Хроники Валькирий. С именем ночи (черновик)

— Для начала — отпусти меня, — холодно глянула на него Валькирия. — А потом... Каххар убьет тебя, если заподозрит подобные знания.

— Как вы убиваете тех, кто владеет опасной для вас магией? — Арлан усмехнулся. — Ну убьют меня, так или иначе, тебе то какое дело? Одной тварью больше, одной меньше.

Смотря как тени от лампад играют на лице мужчины, Нюкта вдруг осознала, что скажет ложь, или хотя бы полуправду, просто потому, что и себе в таком сознаться почти невозможно. Она попытается поверить самой себе, своим словам, своей логике, а не чему-то болезненному, так крепко сжимающему ее горло и грудь. Без дыхания, без понимания, валькирия чуть запрокинула голову, разрешая мужчине заглянуть в свои темные глаза, отлично зная насколько они бесстрастны... обманываясь этим.

— Я не хочу, чтобы ты утянул за собой и меня. Каххар даже гадать не будет, откуда ты такое взял.

— Если я умру, ты по любому не выживешь.

Нюкта нахмурилась. Но что-то в его глазах и выражении лица заставило ее признаться:

— Каххар обращенный и когда-то он был могущественным королем и полководцем... когда-то до тех пор, пока ему не дали бессмертие. Большего ты от меня не узнаешь. А если не уберешь руку с моей задницы, не получишь и Хроник.

Руку он убрал, попутно так улыбаясь, словно как минимум успел нащупать третий сосок.

— А ты дашь мне их?

— Я могу поискать то, что тебе нужно, а ты уже смотри — подойдет или нет. Все равно прочитать сам ты их не сможешь.

Взгляд оборотня соскользнул с ее губ и обратился к желтым листам, покрытым непривычной вязью странных текстов на одном из забытых языков древности.

Вот уже две трети ценсы они проводили вечера и ночи совершенно одинаково — в компании друг друга, за занятием столь далеким от того, что им на самом деле хотелось, сколь провокационным для этого же. Тренировки для них оказались полезным, увлекательным занятием, приносящим не только необходимые умения и возможность изучать друг друга и самих себя, но и некоторое удовольствие. Днем же каждый был занят своим делом: Арлан торопился с изготовлением доспехов, Нюкта подгоняла рабочих, укрепляющих городские стены, и готовила это место к недолгой, но яростной атаке. Она была уверена, что схаалы не преминут устроить кровавую бойню, и жизнью серебряногривого оборотня тут не обойтись. За все время в гостином зале их видели только три раза, да и то вместе, словно они договаривались заранее. Хотя имя такому "совпадению" было Арлан, точнее его чутье, не имеющее ничего общего с носом.

Сегодня же Нюкта пришла чуть раньше обычного, когда на западе только разгоралось пламя закатного солнца, готового словно птица-феникс вспыхнуть последний раз, чтобы возродиться к утру в новом золоченом яйце. Правда, выглядела валькирия не в пример обычного усталой и посеревшей лицом, так что все еще занятый работой Арлан не стал ничего спрашивать и удивляться, предложив воспользоваться провиантом, хранящимся в небольшой комнатке за кузницей, а так же бадьей и теплой водой. И даже пообещал не подсматривать. На подобное Нюкта заметила, что ничего нового за последнее время у нее не отросло, и грудь в размерах не прибавила. Хотя от еды и возможности умыться она отказываться не стала, однако, предпочтя принести себе свежей воды из колодца, способной освежить кожу и мысли.

