет, то у меня не было никаких причин так нервничать. Да, у меня репутация гиперзаботливого человека — но все же не настолько, что бы врываться в чужой дом из чистых подозрений. И что со всем этим делать?

Как же проще все могло стать, если бы Као решила не держать все в тайне. Но... Черт возьми, это её решение, и не мне с ним спорить. Ладно, остаётся только надеятся, что они не будут так уж сильно вдаваться в подробности.

Радует только то, что все выглядело куда страшнее, чем было на самом деле. Ссадина откровенно небольшая и заживет максимум за неделю... Но вот из госпиталя её вряд ли теперь выпустят. А если и выпустят, то больше я от неё и на шаг не отойду. Нравится ей это или нет.

Као принесли в ту же палату, что и в прошлый раз. Медсестра, понимая, что в ином случае я просто уйду в холл, из которого она не имеет права меня выгнать, не стала чинить препон, и пустила внутрь. Будто ничего не изменилось — все тот же запах хлорки. Только капельница теперь стоит в углу на всякий случай.

Я прислонился спиной к кровати, буквально сползая на пол. Теперь, когда адреналин окончательно исчез, пришёл отходняк. И в месте с ним вернулся ужас. Там, в доме, с ним помогло справится понимание необходимых действий, но теперь... Я ведь мог просто потерять её. Упади Као чуть неудачнее, и не помогла бы никакая перевязка. Какой же я долбаный кретин.

Девушка все ещё была без сознания, и в больничной атмосфере выглядела как призрак. И то, что голову отмыли от крови, ничуть не меняло впечатления. Взял её за руку — просто что бы удостоверится. Тёплая. Слабая, хрупкая, но живая.

Каори вздохнула и пришла в себя.

— Косей? Ох, прости, выступление сорва... — она ещё что-то говорила, но я уже не слышал. Не выдержав, прижал её к себе.

— Као, я так виноват, — девушка сбилась. Я же откровенно потерял контроль над собой. Не вижу её лицо, да и не могу заставить себя в него посмотреть.

Мы застыли в странной позе, в которой сложно понять, кто кого обнимает. Просто чувствовать её тепло. Просто радоваться тому, что все закончилось хорошо. Просто... Просто.

— А вот и мы, Као-чан! — дверь открылась, и внутрь с криком зашли ребята. Рета, Цубаки и её подруга, имя которой я забыл. Повисла смущенная тишина.

Мы разомкнули объятия. Ну не могли вы прийти хотя бы минут на десять позже?

— Все нормально, проходите, — несмотря на общую неловкость ситуации, долго смущение не продлилось. Разве что Цубаки была странно тихой, но обычная трескотня Реты это с лихвой перекрывала. Собственно, они даже принесли пирожные, которые передал Йошико-сан, за что им мое огромное спасибо.

— А вот книги. Я подумал, что тебе будет скучно тут валятся, а это какое-никакое развлечение, — Ватари высыпал на постель целую гору различных буклетов и книг. Ну что за!

— Спасибо, Рета-кун, — я почувствовал, как рука Каори сжала мою, будто ища поддержки, но кроме этого она никак не показала свою реакцию — голос и лицо осталось такими же веселыми.

— Ты их случайно не из библиотеки спер? Там же лимит, — парень ничуть не смутился.

— Ой, да ладно, кто их вообще считает. А что случилось то? — после краткого переглядывания, говорить решил я. Правда, сомневаюсь, что это осталось незамеченным.

— Као подскользнулась на лестнице. Ничего серьезного, небольшая ссадина, но врачи хотят провести пару тестов — вполне может быть, что есть какие-то осложнения или небольшое сострясение, — вроде как получилось достаточно достоверно. Руку с повязкой я прятал под одеялом, так что может обойдется.

— Понятно. Ну, все хорошо кончилось, верно? Кстати, Косей, твоя тетя рвала и метала — тебе лучше обьяснится с ней как можно раньше, — мне показалось, или в его голосе реально есть доля мечтательности? Вот же... Рета. Она ведь его минимум на десять лет старше.

Поболтав ещё минут пятнадцать, ребята оставили нас одних. Впрочем, ненадолго — пришедшая медсестра все так же выгнала меня под предлогом тестов. Или не под предлогом. В любом случае, делать было нечего, и я спустился в холл. Посижу в прохладном помещении, уж очень рука болит.

Впрочем, сесть мне не дали — у выхода стояла наставница со скрещенными на груди руками и ледяным взглядом. Вот черт.

— У тебя есть минута на то, что бы придумать объяснение, которое меня устроит. Время пошло.

— Каори упала с лестницы, повредила голову... — меня оборвали, не успел я начать.

— И поэтому ты вломился в её дом? Просто потому, что тебе показалось, что с ней что-то случилось? — голос Хироко был буквально наполнен сарказмом. — Если ты хочешь меня обмануть, постарайся лучше. В такую сказку могли поверить только твои друзья, — она вздохнула, — Это ведь БАС, так?

— Как ты... — а что мне ещё оставалось?

— Косей, я была знакома с Саки на протяжении десяти лет. Я знаю, как выглядит боковой амиотрофический склероз. Здоровые четырнадцатилетние девушки не падают в обморок два раза за две недели и не лежат в больнице большую часть детства, — значит, как минимум это она выяснила, — Так я права?

— Да, — взгляд Сэто будто окоченел.

— И раз начались обмороки, значит это уже почти финальная стадия, — Хироко судорожно вздохнула и со всей силы ударила ногой в стену, — КСО! Почему все всегда должно кончится именно так?! — дежурная медсестра понимающе отвела глаза, ничего не сказав.

Мы помолчали. Наставница постепенно успокаивалась, достав сигарету. Мне самому, впрочем, было не сильно лучше.

