Принцесса

ПРИНЦЕССА

Автор: Фредди Ромм

Иллюстратор: Сергей Муратов

Пролог

Сэн

На рассвете прошёл тёплый апрельский дождь, и теперь воздух пропитан свежестью и благоуханием садовых растений. Под ногами мягкая земля, которую ещё не спалил до трещин летний зной, а с веток мягко капает дождевая роса. Милый тихий парк, где я сейчас брожу, словно отдыхает после рабочей недели. Вокруг меня прогуливаются молодые парочки. Надо мной сияет весеннее солнце, звенят птичьи трели, поодаль играют довольные дети под бдительным присмотром своих мам, а рядом с ними дремлют бабушки — и ни автомобильного шума, ни строительного грохота, ни деловых споров.

Каждый город прекрасен весной, а Иерусалим в эти дни прекрасен вдвойне. Или это мне так кажется после тех долгих лет, когда мне было не до того, чтобы внимать красоте окружающего мира, даже в самых удивительных её проявлениях? Победитель видит мир иначе, чем боец в сражении — а ведь сегодня, в эту субботу, я победитель. Я выиграл войну, о которой ничего не подозревает ни один из людей, проходящих сейчас мимо меня. Они не знают ничего просто потому, что в этой войне участвовало немногим более сотни людей по всей Земле. Ведь не люди были главными участниками той войны, и не на Земле прошли решающие сражения.

Мы победили в минувшей войне. Победили не навсегда и даже не надолго, потому что Тёмный Мир невозможно сокрушить, ведь на нём зиждется всё сущее. Нам потребовалось бы создать совсем иной мир, по нашему образу и подобию, а к такому мы ещё долго не будем готовы. И всё же сегодня мы — победители.

Пройдёт несколько недель, здесь прогрохочет другая война, и многие из тех, кого я сегодня увижу, уйдут в бой, но мало кому из них суждено пасть. Я всматриваюсь в лица юношей и девушек вокруг меня — и с радостью убеждаюсь, что никто из них не отмечен неизбежностью скорой гибели.

О, нет! Что-то не в порядке, кому-то невыносимо плохо. В чём дело, откуда этот сигнал тревоги?

Вон та девушка на скамейке. Она необычайно, неправдоподобно хороша собой, но эта юная красавица обречена. Её дивное тело, предназначенное природой для любви, радости и сотворения новой жизни, спустя несколько часов уйдёт под власть тления и мрака. Это не смерть в скорой войне, беда произойдёт вот-вот. Но я против! Сегодня я — победитель, я — властелин, и моя воля — закон!

Я подхожу прямо к ней, вплотную, а она даже не реагирует — сидит, опустив лицо.

— Ты знаешь, что сегодня умрёшь?

Нельзя это говорить, и не так я хотел это сказать. Но она будто и не удивилась, словно никаких других слов не ожидала: приподняла голову, взглянула мне в глаза... и кивнула. Вот и всё? Неужели она согласна?

— Этому не бывать! Ты молода и прекрасна. Ты должна жить и давать жизнь, любить, быть любимой и рожать детей. Иди со мной.

Ни о чём не спрашивая, по-прежнему безмолвная и безучастная к себе самой, она поднялась и побрела за мной вслед. Мимо цветущей зелени, мимо играющих детей, радостных мам...

Вот мы и пришли. Вот моя... квартира? Лаборатория? Молельня? В сущности, всё вместе. Я показываю девушке на кушетку в передней:

— Приляг здесь, расслабься и постарайся заснуть.

Я прохожу в спальню и сажусь в моё старое верное кресло. Это начинающим рекомендуется медитировать лёжа, а я давным-давно уже не начинающий. Кресло мягко и тепло обволакивает меня своим плюшем, я расслабляюсь... Поднимаюсь и прохожу в переднюю. Девушка уже готова следовать за мной. Молодец, быстро настроилась. Может, это потому, что она уже готова была умереть? Теперь ей это ни к чему. Вместе мы начинаем подниматься. Всё выше, выше... За девушкой тянется тонкая серебристая нить. За мной — нет, я давно в этом не нуждаюсь.

