Роберт рассказывал о своих делах в офисе, как всегда остроумно, задерживая внимание на забавных моментах и опуская лишние подробности. Он был хорошим рассказчиком, умел вывернуть на необычный лад скучнейшую банальность, удивить точной цитатой, метким сравнением. Одним словом, мой жених выгодно отличался красноречием и чувством юмора от своего брата, выросшего в провинциальной глуши.

Ближе к полдню в гостиную спустилась тётка Маргарет. Жалуясь на рано наступившую осень и боль в пояснице, она уселась за стол напротив нас.

— Раньше здесь не было таких сквозняков, — сказала она, скривив губы.

— Да ну, — возразил Роберт, — а как насчёт тех времен, когда дед открывал посреди зимы все окна, опасаясь пропустить зов леса?

— О, не будем об этом, — протянула тётка, — За Рэндольфом всегда водилось достаточно странностей. Он вообще не любил ничего закрытого. Дай ему волю, построил бы сортир без стен. Ты ведь навещал его вчера, Робби? — вспомнила она, — Как там старик?

— Великолепно, — фыркнул мой жених, — просто великолепно. Сначала он называл меня Теренсом и наставлял быть поосторожнее с женщинами. Потом решил, что я — Джейми, и слезливо просил забрать его домой. А когда, с пятнадцатого раза, понял, кто я на самом деле, обложил последними словами, потребовал проваливать и больше не возвращаться.

— Совсем плох, — вздохнула она, — не приведи Господь дожить до его лет.

По обыкновению бесшумно, в гостиной появился Джейми, в свежей футболке и с влажными после душа волосами. Он расставил на столе чайный сервиз, розетки с печеньем, соусник с кленовым сиропом и кувшин с молоком. И лишь потом, из-за плеча тётки, бросил на меня осторожный взгляд.

Не было ничего и в помине. Ни превосходства самца, получившего самку и охладевшего к ней, ни вульгарности, ни любопытства. Только восхищение, тихое и неистовое, заставившее мое сердце биться с неземной силой. Я чувствовала головокружение, будто покачивалась на волнах южного моря, подставив лицо солнечным лучам.

Эва с дочкой спустились в гостиную около часа дня. Обе выглядели обиженными, пили чай и грызли хрустящее овсяное печенье с корицей, запах которого с самого утра кружил по дому, с таким видом, словно их пытаются отравить. И всё же, Эва вежливо поздоровалась и отвела глаза, когда увидела, что Роберт держит меня за руку, сидя рядом на диване.

— Мне нужно купить кое-что для ремонта, — сказал Джейми, убирая со стола.

Тётка Маргарет пожала плечами.

— Ну ладно, поезжай, — сказала она, — и загляни на фермерский рынок, возьми нам нормальных яблок. То, что ты собрал в саду, на вкус не лучше картона.

— Хорошо, тётя, — кивнул он.

Я повернулась к Роберту, стараясь выдать самую искреннюю из моих улыбок.

— Милый, можно мне съездить с Джейми?

Словно ребёнок, который выпрашивает у старших разрешения пойти с друзьями в кино. Именно так это и выглядело, но мне было наплевать. Я представила себе дорогу туда и обратно рядом с Джейми в его джипе и поняла, что обязана вырваться сейчас из дома.

— Думаю, так будет лучше для всех, — ответил мой жених. — Тебе не помешает развеяться, а я хотел посмотреть финансовые бумаги деда в библиотеке, но опасался оставлять тебя в Эвой наедине.

Глава 10

Джейми медленно выехал за ворота и остановился перед светофором, таким бессмысленным на этом перекрёстке: безлюдном, запущенном, укрытом от солнечного света сомкнувшимися готической аркой ветвями деревьев. Он долго смотрел на дорогу впереди, словно собирался сказать или сделать нечто непоправимое.

Он мог наброситься на меня, размазать поцелуем помаду, овладеть мной прямо в машине. Но Джейми сидел тихо и неподвижно, и я то ли с облегчением, то ли с разочарованием поняла, что ничего такого не произойдёт.

