А я внимательно досматриваю сцену, как начальственного вида гражданин усаживает в черную "Волгу" тётю в длинной шубе и не по годам разъевшуюся девочку в красной шапке с нелепым помпоном в полголовы.

"Супруга с дочерью... наверное... Плюс странная привычка советских чиновников ездить спереди... рядом с водителем... Переодеться надо... А то рубашку можно отжимать...".

Прохожу полсотни метров до Тверской. На моё счастье, сразу же останавливается машина, готовая за три рубля везти меня в Фили — правда, "Запорожец", но "не до жиру...". Еще минут пять на морозе, и пневмония мне гарантирована.

"Интересно, Щелоков с Чурбановым "отмазали" бы меня, если я убил бы водителя такси? Сказать, что он пытался меня ограбить? Смешно. Домогался? Более правдоподобно. Вот если ему еще нож в руку вложить. Надо бы носить с собой, для таких целей... Ага, а еще надо, чтобы мозгов кто-нибудь вложил в голову, ИДИОТУ!".

Не сдерживаясь, я тяжело вздыхаю. Дедок-водитель, довольный подвернувшимся пассажиром, воспринимает это как возможность начать неспешный разговор на извечную тему — как раньше все было хорошо, и насколько сейчас все хуже.

— ...вот мы с женой-покойницей в Кисловодске отдыхали каждый год по путевке... — самозабвенно вещал дедок, — отдыхающих совсем немного, все люди солидные... из наркоматов... Врачи внимательные, вежливые... выслушают про все болячки, назначат грязи, воды, игаляции всякие... Души Шарки, опять же!..

Его говорок как жужжание назойливой мухи не давал возможности сосредоточиться, прийти в себя, снова взять все под контроль после чуть не случившейся ГРАНДИОЗНОЙ КАТАСТРОФЫ.

"Заигрался. Устал и заигрался... Все делаю слишком прямолинейно... До первой ошибки. Нет запасных вариантов... отходных путей... страховки... Да когда ты уже заткнешься, старый хрыч!".

Не выдерживаю:

— Знаете, у нас сосед тоже жаловался, что раньше все было лучше — особенно презервативы. Те были хорошие, а нынешние гнутся и соскальзывают.

Дед наглухо замолкает до самого моего дома. Только обижено сопит, всем своим видом изображая оскорбленную добродетель.

Кладу на панель "трёшку" и с облегчением вылезаю из "Запора".

* * *

К Веверсам я еле успеваю к назначенному времени...

Дома из алкоголя нашлась только старая знакомая — недопитая бутылка "Рижского бальзама". Залпом выпиваю оставшиеся в ней грамм сто-сто пятьдесят алкогольной "бурды".

"Пора бар из импортного алкоголя завести — и стильно по "нонешним" временам, и перед мамой не спалюсь!".

Заказываю такси, и пять минут стою под горячим душем. Затем поспешно натягиваю джинсы и свитер.

"Костюм... костюм... Нужны еще костюмы... Шпильмановский хорош, но его одного уже мало...".

Несколько минут пытаюсь пристроить под свитер Айфон и пистолет — последствия пережитого стресса, но здравый смысл, как ни странно, побеждает — прячу их обратно под ванну. Торт забыт в квартире на Тверской — значит, придется снова заезжать в "Прагу".

Уже от дверей меня возвращает затрезвонивший телефон. Минут десять, внимательно следя за "трезвостью" дикции, вдохновенно вру маме по межгороду о своей безупречной жизни "без родительского присмотра"!

В итоге, чуть не опоздал. И прямо с порога принялся разыгрывать заготовленную интермедию.

— Здравствуйте! — выпаливаю я, и жму холодную и крепкую как металл руку "папаши Веверса".

— Альдон! Дай бумагу с ручкой! Быстрее... — я чуть ли не приплясываю на месте от нетерпения.

Молча, не задавая вопросов, прибалтка берет с телефонного столика блокнот и остро отточенный карандаш, и протягивает мне.