Усевшись прямо на стол, она оперлась спиной на теплую, насквозь прогретую стену, покрытую негорючей известкой. Мысли в голове женщины плыли плавно, словно сброшенные осенние листья по тихоходной реке, так что она успевала в полной мере рассмотреть каждую получше. Например, Нюкта обнаружила, что прячась в кузнице от дел и людей, сегодня отмеченных особым тупоумием, она ощущала себя еще и довольно уютно. Это чувство мало изведано валькирией, привыкшей к постоянным переездам и одинаково свободно и непринужденно ведя себя и в пышных дворцах и ночуя посреди поля. Даже к дому в Церции она оставалась равнодушной. А тут же ей оказалось тепло. И дело даже не в горячей печи, рядом с которой так приятно оказаться после усилившегося северного ветра, что начал даже днем гулять над станами крепости. Сама Нюкта тешила себя надеждой, что просто привыкла каждый вечер появляться здесь, переводить нужные страницы Хроник, почти до изнеможения драться со схаалом, а потом снова возвращаться, порой позорно опираясь за оборотня. Да, за последнее время она здорово подрастеряла своего самомнения и того снобизма, раздражавшего ее в других, но не в себе. И сейчас, через собственную волю, она иногда признавала некоторые нерадостные для себя мысли, чувства и даже то, что ее с непреодолимой на данный момент силой тянет к оборотню. Уж не здесь ли кроется то умиротворяющее чувство, обволакивающее словно кокон каринды, одного из самых коварных видов нечисти, дарящих своим жертвам волшебные сны, переходящие в смерть.

Приподняв отяжелевшие веки, валькирия окинула взглядом такую высокую, сильную фигуру кузнеца, занятого приданием формы железной пластине. Волосы его заметно потемнели от пота и угольной пыли, вены и связки на мощной шеи и руках свивались в жгуты, подчеркивая плоть и загорелую раскрасневшуюся кожу. Широкие плечи, крепкие бедра, скрытые от взора женщины кожаным передником, сильные пальцы. Нюкте нравилось наблюдать за ним, провожая взглядом каждое движение и ощущая как жар в собственном теле продолжает нарастать, сначала внизу живота, а потом, медленно поднимаясь к груди, окрашивая ее в розоватый цвет, и, наконец, ударяет в голову... Отчего веки все же опускаются, а разум уплывает.

Когда дыхание чернокудрой выровнялось, Арлан обернулся, внимательно посмотрев на это чудо — спящую валькирию. Даже сейчас она выглядела готовой к чему-то плохому — нахмуренная, с плотно сжатыми губами, словно через мгновенье откроет тьму своих глаз, и сожмет сильными пальцами рукоять меча. Защищаться ли она буде или нападать? Какая разница. Женщина, не знающая покоя, женщина, не знающая заботы и слабости, женщина с оружием в руках и кровью на лице. Лишь короткий миг в жизни, лишь то, что проходить мимо чужих жизней, едва задевая и принося только холод ночи и странное понимание, похожее на тонкую болезненную рану. Черная прядь падающая на смуглую кожу лба, тени от коротких густых ресниц пляшущие на резких скулах, легкий румянец от выпитого бокала вина и жаркого кузнечного горна, тревожно изогнутые губы... И как будто она не здесь, и словно ничего не происходит, и не было и не будет. Просто задремавшая валькирия...

Отвернувшись от нее, мужчина ударил по зажатой клещами металлической пластине. Для него минуты, которые Нюкта спала рядом, почти доверяя, казались очень важными, и он не собирался отнимать их тишиной, способной насторожить подозрительную сестру смерти. Правда, на этот раз выбрав более плавный ритм своего молота, звук которого практически заглушал шепот древних, почти забытых кузнечных заклинаний. Они переплетались с его собственным дыханием и в то же время подстраиваясь под ритм сердца той, для защиты которой и должна служить работа кузнеца. По крупицам он крал ее стойкость, упрямство, воздух, выходящий изо рта Нюкты, взгляды и прикосновения, отдавая все это металлу. Он заставлял его подчиниться своим рукам и будущей хозяйке, на своем особом языке рассказывая, как достойна она своих новых доспехов и какая честь им уготована — защищать ее.

Такая старая бытовая магия, сродно той, что владеют ведьмы и над которой насмехаются волшебники. Ну и пусть — главное, чтобы она верно служила.

