Скиф

Ребята Лида и он сам уводят коней к реке. Правильно! Пока караванщики соберутся в поход наши лошади попасутся еще немного.

"Ох! Хороша водичка!"

— Давай друг, и я тебе солью!

Сколот снимая рубаху, кряхтит, но вижу — он польщен.

Светлеет. Вот-вот с восходом солнца родится и новый день, уже виднеется вдали зарево и река сверкает, как только бывает на заре, когда еще невидимое глазу Солнце отражается в воде. Одеваюсь не спеша, перед тем, как надеть пояс, показываю Авасию подарок Гнура. Он, вначале сообщает мне, что видел, как роксолан одаривал меня, но любопытство все же побеждает и обычно сдержанный сколот с восхищением осматривает кинжал. Любуется ножнами и блестящим клинком. Не долго. Возвращает, едва я застегнул последнюю пряжку.

Спускаемся вместе к реке. Рассказываю товарищу о том, что узнал от савромата. Поглядываю на него и не могу понять, о чем он думает. Среди не скрывающих своих эмоций скифов, этот — особенный. Выслушав меня, Авасий сам рассказывает обо всем, что вызнал из разговоров пирующих. И тем заверил мои собственные выводы — собирались в том доме одни лишь предводители.

Когда первые теплые лучики заскользили по макушкам деревьев, кустов, травинок и цветов караван Аристида прошел бродом реку и стал на торговый тракт. Еду, позволяя Рыжику самому выбирать дорогу, сам то и дело проваливаюсь в зыбкий сон и только, когда чуть было, не соскользнул со спины коня на землю, перебираюсь в возок.

Не зря утром пел петух. Я проспал до заката, и никто не потревожил мой сон. Любуюсь ярким, словно кто-то рассыпал на мраморное море облаков янтарные угли — вечерним небом. Вслушиваюсь в тишину, опустившуюся вдруг, едва вспыхнул закат. Радуюсь теплому ветерку и, чувствуя лютый голод, с нетерпением ожидаю, когда караван станет на ночевку. Вдруг понимаю, что вовсе мое томление — не радость. Беспокойство, неожиданная тревога исходящие от чувства потери возвращают воспоминания из прошедшей ночи. Девчонка с русыми волосами, сладкими губами и желанная, она осталась там...

Глава 12

Под кручами берега, словно облицованные водой, блестели темные скалы. Когда я увидел реку, уже близился вечер, гасли яростные краски неба. Сверху еще отчетливо виднелась желтая островерхая глыба большого острова, поросшего лесом. Борисфен36, так эту реку называли эллины, был удивительно ярок, переливался всеми оттенками синевы — от нежно-голубого до темно-сизого, напоминающего перекаленную сталь. Налюбоваться живописными видами я не успел: караван пошел под гору вдоль русла, и река укрылась за зеленой стеной дубовой рощи, а когда мы спустились на равнину, словно окунулись в сумерки, так быстро стемнело, и вода в реке стала серой как листья прибрежного тальника.

Закричали возницы, ставя подводы в хоровод, застучали топоры. Жалобно мычали, уставшие быки, а я радовался предстоящему отдыху у большой реки. Ночевки в степи у холодных ключей и родничков по балкам, с едва текущей водою утомили не только меня: долго наполнялись котлы, и погонщики, чтобы напоить животных трудились всю ночь. Зато теперь появилась возможность окунуться в прозрачную воду Борисфена и смыть с себя равнинную пыль.

Прошло четыре дня, как я получил предложение от роксолана и расстался с таинственной незнакомкой. Ничем непримечательные четыре дня. Их заурядность к тому же омрачалась настойчивостью Алиши: девушка так неудачно, не к месту, вдруг, решила осчастливить меня именно тогда, когда я все еще оставался под впечатлением той особой ночи, очарованный ее русоволосой тайной. Мне удавалось то в дозор ускакать первому, то с Аристидом потолковать о жизни до глубокой ночи, а сейчас Алиша командует парнями, и снова стреляет в меня тревожными взглядами, наверное, чувствует, что между нами пролегла трещина.

— Лид, отведи лошадей к реке!

Звонкий девичий голос летит по стоянке над возами.