— В общем так, Косей. Сразу говорю, будет тяжело. Особенно ей, но вряд ли тебе от этого легче. Курсы ты уже посещаешь... — Хироко задумалась, — тогда попроси лечащего врача отправлять тебе такие же отчеты о её состоянии, что и родителям. И держись, ясно?

В её глазах я видел... Понимание. Не жалость, не сожаление — четкое понимание и немного сочувствия. Она ведь уже прошла через все это, когда болела Саки, и понимала будущее куда лучше меня самого.

— Буду, Хироко. Что с занятиями? — на самом деле мне вообще не до них, и я надеялся подвести её к этой мысли.

— Занятиями? — она посмотрела на меня как на идиота. — Косей, с твоей рукой тебе ближайший месяц вообще нельзя подходить к инструменту... И это не говоря о том, что это последнее, что скоро будет тебя волновать. Уж поверь моему опыту, — она грустно улыбнулась и продолжила, — А ведь какая ирония. Ученик повторяет за учителем... Даже в этом. И как только вас угораздило....

Так мы и сидели в холле, ни о чем не разговаривая. Слова, как и всегда в таких ситуациях, были не нужны.

Жизнь начала входить в свою колею. Спустя неделю Каори, несмотря на ожесточенное сопротивление родителей и врачей, выбила себе право на выход из больницы. С трудом и долгими переговорами, но все же. В итоге перемещаться за пределами госпиталя ей можно, но только в компании сопровождающего. Мне это не нравится, но что я могу сделать? Как ей вообще можно хоть в чем-то отказать?

В целом, все стало налаживаться. Из-за неожиданно полученного ранения у меня появилась куча свободного времени, потратить которое в компании Као не получалось чисто физически. Да, я снова вернулся к жизни без инструмента — и только теперь понял, что чувствуют наркоманы. Когда я в первый раз бросил пианино, это было гораздо легче — с ним были связаны только негатив и сильнейшее разочарование. Теперь же... Ну, достаточно будет сказать, что я регулярно ловлю себя на том, что отстукиваю пальцами какие-то произведения. Вообще без контроля сознания, на чистых рефлексах. Профессиональная деформация во всей красе.

Итак, сегодня меня с самого утра вытащил Ватари, всерьез загоревшийся после весеннего турнира. Даже отдаленно не представляю, как он достал номер Эми, но факт есть факт — я пообещал их познакомить. Конечно, его шансы не слишком велики, но я верю в его коммуникативные навыки.

— Игава-сан? Это Косей Арима. Вы не хотели бы встретится сегодня со мной в городе? — по то сторону трубки повисла тишина.

— Прошу прощения, Арима-сан, но вы не сможете поговорить с Игава-сан, — голос был странно пуст.

— Что-то случилось? — нет, Эми конечно вполне может не хотеть меня видеть, и это нормально, но 'не смогу'?

— Вчера Игава-сан была найдена в ванне дома Игава... С бритвенными порезами на запястьях. Мне жаль, но похороны состоятся завтра, — я осел прямо на землю. Эми покончила с собой? Но почему?

— Понятно, — нет. Этого не могло случится. Не могло. Она ведь была лучшей на конкурсе, да и в целом крайне талантлива. Что могло...

— Подождите, Арима-сан. Около ванной была найдена записка... — голос по сторону трубки прервался на пару секунд и продолжил, — С вашим именем. Погребение состоится в тринадцать тридцать на кладбище Токува. До свидания.

Послышались гудки.

Но как? Перед глазами встала девушка. Я ведь ее почти не знал. Что заставило ее пойти на это? Почему последним, к кому она обращалась стал я?

Внезапно мир будто замерз, и пришли воспоминания. Ее игра. Ее взгляд после выступления. 'Ты смотрел на меня, Арима?!'. То, с какой болью она смотрела на нас с Каори. Ее взгляд, будто говорящий...

Предатель.

Нет. Это не может быть правдой. Она не могла из-за такого... Из-за меня...

Завтра похороны. Я должен быть там. И если ее письмо действительно говорит... Говорило...

Я ведь чувствовал ее отчаяние, когда она играла. Я все видел... Но предпочел не замечать. Ведь у меня была Каори рядом. Ведь я был счастив. Тупой, счастливый дегенерат.

Почему, ну почему за наши ошибки платят другие люди?

Интерлюдия 1. Письмо

— Здравствуй, Арима-кун. Это Эми Игава. Если ты так и не смог запомнить мое имя, та темноволосая девочка из нашей троицы победителей. Ты не знаешь, но всю мою жизнь ты был очень важен для меня.

Помнишь тот конкурс в Това Холе? Нам тогда было только пять. Это было твое первое выступление, ты долго не мог наладить кресло и очень нервничал. Тогда ты играл живо. Тогда от твоей игры словно расцветали одуванчики. Когда ты закончил играть, я была той заплакавшей девочкой, если это тебе что-то скажет.

Смешно, правда? Пять минут твоей игры — и мое будущее было предоопределено. Тогда я решила стать пианисткой, и когда-нибудь научится играть так же.

После этого были часы занятий и бесконечные конкурсы... Ну, не мне тебе про них рассказывать. Мы всегда были вместе — мы трое. Я, ты и Такэси. У меня всегда было третье место, и знаешь, меня это устраивало. Такэси уже тогда мечтал победить тебя, а я просто была рада находится рядом и слушать, как ты играешь. Это было весело.

А потом ты сломался. 'Живой метроном', да? Твоя игра лишилась души. Я не знаю, вина это твоей матери или ты просто не смог выдерживать всеобщую зависть без сильного якоря или опоры. Как бы то ни было, тогда я решилась — неважно, чего это будет стоить мне, но ты снова начнешь играть так, как раньше. Так, как играл мальчик, от звуков пианино которого расцветали одуванчики.