Сейчас он скажет, что мы слишком далеко зашли, и будет абсолютно прав. Его наверняка терзает чувство вины перед братом. Напрасно я напросилась в эту поездку, нам лучше не оставаться наедине и вообще не видеть друг друга. Всё верно, всё справедливо. Но Джейми нужен мне, как друг, родственник, тайный поклонник, да кто угодно, лишь бы я могла иногда ловить эти искрящие взгляды.

— Мадлен, — сказал он наконец, нарушив длинное напряжённое молчание, — вы, должно быть, думаете, что я поступил низко. Воспользовался вашей минутной слабостью или что-то вроде того. Но это неправда.

Он смотрел на меня серьёзно, с отчаянием.

— Я люблю вас, Мадлен. С первого взгляда. Уже семь лет, два месяца и десять дней.

"Так не бывает", — подумала я. В фильмах, в дурацких романах для пятиклассниц — возможно, но только не в жизни, и уж точно не в моей.

— Ты ничего не знаешь обо мне, — сказала я.

— Я тоже так думал, — он отпустил тормоз и медленно тронулся с места. Мы простояли три цикла светофора, рискуя быть замеченными из окон гостиной.

— Думал, увижу вас снова и вы окажетесь скучной или чересчур болтливой. Очень надеялся, что вы постареете, подурнеете, станете говорить банальности и смотреть на меня свысока. Но позавчера понял, что вы другая: красивая, добрая и беззащитная. Я хочу всю жизнь оберегать вас от зла, которым полон этот мир.

Я чувствовала, что сейчас расплачусь, как беспомощная мелодраматическая дура.

— Я расстроил вас? — спросил он, — Наговорил лишнего?

— Нет, вовсе нет. Просто не знаю, как поступить, чтобы не причинить тебе боль.

За окном проносились леса, желтеющие и алеющие в начинавшейся осени. День выдался наредкость погожий, и только на душе у меня было гадко. Я изменила Роберту, подала глупую несбыточную надежду этому мальчику, которому лучше забыть обо мне и найти кого-нибудь помоложе, посвежее и достойнее. Всё ради одной недоосмысленной, упоительной ночи.

Джейми словно прочёл мои мысли.

— Я слишком грубо набросился на вас вчера. Простите. Вы заслуживаете лучшего любовника.

— Мне никогда и ни с кем не было так хорошо, — сказала я, понимая, что нужно молчать, что опять даю ему повод.

— Мне тоже, — он покачал головой, глядя на дорогу, — я проснулся утром, а простыни пахли тобой. И пальцы. И весь мир вокруг стал добрее.

— Джейми, но ведь мы даже ни разу не разговаривали тогда.

— А помнишь, как ты чуть не упала, сходя с корабля?

Напрочь забытый эпизод всплыл в моей памяти. Семь лет назад, июль, причал в Баттери-парке. Я действительно рисковала расквасить нос о деревянный настил, если бы Джейми не подхватил меня под локоть. Подумала ещё, что он неизбежно испачкает мне платье своими липкими от мороженого руками.

— О, Боже, — сказала я, — и с тех пор...

— Именно. Мне снесло крышу. Я боялся, что ты догадаешься и станешь меня высмеивать. Ты встречалась с успешным красавчиком Робертом, а я был ушастым малолетним коротышкой с весом в двести фунтов и прыщами на морде. Но уже тогда я знал, что ты не его женщина, ты — моя.

— И никому об этом не говорил?

— Полгода спустя дед сам заметил, что со мной что-то не так. В неполных пятнадцать лет я прогуливал школу, ни с кем не дружил, ничего не ел и целыми днями шатался без дела по лесу.

— И что он сделал?

— Дал мне подзатыльник, а на следующий день посадил в этот джип, вырулил на восемьдесят девятую трассу и погнал на север. В провинции все знают всё про всех. Они, конечно, ничего не скажут в лицо, но будут смотреть и обсуждать. Поэтому дед поехал в Монреаль. В беспошлинном магазине на границе он купил бутылку водки и заставил меня сделать несколько глотков прямо из горла.