— Я Мазия с собой возьму, — кричит в ответ Лид и уже вдвоем ребята идут ко мне. Не спешат позаботиться о лошадях.

Лид что-то пытается показать, держит пальцами. Я пока ничего не могу рассмотреть, но слышу:

— Пазака, идем с нами к дану. Пока лошади напьются, поймаем большую рыбу!

— Что у тебя в руке? — спрашиваю.

— Боркапа37!

Беру у него из пальцев обычную блесну с длинным крючком, вытянутым прямо из тела приманки и моток веревки. Тут же гоню сомнения, мысли о безуспешности затеи, вспоминаю из детства уверенность старого рыбака, жившего по соседству: "Щука размера не боится..."

А блесенка на самом деле не такая уж и большая, это крючок выглядит устрашающе, огромным.

— Идем! — соглашаюсь.

Блесна остается у меня, а ребята растворяются в сумерках.

Вскоре слышу глухой стук копыт о землю, запахло лошадиным потом. Наш табунчик проносится мимо. Мазий останавливает своего коня рядом, бросает мне повод Рыжика и уносится за Лидом. Скачу за ними и влетаю впотьмах в воду. Рыжик тормозит сам, я уже мокрый с головы до пят и смеюсь вместе с ребятами.

Напоенные лошади стреножены, идем ловить рыбу. Моток веревки и блесна теперь у Лида. Парень кидает приманку под крону наклоненного к воде дерева и быстро тянет к себе, наматывая веревку на предплечье.

— Рыба!

От его вопля мы едва в реке не очутились: бросились к нему и столкнулись головами. Потирая лбы, смеемся и пытаемся рассмотреть улов. Лид сам вытащил огромную рыбину и теперь пытается дать ее и нам подержать. Какую именно он поймал рыбу — не разглядеть, но держит свой трофей обеими руками. Возвращаемся в лагерь. Мы с Мазием ведем табунчик, а Лид несет улов. Рот у парня не закрывается. Рыбак продолжает делиться впечатлениями. Слушая его, и сам уже хочу почувствовать как это — тащить из воды такого монстра?!

* * *

Проснулся я от странных снов из прошлого, с взрывами и смертями. И все они снились путанными и кривыми. Приснилась отрядная сестричка, ясноглазая девочка Даша — нос кнопочкой, губки детским бантиком. И как умирала она на моих руках с прострелянной грудью. И будто кто-то сильно сдавил горло, — хотелось закричать, завыть в голос, а не мог.

Еще снилась Танюша, по которой отчаянно тосковал когда-то. Как бегу, задыхаясь, будто к ней, а вижу сидящую на поваленном дереве трогательно курносенькую Дашу. Она следила за мной строгими глазами жадно и безмолвно, наверное, ожидала, что вот-вот я подбегу к ней. А я снова не смог: ноги стали вдруг ватными, прилипли к земле. Во сне часто случается невозможность сделать что-то необходимое...

Утро было еще серым, в зябком тумане. Всхрапывали кони и кто-то из ребят, уснувших на попонах прямо у потухшего костра. Я выбрался из возка, стряхнул с себя прилипшую солому и с некоторой обеспокоенностью отметил, что Алиша ночевала не со мной. Вспомнил, как готовили впотьмах щуку, ели ее полусырой, но с удовольствием. Алиша будто смеялась и пила со всеми вино...

Не обнаружив девушку среди спящих ребят, поеживаясь, пошел к реке. В туманный сиреневый простор уходил степной берег, я шел на тихие всплески, поглядывая вверх, и едва не свалился с крутого берега в воду. Уже осторожнее побрел вдоль реки и у первой же песчаной отмели заметил неподвижный силуэт. Сразу узнал Алишу — не по каким-либо определенным чертам, не по одежде, а просто — узнал, почувствовал. И, чуть помедлив, подошел. Она сидела лицом к реке, словно Аленушка на картине Васнецова от изнеможения и глубокой грусти, опустив головушку на колени.

— Алиша?

Она слегка обернулась, всмотрелась.

— Ты, Фароат!

Не отвечая, присел рядом и лишь тогда заметил не ее щеках блестящие полоски слез. Она поняла, что я увидел, и через силу улыбнулась:

— Иди, поспи еще немного.