Когда ты ушел со сцены, я не волновалась. Не знаю почему, но я была уверена, что ты вернешься. Верила, возможно. Ведь ты не можешь не вернуться — мы — пианисты, это наша жизнь. И когда вернешься, я заставлю тебя ожить. Не знаю, о чем я думала. Перечитала красивых европейских сказок, возможно. Но в любом случае, ради этой мечты я занималась еще упорнее — ожидая того самого момента.

И дождалась. Ты вернулся. Вернулся незнакомцем, даже не знающим о существовании девочки по имени Эми Игава. Я ожидала этого. Я была готова к этому.

И знаешь, что самое смешное? Я ведь смогла. Мой 'Зимний Ветер' смог заставить зрителей ощутить краски. Да что зрителей, я ведь знаю — даже ты увидел это. Конечно, это были не одуванчики — но и нам ведь уже не пять лет.

А потом оказалось, что все было бесполезно. Ты уже был живым. Ты играл лучше того мальчика. Твоя игра была гимном любви... Не мне. Не для меня. Ты ведь даже не думал обо мне в тот момент, верно?

А значит... Все было зря. Я знаю, ты плачешь сейчас — не стоит. Просто слишком тяжело в один миг понять, что все, ради чего ты жила оказалось бесполезным и ненужным. Нужно быть очень сильным человеком, чтобы выдержать это.

Но знаешь... Я ведь не сильная. Совсем. У меня просто не осталось сил держаться. Можешь не беспокоится, мы больше не встретимся. Я не стану мешать вам с той девушкой. Если она смогла оживить тебя, значит, наверное, она лучше меня. Просто смотреть на вас я тоже не смогу.

А значит — прощай, Косей Арима. Жаль, что у нас так ничего и не вышло.

Прощай.

Глава 6

Эми лежит в красном платье — по иронии судьбы том же, в котором она выступала в тот день.

Смотреть. Не отводить взгляд.

Жрец читает какие-то литании, бессмысленные по своей сути. Они уже ничего не исправят и никому не помогут.

Ведь это моя вина.

Смотреть. Не отводить взгляд.

Конверт со ста тысячами йен лежит в куче себе подобных... Будто бы он способен что-то изменить.

Ее родители и наставница будто разом постарели на десяток лет, и уже даже не пытаются скрыть рыдания.

Смотреть. Запоминать. Не отводить взгляд.

Ведь это моя вина. Не сметь изворачиваться. Даже не думать оправдываться.

Смотреть. Запоминать. Помнить.

Это все, что я теперь могу сделать.

На девушку, лежащую на красной ткани, медленно опускается крышка гроба.

Смотреть. Не отводить взгляд.

Не заметил. Не захотел замечать.

Принимай последствия. Отвечай за свои ошибки. Вот цена моего счастья. Нравится?

Хотя бы эту минуту я заслужил'?

Заслужил. Доволен? Рад, Косей? Ты, мать твою, счастлив?

Первые комья земли валятся на деревянную коробку.

Смотреть. Не отводить взгляд.

Не помог. Отошел в сторону, отгородился от проблем кучей предлогов и оправданий.

'Не хочу появляться рядом с Эми'?

Я и не появился. Мне больше и не придется — она сама об этом позаботилась.

И как оно, Косей? Ты доволен? Не нужно больше опасаться встречи на соревнованиях. Не нужно даже ни о чем говорить. Не нужно возится с влюбленной девушкой. Просто рай. Наслаждайся жизнью без тяжелых бесед.

Нравится тебе такая жизнь, ублюдок?

Гроб уже скрылся под землей — теперь только надгробие показывает, что тут кто-то лежит.

Не спас. А стал бы я вообще ее спасать? Или нашел еще пару тысяч поводов отложить разговор?

С того концерта прошла неделя. Я слышал каждую ноту ее Зимнего Ветра. Каждый звук, буквально кричавший 'люби меня'. Каждый отзвук, наполненный отчаянием. И ничего не понял?

Не врать самому себе. Не отводить взгляд. Это ведь только моя вина.

Кем могла стать Эми Игава, одна из наиболее талантливых пианисток в поколении? Какую жизнь она могла прожить? Скольким могла бы помочь? Скольких воодушевить?

Теперь от нее осталось только тело, которое сожрут черви. Из-за меня. Из-за моей глупости, моего инфантилизма, моего желания спрятаться от проблем.

Доволен?

Не хватайся за голову. Не вой. Даже думать не смей разрыдаться.

Я не имею на это права. Ведь все, что происходит здесь — из-за меня. Благодаря мне. Это мой день.

Разумеется, мне не скажут ни слова. Ни ее родители, ни наставница, ни друзья. Никто не будет обвинять меня — мы ведь вообще не знакомы. Мне ничего не угрожает.

Так почему я плачу? Какого хрена из моих глаз льется эта бесполезная влага? Раньше нужно было думать.

Не отводить взгляд. Запоминать. Помнить.

Ведь это все, что мне осталось.

Дом был пуст. К счастью — не очень понимаю, как я умудрился добраться до него и не попасть под машину. Линзы слетели еще на кладбище, непрошеные слезы застилали глаза, а лужи будто нарочно лезли под ноги. Не считал, сколько раз я упал, но костюм теперь напоминал половую тряпку.

Будто бы меня это хоть сколько-то волнует. Отвлечься мыслями не получилось — стоило закрыть глаза, как перед лицом вставал красный гроб.