Вот дыхание валькирии на мгновенье сбилось, но и она сама и Арлан сделали вид, что ничего не произошло. Нюкта какое-то время вслушивалась в неясный шепот, силясь хотя бы угадать язык, на котором могли звучать слова заговора, но особого прилежания к мертвой речи у нее никогда и не было, и в итоге она посчитала лучшем удовлетворить свой интерес другим путем. И как только Арлан замолчал, спросила:

— Откуда ты знаешь эти заговоры?

Голос ее звучал хрипло спросонья, но Арлану это отчего-то понравилось и он, глянув в сторону приоткрывшей глаза валькирии, улыбнулся.

— Самые простые еще Мируш рассказал, это одно из тех умений, которые учителю хорошо оплачиваются. Правда он и сам не больно-то знающий, да еще и жадностью с завистью гложем. Ну да труф с ним. А этому меня научил старый кузнец в родовом поместье Т`Эльманов. Как ты уже сама догадалась, когда Медок с Роксаной уехали в столицу, я отправился на родину матери. Мы с ее младшим братом, моим дядюшкой, уже несколько циклов переписывались, вот я и подгадал время, чтобы предложением его воспользоваться. Земли там действительно красивые, невдалеке от Долины Озерных Дев, но уже не в болотах. Весной все цветет, словно радуга осколками по полям рассыпалась, а по утрам туман стелется. Зимы злые, но без такого жуткого ветра как здесь. Там я со старым кузнецом и познакомился, когда по ремеслу соскучился. Оказалось, мой прадед тоже не дурак был с железом общаться, так что никто и не удивился. Старик же мне посоветовал архивы семейные поворошить, мол от пращура должны записи остаться, больно тот был кузнецом спорым, да знающем. Собственно из тех дневников заговоры и взяты. Каждый кузнец свои знания бережет, и лишним людям рассказывать не будет. Вот и дед их сыну младшему передал, да тот на войне сгинул. Больше некому было, только бумаге и потомку крови.

— У каждого свои Хроники, да?

Как с самых первых взглядов друг на друга изменились и валькирия и оборотень, так и тренировки изменились за те две трети ценсы, что они каждую ночь проводили вместе.

Если первые дни эти двое только присматривались друг к другу, в том числе пытаясь оценить границы допустимого, то сейчас чувствовали себя настолько свободно, насколько вообще могут чувствовать существа, призванные быть врагами. По настоящему, яростно и на грани они могли заниматься недолго, после таких стычек обычно болело все тело, и Нюкта постоянно прятала под одеждой синяки от челюстей схаала, он же отделывался только незначительными ссадинами, как и у любого оборотня сходящими уже к восходу. Растущий лунный серп не успевал сместиться уловимо глазу человека, когда тренировки изменялись. Теперь движения валькирии и схаала становились куда плавней и задумчивей, они изучали возможности, просчитывали движения, постигали то кровавое искусство убивать, что еще не однажды спасет жизнь.

Порой только знание логики, пластики и возможности движения противника может помочь выиграть. Нюкта до сих пор с трудом вспоминала что произошло с ней в деревне оборотней, но именно знания, полученные за время наблюдений и вполне традиционных схваток со схаалами, дали возможность рационально воспользоваться боевым трансом, словно из самых глубин разума руководя движениями и действиями валькирии.

Арлан же в большей степени изучал самого себя, ведь он даже не предполагал на что именно способно его тело и инстинкты, способные раньше мысли убрать с линии удара.

Сейчас они уже устали и Нюкта не особо лукавя, развернулась и ударила палкой по ближайшей тени. В отличие от прочих она была уж слишком неподвижна.

Схаал коротко взвыл и прыгнул вперед. За это время его жертва успела сделать несколько шагов в сторону и добавить в след еще одним ударом. Огромная серая тварь тоже не осталась в долгу и взбрыкнула, словно излишне ретивый жеребец. Надо признать, что строение схаалов таково, что если долгой гонки они и не выдержат, но вот для прыжков лапы у них довольно крепкие. Задние же, в отличие от передних, было более приближены к животным и не имели таких когтей, хотя сила удара получалась немалой.