Мы покидаем Землю, выходим из Солнечной системы, стремительно движемся всё дальше и дальше. Озорные созвездия проносятся мимо нас хороводами — быстрее, ещё быстрее... Где-то далеко позади остался Млечный Путь. Мы обходим Чёрный Мир, и уже заканчивается Мир Пустоты. Вот он, Белый Мир, цель нашего путешествия. Мы входим в него, и нас тотчас же окутывает прозрачным одеялом белое сияние — свет ниоткуда, который всегда греет и никогда не обжигает. Однажды я приду сюда насовсем, чтобы не уходить никогда. Но не сегодня. Сейчас у меня другое дело.

Вот тот, кого я искал.

— Здравствуй, Шар!

— Приветствую тебя, Сэн! Рад видеть!

Разумеется, меня зовут вовсе не Сэн, да и его настоящее имя — не Шар. Однако мы старые знакомые и позволяем друг другу маленькие вольности. Как-то раз он объяснял мне, что означает "Сэн" на его языке — да вот я позабыл. Ну, это неважно.

— Эта девушка обречена погибнуть сегодня.

— Эта девушка... У вас её зовут Юдит Коган. Её красота принадлежит не ей, не людям и не вашему миру. Ещё до своего рождения она была предназначена в искупительную жертву Князю Тьмы.

— Почему я об этом не знал раньше?

— Тогда ты ещё не был Третьим.

— Красота Юдит Коган принадлежит только ей и тем, кто её любит. Князь Тьмы разбит, он не скоро соберётся с силами. Нет нужды в искупительной жертве — или я не понимаю, кто одержал победу.

— Ты торопишься с оценками. Скоро на вашей планете будет большая война. Многим людям грозит гибель. Ценой жизни одной этой девушки мы спасём многих.

— Я знаю о предстоящей войне. Я позабочусь, чтобы невинные страдали как можно меньше. Что касается виновных — я против их спасения такой ценой, ты об этом знаешь. Пусть каждый ответит сам за свои поступки. Невинная кровь, пролитая во спасение грешников, лишь развращает их.

— Всё равно. Князю Тьмы хватит остатков былой мощи, чтобы взять то, что давно ему обещано. Победа далась нам слишком тяжело, и Братство не станет дразнить Князя из-за этой девушки.

— Если так, то я и один справлюсь с этой задачей.

— Ты собираешься держать судьбу это девушки?

* * *

Наш разговор постепенно ускоряется. Моя человеческая ипостась теперь лишь с трудом улавливает общую суть беседы. Если в самом начале девушка и понимала что-то из нашего спора, то сейчас это ей вовсе недоступно. Мы не впервые спорим об искупительной жертве, и Братство хорошо знает мою позицию. И, хотя раньше я неизменно оказывался в меньшинстве, никому ни разу не удалось одолеть меня в подобной дискуссии. Возможно, впрочем, что до сих пор Братья не так уж и старались. А для меня сегодняшний диспут слишком важен. Впервые наши разногласия имеют столь конкретную основу.

В беседу вступают многие Братья. Они не разделяют мою позицию, но не слишком настаивают. В конце концов, я не только Третий, но и человек, Земля — моя планета. Я вправе держать судьбу Юдит Коган, если такова моя воля.

Мы возвращаемся назад. Вот земной мир, Палестина, Израиль, Иерусалим. Мы сейчас расстанемся с тобой, Юдит Коган. Ты не умрёшь ни сегодня, ни завтра. И да познаешь ты всю меру счастья. Тебе предстоит трижды победить смерть. Иди навстречу своей судьбе и заставай опасность врасплох.

А сейчас ты забудешь всё то, что увидела перед этим. Прощай. Мы больше никогда не увидимся.

Часть 1. Пробуждение Принцессы

1.

Юдит Коган

Она проснулась и не сразу поняла, где находится. Эта комната, кушетка... Почему я здесь, как сюда попала? Ах да, тот старичок... Славный, чудной, доброжелательный такой, помочь хотел. Вот он, спит в кресле в соседней комнате, сопит сквозь сон. В Израиле — и такой доверчивый! А вдруг я украду что-нибудь? Нет, конечно, не украду, не настолько я испорчена. Я тихонько уйду сейчас, осторожно, чтобы не стучать каблуками, и аккуратно закрою за собой дверь.

Какой удивительный сон привиделся! Не из-за этого ли самого старичка? Ничего не запомнила, но такое хорошее ощущение осталось, какого давно не бывало. Даже жить захотелось, так что всё равно — спасибо этому старичку... имя его из головы вылетело.