Да, черт возьми, это моя и только моя вина. И важно даже не это, а то, что ничего уже не исправить. Нет ни единой возможности изменить произошедшее. И никакие красивые слова или жесты этого не изменят. Взгляд сам собой остановился на двери в ванную. Всего пара шагов, не нужно даже набирать воду, просто одно четкое движение...

С сожалением отказался от этой идеи. Моя смерть тоже ничего не даст. К тому, же Каори все еще зависит от меня — я просто не имею права на суицид. И это последнее, чего хотела бы Эми.

А значит, я просто не имею права сложить руки. Да, я совершил еще одну ошибку. Да, искупить или исправить ее невозможно. Но за то, чтобы я мог сейчас сидеть здесь заплачена непомерная цена. Меня не спрашивали, когда платили, но факт остается фактом — моя гребаная жизнь стоит слишком дорого, чтобы я мог просто вскрыть себе вены.

Пальцы легли на клавиши. Да, мне нельзя сейчас играть. Да, рука начинает раскалываться даже от простых движений, не говоря уже о полноценной игре. Вот только это не волнует даже меня самого.

— Étude Op. 25, No. 11. Зимний Ветер.

Мне не нужны ноты — воспоминания еще слишком свежи, и вряд ли когда-нибудь исчезнут. Сколько не успела Эми? Сколько музыки не исполнила, не выучила, не придумала? Скольким не помогла, чего не испытала, сколько потеряла?

Неизвестно. Но это значит только то, что сделать все это должен я. За нас обоих.

И не важно, чего это будет стоить мне.

Смерть — слишком быстрое и слабое искупление.

Вся ночь прошла за игрой — проснулся я за роялем. Вернее, на нем. Сон облегчения не принес — наоборот, от неудобной позы тело ныло, будто грозя рассыпаться на части, а рука была покрыта коркой из засохшей крови. Похоже, под конец только начавшая нарастать кожа не выдержала напряжения. Поспал я, судя по времени, не больше четырех часов — но от мысли заснуть снова чуть не вырвало. Не помню, что мне снилось, но я однозначно не хочу испытать это еще раз.

Поднять голову с клавиш, пойти в душ — дело пары минут. Так, грязный костюм — в мусорку. Запасных линз нет, придется обходится без них. Неважно, я знаю ноты наизусть. Сейчас за пианино, пока не откроется для посещения больница — это около четырех часов, хватит, чтобы отработать до идеала данную на прошлом уроке Хироко композицию. Конечно, она будет в ярости, но вряд ли откажется заниматься.

Игра пошла с трудом. Даже отмытая, рука все равно слушалась плохо, отзываясь раскаленными иглами на каждое движение. Вот только это даже близко не повод прекращать. В крайнем случае вколю обезболивающее из аптечки, хотя от него и потеряется подвижность с управляемостью. Спасибо больничным курсам, сделать себе укол я смогу.

К счастью, не пришлось — хотя на исходе четвертого часа и пошла кровь, ее было сравнительно немного и терпеть получалось. Каори в любом случае приходится хуже, так что сдаться из-за такой мелочи было попросту стыдно. Да и не имею я на это права. Наложил на руку свежую повязку и одел кожаную куртку. Да, мне будет адски жарко, но это лучше, чем светить перевязкой.

— Что случилось, Косей? — когда я вошел в палату, Каори уже проснулась. А сейчас мне придется делать то, что я надеялся не делать никогда. Врать ей.

— Ничего. Не выспался. Ты как? Прости, что вчера не пришел, — Эми и ее смерть — последнее, что должно ее волновать. Ее вообще ничего не должно беспокоить, даже маленький стресс опасен.

— Все нормально, — ее глаза говорили другое. Ее улыбка и смех могут обмануть кого угодно, кроме меня. Слишком хорошо мы друг друга знаем.

— Као... — я не собираюсь давить. Если она не захочет говорить — значит не захочет.

Девушка вздохнула и с ее лица начала медленно пропадать улыбка. Взгляд уткнулся в сомкнутые в замок руки.

— Помо... Помоги мне встать, — если бы меня ударили битой по затылку, эффект был бы меньше.

Значит, приступ состоялся. Тот самый, к которому я готовился заранее — случился в тот момент, когда я был... На похоронах Эми. Порывисто обнял будто ожидавшую это Каори.

— Прости. Пожалуйста, прости меня, — есть ли предел тому, сколько я могу не успеть?

Хрупкая. Очень хрупкая, будто призрак. Сердце сжалось. Если ноги отказали... Значит, счет пошел на считаные недели. Нет. Я не могу показывать этого рядом с ней.

— Пошли на крышу? Я уже устала тут сидеть целыми днями, — больничная крыша... Сейчас там вряд ли кто-то есть.

— Там довольно душно, — впрочем, мы оба понимали, что я уже согласился. Нет. Я согласился еще до того, как был задан вопрос.

— Не будь такой букой. Пошли! — от наполовину парализованной девушки это звучит как злой черный юмор. Но ведь ничего не мешает нам притворится, что все в порядке.

Као с явным удовольствием схватилась за мои плечи. Какая же она легкая. Невозможно легкая.

Подниматься было всего пару пролетов, но я шел очень медленно — наслаждаясь каждым мгновением. Сколько мы знакомы? Месяц? За это время я пережил больше, чем за всю предыдущую жизнь вместе взятую.

Лестница кончилась — впереди вход на улицу. В опаляющий июнь, к зеленой листве и яркому небу. Какая ирония.

К счастью, на крыше была оборудована специальная зона для отдыха. Хотя, как зона — пара скамеек. Впрочем, этого было достаточно. Мы сели рядом — насколько это вообще возможно в такой ситуации, я не мог заставить себя перестать поддерживать ее за плечи.

