Скиф

Вторым испытанием сегодня стало ожидание плота. Без брони и оружия с одним лишь акинаком на бедре я чувствовал себя неуютно, голым. По сути, так оно и было. Когда паром уткнулся в прибрежный песок я, оставив коней на попечение Авасию, и стал помогать погонщикам, выталкивать подводу на берег.

Закончилась переправа через Борисфен лишь к вечеру, когда на небе среди серых, клубящихся облаков замерцали звезды. Мне было интересно наблюдать за погонщиками, ставшими вдруг умелыми паромщиками, и я провел остаток дня на берегу. Увидел, зачем люди Аристида заготавливали дерн. Лошади переплыли реку сами, а быки в воду не шли и на плоты их завели хитростью. У берега рабы прикрепили канатами к деревьям покрытый дерном широкий помост, куда погонщики загоняли своих быков, и уже оттуда животных заставляли переходить на плоты, так же покрытые дерном и по внешнему виду не отличавшиеся от помоста. Окруженные со всех сторон водой быки волновались, но все закончилось благополучно.

Оставаясь верным своему решению, я снял с себя шлем, кафтан, броню и рубаху, разулся и вошел в воду. Думал, на берегу остался один лишь Авасий, а оказалось, весь лагерь сбежался посмотреть. Греб, конечно, неуклюже, злился на свое нынешнее тело, казавшееся мне деревянным, и почувствовал усталость, когда, наконец, одолел свои первые в этом мире сто пятьдесят метров водной преграды. Обернувшись, хотел дать знак Авасию, что, мол, у меня получилось, и увидел на противоположном берегу молчаливую толпу. Мне снова удалось всех удивить, ведь другие сколоты плавать не умеют...

Глава 13

Жужжат шмели, вьются над самой землей, садятся на луговой клевер. Полуденный зной заставил караван остановиться у какой-то речушки глубиной по колено и шириной в метр. И поначалу, умывшись, мы прилегли на бережке перевести дух.

— Видишь, белый, пушистый зад?

Спрашивает Лид у Мазия, указывая на большого шмеля.

— Вижу...

— Он тебя не укусит, попробуй, поймай его!

И доверчивый Мазий ловко хватает и зажимает насекомое в ладошке. Я морщусь, представляя, как сейчас ему станет больно. Не шмелю, глупому сколоту. Пролетают секунды и ничего не случается. Мазий безмятежно улыбается, прикладывая руку, зажатую в кулачок к уху. Слушает и комментирует:

— Жужжит, щекотно!

Смеется и выпускает шмеля из руки.

Я удивлен. Не знал, что не все шмели жалят. Но испытывать на себе так ли это на самом деле не хочу.

Вспомнилось, как мы — молодежь, в мае сорок пятого были свезены в глубокий тыл и какое-то время жили при госпитале, работали там "кем придется" и "куда пошлют", а вечерами собирались вместе помечтать у костерка. Удивила меня тогда Любочка — сдержанная, северная, с иронически прищуренными синевато-серыми глазами она обычно говорила с нами со снисходительной материнской улыбкой. Красивая, высокая крутила она любовь с одним майором, заместителем по тылу полка летчиков, что базировался в трех километрах от нашего госпиталя. Тогда ее холодные глаза вдруг вспыхнули и она по-детски, откровенно заговорила о своей мечте — стать биологом. Замечу, что девушки из нашей компании все как одна собирались учиться на врача, а мальчики, понятное дело, готовились поступить в военные училища. А недосягаемая даже в мальчишечьих мечтах Любочка вдруг признается, что хочет стать каким-то биологом!..

Она по-своему рассудила значение наших взглядов и стала рассказывать почему-то именно о шмелях и как ни странно увлекла нас своими "оказывается". "Оказывается, по сравнению с другими насекомыми, которые опыляют растения, например, пчелами, шмели очень эффективны! Оказывается, они опыляют растения в два раза быстрее пчел! Оказывается, на их ножках помещается в два раза больше пыльцы! Оказывается, за счет длинного хоботка они опыляют те растения, которые пчелы опылить не могут!"

