Зеркала судьбы. Изгнанники.

От размышлений меня оторвало легкое покашливание за спиной. Я резко обернулся и увидел одного из охранников, неловко переминавшегося у входа в лазарет.

— Чего тебе? Мне сейчас некогда! — отрезал я, с неприкрытой злостью глядя на человека.

Воин слегка опешил, но взял себя в руки и отрывисто отрапортовал:

— Люди хотят говорить с вами, господин Дейнариэл!

Я тяжело вздохнул — ничего не поделаешь, придется выйти.

— Борись, я рядом, — тихо шепнул орке и вслед за охранником вышел из лазарета.

Снаружи оказались все, кто еще не заболел. Погонщики и охранники мрачно смотрели на меня.

— Надо уходить, иначе все подохнем, — начал один из работников. Памятуя об избиении, он старался говорить спокойно, не срываясь на грубость. — Те уже не жильцы, — мужик указал на лазарет. — Так хоть какой-то шанс будет.

— Не лги себе, человек, — процедил я и обратился ко всем: — Я не ваш командир и не имею права вам приказывать! Но мне удалось найти лекарство. Надежда есть, нужно лишь немного времени.

— Хватит кормить нас обещаниями! — заорал тот же погонщик. — Я не верю тебе! Уходить надо, мужики! — остальные работники поддержали его нестройным хором. Воины хранили угрюмое молчание.

Мне надоело церемониться с недоумками:

— Что ж, ваше право. Убирайтесь на все четыре стороны, но знайте: вы делаете выбор между верной смертью и надеждой на спасение.

После моих слов все как-то присмирели. Но вскоре от толпы отделились семеро погонщиков и двое охранников и двинулись к выходу из форта. Это вызвало у меня приступ гнева. Люди, ради которых я так старался, поддались панике, отказались верить в меня.

— Десид не отказывается даже от последней швали, — прошипел я им вслед.

Главный заводила, побагровел и схватился за кинжал, висевший у него на поясе. Я тут же обнажил шпагу. Но меня опередили. Воин, вытащивший меня из лазарета, подскочив к погонщику, одним ударом свалил его на землю и прорычал:

— Пошли вон, крысы!

Погонщик молча вытер с лица кровь тыльной стороной ладони, поднялся с земли и побрел к выходу из форта вместе с остальными смертниками.

— Знайте, надежда есть, — вернув шпагу в ножны, сказал я воинам.

Я бегом вернулся в лазарет. Погонщики и так потратили непозволительно много моего времени.

В мое отсутствие орке стало хуже. Все лицо покрылось каплями пота, тело била крупная дрожь. Дышала Мара тяжело и прерывисто.

— Борись, я здесь!

Я разрезал опутывавшие орку веревки, уложил ее поудобнее и накрыл сверху еще одним одеялом. Запас моих рассказов иссяк еще прошлой ночью, бормотать бессмыслицу уже надоело, потому я перешел на эльфийские песни. Всю ночь что-то напевал орке, пока не охрип. Затем снова нес какую-то чушь, а под конец просто мычал без слов незамысловатые детские мелодии. Ближе к рассвету орке стало легче: жар спал, и бредовое забытье перешло в крепкий сон.

Только тогда я позволил себе ненадолго отлучиться от Мары. Развел костерок прямо на мраморном полу, недалеко от выхода. Копаясь в собственном мешке в поисках чего-нибудь съестного (точно помнил, что где-то там оставалось вяленое мясо), сам не заметил, как начал клевать носом.

— Лэй, Лэй... — послышался мне сквозь сон чей-то тихий, словно шелест листьев под легким ветерком, голос.