А может, я зря паникую? Никто и не собирался убить меня, задавить автомобилем, а так — лихачи развлекались? Мало ли их в Израиле! Ведь даже лица их толком не разглядела. Кажется, один чернявый такой, вполне возможно, что местный. А ведь и в Нью-Йорке мне встретился чернявый, смуглый, высокий, за минуту до взрыва. И что же — это он? Ведь того едва запомнила, может, простое сходство.

Глупости всё это, Юдит. Они это, и незачем обманывать саму себя. Но ведь сейчас их вроде не видно? Может, замаскировались где-то за углом? Вряд ли, это не в их духе, они до сих пор никогда не стеснялись, им и полиция не помеха. После того, как я заметила их перед парком, слежки не было видно. Похоже, удалось пока от них отвязаться.

Допустим, пара часов в запасе есть. Если так, то куда мне деться? Израиль крошечный, далеко не спрячешься. К сестре нельзя: они знают этот адрес, да и маленьких племянников нельзя подставлять. А что, если я сейчас же уеду обратно в Штаты? А эти пусть ищут здесь. Плохо, что деньги на исходе, без заработка мне долго не продержаться. Машину придётся брать в прокате, самую дешёвую. Работу найти как можно скорее. Попробовать опять секретаршей? Так ведь могут запросить рекомендацию из Нью Йорка, наверняка потребуют. Как же мне быть?

Погружённая в безрадостные размышления, Юдит машинально направилась к остановке автобуса, едущего в аэропорт.

2.

"Для работы в фотостудии требуются привлекательные, стройные молодые девушки". Юдит со вздохом перечитала это объявление. Юдит со вздохом перечитала это объявление, ради которого она захватила с собой купальник. Шестое за сегодня. Кроме этого, были школа манекенщиц, фотостудия, секретарша, а ещё няня для малыша — увы, там потребовали рекомендацию, которой нет, — и официантка с опытом работы — также из области недостижимой мечты. По предыдущим адресам, кроме последних двух, Юдит не слишком задержалась. Что-что, а на волокиту Юдит не могла пожаловаться. Прямо с порога ей внятно объясняли, какого рода работу от неё ожидают: "Манекенщицей? Ха! Вы слишком буквально поняли объявление!"; или: "Вы уже работали секретаршей? Отлично, но вы должны понимать, что это означает и кое-что ещё!"

Ошарашенная столь унылым однообразием спроса на её рабочую силу, Юдит в предыдущий раз даже спросила, сколько ей собираются платить — чисто машинально, разумеется. Ответ настолько потряс её, что ноги сами вынесли прочь, и она пришла в себя только на улице. Не иначе как подобные должности с такими окладами придумываются ради наказания порока, в целях улучшения общественной нравственности.

И вот результат: за утро она обошла пять адресов, это шестой, в запасе ещё один, на случай, если этот не подойдёт. А если оба не подойдут? Вопрос такой неприятный, что лучше о нём не думать.

Без пяти минут час. Полная самых мрачных ожиданий, Юдит со вздохом открыла дверь. В комнате с табличкой "Менеджер" сидел молодой человек. На вид вполне нормальный, при других обстоятельствах можно было бы даже сказать — симпатичный.

— Добрый день. Я по объявлению.

Молодой человек окинул быстрым взглядом фигуру девушки, сразу оживился и улыбнулся:

— Прекрасно! Давайте знакомиться. Меня зовут Алекс, а вас?

Девушку слегка шокировало, что собеседник не поздоровался, но произнесённое им слово "прекрасно" явно относилось к её наружности, и это несколько смягчало его провинность. Она присела на стул напротив Алекса:

— Моё имя Юдит. Я израильтянка, но у меня есть также американское гражданство.

— О'кей, Юдит! Я тоже несколько лет жил в Израиле. Думаю, вы нам подойдёте. Только вот что, Юдит... — запнулся вдруг Алекс. — Понимаете, работа у нас имеет некоторую специфику...

Менеджер опустил взгляд. Он был явно смущён той спецификой, о которой собрался рассказать кандидатке на место. Юдит этому не обрадовалась. "Начинается! О продолжении нетрудно догадаться. Однако я терпеливо выслушаю до конца".

— Видите ли... Поймите правильно...

"Боюсь, что уже поняла. Ой, что мне делать? Вдруг и последний адрес такой же гадкий?"

