| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Вместе с Р-5ССС в этом налете приняли участие и новенькие, только что с конвейера, немецкие пикирующие бомбардировщики "Хеншель" Hs-123. Правда, советские — да и немецкие, летчики их еще не до конца освоили, так что прицельное бомбометание с пикирования выходила не у всех получалось гладко, но немецкий самолет определенно глянулся "сталинским соколам". В первую очередь своей невероятной живучестью...
На полевом аэродроме царила дикая суета, сумасшедший дом и вавилонское столпотворение. Самолеты приземлялись и взлетали практически непрерывно — ведь на поле, могущем вместить максимум полк, базировалась едва ли не дивизия.
Едва только севший самолет сворачивал с поля ближе к наскоро отсыпанным капонирам, как к нему тут же кидались техники, механики, оружейники, аэродромная команда. Они словно муравьи облепляли машину и чуть ли не бегом волокли ее в сторону, попутно, с криками и руганью, выясняя дальнейшую судьбу самолета. Есть ли в плоскостях и фюзеляже пулевые пробоины и следует ли их заделать немедленно, или пусть его? На внешние и внутренние подвесы цеплять снова "пятидесятки", или на этот раз он "сотки" возьмет? Бензозаправщик подъехать успеет, или опять придется из цистерны на конной тяге ручным насосом качать? И уж кстати заодно: а сам-то пилот как? То есть то, что жив и не ранен — это видно, а вообще? Товарищ командир, вы там живы? Точно?
Летчики, а из двухместных "эр-пятых" — и штурманы-бомбардиры, с трудом выбирались из кабин, после чего отходили в сторону и просто ложились на землю, старясь упасть именно там, где еще уцелела пропыленная, помятая трава. К ним немедленно бежали санитарки или фельдшера: проверить, все ли в порядке, дать попить воды с сухим красным вином и клюквенным экстрактом, размять занемевшие от усталости мышцы. Часто все это проделывали, даже не утруждаясь освободить пилотов от парашютной сбруи. А тем временем их крылатых коней заправляли бензином, маслом и, если надо, сжатым воздухом, заряжали оружие, подвешивали бомбы... Взлетала очередная ракета и красные соколы, охая и матерясь, вновь занимали места в кабинах. Подлетал пускач-полуторка, взревывал двигатель, и механическая птица устремлялась в небо — туда, где за выложенным на поле матерчатым углом горели и стонали Барановичи...
Качаясь и вихляясь, словно пьяный колхозник после ярмарки, к аэродрому приближался еще один "Хеншель". Даже сквозь гул, вой и мат было слышно, что мотор у бедолаги захлебывается и тянет на последнем издыхании.
— Не дотянет, — произнес средних лет небритый техник-лейтенант и сплюнул. — Ща все...
И он рукой изобразил стремительное пике.
Молоденький механик с одинокими треугольничками на петлицах, приоткрыв рот уставился на поврежденный самолет, который, несмотря на мрачный прогноз командира, упрямо тянул и тянул к аэродрому. Вот сейчас, вот прямо сейчас...
— Чего ж он не прыгает-то, а? — спросил он ни к кому не обращаясь.
Но его вопрос не пропал втуне.
— Да поздно уже, — буркнул невысокий крепыш, в петлицах которого красовалась старшинская "пила". — Если теперь скакнет — ероплан в аккурат в еродром и врежет. Тогда и прыгать без толку — все одно расстреляют за такие фокусы...
В этот момент "хеншель" клюнул носом и стремглав помчался вниз, к земле. Механики прыснули, было во все стороны, словно мыши, застигнутые в амбаре котом, но в самый последний момент избитый биплан выправился и грузно плюхнулся на летное поле. Он катился, явно не управляясь на земле, подпрыгивая и содрогаясь на каждой кочке и каждой выбоинке, и все никак не мог остановиться.