Ох, Мадлен, как он тебя поносил всю дорогу! Говорил, что не для того возится со мной, воспитывает и обучает жизни, чтобы я убивался из-за чужой бабы, пусть она сказочно красива и говорит с французским акцентом. Баб таких — легион, говорил дед, бери любую, лишь бы опытная, здоровая и не оставляющая на душе лишних царапин.

Выбрал он, правда, сам, сразу трёх, и заранее с ними договорился. Я даже помню имена: Жюли, Люси и Соланж. Очень милые были девушки, в перерывах пытались накормить меня шоколадными конфетами. А дед в то время хлестал виски в баре напротив, под хоккей по телевизору. В этом Монреале стояла такая холодина, что непонятно, как там живут люди, не заливаясь алкоголем до бровей.

Джейми крутанул руль влево. На обочине показался рыжий олень, переступил с ноги на ногу, провожая нас недоверчивым взглядом.

— А что потом? — спросила я.

— Следующей зимой я открыл для себя сноуборд, когда сдал права на машину и научился добираться до подъёмника. Понял, что могу делать на склоне и вне его всё, что захочу. Вытворял вещи, на которые потом сам боялся смотреть, если кто-то снимал меня на видео.

Взгляд Джейми, устремлённый на дорогу, заволокло мечтательной дымкой.

— Одно время я думал начать кататься профессионально, ну там, спонсорство, соревнования, все дела. Но для этого нужны деньги, а дед сказал, если я хочу свернуть себе шею, он не станет помогать. Спросил, ну чего тебе в жизни не хватает? Катайся в своё удовольствие, трахай девчонок, благо сами липнут, пей умеренно и старайся иногда высыпаться. Так я и делал.

Он улыбнулся и развёл руками.

— Знаешь, что такое лыжный курорт в разгар сезона?

— Нет, никогда не бывала.

— После того, как выключают подъемники, всё это превращается в один большой публичный дом. Народу полно, девчонки каждую неделю приезжают новые. Много выпивки и травы. Что случилось в горах, остаётся в горах. И так три сезона подряд.

— Звучит, как мечта каждого самца, — сказала я.

— Почти каждого. Я выл от тоски, но не мог остановиться. Понимаешь, Мадлен, бывает такой секс без обязательств, после которого чувствуешь себя хуже, чем до. Не физически, морально. Думаешь, лучше было пойти домой и посмотреть порнуху.

Однажды в конце марта я вышел с бордом на гору утром, затемно, невыспавшийся и в задницу пьяный. Поехал через лес, мимо трассы. Что-то торчало из снега, я не заметил. Упал, пролетел двадцать ярдов вниз по склону, возможно, ненадолго отключился. Помню, как лежал на спине, звёзды тускнели, снег падал тихо, торжественно. Подумал, что можно просто закрыть глаза и дать морозу доделать своё дело. Ведь я никогда никому не был нужен больше, чем на одну ночь. Тихая, уютная смерть, без лишних сантиментов.

А потом вспомнил, что есть на свете женщины вроде Мадлен Бланшар, способные жить с моим братом и терпеть его прихоти, оставаясь при этом честными, добрыми и красивыми. И возможно, мне тоже повезёт встретить такую, если я перестану пить и размениваться на кого попало. Заставил себя вылезти из глубокого снега, кое-как встал на доску и спустился вниз. Дал себе обещание отныне кататься аккуратно, пить только воду и спать с женщинами только по любви. Кажется, я его сдержал.

Мы въехали на большую полупустую парковку у торгового центра. Впрочем, назвать это торговым центром я могла бы только с большой натяжкой. Пара сельскохозяйственных ангаров, супермаркет, ларёк с хот-догами. Синее небо потемнело, и на востоке показались низкие тучи. Джейми со скрипом поднял ручник, накинул свою непромокаемую куртку.