Еще окончательно не проснувшись, я что-то пробубнил в ответ. Через мгновение до меня запоздало дошло, что голос принадлежит орке. Сонливость слетела моментально, и я бросился к Маре. Быстро осмотрев ее, убедился, что она абсолютно здорова. Только Зеленая была очень слаба. Скорее всего, ей еще нужно было полежать дня два, а то и больше. Толком ничего не объясняя, я сообщил орке, что мне придется взять у нее кровь, и довольно много. Мара, не колеблясь, протянула руку. Сделав на запястье надрез, я подставил под него склянку. Пока она наполнялась, успел ответить на кое-какие вопросы орки. Кровь неохотно покидала слабое после болезни тело, и мне пришлось с помощью магии немного ускорить ее токи. После этого Маре стало хуже, но она все равно рвалась мне помочь. Эти жалкие попытки я обрубил на корню. Кажется, она не особо расстроилась и сразу уснула.

Через минуту я уже уединился со склянкой орочьей крови в уголке лазарета. Глядя на емкость, пытался сообразить, как мне сделать вытяжку. Жаль, что лаборатории со всеми необходимыми приборами под рукой не имелось, иначе можно было бы хоть попытаться. Единственное, что приходило в голову — это магия жизни, для которой не требуются никакие приспособления. Но меня никто никогда ей не учил. А зря. Подготовленный эльфийский чародей давно бы со всем справился.

Я решил действовать по наитию, положиться на инстинкт. Сначала попробовал обратиться к крови, словно к какому-нибудь животному или растению. Мои попытки, естественно, не увенчались успехом — ведь кровь не разумна и духа у нее нет. Но я не отчаялся, снова и снова пытался с нею заговорить, потом просто буравил склянку взглядом, в надежде разбудить в себе способности к магии жизни. Ничего не получалось. Когда уже казалось, что выхода нет, и я готов был сдаться, в голову закралась странная идея. Уставившись на емкость с кровью, я начал делать дыхательное упражнение, предшествующее состоянию транса. Многие маги используют транс для того, чтобы отрешиться от всего мира и сосредоточиться на какой-либо одной проблеме.

Спустя некоторое время у меня получилось достичь нужного состояния. Исчезла окружающая действительность, растаяли цвета и звуки. Больше не существовало ни форта, ни каменных стен ратуши, ни стонов умирающих... Во всем мире остались лишь я и склянка с кровью. Наблюдая за красной жидкостью, я словно погружался в нее сознанием. Ощутил движение ее составляющих, увидел их беспорядочный бег. Находясь разумом в этом хаосе, я попытался найти элементы крови, отвечающие за приобретенный иммунос. Ничего не вышло, все частицы казались мне абсолютно одинаковыми. Тогда я попытался силой мысли заставить кровь отделить нужные мне элементы. Но... Ничего не произошло. Решив, что состояние транса ничем меня не выручило, я принялся медленно выводить из него разум. И в момент пребывания на грани, когда сознание уже выскользнуло из отрешенности, но еще не полностью контролировало тело, когда я ощущал себя словно подвешенным в абсолютной темноте, меня пронзила вспышка озарения. Правая рука сама по себе потянулась к земле. Зачерпнув щепоть зеленой пыли, пальцы отправили ее в рот. Я ощутил на языке горечь, и тут сознание снова погрузилось в кровь, только теперь на красном фоне явно выделялись белесые точки. Связав себя с болезнью напрямую, мне удалось почувствовать частицы, хранящие память о ней. Дальнейшее я просто не мог объяснить. Неизвестно почему, в разуме отчетливо вырисовалась картинка: бешено вращающийся водоворот, и в ту же секунду кровь сама двинулась по кругу. Сначала медленно, затем все быстрее и быстрее, набирая обороты. Внутри емкости образовалась маленькая воронка. Вдруг это кружение резко остановилось, и жидкость обрела белесый цвет. Почувствовав, что работа окончена, я вывел себя из состояния транса.

Жидкость в склянке словно разделилась на два слоя: внизу была обычная кровь, а сверху — чистейшая вытяжка. Слить ее в другую посуду не составило никакого труда, потребовалось лишь создать обычную пространственную перегородку между слоями.

