Дорога до Олбани пролетела незаметно, под ненавязчивую музыку и уютную болтовню местных радиостанций. После моста над Гудзоном шоссе стало одноколейным, а я обнаружила, что веду единственный легковой автомобиль среди респектабельных внедорожников и чистеньких опрятных грузовичков. Я оказалась в той части американского захолустья, какую фотографируют для туристических рекламных буклетов.

Тёмные тучи постепенно захватили небосвод, и вскоре первые капли воды упали на лобовое стекло. Вермонт, этот край зелёных, чуть тронутых осенней желтизной и меланхолией холмов, поприветствовал меня свежим звонким дождём.

Я и сама не поняла, как это произошло. Быть может, меня угораздило заехать в глубокую лужу, под которой скрывалась выбоина, или слишком резко затормозить на мокром неровном асфальте. Лобовое стекло накрыло волной мутной воды, задние колеса занесло вправо. Мотор заглох. Впереди, за хлипким жестяным заграждением показался круто убегающий вниз склон и мокрые стволы сосен, тонущие в тумане.

Я вышла, открыла багажник и достала аварийный знак. Элегантный жакет быстро пропитался влагой, колючие струи воды пробрались за шиворот. О причёске я старалась не думать. Отошла подальше вверх и установила знак, уповая, что его заметят и успеют затормозить. Правда, за последние полчаса я не видела ни одной машины.

На обратном пути сильный порыв ветра разметал пряди моих волос и с мягким стуком захлопнул дверцу. Я взялась за ручку, только чтобы убедиться, что не могу попасть внутрь. Дура. Беспросветная дура с мокрыми патлами и на идиотских шпильках. Это всё, что я могла в тот момент о себе сказать. Ключи висели под замком зажигания, издевательски поблескивая брелоком.

Накинув на голову жакет, я стояла у обочины, когда минут через двадцать, ослепляя меня фарами, из-за поворота показался внедорожник неопределённого цвета. "Этот балбес ездит на старой развалюхе деда", — предупреждал Роберт, — "ты сразу узнаешь её, второй такой нет в стране".

Одетый в непромокаемую охотничью куртку, мешковатые джинсы и тяжёлые рабочие ботинки, младший брат моего жениха подошёл ко мне, ступая напрямки по глубоким лужам. Его лицо наполовину скрывал капюшон.

— Я захлопнула ключи, — пришлось повысить голос, чтобы перекричать порывы ветра.

Он махнул рукой в сторону своего джипа.

— Садитесь, я посмотрю, что можно сделать.

Забравшись на пассажирское сиденье, я нашла ручку отопления и повернула её до отказа. К счастью, погода оставалась довольно тёплой, иначе я бы уже неминуемо простудилась.

Джейми подошёл к моей машине, сложив руки домиком заглянул внутрь. Потом перемахнул через заграждение и скрылся в лесу. Я пыталась угадать, что он искал там, в сумерках и под дождём, когда через пару минут увидела его снова, с длинной веткой в руках. Он приоткрыл дверь джипа и нашарил в бардачке отвёртку, стараясь не касаться моего колена.

Я хотела извиниться за то, что ему пришлось вызволять в такую дрянную погоду совершенно чужую тётку, которая даже с навигатором не может самостоятельно добраться из точки А в точку Б. Но когда поймала его взгляд, Джейми улыбнулся без тени насмешки или недовольства, и мне оставалось только улыбнуться в ответ. Ещё я подумала, что в жизни не узнала бы этого парня, хотя я уже видела его однажды, семь лет назад.

Он вставил отвёртку в щель под крышей машины, потянул на себя и просунул ветку в образовавшийся зазор. Через пару секунд дверь была открыта. Сама я не догадалась бы проделать этот трюк, да и вовсе не умела обращаться с отвёртками. Джейми забрал ключи и достал из багажника мой чемодан. Действовал он без суеты, ему не мешала эта досадная непогода. Забравшись на водительское сиденье возле меня, он потыкал пальцами в экран старого громоздкого телефона.