Сначала мы не разговаривали. Каори хотела что-то сказать, но каждый раз обрывалась. Я же не собирался ее торопить — даже если мы просидим здесь весь день, меня это более чем устроит.

— Косей. Операция назначена на двадцатое июля, — вот как...

— Понятно. Держись, слышишь? — девушка кивнула.

Операция — трахеостомия. Не слишком сложная и почти не опасная... В обычных случаях. С настолько запущенным синдромом... Не думать об этом. Шансы достаточно высоки. Несмотря на все минусы переход на искусственную вентиляцию легких даст какое-то время. От четырех месяцев до восьми лет. Просто бездна времени, если подумать.

— Пообещай мне, что не бросишь музыку, что бы ни произошло, — не смог бы, даже если бы захотел. Слишком много у меня причин для этого.

— Обещаю, — звучит как прощание. Хотя у нас и остались еще как минимум три недели в запасе.

Мы снова умолкли. О чем можно говорить в такой ситуации? Простая болтовня слишком глупа, обсуждать музыку надоело мне и слишком болезненно для нее... а притворятся, что все хорошо, нам не нужно.

Поэтому мы можем просто сидеть рядом на солнце, наслаждаясь тишиной и обществом друг друга. И кто сказал, что этого мало для счастья?

Спустя пару часов Каори забрали на очередные тесты, и мне пришлось уйти. Не то, чтобы я не мог остаться на крыше... Но смысла в этом не было, тесты и занятия займут остаток дня, а посещения ночью все равно запрещены. Да, занятия — Као решила пройти реабилитационные курсы. Конечно, даже в идеале они помогут очень ненадолго, но с трудом ходить она может снова научится. Все лучше, чем апатия.

Рета воспринял смерть Эми... Тяжело. Насколько это вообще для него возможно. Впрочем, боролся он со стрессом, как и всегда через действия, так что теперь он целыми днями пропадал на тренировках или в клубах. Кстати, пока не забыл.

— Хироко? Я отработал Étude Op. 10, No. 12, когда тебе удобно провести следующей урок? — да, хоть Революционный Этюд и был довольно сложным в исполнении, учился он достаточно легко. Не факт, что смогу сыграть его без нот, но с ними без вопросов.

На той стороне трубки повисло молчание.

— Ты сошел с ума? — раньше такой тон Сэто заставил бы меня дрожать. Сейчас вызвал только раздражение.

— Давай не трепать зря друг другу нервы. Ты согласна продолжить занятия? — возможно слишком невежливо, но мы слишком хорошо знаем друг друга, чтобы она обиделась на такие мелочи.

Через пару секунд я услышал тяжелый вздох.

— Сначала объясни, зачем тебе это. Я говорила с Шигеру о твоей руке, ты должен орать от боли при одном прикосновении к клавишам, не говоря уже об изучении Шопена, — можно соврать. Но если я начну лгать еще и ей...

— Мне это нужно. Пожалуйста, Хироко, без подробностей, — я действительно не хочу об этом говорить, слишком это больно. Спустя пару секунд молчания девушка ответила.

— Эми Игава? — от одного имени пришлось сцепить зубы. Она действительно слишком хорошо меня изучила за эти годы.

— Да. Это все, что ты хотела узнать? — готов поспорить, сейчас она затянулась, кивнула своим мыслям и выпустила дым кольцом.

— По большей части. Сможешь подойти ко мне часа через полтора? — значит, особых дел у нее нет.

— Легко, — я хотел сбросить вызов, но она продолжила.

— Косей, если ты хотя бы подумаешь о том, чтобы повторить ее подвиг — я сама откручу тебе голову и запру в стационаре. Это ясно? — несмотря на то, что ее голос был как всегда флегматичен, меня впервые за разговор пробрало.

— Да.

— Тогда быстро ко мне. Меня и правда начинает беспокоить твое состояние, — раздались гудки.

Ну что за человек. Она хоть когда-нибудь оставит за мной последнее слово?

— Садись, — Сэто, одетая в черный брючный костюм, сидела за столом. Не знаю, куда делась Кохару, но в доме ее не было.

На столе находилась пара бутылок сакэ и аппетитного вида говяжьи стейки. Так, я все понимаю, но я ни разу в жизни не видел ее пьяной. И вряд ли она станет просто так выставлять алкоголь на ужин.

— Хироко, мне четырнадцать, — на всякий случай. Не знаю, что взбрело ей в голову...

— Я знаю. А теперь пей, — отказываться не вариант, она всегда знает, что делает. Остается только подчинится. Под пристальным взглядом наставницы пригубил жидкость из пиалы. Горьковатая волна прокатилась по пищеводу, осев теплом в желудке. Я закашлялся, на глазах выступили слезы.

— Не забывай закусывать, — Сэто смотрела все так же внимательно. Обычно я замечал этот взгляд, когда я впервые играл какую-то композицию — она анализировала все происходящее и искала ошибки. Послушно отрезал кусочек великолепно приготовленного стейка — готовила она ничуть не хуже, чем играла.

Так как ничего, кроме саке за столом не было, пришлось запивать им — и к концу ужина я уже не слишком хорошо себя контролировал. В прямом смысле — руки отзывались не точно, с некоторым запозданием. В голове была какая-то своеобразная легкость. Впрочем, выпил я от силы половину бутылки.

— Расслабился? — впервые за весь вечер Хироко улыбнулась. И ведь все это не маска — она действительно настолько быстро меняет настрой. От ледяного взгляда до открытой улыбки и обратно за пару секунд, — Тогда ответь мне, пожалуйста, что за хрень с тобой творится?

— Хрень? — я и правда не очень хорошо соображал.