Бормоча "сейчас... секундочку... извините..." я изображая распиравшее меня "вдохновение", прямо в куртке пристраиваюсь за этот же телефонный столик, и невнятно мыча, начинаю судорожно чиркать на блокнотных листах одному мне понятные каракули...

— Еще раз извините! Чуть голова не лопнула, пока ехал в такси — всё пытался запомнить слова и музыку!

Трехкомнатная квартира Веверсов — необычная: обставлена и современно, и в меру дорого, но... десять лет, прожитых на Востоке, из жизни не вычеркнешь. Корейская тематика проглядывает здесь во всем.

Однотонные обои без рисунка и настенные светильники в восточном стиле, удачно гармонируют с непривычно низкой мебелью темного цвета и изящными напольными вазами. А вот ковры на полу вполне европейские, как, впрочем, и книжный шкаф с цветным телевизором. Причем все импортное...

На стенах висят разнообразные красивые панно с цветами и птицами, а также разнообразные остро отточенные клинки, но на виду нет ни единой фотографии. Лишь показалось, что на верхней книжной полке изображением вниз лежит фоторамка. Впрочем, экскурсию по квартире мне не устраивали — сразу мыть руки и ужинать. Так что, что увидел — то увидел!

Мы сидим в гостиной, за столом, заставленным множеством небольших азиатских салатниц с разнообразными закусками, и я с любопытством пытаюсь опознать знакомые блюда. Под делано безразличным взглядом двух пар пронзительно-синих глаз, я уже полностью умял всю острую морковь. Меня деликатно предупредили, что "с непривычки это слишком остро" — а затем про себя, наверное, только удивлялись. Рис, баклажаны, зажаренное мясо, картофельные лепешки, куриное рагу, свиные (надеюсь!) ребрышки, и с полтора десятка разнообразных соусов... Конечно — кунжута, сои, и тем более, такой дряни, как усилитель вкуса, которым так злоупотребляют все азиаты — в блюдах не было. Но все было безумно вкусно, и останавливался я каждый раз с превеликим трудом, напоминая себе, что за столом нахожусь не один! Вообще-то всё, что стоит на столе, в современной Москве — бешеная экзотика. Рецептов дальневосточной кухни сейчас не встретишь даже в легендарной "Книге о здоровой пище" издательства "Союзкнига".

В "первой" жизни я не особо фанател от японских, корейских или китайских ресторанов — но в последнее время суши, топокки и тофу мне уже чуть ли не снились!

Расплата не заставила себя ждать — все-таки подростковые рецепторы и слизистая не были готовы к такому испытанию, но фантомная "ностальгия пуза" оказалась сильнее, и сейчас я отпаивался каким-то домашним "восточным" лимонадом, пытаясь затушить бушующий во рту пожар.

Однако это не помешало ехидно осведомиться у Альдоны, в каком из съеденных блюд была местная "дворняжка"?! На что белобрысая злыдня с готовностью заверила, что при необходимости может приготовить и "человечинку" по рецепту аборигенов с островов Кука!

Я бесстрашно замурлыкал песенку Высоцкого, но семейству Веверсов больше хотелось послушать мое "коридорное" творчество. После всего съеденного великолепия, отказать в такой малости было бы верхом невоспитанности, и я уставился в свои блокнотные каракули:

— Слова в основном понятны... А вот мелодия... Буду воспроизводить так, как пока вырисовывается...

Оба зрителя коротко кивнули, и не мигая, уставились на меня.

"Ну и семейка... Интересно было бы посмотреть на фотографию Альдониной мамы... как-нибудь...".

И замычал вступление:

— Там-там-та-та-там-та-таааааа... (— Это клавиши и скрипки! — новые кивки.) Та-там-та-таа-та-та-таааа...

