А сегодня вечером я вернусь к Роберту и буду долго стоять под струями душа, смывая слёзы. Потом пойду спать, прижатая к выкрашенной в кремовый оттенок стене, не находя в себе смелости встать и уйти. Вернусь в привычное русло и продолжу тянуть лямку, как только отвезу Джейми на такси до автовокзала и попрощаюсь со своей любовью навсегда. Потому что теперь он хозяин поместья Монтгомери, а я — лишь песчинка на тропе его жизни.

Несколько горьких поцелуев на заднем сиденье. Полупустой полуночный автовокзал. Джейми отказывается от бутербродов, которые я хочу купить ему в дорогу. Он слишком спокоен, слишком тих. Я снова не решаюсь сказать ему, что отдам всё на свете, лишь бы он попросил меня уехать с ним, потому что знаю, что не попросит. Выслушиваю его версию. Он клянётся, что Роберт ударил первым, открытой ладонью по щеке, и у него словно прорвало плотину, после всего, что пришлось терпеть в детстве. Старшие братья жестоки, особенно если всю жизнь не могут простить тебе гибели отца, которого ты не знал.

Я обнимаю Джейми на прощанье, и его ответные объятия слишком легки, он кажется эфемерным, ненастоящим, словно боится оставить ощутимый след в моей жизни. Спрашиваю, любит ли он меня, он отвечает — до последнего вздоха. И просит больше никогда не звонить.

Глава 15

На следующий день, сразу после обеда меня вызвали на ковёр к начальству. Глава фирмы, переглядываясь с компаньоном, предложил мне кресло для посетителей и стакан воды. Сказал, что я выгляжу бледной, и мне не помешает отдохнуть. Сами они были хмурыми, как врачи, оглашающие неутешительный диагноз.

— Мадлен, — сказал босс, — мне очень жаль сообщать вам об этом, но фирма испытывает экономические трудности...

За оконной рамой завывал ветер. Сейчас начальник станет запинаться, переступая себя. Скажет, что им нужны сотрудницы помоложе, поэнергичней. Что в последнее время я всё меньше внимания уделяю работе. Ему жаль огорчать меня, но...

Я поднялась с кресла и кивнула.

— Мне тоже было приятно иметь с вами дело, господа. Давайте расстанемся достойно.

Выходя в коридор, поймала на себе сочувственный взгляд Софи, но не остановилась, чтобы выслушать её мнение.

— Куда ты ходила вчера вечером? — просил Роберт с порога.

— Я же говорила тебе...

— Это ты внесла залог за ублюдка? Ты трахалась с ним вчера в обед, вместо примерки платьев?

— Софи рассказала тебе?

— Да какая разница, кто?! Важно, что у тебя не хватило смелости сказать мне об этом самой. Ты всегда была безвольной нерешительной тряпкой, плыла по течению и обходила острые углы.

— Кажется, именно эти качества привлекали тебя во мне. Но сейчас это, наверное, не важно.

— Я, наконец, понял, чего ты добивалась все эти годы. Эва оказалась права. Тебе нужно было чёртово наследство Рэндольфа. Проклятый дом с привидениями, красная цена которому двести тысяч долларов. О большем у тебя не хватало фантазии мечтать. Но обломайся, ублюдок никогда не женится на тебе!

Я почувствовала облегчение и какое-то горькое злорадство оттого, что не нужно ничего объяснять. Он сам провёл между нами последнюю черту. Я сняла с пальца кольцо от Тиффани и положила на стол. Роберт стоял в дверях, загораживая проход.

— Пусти, — попросила я.

Он посмотрел на меня взглядом хищного затравленного зверя. На мгновение показалось, что он готов меня ударить.

— Куда?

— В кладовку. За чемоданом.

— Ключи оставь.