— У меня к тебе просьба, — сказал он перед тем, как выйти, — возможно, наглая просьба, можешь отказать, я пойму.

— Мне бы очень не хотелось отказывать.

Я чувствовала себя такой свободной, сбежав из поместья, где остались Эва и тётка, вдали от города, где ждала нудная работа и требовательное начальство, с мальчиком, который любил меня беспричинно и безусловно, не требуя ничего взамен.

— Быть может, мы больше никогда не увидимся, — сказал он, — ты станешь женой Роберта, мне придётся уехать. Давай проведём этот день так, словно моего брата не существует. Притворимся, что есть только ты и я.

Только я и он — от этой мысли стало одновременно радостно и тоскливо.

— Ты уже придумал, что мы будем делать?

— Есть пара идей.

Он обошёл вокруг машины, открыл дверь и церемонно подал мне руку. Касаясь его ладони, я почувствовала лёгкий разряд тока.

Универмаг пестрел аляповатыми объявлениями о распродажах. Я шла вслед за Джейми по длинному залу, вдоль стеллажей с краской, моющими средствами и удобрениями, мимо пластиковой мебели для сада и украшений на Хеллоуин. Он бросал в тележку лезвия для бензопилы, шурупы в круглых пластмассовых коробках, сменный аккумулятор для газонокосилки. Никто не обращал на нас внимания, словно мы обычная пара, занятая хозяйственными покупками. Я подумала, что могла бы стать его женой. До конца жизни ездить на стареньком джипе, ужинать дома, в придорожном кафе или пиццерии, смотреть по вечерам сериалы, под которые он будет засыпать, положив голову мне на колени, а я стану накручивать на палец пряди его светлых мягких волос. Мы завели бы милых детишек, ушастеньких и зеленоглазых. Такая сладкая деревенская идиллия, непохожая на всё, к чему я готовила себя последние семь лет.

Роберт тоже меня любил, хотя никогда не говорил об этом прямо. Я знала, как нелегко далось ему сегодняшнее признание собственной неправоты. Мой жених — образованный, воспитанный, понятный и знакомый. Почему же я не сижу сейчас с ним в библиотеке деда, почему гуляю по дурацким захолустным магазинам? Почему рядом с Джейми мне легко и уютно, будто мы знакомы миллион лет? Действительно ли он меня любит, не пытается ли снова обмануться иллюзией, из тех, что хорошо продавались во все времена?

Захлопнув покупки в багажнике, он положил руки мне на плечи. Лучи клонящегося к западу неяркого солнца отражались в его глазах.

— Ты любишь мороженое, Мадлен?

Невинный вопрос застал меня врасплох. Когда-то отец покупал шарик этого приторного лакомства в вафельном рожке, но я не могла вспомнить вкус. Думать сейчас об отце, о его предательстве, о детстве и балетной школе совершенно не хотелось. Всё это стало далёким и неуместным. Я ответила, что не помню, когда ела мороженое в последний раз.

— Зато я помню, — сказал Джейми, — на корабле, семь лет назад. Моё любимое — фисташковое, кстати. А ещё ванильное, с шоколадной крошкой.

— Ты пытаешь меня совратить?

— И это тоже. Но сейчас я предлагаю заказать стаканчик мороженого.

Он кивнул на бесформенное одноэтажное строение, увешенное логотипами ресторанов готовой еды.

— Но Джейми...

— Ну да, ну да. Триллионы калорий, море сахара, искусственные красители и ядовитые вкусовые добавки, способные убить лошадь. Я хочу, чтобы ты поправилась, чтобы Роберт испугался и сбежал в город, прихватив шмотки, в которые ты перестанешь влезать, и тогда мы останемся вместе навеки веков. Как тебе план?

Долговязая девица в белом переднике выслушала заказ, приподняв бровь. Разговаривая с ней, Джейми положил руку мне на талию и привлёк к себе. Казалось, вся Новая Англия, со своей традиционной пуританской моралью, смотрит сейчас на нас, сокрушённо покачивая головой.