Я искоса посмотрел на нее, удивляясь такому совету. Обнаружил в ней перемену, как в припухших глазах легла задумчивая и грустная усталость. Чуть вздернутый носик и нежный овал лица, пухлые губки и какая-то детская незащищенность шеи с падающими на нее из-под косы соломенными прядками — все напомнило мне Дашу из ночного сна, а сердце почему-то сжалось от тоски по Танюше. Пока я невольно погружался в воспоминания, проявил себя Фароат, точнее его к Алише чувства. Междометия, восклицания, долгожданное тепло прикосновений, обретение потерянного. Я находился где-то в стороне, наблюдателем, позволяя всему происходящему между нами просто случиться.

Потом, когда все, что накопилось в сердцах, было отдано, словно заколдованные, мы смотрели на ситцевую синеву реки, обжатую крутыми блекло-зелеными берегами, на плоские песчаные отмели, на играющие под первыми лучами солнца рябые всплески от гуляющей рыбы.

Солнце взбиралось все выше и выше, меняясь в цвете. А когда пожелтело и ослепительно засияло, будто по мановению руки волшебника, пробудился лагерь: стали слышны голоса людей и звуки, издаваемые животными. Вряд ли проснувшись и не обнаружив нас, ребята станут волноваться, но обеспокоившись скорее тем, что не проследил за дозором, я поспешил вернуться к месту ночевки.

* * *

Аристид не спешил отправиться в путь. Быки и лошади паслись, погонщики чинили подводы, стирали одежду, зачем-то вырубали из земли прямоугольники лугового дерна и складывали их на подводы, а кое-кто, закончив трудиться, спрятавшись от жаркого солнца под возком, дремал.

Мы на службе: в броне и с оружием, луки в горитах с натянутой тетивой, кони под попонами, взнузданные. Они терпят страшную муку от нападения оводов, мух и слепней. Бедные лошади, искусанные в кровь, беспрестанно трясут головами и гривами, обмахиваются хвостами и бьют копытами в землю, чтобы сколько-нибудь отогнать жужжащих мучителей. Алиша, нарочно оставленная обмахивать животных, для чего ей лично мной была срезана длинная зеленая ветка, спала под тенью одинокого дерева, к которому привязаны наши кони.

Ближе к полудню торговец сам пришел и, остановившись в метрах пяти от бушующего огня (Лид только бросил в костер ветку тальника с высохшими листьями) прокричал:

— Хайре! — и закашлялся от едкого дыма.

— Здравствуй! — ответил я и поспешил к эллину, так и не произнеся положенных слов — "трудись и преуспевай". Коварный ветерок подул увереннее да прямо в сторону купца, снося густой белый дым от костра на корчившегося в кашле бедолагу. Поддерживая уважаемого торговца под локоток, помог ему выйти из дыма и со всем почтением, положенным ему, как работодателю, я весь обратился в слух.

— Скачи по реке, туда, — Аристид махнул рукой, указывая вниз по течению, — Посмотри, как там на переправе? Место приметное: Борисфен там узок, берега пологие, еще плоты должны быть собранные или хотя бы бревна лежать у воды.

Эллин не стал утруждать себя ожиданием ответа. Покашливая, направился к своему возку. Я свистнул, привлекая внимание Лида, а когда увидел его глаза, крикнул:

— Мы выезжаем!

Лид толкнул ногой задремавшего Олгасия, потом его брата и, повесив за спину щит, пошел к лошадям. Братья быстро сообразили, что к чему и, вооружившись копьями, поспешили за ним. С далекого холма, услышав мой крик, уже бегут наши дозорные — Авасий и Мазий. Мы колобродим, отвязываем лошадей, а Алише — хоть бы что: свернувшись калачиком, спит себе и спит. Приложив палец к губам, даю знак ребятам, чтобы не шумели, бегу к догорающему костру и достаю из мешка принцессы плащ, возвращаюсь и накрываю ее. Ловлю смешливый взгляд Лида и понимаю — моя забота в такую жару действительно забавна. Пожимаю плечами, мол, станет ей жарко, сбросит, и сажусь на коня.