Я нашла свой паспорт, сунула в карман пальто. Слишком много вещей, слишком много общих воспоминаний, которые давили на мою душу. На полке валялся какой-то рюкзак, ещё со студенческих времён. Я бросила туда комплект белья, пару чулок, дезодорант и зубную щетку. Слышала, как Роберт наливает себе выпить на кухне, медленно завинчивает жестяную пробку.

— Подожди, — сказал он, вернувшись со стаканом в руке, — давай ещё раз поговорим. Я не хочу тебя терять. Ты важна мне. Ты ведь хотела завести детей? Хорошо, я согласен. Это будет нелегко, я не всегда смогу или захочу помогать тебе, но если это важно — я готов. Можно прямо сейчас.

Он положил руку мне на плечо.

— Дело не только в детях, — сказала я.

— А в чём? Чем, черт возьми, я тебе не угодил?

— Мне пора домой. Во Францию. Без работы меня, так или иначе, депортируют через полгода.

— Но ты станешь моей женой.

— Тебе не нужна такая жена, Роберт. Я люблю твоего брата. Чем дальше я буду держаться от него, тем лучше для всех нас.

Он швырнул пустой стакан об стену гостиной. Мелкие осколки посыпались на ковёр, на разбросанные вещи, которые я так и не успела упаковать.

Я сунула ноги в лодочки на низком каблуке, стоявшие у двери, схватила рюкзак и выбежала на улицу.

Трёхсотместный лайнер Эйр Франс вырулил на взлётную полосу, остановился, собираясь с духом, дал тягу, оторвался от земли и устремился вверх, описывая дугу над побережьем Нью-Джерси. Если бы я ушла от Роберта на час раньше, сидела бы сейчас в неудобном кресле у окна, глядя как удаляются, мерцая, огни мегаполиса. Следующий рейс вылетал только через сутки, но мне было всё равно.

Я провела ночь в зале ожидания, наблюдая прибывающих и отбывающих в бесконечной череде расставаний и встреч. Меня никто нигде не ждал, и в этом таилась своя упоительная прелесть. Если бы Роберт согласился завести ребенка полгода назад, всё вышло бы иначе. Я прислушалась к тоскливому ощущению пустоты в собственном животе. Не той пустоты, с которой просыпаешься утром после слишком лёгкого ужина, и которую можно заполнить чашкой кофе, булочкой или омлетом. Пустоты, не отпускавшей ночью и днём, твердившей с тихим укором: "Мадлен, ты ещё можешь стать матерью, и тогда у твоего жалкого существования появится смысл".

Плакать больше не хотелось. Я жалела только, что не ушла раньше, наслаждалась своей новой, извращённой свободой. Больше не придётся ходить на работу и улыбаться чужим людям на корпоративных вечеринках.

В Париже обещали снег с дождём. Мои ноги изрядно замёрзли в не по сезону лёгких лодочках, уместных только в офисе, откуда меня уволили. Начальство перевело мне зарплату за полмесяца, на счету оставалось немного денег после покупки билета в экономклассе.

Я прошлась по магазинам и на третьем этаже терминала увидела в витрине сапоги. Тёплые, непромокаемые, нежно розового цвета с жемчужным отливом, ценником в сто пятьдесят долларов, и скидкой в десять процентов за неходовой феерический цвет. В моём теперешнем положении не было ничего глупее и гениальнее, чем зайти и купить их.

Поскрипывая новыми резиновыми подошвами по зеркальному полу, я спустилась и заказала чашку кофе в баре. До вылета оставалось семнадцать часов. Мой взгляд упал на экран, где высвечивались ближайшие рейсы, и сознание само выхватило нужную строчку из списка. Олбани, штат Нью-Йорк. Полчаса кошмара на борту крошечного, подверженного всем воздушным ямам, самолётика. Потом взять машину напрокат и старательно избегать выбоин в асфальте. Только чтобы увидеть его ещё раз.