Громко звеня колоколом, к поврежденному самолету понеслась пожарная машина, а следом за ней мчался выкрашенный в защитный цвет автобус с красными крестами на бортах. За машинами спотыкаясь бежали техники, механики, бойцы аэродромной команды, но упрямый "хеншель" все никак не желал останавливаться и катил себе, катил, катил, катил...
Развязка наступила неожиданно: левое шасси попало в особенно неудачную выбоину и застряло. Если бы обороты были повыше — самолет просто скапотировал бы, перевернувшись "через голову", но на удачу красвоенлета скорость уже упала и теперь бомбардировщик просто закрутился на месте, словно собака, которая ловит свой хвост. И так же, как и собака, он его не поймал...
Через борт кабины буквально вывалился пилот, опираясь на крыло сделал несколько неверных шагов, но дальше ноги его подломились, и он рухнул без сил на руки подбежавших медиков.
— Ранен?! Куда?! Где?!
— В Караганде, — буркнул летчик, затем резко двинул плечами, пытаясь освободиться от державших рук. — Да отпустите, мать вашу! Цел я, цел. Ханю только угробили... Похоже, что совсем...
С этими словами он снова осел, и привалился к стойке шасси...
— Ну, это вы поторопились, товарищ старший лейтенант, — глубокомысленно заметил один из техников, осматривавший самолет. — Ничего, залатаем. Завтра — не завтра, а послезавтра лететь на нем снова сможете. Точно. Слово коммуниста...
Летчик просветлел лицом, и вдруг приподнявшись и опираясь рукой на обтекатель колеса зачастил:
— О! А я что говорил? Вот же машину германские товарищи сделали! Верное слово! Если б на "эр-пятом" — догорал бы уже в бурьяне, а этот — класс! Пыхтит, пердит, маслом из цилиндров плюется, а ползет! Верно слово!
Словно бы в подтверждение сказанного из рупоров стоявшего на краю поля фургона вдруг раздалось громкое, хрипловатое:
Где облака вершат полёт,
Снаряды рвутся с диким воем,
Смотри внимательно, пилот,
На землю, взрыхленную боем.
Пропеллер, громче песню пой,
Неся распластанные крылья!
За вечный мир,
В последний бой
Лети, стальная эскадрилья!
Летчика, невзирая на его протесты утащили с собой медики, а изуродованную машину с уханьем и хэканьем покатили к мастерским. Над летным полем гремело:
Там, где пехота не пройдёт
И бронепоезд не промчится,
Угрюмый танк не проползёт,
Там пролетит стальная птица.
Двое старших командиров, одетых несмотря на теплую погоду в регланы, удовлетворенно озирали эту возню и суету.
— Что скажете, товарищ комдив? — поинтересовался тот, на чьем рукаве горела алай с золотом звезда политсостава. — Как вам?
— А что тут сказать? Сегодня Барановичи добьем и дальше. "Даешь Варшаву", — процитировал он известную песню.
— Я не о том. Песня к месту? Вовремя?
Комдив задумчиво помолчал, затем чуть поморщился:
— Вы б товарищ бригадный комиссар лучше проследили бы за тем, чтобы летный состав портвейном пайковым не злоупотреблял. А то вон утром возвращаются соколы, а трое — лыка не вяжут! — Тут он видимо решил, что особенно перегибать палку не стоит и закончил уже примирительно — А песня — что ж... Хорошая песня. Настроение поднимает...
А над полем гремело:
Мы виражом крутым пройдём,
Прикроем плавным разворотом,
И на врага мы нападём
Могучим бреющим полётом.
На следующий день избитые авиацией Барановичи пали. Польская армия отошла на запад...
Вдохновленные примером РККА, командиры Ротевера тоже решили сделать ставку на авиацию. Пехотные, легкие и моторизованные дивизии получили передышку, чего никак не скажешь о поляках...
— ...Итак?
— Товарищ генерал-лейтенант... — Командир первой кампфгешвадер Народной Военной авиации постарался придать своему взгляду максимум спокойствия, но получилось плохо, — Товарищ генерал-лейтенант, эскадра готова к вылету. Основной целью назначены укрепления и рокадные дорогу восточнее Крейцбурга и Глейвица вот здесь, — указка пробежалась по карте, — и здесь. Так же намечен удар по трамвайной сети Силезии.