Было еще что-то, уже не припомню, но о том, что не все шмели жалят, Любочка не говорила, зато рассказывала, что шмели, как и пчелы — медоносы. Выкармливают свое потомство медом и пергой (медовым тестом вместе с пыльцой).

Вот и Лид об этом знал. Пока мы с Авасием дозорили, подговорил он Мазия раскопать шмелиное гнездо. Деревянную лопату взяли они у погонщиков и стал Мазий раскапывать землю вокруг маленькой норки, обнаруженной Лидом. И услышал я издали, с речки, из-за высоких ракит рев сколота, а потом и увидел несущегося к реке Мазия, размахивающего над головой лопатой. За ним в некотором отдалении, бежал Лид. Я ведь не знал, чем они занимались. Думал, случилось что-то. Дал Рыжику шенкеля и поскакал к ним. Когда увидел веселые глаза Лида, понял, что напрасно волновался, а шмели покусали Мазия сильно, и меда почему-то в их гнезде не оказалось, одни белые личинки.

* * *

Вечереет. Погода не так уж плоха: не солнечно и не пасмурно, так, серединка наполовинку. Сквозь серые влажные тучи время от времени проглядывают солнечные лучи, но скоро бордовый блинчик закатится за горизонт и небо нахмурится. Давление, наверное, стремительно падает — глаза закрываются, хочется спать.

Стали у заболоченной балки с небольшим, цветущим озерцом. Животные пьют прямо из него. В котлы воду набираем из замшелого сруба с ключевой водой. В двухстах метрах от места стоянки шумит дубрава. Когда проезжали опушкой, насобирали сухих веток. Теперь, может, и не придется под утро замерзнуть.

Первыми в дозор идут братья — Олгасий и Алкаба. Молодцы, берут с собой копья, щиты и поднимаются по крутому склону наверх!

— Ох, и устала же я! — вздыхает Алиша и устраивается у костерка, а головой на моих коленях. Поглядываю на дремлющих в ожидании ужина ребят и только вздыхаю. Я не весельчак, как Лид и не Авасий — из которого слова не вытянешь, и сейчас не прочь поговорить с кем-нибудь...

Булькает в котле каша и, кажется, ее нужно время от времени помешивать, чтобы она не пригорала. Тянусь к палке-мешалке, воткнутой в ухо котелка, стараюсь не разбудить девушку. Помешиваю...

Мне кажется, что каша доварилась, и я легким касанием к плечу бужу Алишу. Открыв глаза, она вскакивает на ноги, хватает свою палку и начинает мешать варево. Я улыбаюсь, понимая, что она еще не в полной мере осознает, что делает. Успокаиваю девушку:

— Я мешал кашу, вот только не знаю, готова ли она?

Алиша слизывает просяные крупинки с палки и кивает, мол, готова.

Бужу ребят и скольжу взглядом по часовым — братьям. Они все так же, как и двадцать минут назад стоят спина к спине. Странно стоят, буковкой "А", точнее — "Л", касаясь затылками. Делюсь своим наблюдением с Лидом. Мне неподвижность позы наших дозорных показалась странной, а Лид сразу сообразил, в чем дело и вынес свой вердикт:

— Они спят!

— Как спят?!

— Смотри, они уходили с копьями, а теперь копий в их руках не видно. Братья воткнули их в землю, и теперь каждый опирается рукоятью щита о древко. Еще головами друг другу помогают устоять. Видишь?

— Вижу, — бурчу в ответ, раздумывая над наказанием для нерадивых часовых.

Лид и тут опередил меня. Взял кожаные путы, которыми обычно стреножат лошадей, и стал подкрадываться к спящим дозорным. Впрочем, это ему удалось без труда, как и привязать ногу Олкабы к ноге Олгасия. Закончив свою диверсию, Лид заорал:

— Хамара! — что по сколотски означало враг39.

Братья проснулись, попытались повернуться, чтобы вынуть из земли копья, но уже на этом действии стали мешать друг другу и Олкаба, потеряв равновесие, упал. За ним рухнул и Олгасий. Смеялся над сонями даже Авасий, а мне было не до смеха. Крикнул Лиду, чтобы вел братьев ко мне.