Чистого вещества оказалось мало, поэтому я решил разбавлять его водой и вливать больным в рот по капле, чтобы хватило на всех. Первая порция, естественно, досталась мне. И не потому, что я так уж дрожал за свою жизнь. Но надо же было на ком-то испытывать вытяжку! Подождав немного и убедившись, что никаких изменений в моем состоянии не произошло, я сначала угостил людей, не подвергшихся заражению. Охранники и погонщики отнеслись к моему изобретению скептически, но принять жидкость не отказались — терять им было нечего. Потом я решил испробовать средство на больных, понадеявшись, что оно подействует и как лекарство. И надежды оправдались! Последний зараженный, которого принесли прошлой ночью, очнулся буквально через несколько часов. Здоровые караванщики, увидев это чудо, отринули страх и наконец-то стали помогать мне в уходе за больными. Люди, заболевшие недавно, постепенно приходили в себя. Прошло чуть больше суток, и все они побороли бешенство.

Но вот те, кто находился в последней стадии болезни, получив порцию лекарства, умирали в страшных судорогах, будто от сильнейшего яда. С животными все было куда проще. Мулы и лошади более выносливы, нежели люди, и лечение перенесли легче. Главной радостью для меня стало то, что не пострадал мой конь — Нарцисс.

Атиус, очнувшись, сразу принялся допытывался, как мне удалось создать лекарство. Он так волновался при этом, что мне пришлось подробно объяснить ему, какие приемы магии жизни я применял, и даже нарисовать схемы. Получив исчерпывающий ответ, чародей тут же успокоился. Странно, но с этого момента он впал в задумчивость и сделался малоразговорчив.

Все выздоровевшие были еще очень слабы. Чтобы встать на ноги, многим понадобилось три дня. Но вот в орке я ошибся: уже через двадцать часов Зеленая крепко стояла на своих двоих. Проснувшись, она первым делом подошла ко мне и без долгих предисловий, приложив руку к груди, произнесла:

— Мои сердце и разум открыты для нового друга. Отныне твоя радость — моя радость, твоя беда — моя беда, — и протянула ладонь для рукопожатия.

Я был потрясен. Эта клятва, означающая полное доверие, пришла к нам из глубокой древности. Существует легенда, что в незапамятные времена все расы жили в идеальном мире, где не было разделения на страны и разумные существа не враждовали между собой. Именно тогда родилась формула дружбы. Считается, что ее простые слова и сейчас действуют как сильная магия и даже способны изменить судьбы произносящих ее существ. Клятва связывает их невидимой, неразрывной нитью. Мало кто из людей знает волшебные слова. У эльфов память длиннее. Но я даже подумать не мог, что этим знанием могут обладать орки. Видимо, правы те мудрецы и ученые, которые утверждают, что единство всех рас когда-то существовало.

Произнося формулу дружбы, Мара благодарила меня за спасение, признавала равенство между нами. Такие слова в устах воина означают очень многое: готовность помочь в любой беде, защитить от врага, вступиться и даже пожертвовать собственной жизнью. Но и принять клятву — значит взять на себя те же обязательства. И все же я ответил без колебаний:

— Принимаю твои слова и открываю сердце и разум навстречу. Мой дом — твой дом, мой хлеб — твой хлеб.

Мы обменялись рукопожатиями. В этот момент я забыл, что когда-то испытывал неприязнь к оркам, считая их примитивными животными. Забыл, как старался досадить Маре, задеть и высмеять ее. Душу наполняла гордость. Для меня было большой честью стать другом такого бесстрашного воина как она. Не знаю уж, какие чувства обуревали Мару, но она, быстро переходя от торжественности к обыденности, предложила:

— Иди поспи. Я подежурю.

Самое страшное было позади. Потянулись однообразные дни, наполненные такой же однообразной работой. Мы выходили всех, кто выдержал лечение вытяжкой. Караван оказался полностью готов к выступлению лишь на четвертые сутки.