На протяжении всего вечера "папаша Веверс" успешно изображает "домашнюю расслабленность". А когда мы с Альдоной слегка попикировались на тему "съедобной дворняжки", он даже растянул мышцы лица в имитации малопривычной для него улыбки. Со стороны прибалт больше напоминает не человека, а сытого крокодила, лениво наблюдающего за партией в пинг-понг. Моя реплика — он смотрит на меня, отвечает Альдона — смотрит на дочь. А улыбка, прям, как приоткрытая зубастая пасть: и захочешь — не поверишь.

И это не Чурбанов, который встретил нас с Клаймичем у себя дома в вязаной кофте и тапочках! Веверс одет в костюм-тройку, и лишь сев за стол, повесил пиджак на спинку стула и ослабил галстук.

Закончив махать руками и изображать музыкальное вступление, я загундосил:

— Жил-был худооожник одиииин, домик имееел и холстыыыы, но он актрииису любииил, туу, что любилаа цветыыыы...

Риск был небольшим. По интернету гуляла байка, что эта мелодия написана Паулсом в 70-е годы — но я наткнулся на его интервью, где он прямо говорил про 1981 год. Слова Вознесенский писал уже на музыку — так что, соответственно, еще позже. Кто-кто, а семейство латышей мне точно бы указали, что эта мелодия мною сплагиачена у латышского композитора. На что уже была готова отмазка: "А! Значит, где-то слышал... А думал, что из головы...". Неприятно, хотя и не смертельно.

Впрочем, обошлось без сюрпризов.

— ...кто влюблеен, и всерьееез. Свою жизнь, для тебя, превратииит в цветыыы...

Молчание.

— Забавно...

Это задумчиво изрекает Альдона. И по всей видимости, это — похвала...

— Очень симпатично... Ты сочиняешь одновременно и музыку, и стихи? — ее папа даже в оценке "моего" творчества сегодня более щедр, чем дочь.

— У меня слова рождаются в голове обычно сразу с мотивом... — тут я ничем не рискую — как говорилось (или еще скажется!) в одном известном фильме: "голова — предмет темный, и исследованию не подлежит" — так что никто меня оспорить или уличить не сможет.

Переведя дух, я снова уплетаю за обе щеки какие-то "волшебные" маленькие шашлычки, принесенные Альдоной с кухни. Нежнейшие кусочки мяса и куры, попеременно с запеченными овощами, откровенно намекали, что есть в жизни вещи, за которые можно совершить пресловутую "продажу Родины"!

Занимательный монолог Веверса о древней истории Кореи вообще и о корейской кухне в частности, периодически прерывался "невинными" вопросами, любезно дававшими гостю возможность тоже поговорить.

— И как давно ты сочиняешь песни? А почему раньше никому о своих песнях не рассказывал? Откуда ты знаешь итальянский язык? Сколько ты его учил? Какими самоучителями пользовался?

Имант, мать его, Янович, неплохо маскируясь и изображая саму любезность, проводит банальный допрос! Возможно, при других обстоятельствах я и среагировал бы иначе. Даже, скорее всего, послал бы Веверса нахер — сначала вежливо, а потом уже и вполне конкретно, если бы тот не понял "мягкого" варианта. Но сегодня, после всего приключившегося, я воспринимал этот допрос, как "подарок судьбы". Как наглядную демонстрацию того, о чем будут спрашивать в КГБ — если так или иначе, им представится возможность задать свои вопросы...

— ...это-то и было порадоксально: сама Корея в войне не участвует, а на ее территории ведут сражения армии Японии и Китая! Но, как говорится, в жизни бывает много странного... Вот ты, например! Ха-ха... Надежда Алексеевна — ваш учитель итальянского — говорит, что специалисты не знают других случаев, когда неноситель языка мог бы писать на нем песни... Как только у тебя получается рифмовать чужой язык, да еще и под мелодию? Что значит — "и на других"? Ты знаешь еще какие-то языки? Ты самостоятельно выучил ШЕСТЬ языков?!

На этом месте псевдодобродушие "папаши Веверса" единственный раз дает сбой, и он буквально впивается в меня взглядом.