Освободившись от пут, они спустились. Стоят у костра, пряча под ноги взгляд. Ну, хоть виноватыми себя чувствуют. Строго говорю:

— От часовых зависит жизнь каждого! Понимаете?! — делаю паузу, чтобы все прониклись угрозой и объявляю свое решение — За сон в дозоре наказать каждого на шесть оболов, что составляет дневной заработок охранника в караване.

Братья улыбаются. Похоже, мое наказание не кажется им строгим...

* * *

И снова тракт утонул в ковылях. Бескрайняя степь восхищала своим простором, дикой красотой и задумчивой тишиной. Дорога под копытами лошадей пылила, и возок Аристида теперь возглавлял караван. Сам эллин сидел на козлах с возницей, разглагольствовал о величии Греции. Я ехал рядом. Слушать купца мне было интересно.

Аристид заявил, что его соотечественники всегда были плохими мореходами, но плавание у берегов способствовало расселению эллинов в лучших местах Ойкумены. И никто нынче не смеет бросить вызов греческим полисам.

В тот момент я хотел спросить у него о захваченных Сатиром эллинских полисах — Нимфее и Киммерике, но рассудил, что лучшим для меня будет послушать торговца, пока тот охотно делится информацией.

— Вы, скифы40, не умеете пить вино. Вам все равно, каким напиваться. Мы делим вина на красные, белые, темные и золотые. И это еще не все! — Аристид поднял над головой указательный палец и посмотрел на меня так, будто сейчас откроет страшную тайну или большой секрет, — Для нас вина делятся на тонкие, легкие, сладкие и крепкие! И все же мы разбавляем наши вина водой. Как правило...

Он никогда не видел меня пьяным, но почему то смотрел с упреком, осудив в тот момент одного меня за всех пристрастившихся к вину сколотов. По сути Аристид был прав и я сказал:

— Это правда. Сколоты любят вино.

— Ты, скиф, умен и я никогда не видел тебя пьяным, — наконец, признал он. — Возможно, мне придется вскоре вернуться в Гелон. Там я оставил раба, и какое-то время по прибытию в Счастливую буду ожидать от него вестей. Оставайся и ты при мне. Положу на содержание твоим воинам по оболу и возьму заботу о лошадях и о ваших желудках.

Я и сам задумывался, чем стану заниматься, когда, наконец, прибудем в Ольвию? Не представлял, как стану собирать дружину, но понимал, что заработанных денег надолго нашей компании не хватит, поэтому сразу же согласился.

Уже к обеду тракт стали пересекать другие дороги. То тут, то там появлялись всадники, в одиночку и группами. Я, понятное дело, встревожился, но Аристид поспешил меня успокоить:

— Тут нет разбойников. Город близко!

И, правда, мы все чаще видели кибитки, запряженные волами и даже пешеходов. Они брели с мешками на плечах, опираясь на палки. Почувствовав душок рыбы и высушенных водорослей, я ожидал вот-вот увидеть город, окруженный стеной, а когда с пригорка открылся вид на море41, не сдержав удивление, воскликнул:

— Море?!

— Это лиман, еще не море, но вода в нем соленая, — ответил мне Аристид и, потерев ладонь о ладонь, сообщил,— Скоро увидишь сады, виноградники и поля — ольвийская хора42не место для отдыха. Пора устраиваться на ночлег.

Аристид развернул караван от лимана и какое-то время мы шли под гору по каменистой земле. Наверное, эллин знал эти места как свои пальцы. Когда он приказал погонщикам распрягать животных, меня беспокоила мысль об отсутствии поблизости воды, хотя нас окружали заросли акации и трава тут росла.

Среди нагромождения камней обнаружился источник с холодной вкусной водичкой. Правда, идти к нему пришлось, преодолевая препятствия — крутые уклоны и колючие заросли. Лошадей туда не провести, значит, еще нам предстоит работа — поить животных. К счастью все мои тревоги оказались беспочвенными. У подножия каменистого холма вода из источника набиралась в природную каменную чашу. И, хоть, вытекая из нее, водичка уже струилась по земле едва заметным ручьем, живительной влаги в чаше, чтобы напоить всех животных, хватило.