— Дело в том, что вы будете сниматься в роли пленниц... невольниц, рабынь...

Это была не совсем та новость, которой опасалась девушка, однако она насторожилась.

— Что это значит?

— Ничего особенного, просто во время съёмок вы будете связаны верёвками или закованы в кандалы, цепи...

Первое движение Юдит было — встать и выйти вон. Второе движение — не спешить. Пока ведь не связывают, а вежливо беседуют. Неизвестно, что ждёт по последнему, седьмому адресу. Возможно, оттуда покажется, что роль пленницы — не самое худшее. Получится глупо, если через полчаса придётся возвращаться сюда и униженно соглашаться на любые условия.

Вероятно, Алекс заметил первую реакцию девушки, потому что поспешно продолжил:

— Поверьте, в этом ничего зазорного, просто надо привыкнуть. Многие шоу-звёзды используют тему рабства, плена, неволи — примеров приводить не буду, вы их наверняка помните. Не секрет также, что в детективных и приключенческих фильмах зрителям особенно щекочут нервы эпизоды, в которых красавица-героиня, вроде вас, захвачена злодеями, связана по рукам и ногам и ждёт неминуемой расправы, тогда как герой где-то застрял и не успевает к ней на помощь. Ну, и обычно всё заканчивается хорошо, иначе фильм не стоил затраченной плёнки.

Юдит в душе согласилась, что предлагаемый ей вариант работы не самый худший из возможных. Однако предстояло выяснить кое-что ещё.

— Скажите, а сколько я буду получать?

Этот незатейливый вопрос девушки произвёл на Алекса странный эффект. Он запнулся на полуслове, задумчиво взглянул на собеседницу и спросил в свою очередь:

— А сколько вы хотите?

Теперь в замешательстве оказалась Юдит. Вот так-так! Откуда же знать, сколько получают фотомодели на такой работе?

— Ну, скажем... м-м... В месяц, допустим, пять тысяч.

— О'кей!

— Я хотела сказать, пять тысяч восемьсот.

— Да-да, я понимаю, нет проблем. Пожалуйста, вот контракт, прочтите и подпишите.

Он взял бланк, от руки вписал имя Юдит, размер зарплаты и дату, а затем протянул контракт ошеломлённой девушке. Юдит, застанная врасплох, попыталась разобраться.

— Тут написано — съёмка будет раз в неделю?

— Точнее, четыре раза в месяц. Перед съёмкой просьба ничего не есть и не пить. Сами понимаете, почему. И ещё: не пренебрегайте спортом, считайте это частью контракта. Абонемент в спортивный зал нами оплачивается.

— М-м... Что означает вот это — "без болевых ощущений"?

— Это значит, что при подготовке к съёмке и во время её вам не может быть причинена боль. Как только вы говорите "Мне больно", съёмка останавливается. Но учтите: чем чаще вы жалуетесь на боль, тем реже снимаетесь, так что не злоупотребляйте этим пунктом.

— А, вот как. А то я было подумала, что болевые ощущения — это пытки. Пленниц ведь могут пытать, мучить, верно?

— Ну зачем так говорить? Откуда у нас могут быть пытки? Ничего страшнее безобидной имитации. Но вам и этого незачем опасаться.

Юдит колебалась. Условия контракта выглядели заманчиво, а на банковском счету хоть шаром покати, и всё же мысль, что её будут связывать, пугала.

— Что за сценарии, о которых здесь идёт речь?

— Для каждой съёмки пишется отдельный сценарий. Фактически у нас скорее театр, чем фотостудия, и вам придётся быть настоящей актрисой. Время от времени мы будем приглашать вас на съёмки, необходимые по сценарию, во время которых вас никто не станет связывать, но учтите — гонорары за них намного ниже. Не сомневаюсь, что вы справитесь. Со сценарием каждой съёмки я буду знакомить вас заранее.

Ещё раз пробежав глазами контракт, Юдит не нашла в нём ничего каверзного. Вздохнув, она подписала: всё равно безработной быть хуже, чем актрисой-пленницей. Алекс с удовлетворением взял документ и вернул девушке второй экземпляр.

— Желаете взять псевдоним?

— М-м... Пожалуй.

— Скажем, скажем... Фанни?

"Вроде как весёлая, а заодно намёк на мою национальность. Но почему бы и нет?"

— Согласна.