Кессельринг внимательно посмотрел на карту, висевшую на стене небольшого домика, волею судеб превращенного в полевой штаб первой бомбардировочной эскадры Роте Люфтваффе, затем тщательно сверился с записями в блокноте, покачал головой, но ничего не сказал. Ободренный этим молчанием оберст Келлер продолжил свои пояснения:
— Основной удар будут наносить Do-23, по флангам работают штаффели Ju-52. Общая масса первого удара — двести сорок тонн бомб калибром пятьдесят и сто килограммов...
— Запасные цели на случай активного противодействия противника? — прервал его Кессельринг.
Келлер осекся, секунду помолчал, а затем отчеканил:
— Согласно данным разведки активного противодействия противника в указанных районах не предполагается.
Альберт Кессельринг склонил голову на бок и принялся внимательно и чуть удивленно рассматривать командира первой кампгешвадер. Так, словно у того на лбу выросли хризантемы...
— Свяжитесь с командирами пятьдесят первого ягдгешвадера и двадцать пятого зерсторегешвадера. Договоритесь о поддержке и сопровождении. Польская авиация, конечно, слаба, но у Германии не так много самолетов, чтобы безумно жертвовать ими.
И с этими словами Кессельринг вышел прочь.
Командир JG 51 "Карл Либкнехт" выслушал доклад своего адъютанта, закурил сигарету и глубоко задумался. С одной стороны, задача была ясной и понятной: прикрыть неповоротливые и медлительные "Дорнье" и "Юнкерсы" от возможного противодействия поляков — что может быть логичнее? Но с другой... Бомбардировщики выйдут на цели ночью, а в его эскадре только четвертая ягдгруппа под командой молодого оберлейтенанта Шалька прошла обучение ночным полетам. Отправить с бомбардировщиками только одну группу, двадцать семь "арадо"? Этого явно мало, этого не хватит даже на то, чтобы прикрыть группу двадцать третьих "дорнье". А пойти всей эскадрой — потери начнутся еще до встречи с противником. Слепые полеты требую определенных навыков, которых у его пилотов нет...
Вот в таких раздумьях майор Тео Остеркамп решил сперва связаться со своим "товарищем по несчастью — командиром ZG 25...
— Майор?
— Привет, Тео!
— Йохан? Тебя ведь тоже прицепили к этой авантюре?
— Ты про решение повторить путь великого Антуана? Да, я тоже в деле.
— И как? Кого пошлешь?
В трубке с минуту царило молчание, а затем майор Йохан Райтель преувеличенно спокойно произнес:
— Мы пойдем все, Тео. Нет смысла выбирать кого-то отдельно: эти тяжелые "антеи" пришли с завода всего пару месяцев тому назад, так что у меня их никто толком и не освоил. Поэтому я поднимаю всех...
Настала очередь Остеркампа молчать и задумываться. В отличие от командира ZG 25 он молчал минуты три...
— Я думал ограничиться одной группой. На шестьдесят восьмых "Арадо": эти парни успели поучиться летать ночью. А русских "шестнадцатых" мы тоже получили всего три месяца назад. И нельзя сказать, что этот парень — простой и легкий в управлении самолет...
— Зато в драке он уделает любого поляка за счет скорости, а, Тео?
— До этой драки еще надо дожить — философски заметил Остеркамп. — Ладно, спасибо, Йохан. Встретимся в небе...
— Лишь бы не на небесах...
В ночь на второе июля германские ВВС нанесли мощный удар по обороне города Крейцбург и рокадным дорогам в районе Глейвица. Но хотя ПВО Глейвица оказалась в зачаточном состоянии, а польских истребителей в воздухе и вовсе не наблюдалось, потери немцы все же понесли: в воздухе произошло несколько столкновений, один И-16 потерпел аварию при взлете, а еще два вместе с АНТ-29 и Ju-52 — при посадке. Всего же Роте Люфтваффе потеряли семь самолетов и девять летчиков, что можно было смело отнести в графу "минимальные потери". Что не помешало Тельману и Деницу устроить Кессельрингу серьезный и вдумчивый разнос.