Всё вокруг казалось знакомым, словно я прожила здесь полжизни, а не провела лишь короткие осенние выходные. Каменный дом выглядел неприступным в медленно нисходящих сумерках. Лес, хмурый и полупрозрачный, готовый по первой прихоти природы укрыться снегом, ждал ночной темноты. Мне хотелось бы полюбить на всю жизнь эти холодные земли, бледный закат, запах хвои и морозный воздух, покалывающий в носу.

Я постучала в парадное крыльцо, подошла к двери, ведущей на кухню. Во всём доме было темно, и только в окошке под крышей, выходящем на овраг, мерцал зеленоватый свет.

— Джейми, — крикнула я, — не прячься, я знаю, ты дома.

Подняла с земли мелкий камушек и бросила вверх. Деревянный наличник отозвался глухим стуком.

Он выглядел одиноким и уставшим, когда появился на пороге.

— Тебе нужно уехать, Мадлен.

— Уеду сегодня же, можешь не волноваться.

Я поднялась на две ступеньки, положила руки ему на плечи. Если бы я только могла вдоволь надышаться его запахом, согреться его теплом.

— У меня к тебе одна просьба.

— Уходи. Пожалуйста. Я не могу тебя впустить.

Никто ещё не прижимал меня к себе с такой силой.

— Любимый, сделай мне ребёнка, — прошептала я ему на ухо.

Он отстранился и посмотрел на меня удивлённо.

— Это всё, о чём я прошу, — сказала я.

— А Роберт?

— Я ушла от Роберта.

Порыв ледяного ветра заставил меня снова прильнуть к Джейми. Только сейчас я заметила, что одет он в толстовку, слишком лёгкую для такой промозглой погоды. Он подхватил меня на руки и понёс в дом. Когда мы оказались в прихожей, из коридора повеяло сквозняком, а где-то внизу, в подвале, оглушительно хлопнула дверь.

Джейми опустил меня на край кухонного стола, грубо сколоченного из массивных досок, того самого, за которым два месяца назад готовил мясо для барбекю. Его поцелуи были горячими и уверенными, словно он уже примерил на себя новую роль хозяина.

Потянув за молнию на толстовке, я обнаружила, что он надел её на голое тело.

— Ты что, ждал меня?

— Нет. Просто постирал все футболки.

Я не знала, смеяться или плакать, или в исступлении покрывать поцелуями его шею и грудь. Он вошёл в меня медленно, властно, заставил почувствовать себя каждой клеткой тела. В несколько сильных ударов загнал мою душу на заоблачные высоты. Он был божественно красивым, когда кончил с тихим стоном, запрокинув голову.

— Мне пора, — сказала я, слезая со стола и неуклюже застёгивая джинсы.

— Куда ты пойдешь?

Я взяла Джейми за подбородок и посмотрела в глаза. Тоненький занудный голосок в моей голове твердил, что напрасно я заставляю его страдать. "Мадлен", — ныл голосок, — "оставь парня в покое, он не созрел для серьёзных отношений, для того выбора, который один раз и на всю жизнь. Пожалей его душу, уйди, отпусти, позволь времени залечивать раны!".

— Мне нужно быть в Ньюарке через десять часов, — сказала я, — у меня билет на самолёт до Парижа.

— Тебя отвезти?

— Не надо, я на машине.

— Чёрт, — сказал он, — ты проделала двести миль, чтобы увидеть меня, а я даже не предложил тебе поесть и выспаться.

— Ты ничего мне не должен.

— Пожалуйста, останься до утра. Я куплю тебе новый билет.

За окнами завывал ветер. Электрическая лампа под потолком мигнула светом, погрузив кухню в полумрак, очерчивая тёмные круги под глазами у Джейми.

— А как же проклятие? — спросила я.

— Давай на одну ночь сделаем вид, будто его не существует.

Глава 16

В тот вечер он показал мне дом. Библиотеку, пахнущую сосновыми дровами, старой бумагой и пылью, со скрипящим паркетом, ветхими гардинами на высоких окнах и потёртым ковром пурпурного цвета. На стеллажах красного дерева, упиравшихся в низкий потолок, располагалась коллекция художественной литературы, в основном американской, а также подборка книг по охоте и оккультизму. На застекленных полках слева от камина хранились фолианты восемнадцатого века с почерневшим от времени золотым тиснением на корешках, среди которых выделялся своим грубым переплётом дневник Фредерика Монтгомери в потрескавшейся кожаной обложке.