— Хотел вызвать эвакуатора, но здесь нет сигнала. Не знаю, как вам удалось дозвониться.

— Повезло, — улыбнулась я.

Ехал он уверенно, не боясь темноты, глубоких луж и бокового ветра, не обращая внимания на сломанный правый дворник. Вскоре в салоне стало жарко. Здесь не чувствовался запах ароматизатора, который обычно раздражал меня в чужих машинах. На панели у лобового стекла, рядом с фонариком, зарядкой для телефона и россыпью четвертаков, перекатывались из стороны в сторону зелёные еловые шишки.

Придерживая руль коленом, парень снял куртку и бросил её назад. Воспитание и дурацкая застенчивость не позволяли мне рассматривать его профиль. Я видела только руки на руле. Красивые, с крепкими ладонями, тонкими запястьями и выступающими венами на предплечьях. Я не знала, где он работает, но обветренная кожа и царапины на костяшках пальцев говорили о том, что Джейми не сидит с утра до вечера в офисе с кондиционером.

Мне вспомнилось то далёкое лето, когда мы с Робертом только начали встречаться. Я была тогда молодая, наивная, упоённо строила воздушные замки из собственных несбыточных планов. Верила, что едва закончу учёбу, начнётся настоящая жизнь: работа в крупной фирме, дом в пригороде, выходные на Лонг-Айленде. Что Роберт обязательно сделает мне предложение через неделю после вручения дипломов.

Однажды утром мы купили продукты на воскресном базаре и шли домой пешком с бумажными пакетами в руках. Словно между прочим, Роберт сказал, что его родственники приедут погостить в Нью-Йорке пару дней: дед Рэндольф и Джейми, младший брат.

"Ты ведь не против, Мадлен?", — спросил он с улыбкой, не оставляя мне шанса рассердиться. Я лишь перехватила пакет с фруктами и подняла повыше, чтобы стало легче нести.

Дед оказался джентльменом лет семидесяти пяти, с красиво поставленным голосом, отличными манерами и не по возрасту цепким взглядом, который, казалось, подмечает все твои постыдные мысли, даже когда стараешься думать о хорошем. Рэндольф не был похож на полуодичавшего жителя лесов, каким описывал его мой жених. Все выходные он ходил в безупречно сидящем светло-сером костюме, в ресторанах обсуждал оттенки букета калифорнийских вин, во время вечерней прогулки по городу советовал Роберту, как выгоднее вложить небольшие суммы на бирже. Он открывал передо мной двери и отодвигал стулья, заставляя Роберта смущаться и краснеть.

Что касается Джейми, тот выглядел, как подросток из американской глубинки во второсортной голливудской комедии. Низкорослый, с пухлыми щеками, заметным животиком и бочками, которые не скрывала даже очень просторная футболка. Его лицо и шея в первый же день обгорели на солнце, в нелепых оттопыренных ушах всегда торчали наушники с громкой музыкой. За выходные он не перекинулся с нами и парой слов. Иногда я ловила его бесстыжие взгляды, обращённые на мою грудь.

Оба они пугали меня. Дед — чрезмерной галантностью и недобрыми намёками, сквозившими в разговоре, словно дуновения ледяного ветра в летний полдень. Внук — откровенной подростковой грубостью и тёмными желаниями, таившимися в омуте его созревающей натуры.

Я помнила прогулочный катер, на котором мы плыли до острова Свободы. Роберт говорил по телефону, облокотившись на поручень у кормы. Я старалась не сутулиться и выглядеть непринуждённо в тонком летнем платье на бретельках и шёлковом платочке на шее, повязанном ассиметрично. Рэндольф курил сигару, выпуская в сторону залива сладковатый терпкий дым.

Джейми сидел на самом солнцепёке, боком к нам. Он ел подтаявшее мороженое в вафельном рожке, ванильное с шоколадной крошкой. Липкая кремовая жидкость стекала по пальцам, он слизывал ее, покачивая головой в такт музыке, игравшей в наушниках.