— Фанни, когда вы сможете приступить к съёмкам?

— Завтра, наверное, смогу...

— Завтра — это прекрасно. Но почему не сегодня?

Юдит вздрогнула. "Как, прямо сегодня? А с другой стороны — почему нет? Кто знает, какое у меня настроение будет завтра с утра? Вдруг ещё раздумаю? А ведь с деньгами у меня — ой-ой-ой!"

— Вы меня убедили. Пусть сегодня. И знаете что — тогда лучше прямо сейчас, если можно. "А то ждать очень страшно", — добавила она мысленно.

— Я думаю, можно и сейчас... — И Алекс повернулся к телефону.

— Погодите! У меня вопрос: когда зарплата?

— Зарплата незамедлительно. Я сейчас позвоню в съёмочную, а вы пока посмотрите сценарий. — И Алекс, взяв радиотелефон, вызвал кого-то.

"Наверное, это его "незамедлительно" означает следующую неделю, — подумала девушка. — А вдруг следующий месяц? Ладно, как-нибудь продержусь'.

Юдит с опаской заглянула в сценарий. Ничего страшного, кажется, нет. Свяжут верёвками, попугают немного и отпустят домой.

В комнату вошёл субъект, как будто состоящий из бицепсов и трицепсов. Прямо с порога он уставился на девушку, словно мясник на овечку. Алекс просиял:

— А вот и Гарри, наш главный злодей! Это он, злодей Гарри, захватывает в плен наших прекрасных девушек, связывает их по рукам и ногам крепкими путами, заковывает бедняжек в тяжёлые цепи и страшные колодки. А затем, если это предусмотрено сценарием, отдаёт их в руки жестоких палачей. Я шучу, разумеется. Гарри, познакомься: это наша новая фотомодель, её зовут Юдит Коган, вернее, Фанни.

— Очень рад, мисс, — прогудел Главный Злодей. — Вы так прекрасны, что путы на вас я буду затягивать с удвоенной силой.

— Гарри, Гарри, зачем же так?! Фанни, поверьте, наш друг Гарри просто шутит. Он вообще любит пошутить. Гарри, съёмочная свободна?

— По-моему, там ещё Илайз, — меланхолично отозвался Главный Злодей.

— Ладно, я сейчас скажу Тому, чтобы он поторопился, а тем временем ты покажи Фанни нашу студию.

* * *

Гарри вовсе не намеревался показывать девушке студию, да и Юдит не стремилась на экскурсию. Немногословный и деловитый, Гарри провёл Юдит по длинному коридору в большую, просторную комнату, по-видимому, служившую раздевалкой и комнатой отдыха, где беседовали о чём-то две хорошенькие белокурые девушки. При виде Юдит они прервали разговор и принялись внимательно рассматривать новенькую. Тем временем Гарри прошёл в соседнюю комнату и с порога велел Юдит переодеться в купальник.

Не прошло и минуты, как из-за двери, где скрылся Гарри, появилась потрясающая блондинка — высокая, длинноногая, статная, 90-60-90, синеглазая гроза мужчин по обе стороны Атлантики, с маленькой родинкой на левой щеке. Юдит догадалась, что это и была та самая Илайз, которую недавно упоминал Гарри. Она томно пошатывалась и громко стонала:

— Ой, девочки, не могу больше! Уйду отсюда. Плевать на контракт. Проклятая Берта, ни одной косточки целой не оставила!

Однако, едва увидав Юдит, она позабыла о своих жалобах и затараторила:

— Так это тебя собираются сейчас снимать? Теперь понятно, отчего они так всполошились! Ой, какая ты хорошенькая! Ну и повезло же Алексу! И сколько он обещал тебе платить?

— Пять восемьсот в месяц...

— Как? Почему так мало? Вот жлоб Алекс! Ты, наверное, подписала контракт "без болевых ощущений"?

— Да...

— Всё равно должен был дать больше! При первом удобном случае переходи на нормальный контракт, не бойся этих болевых ощущений.

Южит вздрогнула от удивления:

— Как это — не бойся? Я же слышала, ты только что стонала, жаловалась, как тебя замучили!

Илайз оглянулась и заговорила тише:

— Не надо преувеличивать, и поменьше слушай то, о чём мы тут кричим. Видишь ли, здесь так принято, особенно если работаешь с Бертой. Во время съёмок и сразу после них нужно делать вид, что ужасно больно. Понимаешь, иначе Берта в другой раз действительно замучает.