— Косей. То, что Эми покончила с собой, это, конечно, трагедия... Но на кладбище ты был явно не в себе. Что происходит? — как же хочется выговорится. А почему нет?

— Что происходит? А ничего. Каори умирает, Эми покончила с собой из-за моей тупости, и я ничего! НИЧЕГО! Не могу с этим поделать! — я сорвался на крик, и тут же пожалел о своей вспышке. Впрочем, Сэто никак не отреагировала.

— Из-за тебя? — я вздохнул, и достал письмо из нагрудного кармана. Не хочу ничего говорить. Глаза уткнулись в стол.

Наставница просмотрела его, вздохнула... И, рассмеявшись, подожгла зажигалкой.

— Что ты... — письмо осыпалось пеплом в подставленную тарелку, — Делаешь... — рука Хироко легла мне на щеку, и подняла голову за подбородок, заставив посмотреть ей в глаза.

— А теперь послушай меня. Не знаю, что ты там себе придумал, но ты ни в чем не виноват, — я хотел ответить, но она продолжила, — Дело даже не в том, что ты не мог ничего предсказать, хотя это и так. Суть в том, что все произошедшее — ошибка этой малолетней идиотки. Даже если бы у вас все получилось, вы бы расстались через месяц — она верила в твой идеальный и не существующий уже лет семь образ, а ты вообще не подозревал о ее существовании. Это ясно? — Сэто смотрела жестко, буквально впечатывая свои слова в сознание.

— Но я слышал ее музыку! Я должен был заметить... — я сдулся, не выдержав насмешку во взгляде наставницы.

— Когда твоя девушка медленно умирает от смертельной болезни? А не слишком ли многого ты от себя требуешь, Косей? Что случилось, то случилось. У тебя есть Миядзоно, вот и сосредоточься на ней, — одно имя отозвалось болью где-то внутри.

— Но... — остатки моего сопротивления девушку не интересовали.

— Не желаю ничего слышать. Ночуешь сегодня здесь, гостевая спальня уже приготовлена, — я кивнул. Меня уже начало клонить в сон, что странно — всего десять вечера. Когда я встал, в голое раздавался тонкий хрустальный звон и комнату чуть-чуть вело из стороны в сторону. Слова рвались из груди тоже чуть легче, чем обычно, — С утра выпей по-больше воды. Спокойной ночи, Косей.

Когда я уже закрывал дверь, услышал шепот Сэто.

— Живи ярко, умирай быстро... Гребаные подростки с их максимализмом! — послышался звук, будто она ударила рукой по столу. Впрочем, мне вполне могло показаться.

Проснулся я уже после полудня и сразу оценил опыт Сэто — около кровати стояла бутылка холодной воды и лежала пачка аспирина. Голова хоть и болела, но не так уж сильно. Относительно, конечно, но не все же сразу.

Хироко уже ушла, завтрак стоял на столе... Будто вернулся в детство. Так, из домашнего задания пара Шопеновских этюдов на разобрать и отработать, с этим все понятно. Буду долбить вечером. Вчера так и не позанимались, но плевать, уже не до того.

Как ни странно, чувствовал я себя гораздо лучше, чем вчера. Нет, сожаления по Эми никуда не делись, но уже не хотелось повесится на ближайшей люстре, что однозначный плюс. В конце концов, Хироко права, у меня есть множество более важных вещей чем пустые рефлексии. Да и поздно сожалеть, как это ни печально.

Значит нужно зайти домой, переодеться и навестить Као. Не факт, что она не на занятиях, но что такое для меня подождать часик?

Оказывается, хорошо поставленный удар в челюсть валит на землю с одного удара. Впрочем, даже если бы не повалил, особой разницы не было бы — удар коленом в солнечное сплетение заставляет думать только о том, чтобы вздохнуть.

А еще один тычок правой рукой в бок так вообще выбивает из головы даже те мысли, что еще в ней остались.

— Ну и нахрена? — как ни странно, злости не было. Да и вообще, сознание только отметило, что еще одну футболку можно выбрасывать.

— Она из-за тебя покончила с собой, урод! — а вот Такэси злился. Очень.

— Представь себе, я знаю, — еще один пинок по ребрам отдался звоном в ушах.

— И это все, что ты можешь сказать? — меня схватили за воротник и подняли. Да сколько же можно?

— Слушай, Аиза... Да, Эми вскрыла себе из-за меня вены. Нет, я ничего не могу с этим сделать. Чего еще тебе от меня надо? — навалилась чудовищная усталость. Приступ у Каори, Эми, Сэто, теперь еще этот придурок... Слишком много всего для двух дней.

— И ты блять спрашиваешь, что мне надо? Да я тебя удавлю сейчас! — он, похоже, окончательно взбесился.

— Валяй, — я расслабился. Пусть делает что хочет и считает нужным. Я порядочно задолбался за все отвечать.

— Что? — похоже, такого он не ожидал.

— Ты, кажется, хотел меня убить? Вперед. Если будешь душить, то дави локтем на горло — так эффект лучше, — меня отпустили, и я рухнул на землю. Вставать не хотелось.

— Так... — Такэси задумался за пару секунд, закрыв глаза, — Сейчас мы пойдем к тебе домой, и ты все расскажешь. В подробностях.

— Ладно, — я, покачнувшись, встал. Из носа льется кровь, майка и джинсы в грязи... Плевать, — А с чего тебе вообще взбрело в голову кидаться на людей с кулаками?

— Ты вообще представляешь, какие слухи про вас ходят? — нет, но могу себе представить.

Дышал я все еще с откровенным трудом, да и потеря координации давала о себе знать, так что шли мы чуть ли не в обнимку — иначе я бы рухнул на третьем шаге. Ни разу в жизни не дрался и не хотел бы повторять этот опыт.