Ужинали уже при свете звезд. Вглядываясь в темное, мерцающее небо, я вспомнил строки Тютчева, поэта, цитировать которого любила Танюша — девушка из прошлой жизни. Читаю ребятам вслух:

— Небесный свод, горящий славой звездной, таинственно глядит из глубины — и мы плывем, пылающею бездной со всех сторон окружены.

Поэзия моих товарищей оставила равнодушными. Жаль. Думаю, Аристид оценил бы...

Глава 14

Для сыновей солнечной Эллады климат Северного Причерноморья оказался слишком суровым, зимы холодными, потому они зарывались в землю. В этих краях камень был не везде, под ногами же была земля — твердая и надежная. Для бедняков земля — единственное богатство. Кирками долбили поселенцы твердую землю, рыли в свой рост четырехугольные ямы, на столбах ставили двускатные или односкатные крыши. Сверху клали тонкие палки, обмазывали их глиной с соломой — вот и вся крыша. Какая семья — такая и землянка: кто белил стены, кто обставлял их плетнем из лозы, а кто просто так жил, только пригладив глиняные стены водой. Пол тоже вымазывали глиной, застилали соломой и камкой. В землянках вдоль стен вырубали из материковой почвы лежанки, в одну из стен врезали сводчатую печь. В других и печей не было — просто ямка в полу для очага. Для отопления зимой и приготовления еды поселенцы использовали глиняные жаровни, в которых теплился древесный уголь. В стенах выдалбливали ниши, куда ставили светильники, килики для питья, чаши и другую посуду. В пол вкапывали амфоры для вина, воды или оливкового масла. За каждой землянкой — погреб, зерновые амбары, глиняные цистерны для воды, летние печи, все они тоже были землянками. Еще дальше — ямы для мусора и пепла. Весь город был земляным. Так жилы первые поселенцы, их дети и внуки. Гораздо позже, спустя сто или более лет после первых поселенцев стали появляться наземные дома, храмы, хозяйственные здания, и тогда Ольвия понемногу приобретала вид современного города. Возводились городские здания на каменистом плато, а старые жилища ютились в балке у его подножия. Сегодня жители Ольвии называют старое поселение — Нижним городом. На рассвете черепица на крышах домов мне кажется красной, а белые стены вокруг города лишь усиливают такой эффект. В одной из бесед Аристид как-то обмолвился, что этим стенам лет пятьдесят, не больше. Сотни лет Ольвия обходилась без них.

Ольвийская хора — это не только плодородные земли и укрытые зеленым ковром луга, где горожане разбили сады и виноградники, обрабатывают поля и пасут скот. Караван идет по дороге, справа и слева от которой, я вижу наделы обработанной горожанами земли — клеры43 и жилища бедных — те же землянки, дома богатых землевладельцев — крепости. Здания стоят под прямыми углами друг к другу, образовывая прямоугольник, наружные стены глухие, без окон и дверей. Войти во двор можно только через массивные ворота. Какое-то время от бандитов в таком поместье можно успешно обороняться.

Реки — Борисфен и Гипанис44, лиман полны рыбой. Ее запах повсюду, надеюсь, скоро привыкну. В порту стоят корабли. Большие и маленькие. Они перевозят товары, рабов и воинов. Эллины оценивают их грузоподъемность путем определения способности взять в трюм груз в амфорах. Большие корабли могут перевозить до трех тысяч амфор, малые — всего триста. Это если судить о кораблях торгового флота. Есть еще и военные. Аристид верит, что военный флот — крейсерские суда типа триеры-катафракты и пентеконгеры добудут Ольвии славу и богатство. Он не стал посвящать меня в политические расклады полиса. И выглядел тогда так, будто проболтался о чем-то важном. Сразу же сменил тему, заговорив о моих соплеменниках, представляющих для Ольвии угрозу: уж слишком много, по его мнению скифов поселилось в самом городе и кочует в его окресностях. Далеко от полиса у острова стоит ольвийский флот и для меня весь он — просто деревянные корабли.