При этих словах холодок пробежал по спине Юдит.

— А кто она, эта Берта?

— Садистка. Профессиональная садистка. Впрочем, если уметь вести себя с ней, то не такая страшная. Да и нечасто приходится с ней сниматься.

— Странно, что вы имеете с ней дело. Я бы ни за что не согласилась.

— Напрасно! За съёмки с ней гораздо больше платят! К тому же она по-своему интересна. Когда снимаешься с ней в первый раз, она щадит, осторожничает. Но во второй раз можно от неё получить, если не быть настороже.

В дверях появился Гарри:

— Фанни, готова? Отлично, заходи, пора начинать.

С замирающим сердцем Юдит переступила порог съёмочной. Эта комната была ещё больше, просторнее раздевалки, скорее зал. Почти никакой мебели, только два стула, зато множество осветительных и съёмочных приборов, с которыми возился незнакомый человек. Девушка поняла, что это и есть Том, которого упоминали Гарри и Алекс. Однако удивительнее всего в съёмочной были стены и потолок — все в зеркалах. Гарри указал Юдит на ближайший стул и поднял с пола зловещий пук верёвок:

— Садись, расслабься, думай о хорошем. Перестань дрожать, бояться нечего. Возможно, тебе даже понравится.

"Спасибо, дорогой, какой ты заботливый. Слышали мы это: расслабься, думай о хорошем, вообрази, что этот хороший с тобой, чувствуй себя непринуждённо, тогда будет не больно, а очень приятно. Мы уже грамотные, знаем, что приятно то ли будет, то ли нет, а больно будет наверняка".

Девушка чуть не дёрнулась, когда Гарри мягким, но уверенным движением отвёл ей руки назад и к ним прикоснулась верёвка. Секунду спустя гибкая петля охватила её запястья. Юдит подумала, что Гарри, конечно, не злодей, но мастер своего странного дела — в зеркало было видно, как верёвки буквально летают у него в руках.

Девушка прикрыла глаза, сквозь полуопущенные ресницы искоса наблюдая за "главным злодеем" в зеркало. Илайз, несомненно, права: полностью "болевых ощущений" не миновать, так что лучше согласиться на более выгодный контракт. Только участившееся дыхание выдавало волнение Юдит, которой ещё утром не приходило в голову, что придётся таким оригинальным способом зарабатывать себе на жизнь.

Стянув путами запястья и локти девушки, Гарри присел, аккуратно приподнял её ноги, и новые верёвочные петли затянулись на щиколотках Юдит. Связывая ноги девушки, Гарри старался на совесть, словно выполняя своё обещание, данное в кабинете Алекса. Что толку от этого контракта "без болевых ощущений? Девушке было довольно-таки больно, но она предпочитала помалкивать, чтобы не срывать первую съёмку. Сочетание дискомфорта и беспомощности в руках этих странных людей было неприятно, но возникшее при этом чувство по-своему притягивало. Девушка подумала, что это, вероятно, и есть мазохизм.

— Так, Фанни! Здесь не больно?

— Чуть-чуть.

— Здесь?

Юдит попыталась шевельнуть руками.

— Более-менее.

— Тут?

— А ну прочь руки!

— Не сердись, я пошутил. Ну, а здесь как — ничего?

— Терпимо.

— Какая жалость, а я старался! Теперь — ротик.

— М-м-м!

Лишив Юдит свободы слова посредством куска пластыря, Гарри удовлетворённо сложил руки и с видом творца отошёл в сторону. Том приблизился и приступил к съёмке, то отходя в сторону, то возвращаясь.

— Фанни, ты можешь подняться?

"Я бы с радостью. Да как же мне шевельнуться, если твой друг так постарался?" Однако, к собственному удивлению, Юдит сумела сделать какое-то движение, и в то же мгновение проворный Гарри выхватил из-под неё стул. Издав жалобный стон сквозь кляп, девушка судорожно затрепыхалась в своих путах и неотвратимо осела на пол. Она бы упала, но бдительный Гарри вовремя подхватил её и осторожно опустил перед зеркалом.