Меня учили с детства, что каждое живое существо на планете несёт божью искру, а я не вправе никого осуждать. Но чёрт возьми, этому парню мороженое совсем ни к чему. Я чувствовала тайное, постыдное превосходство. В моей жизни был порядок, самоконтроль и четкие цели. В душе я смеялась над младшим братом Роберта, этим безнадёжным малолетним неудачником.

Старик Рэндольф затушил сигару и посмотрел на меня своим взглядом, пронизывающим насквозь.

— Я обязан предупредить вас, Мадлен, — сказал он медленно, с жёстким новоанглийским выговором, — и прошу вас, не поймите меня превратно.

Я вскинула на него взгляд, пытаясь понять, куда он клонит.

— Вы очаровательная молодая женщина, — сказал он, — умная, практичная, целеустремлённая. Уверен, у вас всегда хватало поклонников. Будь я сам лет на пятьдесят моложе, не задумываясь, начал бы ухаживать за вами. Но к сожалению, жизнь диктует свои правила. Вам лучше держаться подальше от нашей семьи.

В моей голове пронеслись сотни ответов — дерзких, остроумных, уничижительных. К несчастью, я с детства привыкла уважать старших, какую бы обидную чушь те не несли.

— Почему вы говорите мне это? — спросила я.

— Хочу уберечь вас, — сказал Рэндольф, — от величайшей ошибки вашей жизни. Поверьте человеку, который похоронил трёх жен и собственного сына. Ни одна женщина за девять поколений не жила долго и счастливо в особняке Монтгомери. Мы не в силах отменить родовое проклятие, наш удел оставаться холостяками и заводить детей на стороне. У поместья уже есть хозяйка.

— Кроме того, — добавил он, — боюсь, Роберт для вас не лучшая пара.

Если бы не его преклонные года, клянусь, я влепила бы старому безумцу пощечину. Я была влюблена, в упор не видела всех недостатков своего избранника, с которыми позже научилась мириться. Дед Рэндольф казался мне самым бестактным существом в мироздании.

— Роберт взрослый человек, — сказала я, — давайте предоставим ему самому решать, с кем делить собственную жизнь.

Он хотел возразить, но к моей превеликой радости, тот, о ком мы говорили, убрал телефон и направился к нам с дежурной ослепительной улыбкой.

Я так и не узнала, почему Рэндольф завёл тот разговор. Перерыла море ссылок в интернете, часами читала о старинных родовых проклятиях, но ни на шаг не приблизилась к ответу. А возможно, мне нравилось считать себя смелой, современной женщиной, готовой бросить вызов древним поверьям. Меня влекла тайна, окружавшая семейство Монтгомери, о которой Роберт наотрез отказывался говорить. Но вместе с тем, я не поддавалась унынию, уверенная, что этот милый дом примет меня как родную, стоит лишь переступить его порог.

Глава 3

Мы ехали в полном молчании, под шум дождя и размеренное тарахтение мотора. Я слишком погрузилась в воспоминания о прошлом, слишком жалела себя, чтобы заметить настроение попутчика. Что-то напугало Джейми, хотя он старательно изображал спокойствие, доказывая самому себе и мне, что способен вести машину ненастным, полным мрачных совпадений вечером, не сбавляя скорость на знакомых ему с детства, но оттого не менее крутых поворотах.

На главной улице захолустного городка, мокрой и безлюдной, несмотря на ранний вечер, я попросила остановиться возле единственного открытого заведения, то ли бара, то ли закусочной. После четырёх с половиной часов в дороге мне позарез нужно было в дамскую комнату, не говоря уже о том, чтобы привести себя в порядок перед визитом в родной дом жениха.

Старомодная неоновая вывеска отражалась в мокром асфальте парковки пляшущими розовыми пятнами. Мои туфли гулко стучали каблуками, когда я вошла вслед за Джейми в небольшой зал. Темноволосая женщина средних лет настороженно улыбнулась из-за стойки. Я попросила кофе, без сахара, побольше молока, и направилась в уборную. Джейми заказал "как обычно" и попробовал позвонить эвакуаторам.