— Удиви меня, — Такэси задумался на секунду и ответил.

— Вы переспали, Эми забеременела и ты, испугавшись ответственности, сбежал с той блондинкой, — от удивления я закашлялся.

— И ты в это поверил? — ну не мог же он быть таким идиотом.

— Конечно нет. Не полностью, по крайней мере, — 'не полностью' это про беременность или про переспали? Не уверен, что хочу знать.

Так мы и дошли до моего дома.

— Ну садись. Чай будешь? — несмотря на все приключения, дом я держал в относительном порядке — заварка и чистые чашки были. А разговор будет долгим.

— Ты издеваешься? — он посмотрел на меня, и, вздохнув, продолжил, — Черт с тобой, наливай.

Наконец, усевшись за стол, я приготовился начать. Как не удивительно, но чувствовал я себя свободно — лицо уже почти не болело, а Такэси был мне достаточно чужим человеком, чтобы я мог не изображать улыбку.

— Началось все это в тот день, когда я впервые выступил в Това Холе. Как-то так сложилось, что Эми оказалась там же... — слова потекли будто сами собой. Даже с Сэто не получалось говорить настолько откровенно, разница в авторитете слишком велика. Тут же будто сорвало внутренние ограничения. Слишком хотелось выговорится. Спустя какое-то время история подошла к концу. Аиза молча слушал, разве что сжимал кулаки иногда. Да и пусть делает что хочет, сам захотел.

— И теперь моя девушка умирает, Эми покончила с собой, и я даже не представляю что со всем этим делать. Так что дальше, Такэси? Теперь ты все знаешь, — сколько времени прошло? Не знаю. Но чувствовал я себя ещё опустошеннее чем раньше.

— Придурок. Ну почему ты раньше ничего не сказал? — как-то уж очень болезненно он это воспринял.

— А должен был? Мы же почти не знакомы, — хотя, если вспомнить его выступление, знакомство тут скорее одностороннее.

— Ты мой кумир, вообще-то. Или был им, уже не уверен, — вот дела. Нет, я подозревал что-то такое, но чтобы кумир...

— Вот и хорошо, что был, — мы замолчали. Он, подумав пару секунд, достал что-то из кошелька.

— Вот моя визитка. Звони, если что, — уже и карточку себе сделал. Позер.

— Мне считать это извинением? — не самый плохой он парень, если так посмотреть.

— Считай чем хочешь. И я поговорю с семьей Эми, проблему со слухами нужно решить, — он уже встал из-за стола, когда в дом вошла Цубаки.

— Ой, привет, Аидза-кун. Прости, нам нужно поговорить с Косеем.. — какой-то у неё взгляд злобный. Странно.

— Я уже ухожу. Спасибо за разговор, Косей, — я кивнул, он вышел.

— Ты что-то хотела? — я облокотился на спинку кресла. Странно, но в общество избившего меня Такэси я чувствовал себя уютнее, чем в её.

— Что-то хотела? Мы уже месяц почти не общаемся, вчера ты вообще не возвращаешься ночью, я в панике обзваниваю всех вокруг, а сегодня ты приходишь избитый, общаешься с этим пианистом, будто ничего не случилось, и спрашиваешь меня, чего я хотела? — с каждым словом её голос становился громче, и в конце она сорвалась на крик.

Впрочем, я действительно забыл её предупредить, что не вернусь ночью, так что виноват тут я.

— Прости, моя ошибка. Это все? — возможно, грубовато, но слишком много всего для двух дней. Мало мне Эми, Каори, Сэто, так ещё и Аидза со своими претензиями, а теперь ещё и её крики... Уже голова болит.

— И это все, что ты можешь сказать? — кажется, она подавилась своим возмущением.

— Цубаки, я выгляжу как здоровый человек? Я устал, черт возьми. Да, я виноват, можете повторять это хоть до посинения. Но если это все, что ты хочешь сказать, то я пойду, — мне нужно навестить Каори. Я и так пропустил полдня, и тратить оставшееся время на мозговыносы не имею никакого желания.

— ВОТ И ИДИ! — девушка выбежала из дома.

Я даже не почувствовал обиды. Просто сознание отметило, что одной проблемой стало меньше.

С того дня прошёл месяц. Дата операции у Каори неуклонно приближалась, и вскоре я практически поселился в больнице, уходя только на ночь. Курсы были закончены ещё неделю назад, так что я был готов к последствиям, и вполне научился управлять аппаратом облегчённого дыхания. От четырёх месяцев до пяти лет, и не в последнюю очередь от меня зависит это самое "до".

Саму операцию назначили на раннее утро, так что я даже не ложился. Увидится нам не дали — подготовка и прочие процедуры начались заранее, да и в целом это запрещено, так что сейчас я и её родители сидим у дверей операционной.

Её мать лихорадочно молится, отец сжал кулаки и смотрит в стену. А я... Я уже не очень себя понимаю. Сердце застряло где-то в горле, тело трясёт так, что шатается скамейка, но мысли спокойны и будто заморожены. Сколько мы уже тут сидим? Час? Два? Время тянулось и одновременно летело, не оставляя ни шанса на его измерение.

Дверь открылась и вышел Шигеру-сан. По его лицу...

Нет. Нет. НЕТ!

— Сожалею, но... — я не дослушал и ворвался в операционную.

Као, практически невидимая за слоями ткани, была белее мела. Трубка во рту, по которой должны были закачивать воздух на время операции, окровавленная шея...

Нет. Нет. Не...

Ноги перестали держать, и я рухнул прямо у кушетки.

Рука Каори. Все такая же хрупкая. Холодная. Безнадежно...

Мертвая.