Но в этом случае валькирия и сама допустила ошибку — обычно она предусмотрительно берегла раненый бок. Внешне он уже давно не беспокоил Нюкту, зажив достаточно, чтобы даже мнительный Гийом разрешил ей прежние нагрузки и перестал заматывать в бинты. Вот только сейчас в глазах неожиданно потемнело, чего хватило, чтобы женщина не удержалась на ногах и села на землю.

— Убери морду, — оттолкнула она от себя схаала, чей холодный нос уткнулся ей в шею. Ощущение оказалось довольно противным.

— Извини, — сказал Арлан. — Не думал, что получится так сильно.

— Как ты вообще умудрился остаться таким увальнем? — дернула головой Нюкта. Боль быстро прошла, и теперь валькирия просто сидела на вымороженной за ночь земле и рассматривала большого зверя, чья шкура слегка блестела в свете высокой луны.

— По-твоему я должен был носиться по полям каждую ночь и грызть заплутавших пьянчуг? Да и не нравится мне это, — прохрипел в ответ схаал. Голосовые связки у него оказались подпорчены то ли малой тренировкой, то ли разбавленной кровью.

— А мечом или молотом размахивать нравится?

Верхняя губа схаала дернулась, обнажая клык до половины.

— Нам с матерью как-то пришлось спешно уезжать из одного города, — вдруг заговорил Арлан, удивляя самого себя. — Пришлось напроситься в повозку к торговцам, одним тогда казалось страшнее через леса идти. Несколько дней все спокойно было, а как в глухие места заехали, приспичило мужикам. Мать красивой была женщиной, да одинокой, вот и польстились. Меня же они за преграду не посчитали, а зря, как ты понимаешь. Один из тех мужиков мне пряник давал, другой ножичком охотничьим поиграться. А потом как озверели. И я озверел. У меня не было другого выхода, кроме как убить их всех, иначе нас с матерью могли выследить. Вот только к тому времени я уже научился себя контролировать, и столь желанное помрачнение все не наступало и не наступало. У валькирий есть металл, оружие же схаала — клыки и когти. Рвать ими живые тела не очень-то приятно.

— И из-за этого ты рискуешь своей жизнью? Ты тот кто есть, и сколько бы не пытался прятаться, сколько бы не вырывал из себя эти клыки и когти, от этого ты не станешь человек. Нельзя из чугука выковать стальной клинок. А вот испортить любую заготовку можно запросто.

— Не лезь туда, о чем мало понимаешь, — фыркнул оборотень, выдувая из ноздрей облачка белого пара.

— Валькирия права, как не жутко это признавать.

Сильнее сжав в руки в кулаки, Нюкта очень постаралась не дергаться и сохранять спокойствие. Да и чего ей, собственно, волноваться — если Каххар смог подойти незамеченным, то мог давно убить, прейди он к такому решению. Значит, схаальский пастух тут не ради смерти. Но как бы мало дела ему не было до валькирии, она всё равно предпочла оставаться настороже.

Арлан же вообще не стал скрывать своих чувств и, приняв довольно воинственную позу, оскалился. Ему не нравилось то, как незаметно Каххар проник в город и сердце замка, не нравилось то, что тот мог услышать не предназначенное для чужих ушей, то что мог увидеть лишнее. Но больше всего не нравилось, то как самого начинала захлестывать сила, так бережно отведенная в сторону, сила, которую сдерживало одно присутствие рядом чернокудрой валькирии. Быть зверем — жалкий удел, по его мнению.

Сам же Каххар остался доволен произведенным эффектом. До валькирии ему и дела не было, а вот взъерошенный загривок сына несколько позабавил и даже вызвал прилив гордости — молодой оборотень не спешил сдаваться влиянию более сильного родителя, как поступил бы любой щенок в стае. Разум Арлана оставался чист от инстинктов и уроков, впитываемых с молоком матери-схаалки. И это не могло ни радовать.