Девушка встретилась взглядом со своим отражением. Из зеркала на неё печально взглянула восхитительная темновласая, черноокая красавица с белоснежной кожей и тонкими чертами лица. Красавица, которую неведомые злодеи заточили, безжалостно связав её тонкие ручки и стройные, точёные ножки. Однако торжественно-скорбное настроение Юдит не доставляло ей желания рассматривать сейчас саму себя. Она раздражённо отвернулась, но печальная и прекрасная пленница смотрела на неё и с потолка.

Вдруг Том пожелал снять с неё туфли. Девушка мысленно пожала плечами: ой, что сейчас будет... Не прошло и десяти секунд, как Юдит ощутила щекотание в носу и чихнула. Ого, как всполошились её мучители! Том немедленно вернул туфли на место, а Гарри подскочил, сорвал со рта Юдит злополучный кляп и принялся развязывать верёвки.

Девушка с наслаждением вдохнула воздух ртом. Вот что действительно приятно — снова ощутить себя хозяйкой своего тела. Прочь оковы! Долой рабство... по крайней мере, до следующей съёмки.

Да, но что же теперь будет? Похоже, она всё-таки сорвала съёмку, несмотря на своё терпение. Том и Гарри в один голос укоряли её за то, что она не предупредила их о своей аллергии на сквозняк. Да откуда было знать, что они её разувать станут?!

А теперь что — уволят? В конце концов — ну и ладно, не такая это работа, чтобы из-за неё трястись. Но за эту съёмку пусть заплатят сполна. Почти тысячу пятьсот долларов. Иначе пусть пеняют на себя, на них не грех полицию навести.

Юдит с наслаждением разминала руки, когда к ней подошёл здоровенный тип, ещё больше, чем Гарри.

— Привет, я массажист, меня зовут Тедди.

Юдит посмотрела на него с подозрением:

— Мне не нужен массаж, я в полном порядке.

Тедди равнодушно кивнул и вышел прочь. Появился Том — Юдит даже не заметила, когда он выходил:

— Фанни, когда оденешься, подойди к Алексу.

"Значит, уволят. Не иначе как Том Алексу наябедничал. Ну и пускай, плакать не стану".

* * *

Алекс с интересом рассматривал свежие снимки.

— Ну, Фанни, как прошла съёмка?

— Нормально, спасибо, — она не сдержала горький вздох, уверенная, что сейчас последует вежливый выговор за аллергию к сквозняку, а затем и расчёт.

— Ты прирождённая фотомодель.

— Спасибо. А когда я получу деньги?

— Ты об этом спрашивала, и я ответил — незамедлительно. Деньги уже на твоём счету. Вот телефон, позвони и убедись.

Юдит не сразу поверила своим ушам. Недоумевая, она сначала уставилась на сияющего Алекса, а затем сняла трубку и набрала номер своего отделения банка...

— На ваш счёт только что поступило тысяча семьсот долларов!

— Что вы сказали? Это ошибка! Тысяча четыреста пятьдесят!

— Нет никакой ошибки. Тысяча семьсот долларов из художественной фотостудии.

Потрясённая Юдит не глядя положила трубку и устремила вопрошающий взор на Алекса. Тот снисходительно улыбался.

— Боюсь, Фанни, ты не заметила существенный пункт контракта. В случае успешных съёмок студия оставляет за собой право премировать модель. Должны же мы поощрять тех, кто хорошо работает.

"Да... Слышала я, как работодатели надувают трудящихся, но чтобы такое... Кажется, меня вовсе не собираются увольнять. Ребята, да с вами можно иметь дело!"

Девушке как-то не пришло в голову, что Алекс отправил деньги на её счёт раньше, чем получил снимки.

— Между прочим, Фанни, ты бы не хотела зарабатывать больше? Не так уж страшны болевые ощущения. Кроме того, ты в любой момент сможешь вернуться к нынешней форме контракта, если захочешь. Ты сегодня видела несколько девушек. Все они снимаются по "болевому" контракту. Одна из них была сразу после особенно трудной съёмки. Согласись, они не походили на жертвы пыток.

— О-о, я, право, не знаю... Так сразу... Ну хорошо, допустим, соглашусь, но предупреждаю — с Бертой сниматься я отказываюсь.

— Опять новые страхи. Ладно, обойдёмся без Берты. Мэри тебя устроит на первый раз? Ты её видела сегодня в раздевалке.

Юдит не поняла, которую из двух девушек, которых она видела в раздевалке помимо Илайз, звали Мэри, но обе выглядели доброжелательными.