Выглядела я ужасно, словно курица, которую вытащили из супа, оживили и вернули на птичий двор. Тщательно нанесённый макияж потёк от дождевой воды, оставив под глазами чернильные пятна. Синее платье-футляр липло к телу, подчёркивая грудь, о которой мама всегда сокрушалась, что она крупновата, и обязательно отвиснет к моему тридцатилетию. Её пророчество грозило сбыться лишь через два года, но уже сейчас я подбирала одежду, стараясь не привлекать внимания к тому, чем меня обильно одарила природа.

Просушив волосы под струёй горячего воздуха, я собрала их в высокий хвост. Промокнула бумажными полотенцами лицо, убрала подтёки туши. Достала из сумочки розовую помаду и чуть заметно подвела губы. Жакет насквозь пропитался влагой, и мне становилось зябко от одной мысли снова его надеть. Хотелось попросить Джейми накинуть его куртку, чтобы прикрыться от его же взглядов, но у меня не хватало смелости. Я едва знала этого парня, и уже была обязана ему своим спасением.

В зале меня ожидала большая чашка кофе со сливками. Ранним вечером здесь не оказалось ни одного посетителя, кроме нас. Я села на высокий табурет напротив Джейми и сделала жадный глоток, позабыв, какую безвкусную дрянь подают в американской глубинке под видом этого безобидного напитка. А потом заметила, что парень посматривает на меня, потягивая через трубочку минеральную воду.

Я представила Роберта на его месте. Тот заказал бы кружку пива, а в дождливую погоду не погнушался бы и рюмкой бренди, только если здесь подают бренди приличного качества. Он достал бы свой телефон, чтобы проверить, с какими результатами закрылись торги, поделиться с приятелями парой остроумных шуток о непогоде и дрянных горных дорогах. Поймала себя на мысли, что не знаю, сколько лет его младшему брату. Возможно, Джейми и выпил бы пива, будь ему двадцать один. В любом случае, бутылка холодной воды в проливной дождь казалась мне верхом странности.

Я сделала ещё один глоток и невольно поморщилась.

— Здесь не самый лучший кофе во вселенной, — сказал Джейми.

— Не беда, — ответила я, — зато он горячий.

Совершенно некстати подумала о местных девчонках, славных, приветливых, умеющих печь пироги и не пасующих перед непогодой. Тех, что станут хорошими жёнами и заведут крепких розовощёких детишек. Наверняка они бегают за младшим Монтгомери по пятам, строят глазки и присылают сообщения на его допотопный телефон. Потому что за семь лет он превратился в симпатичного парня.

Пухлые щёки бесследно исчезли, но ямочки остались, придавая его улыбке детское обаяние. Оттопыренные уши скрылись под копной волос, светлая чёлка оттеняла большие зелёные глаза на узком лице. Джейми не был похож на Роберта в юности. Ему недоставало аристократичности, того едва заметного высокомерия, сквозившего в каждом жесте моего жениха.

Хозяйка заведения вернулась за стойку и взглянула на меня с вежливым любопытством.

— Не желаете сэндвич или круассан?

— Нет, благодарю вас.

— Ну и дождина, — сказала она, — давно такого не помню. Вы ведь не местная?

Мне совершенно не хотелось вести светскую беседу, рассказывая, откуда я взялась, что у меня за акцент, и как меня угораздило так основательно промокнуть.

— Это Мадлен Бланшар, наша родственница, — сказал Джейми.

— Я Луиза, — она протянула мне руку и понимающе кивнула, хотя было заметно, что вопрос о моём акценте не отпал.

Меня удивило, что Джейми знает мою фамилию и произносит её правильно, с ударением на последний слог. За десять лет жизни в Америке приходилось либо терпеть самые невероятные варианты произношения, либо поправлять людей, проявляя бестактность.