А вот к моей версии это огромный плюс! Непонятное владение одним иностранным языком — подозрительно, а вот шестью — это уже закономерность. Да, пусть ГЕНИАЛЬНАЯ, но — закономерность!

Вообще-то, я тоже удивился, хотя и сумел не показать внешне. А повод для удивления у меня был как бы и не меньше, чем у отца Альдоны. Это что же получается, что дочурка не передала папе наш разговор про языки?! Меня или обманывают, или это очень странно...

В целом, наш разговор пока не представлял особой сложности. Что мне чужое удивление или недоверие — я же языки ЗНАЮ. Я же их ВЫУЧИЛ. Я же МОГУ. Хотите проверить?! Готов пообщаться на любом! Да, не все в совершенстве, конечно — но я говорю и понимаю на итальянском, немецком, испанском, английском, французском и португальском... Ах, да... ну, и песни пробую на них сочинять. Не на всех пока получается... не одинаково хорошо — но я стараюсь!

И на этой позиции я собирался стоять незыблемо и до конца!!! Конечно, были и слабые места. Самое слабое — это мама. Почему о моих успехах полиглота не знает даже родная мать?

Но и здесь я собирался обратить свою слабость в силу. Типа, ненавижу что-то делать "из-под палки". Мама хотела, чтобы я научился играть на пианино — и мой мозг принципиально не усваивал ничего из того, что в него пытались втиснуть четыре(!) преподавателя! Стоило бы мне рассказать маме про свои лингвистические успехи, и "хобби" превратилось бы в каторгу. А самоучители я покупал в Ленинграде на барахолках — там дешевле всего. Правда, потом, по мере изучения языка, приходилось опять продавать — на завтраках много денег не сэкономишь.

Как понимал, что уже выучил? У дедушки приемник есть, ловил радиопередачи на нужном языке, и конечно же — песни!

Дома у меня лежал сильно потрепанный самоучитель португальского, с величайшим трудом найденный на барахолке в Питере. Его замызганные страницы и "поюзаный" внешний вид создавали необходимый антураж. А вот самоучители, купленные в букинистическом на Невском, пришлось выбросить — обнаружилось, что все они имели магазинные штампы с датой продажи.

"— Борман, почему этот офицер фотографирует секретные документы во время совещания в моей Ставке? — Так это же советский разведчик штандартенфюрер Штирлиц, мой фюрер! — Но почему вы его не арестуете?! — А смысл, мой фюрер? Он опять отболтается...".

Верил мне Веверс или нет, по его лицу понять было совершенно невозможно. Важно другое — у Веверса не было никаких оснований мне НЕ ВЕРИТЬ, кроме общей фантастичности изложенного! Которая перестает таковой быть, если допустить, что я малолетний ГЕНИЙ. А если такое допущение принимать — то "отбалтываться" я мог сколько угодно и практически на любую тему. Тем более, что проверить мою биографию было проще простого, и она была кристально чиста.

"Если никто не найдет моего Айфона и клада — то все подозрения, догадки и нестыковки, только таковыми и останутся. А моя "гениальность" спишет все! При внешней верности идеологическим установкам, никаких претензий ко мне возникнуть не может. Значит, самое слабое мое место — бесценный АЙФОН. А деньги, оружие и драгоценности надо спрятать в таком месте, которое со мной связать нельзя никак...".

Потихоньку наступает отходняк. Нет, я по-прежнему очень внимательно слежу за "заходами" Веверса-старшего, но пережатую за сегодня внутреннюю пружину стало отпускать.

Когда мы переходим к чаю и принесенному мною "Птичьему молоку", характер вопросов уважаемого Иманта Яновича меняется. С моей личности его интерес переключается на творческие планы "Красных звезд".

Резиново растягивая губы в улыбке, он продолжает чередовать корейские мотивы с продолжением допроса.

— Понимаю ли я, что популярность очень мешает в обычной жизни? Знаю ли я, что гастрольная жизнь очень тяжела? Какие заработки предполагаются у группы? Что я знаю про Италию? Как я познакомился с Клаймичем и Розой Афанасьевной?