Из библиотеки мы прошли в комнату, где Рэндольф хранил своё охотничье снаряжение. Здесь всё содержалось в идеальном порядке, готовое служить хозяину в многодневном походе по поросшим лесом холмам.

— Не знаю, что теперь делать со всем этим, — сказал Джейми, — тут одного оружия на несколько тысяч долларов, но у меня рука не поднимется его распродать. Иногда кажется, что дед ещё в поместье, что сейчас он зайдёт в комнату и нальёт себе рюмку бренди из секретной бутылки, спрятанной за стеллажами. Старик каждый год с нетерпением ждал сезона, ругался на ограничения, выискивал в магазинах разные гаджеты, даже когда уже с трудом различал, с кем разговаривает, продолжал их покупать.

Я насчитала пятнадцать охотничьих ружей разных производителей и эпох. На самом видном месте, прикрепленная к стене металлическими штырями, отливала матовым блеском новенькая одноствольная винтовка Ремингтон. Джейми сказал, что дед купил её год назад, и лишь пару раз опробовал в лесу.

Словно в музее, на полках аккуратно лежали коробки с патронами, бинокли, приборы ночного виденья, под стеклом красовались устрашающего вида ножи с шипами и лезвиями, покрытыми матовой черной краской. Подсадная утка, очень похожая на живую, начала громко крякать, стоило мне приблизиться к ней. Я вскрикнула от испуга, Джейми рассмеялся и обнял меня.

— Совсем как я в детстве, — сказал он, — прекрасно знал, что она срабатывает на движение, но всё равно каждый раз от неожиданности едва не писал в штаны.

— Здесь есть ещё сюрпризы?

— Не знаю, может и есть. У деда хватало секретов. Но если ты насчёт утки, то она вне конкуренции.

Я не пыталась высвободиться из его объятий, он не собирался меня отпускать.

— Ты умеешь пользоваться этими вещами?

— Более-менее знаю, для чего они нужны. Дед брал меня в лес, мы стреляли по мелочи, но я никогда ни в кого не попадал.

— Вы видели волков?

— Вообще-то, в Новой Англии волков нет. Последнего застрелили сто лет назад.

— Но кто же тогда воет по ночам в лесу?

— Это койоты, смешанные с потомками одичавших собак. Мелкие, трусливые, никогда не нападают сами. Только если окажутся совсем без еды, или когда человек ранен, ослаб и не может сопротивляться.

Я подумала, что даже с ружьём и при свете дня не хотела бы встретить в лесу этих безобидных зверушек.

В дальнем крыле дома находилась трапезная, где в былые времена собиралось за массивным столом многочисленное семейство. Она превратилась в склад беспорядочно набросанного хлама разных эпох, который Джейми пообещал себе разобрать.

Он показал мне гостевые спальни на втором этаже, с зачехлённой старинной мебелью и канделябрами, закреплёнными на потемневших от сырости стенах.

— Здесь полно работы, — сказал он, — дед и тётка всегда противились, когда я что-то мастерил, зато теперь я свободен делать в особняке, что захочу. Из этих комнат могут получиться просторные спальня и детская, не то, что в современных домах из картона, ютящихся на однотипных участках. Если бы только не чёртово родовое проклятие...

Он взглянул на меня со смесью воодушевления и грусти.

— А ещё у меня триста акров земли. Она, правда, заброшенная, дед и слышать не хотел о сельском хозяйстве. Но сейчас можно заработать на органических овощах и фруктах, устроить настоящую ферму. Я мог бы выращивать яблоки и продавать их в Берлингтоне по воскресеньям. Это ведь очень важно: связь человека со своей землёй...