Мара

Серо-зеленое марево накрывало меня с головой, залепляло глаза и уши, сырым туманом вползало в горло, не давая дышать. Пожирало чувства, мысли и само сознание. Изредка его прорезывали черные всполохи, причинявшие неимоверную боль, выкручивавшую судорогой тело и отдававшуюся в душе. Тогда в разум врывались неясные образы — жуткие, угрожающие, они кружились вокруг меня, протягивали извивающиеся лапы, пытались схватить и утащить. Уволочь туда, откуда, смутно понимала я, не было возврата. Напрягая все силы, чтобы сопротивляться этому кошмару, я пробовала войти в раш-и, спрятаться там, но у меня ничего не получалось. В сознании всплывали обрывки воспоминаний, из которых складывалась единственная фраза: "надо бороться, надо бороться"... Вся моя энергия уходила на это противостояние. Жарко. Было очень жарко. Я пыталась пробраться сквозь этот горячий морок, скинуть его, освободиться, но он постепенно побеждал, поглощая меня, растворяя в безумии. И не было от него спасения...

Вдруг сквозь клубы липкой дымки прохладным ветерком прорвался чей-то едва слышный, смутно знакомый голос:

— Не сдавайся! Борись с этим, Мара, борись, прошу тебя!

Туман дрогнул, чудовища, терзавшие сознание, замерли, словно испугавшись этих простых, далеких слов. Потом набросились на меня с утроенной яростью, заставив застонать сквозь стиснутые зубы.

— Слышишь, Мара? Не уходи, гони от себя болезнь! — Кто-то поднял мне голову, смочил холодной водой пересохшие губы. — Ты же сильная, ты сможешь, я верю!

Вода. Освежающая, такая спасительная. Я с трудом сделала глоток. Стало немного легче.

— Вот так, молодец. Я скоро вернусь. Ты только не уходи!

Голос замолк. Я снова осталась один на один с дымкой, полной угрозы и боли. Только теперь таящиеся в ней монстры подступали вкрадчиво, медленно, ползли, припадая к земле, сдавленно шипя от ненависти и злобы. Я ждала их, чтобы дать бой. И когда они прыгнули вперед, схватилась со всеми сразу. Теперь пришла надежда, осознание: я не одна, рядом есть кто-то, старающийся помочь. И я сражалась с болезнью, стремилась изгнать ее из тела и души. Не знаю, сколько это длилось. Возможно, краткое мгновение. Но оно показалось мне вечностью. Я начала уставать, и призрачный туман снова обволок меня, его обитатели торжествующе взвыли, празднуя победу. Но тут...

— Телкони си эт эри эль,

Эстад а эстадери эль...

Я схватилась за этот звук, как за тонкую ниточку, и пошла за ним, отталкивая от себя уродливые образы, спасаясь от безумия, отшвыривая его прочь. Голос рассказывал что-то незамысловатое, пел песенку на чужом мелодичном языке — непонятную, но ласкающую слух, успокаивающую, отгоняющую боль и чудовищ. Звал меня по имени, уговаривал бороться, вытаскивал из серого марева. Это продолжалось бесконечно долго. Жар и безумие то отступали, то снова впивались в тело и душу, не желая отпускать меня из своих убийственных объятий. Наконец они исчезли, обессилив меня, сделав слабой и беспомощной, как новорожденный волчонок. Но освобожденное сознание подарило счастливую мысль: я буду жить.

— Вот так. Ты молодец. А теперь поспи, тебе нужно отдохнуть, — произнес голос, в котором явственно слышалась усталая хрипотца.

Я провалилась в сон — глубокий, спокойный и целительный. Вокруг меня разливался мягкий, приглушенный свет, и я откуда-то знала, что теперь все будет хорошо. Вдруг из этого света выступила невысокая хрупкая фигура, закутанная в потертый красный плащ, и подплыла ко мне. Зная, что передо мной всего лишь сновидение, я без опаски всматривалась в загадочного пришельца и пыталась вспомнить, где его видела. Длиннопалые руки откинули капюшон, открывая бледное лицо, с которого на меня взглянули огромные красные глаза.

— Тир-на?

— Я не ошиблась в тебе, орка. Ты и вправду сильна, — проговорила ольда. — Но ты победила болезнь, а не судьбу.