Идем легкой рысью, объезжая прибрежные рощи и лугами почти у самой воды, осматриваем берег. Пахнет пресной свежестью, манит окунуться тихая синь, чуть рябящаяся под ветерком. Обходим сонные, подернутые тиной заводи. За редкими дубами и вязами видна плотно утрамбованная пешеходная тропа, а чуть ниже замечаю людей и останавливаю коня.

Незнакомцы нас тоже увидели. Четверо всадников выезжают навстречу. Одеты, как эллины в укороченных хитонах и кожаных нагрудниках, блестящих шлемах-котелках с вытянутыми нащечниками и символическим узким наносником. За спинами воинов виднеются круглые щиты. Их мечи пока остаются в ножнах. Срабатывает привычка из прошлой жизни быстро распознавать намерения всяких субъектов. Естественно, работа агента — шпионить, но делать это можно по разному. Обычно не трудно установить, следят за тобой так, "на всякий случай", или с совершенно определенной целью, видят в тебе противника средней руки или серьезно опасаются. Нас не боялись, скорее, выехали встретить, чтобы расспросить. Даю ребятам знак оставаться на месте, просто подняв руку, согнутую в локте (так уже останавливал их не раз), еду навстречу эллинам.

— Хайре! — кричу и прикасаюсь ладонью к сердцу.

— Возрадуйся, — слышу в ответ по сколотски38.

Полагаю, наступил подходящий момент, чтобы воспользоваться советом Аристида. Торговец рассказывал, что после обмена приветствиями хорошо образованный, воспитанный эллин обычно заговаривает о погоде. Правда, фантазии хватает лишь на куцее замечание:

— Жарко сегодня...

— Жарко! — слышу от их предводителя — воина с черной кудрявой бородкой. Его спутники улыбаются, а я мысленно ликую — ведь не зря выпытывал у грека такие мелочи!

Мы болтали всего несколько минут, но я узнал, что бородатого зовут Демосфеном. Под его началом десяток воинов и охраняют они торговца из Ольвии, следующего в Гелон. Пришлось, конечно, обмолвится:

— Меланхлены ополчились на пахарей. Многие сколоты покинули свои жилища и укрылись за валами Гелона.

Лицо воина омрачилось, а когда он узнал, что мы ищем переправу для каравана Аристида, просветлело:

— Уважаемые между собой о войне потолкуют, — рассудил он, и мы довольные друг другом расстались.

Назад шли наметом. Дорога была знакомой и только в ковылях пускали коней шагом, опасаясь глубоких нор и скрытых в высокой траве кротовин. Доскакали к стоянке быстро, и я тут же сообщил Аристиду о найденной переправе и встрече с людьми ольвийского торговца. Эллин крикнул помощникам, чтобы впрягали коней и лагерь проснулся, ожил, зашевелился как потревоженный муравейник.

* * *

Первыми переправились через реку братья. За ними Лид и Мазий. Ребята взяли с собой по копью и плыли, держась за гривы коней в одних штанах. Выбравшись на берег, они ускакали в разведку. Я и Авасий стояли у самой воды, держа в руках луки. Появись, любители легкой наживы, ребята тут же должны вернуться, а мы их прикроем стрелами. Таким был план.

Я ждал, время текло медленно, как вода в Борисфене. Наконец на пустынный берег выехал Лид и поднял над головой копье. Погонщики дружно закатили на плот подводу, а мы стали снимать броню и одежду.

Переправляться мне предстояло, держа под уздцы своего Рыжика и Уголька Алиши. Девушка устроилась на подводе, что уже стояла на плоту. Там же мы оставили свою одежду и оружие.

В прошлой жизни я считался хорошим пловцом, имел первый разряд, поэтому удивился, почувствовав странное, непроходящее беспокойство, едва вошел в реку по грудь. Вдруг понял, что чувствую страх от того, что Фароат не умеет плавать! Пальцы невольно вцепились в лошадиные гривы, и вода потекла быстрее. Даю себе зарок — сегодня же переплыву эту реку! Фароат, наверное, поверил. По крайней мере, оковы иррационального страха, сковывающие меня, ослабли. Кони почувствовали под ногами дно, и я взобрался Рыжику на спину.