Нет. У нас ещё осталось четы...

Из глаз потекли слезы, меня затрясло. Нет. Нет. Нет. НЕТ!!!!

Последним, что я ощутил, была легкая боль в плече — медсестра что-то вколола. Наверное, успокоительное.

Будто бы это может чем-то помочь.

Эпилог

Будильник. Утро. Завтрак. Кофе. Поцеловать жену. Подвести старшего в школу. Заберет его уже Юко. Втиснуться в парковку. Лифт. Вот я и на работе.

Расписание. Почитать документы. Переодеться. Лифт. Переход. Обувь. Одежда. Мыться. Отдраить все на руках. Кто там? Девчонка попала под машину? Ясно. Операционное поле. "Грязный" ассистент цепляет окуляры. Маркировка. Йод. "Elohim, Essaim... Elohim, Essaim, I implore you." Разрез. Теперь сшить. Выживи, мать твою!

Второй хирург дошьет. Отойти от стола на почему-то ватных ногах. Шесть часов, как корова языком. Переодеться в чистую одежду, в кабинет, еще успею на вечерний обход. Эту девушку спасли, но неизвестно, сколько она пролежит в коме, и выйдет ли она из нее вообще. Кто следующий?

Черт! Пацан, двенадцать лет, мой любимый боковой синдром, будь он проклят. Это не вылечить, никак. Впрочем, не зря же я докторскую защищал. Есть новые методики, современные методы... Проживет на год-два дольше. И это время я ему выгрызу зубами.

Все, еще раз переодеться, лифт, парковка. Сесть в машину. Стиснуть руками руль. Посмотреть невидяще сквозь лобовое стекло. Наконец, можно дать волю мыслям и вспомнить, какого хрена я тут делаю.

А все просто. С того дня прошло уже тридцать лет... Ну, плюс-минус пара месяцев, точные даты уже забылись. Я закончил медицинский, аспирантуру... Дальше докторская, и вот уже пятнадцать лет как ведущий хирург Японии. Это, конечно, не лучший пианист, но тоже не плохо.

Перековываться было тяжело, конечно. Пришлось выучить с нуля все то, что обычные ученики учат всю среднюю школу. Один потерянный год, половина которого прошла под надзором психоаналитика, занятия с частным педагогом, зубрежка и прочая мура, про которую даже не хочется вспоминать. Я и сам не понял, когда перестал слышать твой голос. Да и не только твой, говоря откровенно. Атсуши хорошо поработал.

А потом началась взрослая жизнь. Как помпезно звучит, а. Ничего на самом то деле и не изменилось — разве что свою практику открыл года два назад, накопился запас благодарных пациентов. Ну и женился, да.

Смешная история, в самом деле. Юко оказалась замешана в не слишком приятной истории, из которой я ей помог выбраться. Ничего такого уж серьезного, просто финансово-семейные проблемы, но я с некоторых пор не мог спокойно смотреть на самоубийц. А там как-то поженились, потом родился Ичиро, а еще через пять лет Мана. Такая вот жизненная история.

Люблю я ее? Сложно сказать. Будь мне снова четырнадцать, сказал бы нет, а так... Годы совместной жизни связывают сильнее любых чувств. Вряд ли я когда-нибудь смогу снова ощутить то же, что в тот апрель... Да и не хочу уже этого.

Сэто давно закончила с музыкальной карьерой и ушла со сцены на пике славы. Теперь у нее своя элитная музыкальная академия с огромным залом наград. Пока что большая часть его содержимого — ее, но что такое десять лет для учебного заведения?

Такэси тоже не отстал. Спустя месяц после нашего памятного разговора он уехал в Германию, и там и остался. Иногда мы списываемся по электронной почте, но дальше поздравлений на праздники не заходит. И хорошо, к врачам редко когда обращаются по хорошим поводам. Особенно к хорошим врачам.

Цубаки... Сложно сказать. Наше трио распалось так же легко и незаметно, как и собралось. После того разговора мы так и не помирились — сначала был тот самый год, а потом она уже уехала, поступив в другую префектуру. Так обычно и бывает в жизни, как оказалось.

Ну а Ватари все-таки пробился в футбольную лигу и уехал в США. Давно я про него не слышал, но вроде как все у него хорошо — занял удачное место в ассоциации и в ус себе не дует. У меня есть его номер, но зачем ворошить прошлое?

Что еще? Ах да, Кохару-чан уже давно выросла, и даже вышла замуж. Я у них теперь что-то среднее между семейным доктором и ее старшим братом — в конце концов, росла она у меня на глазах. И прикрывал ее от Хироко именно я. Лучшая пианистка Японии... Вторая в роду подряд.

Да, я так и не исполнил данное тебе обещание — очень сложно быть одновременно и врачом, и музыкантом. Но теперь я каждый день помогаю людям... И даже спасаю их иногда. Как сегодня, например. Кстати, нужно будет поговорить с Реги-саном, как бы он себя не изображал, семью он ценит. Уж я-то знаю. Но об этом я подумаю завтра с утра.

В общем, как-то так. Жизнь есть жизнь, сложно назвать ее такой уж хорошей или плохой. Но мне кажется, я сделал правильный выбор. Ведь так, Каори?

Ну вот и закончилась эта история. Не так, как я ожидал, но тоже неплохо.

Спасибо всем, кто это читал. Также я хотел бы поблагодарить редакторов — Влада Кучерова и Токанава Тоямy.

P.S Дорогой читатель, пожалуйста, прочитал произведение — оставь комментарий. Раз уж ты потерял столько времени на прочтение, то вряд ли ещё пара потраченных минут станут критическими, а я буду знать, что не зря написал эту историю.

И я же обещал показать кроссовер в последней главе.