Красный флот тоже принял активное участие в начале боевых действий. Двадцать второго июня бывший флагман флота Веймарской республики, а ныне — учебно-артиллерийский корабль "Шлезвиг-Гольштейн", получивший после социалистической революции приставку "Роте" подошел к Вестерплатте.
Польский флот сосредоточенный в Гдыне и на базе Хель был невелик. В самом начале очередного периода "неподлеглости" гордые шляхтичи лелеяли мечты о великом флоте. Вице-адмирал Казимеж Порембский — бывший старший офицер русского крейсера "Новик" и последний командир линкора "Императрица Мария", под чьим "мудрым" управлением последний и взорвался, разработал перспективный план развития польского флота, куда были включены и два линкора. Но очень скоро даже самому сухопутному поляку стало ясно, что эту программу новоявленной "Жечи Посполитой" осилить не удастся.
В двадцатые годы польский флот планировали пополнить американскими броненосцами-додредноутами. В Главном Военно-морском Штабе правда бурно дискутировали о наилучшем типе этих престарелых гигантов, называя кто "Коннектикут", кто "Нью-Джерси", а кто — "Нью-Гемпшир". В конце концов в Сейм было внесено предложение о покупке у Соединенных Штатов пяти линкоров типа "Коннектикут". Однако дебаты по этому вопросу закончились не успев толком начаться — кто-то из депутатов вспомнил, что таких броненосцев был построено всего два: "Коннектикут" и "Луизиана". Военные моряки было вскинулись, заявив, что в конце концов корабли в общем однотипные, однако тут подоспели расчеты, произведенные в Штабе обороны побережья. Они показали, что только на окраску этих кораблей уйдут чуть ли не все средства, выделенные на польский военно-морской флот, а содержание этих престарелых гигантов сожрет весь госбюджет "неподлеглой" Польши.
И хотя Польша еще несколько раз поднимала вопрос о строительстве "Великого флота", который включал бы в себя бригаду линкоров, полдесятка крейсеров и до сорока эсминцев, все что поляки смогли выставить на 22.06.1936 — это два современных эсминца, десяток сторожевых кораблей разных типов, учебный миноносец, пару тральщиков и одну подводную лодку. Даже в сравнении с одним Германским флотом это смотрелось весьма бледно, а при намеченном объединении с Краснознаменным Балтийским флотом и вовсе превращалось в фикцию, набор мишеней.
В районе Данцига все польские силы были представлены двумя катерами береговой охраны, один из которых был вооружен русским "максимом" времен еще Первой Мировой, а второй и вовсе не имел штатного вооружения, довольствуясь двумя ручными пулеметами "браунинг", находившимися на вооружении команды. Когда в полчетвертого утра командиры и экипажи этих катеров узрели нацеленные на них 105-мм орудия германских эсминца и сторожевого корабля, за которыми в полумраке маячила громада "Роте Шлезвиг-Гольштейна", то не раздумывая спустили флаги. Первые трофеи достались германским ВМС без единого выстрела...
В тот страшный день двадцать второго июня майор Фабишевский командир гарнизона Вестерплатте соображал, что с ним произошло, дом коменданта еще раз основательно тряхнуло. С потолка посыпалась побелка, а стоявшая ряжом кровать жалобно скрипнула и подпрыгнула. Не высоко, но заметно. Тяжелый грохот оглушил Стефана Фабишевского и с минуту он сидел на полу, пытаясь понять: на каком свете он находится? На этом, или уже — на том?..
— Пан майор! Пан майор! — в спальню коменданта влетел взводный Владислав Баран. — Нас обстреливают с моря! Тяжелыми снарядами!
В подтверждение его слов помещение снова вздрогнуло, и кровать еще раз подпрыгнула.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