— Ладно, Мэри меня устроит.

— Отлично. Вот, посмотри контракт.

Юдит взяла бумагу, которую протянул ей менеджер, и пробежала глазами текст. Этот контракт, рассчитанный на три месяца, выглядел ещё лучше прежнего. Одна съёмка в месяц, её продолжительность всего час. В процессе съёмки не допускаются телесные повреждения. Съёмка прерывается по первому требованию "жертвы насилия" — правда, как и в случае прежнего контракта, этим пунктом не рекомендуется злоупотреблять. Разрешается пригласить на съёмку одного-двух знакомых, чтобы не было страшно. "Интересно, кого бы пригласить, может, Илайз? — подумала девушка. — А здесь что написано? Минимальный гонорар за съёмку — десять тысяч? Невероятно. Да, от такого нельзя отказаться".

— Ну как, Фанни, ты не хочешь сняться в первый раз по этому контракту завтра?

"Завтра... Неужели? И оплата производится незамедлительно... и премия..."

— Можно мне сперва взглянуть на сценарий?

— Да, пожалуйста, вот он.

Сценарий выглядел вполне прилично. Но — ой, пятнадцать ударов! Бить будут, наверное, больно. А вдруг очень больно? Хотя за десять тысяч можно и потерпеть. Которая же из тех двух Мэри? Обе выглядели благожелательными. И вообще, бояться надо только Берты, и то со второго раза. Гонорар за съёмку — десять тысяч... Не подписать такое невозможно.

* * *

Было около трёх часов пополудни, когда Юдит покинула студию и направилась к своей машине. Всего за несколько часов она нашла работу — и не какую-нибудь, а фотомоделью, — разбогатела на тысячу семьсот долларов и получила шанс заработать завтра вшестеро больше.

Однако, едва девушка отъехала на пару километров, везение окончилось: мотор заглох. Побледневшая, растерянная, беспомощная Юдит стояла на шоссе рядом со своим обшарпанным прокатным автомобильчиком, а мимо проносились роскошные "Форды", БМВ, "Мерседесы", "Вольво"... Вдруг тёмно-синий кадиллак затормозил рядом с ней. Оттуда появился деловитый верзила. Буркнув что-то себе под нос, он взял машину Юдит на буксир, отвёз до самого её дома, более того — безо всякой просьбы сам залез в мотор, и не прошло двух минут, как злополучный прокатный автомобиль оказался в полном порядке. Юдит смутилась, ожидая, что её спаситель — довольно симпатичный парень спортивного вида — сейчас использует свой подвиг как повод для знакомства. Однако, к её облегчению, а скорее досаде, верзила молча кивнул и укатил.

3.

Вся в раздумьях о предстоящей съёмке с пытками, Юдит провела ночь почти без сна. Около шести часов утра она встала, осознав, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Ужасно хотелось есть. Ну почему перед съёмкой нужно поститься? Алекс боится, что от страха или боли с ней приключится казус? А зачем пугать и мучить? Хотя, правда, за это хорошо платят...

Измученная и злая на саму себя, она заглянула в зеркало, готовясь увидеть там самое худшее. Как бы не так, на неё взглянуло прелестнейшее круглое личико, правда, несколько бледное, обрамлённое чёрными кудряшками, с большими недовольными глазами под длинными, чуть загнутыми ресницами. Личико выглядело невыспавшимся и недовольным. Юдит вспомнила, как накануне Илайз хвалила её внешность. А сама Илайз до чего красива! Как только эта злодейка Берта осмелилась причинить ей боль?!

Было начало девятого, когда Юдит приехала в студию. До съёмки оставалось около часа. Студия, казалось, была пуста, и лишь в раздевалке Юдит встретила живую душу. Это была одна из её вчерашних знакомых девушек. Та весело улыбнулась:

— А, привет, Фанни! Ты уже приготовилась к экзекуции? Сейчас, сейчас я буду тебя мучить! Страшно! — И Мэри растопырила пальцы, словно изобразила хищника, вцепившегося в добычу. Юдит вздрогнула:

— Ой, неужели больно сделаешь...

Мэри вздрогнула, улыбка испарилась с её лица, взгляд стал виноватым:

— Что ты, нет, конечно! Я просто пошутила неудачно, не сердись, пожалуйста! Но раз мы об этом заговорили, учти — ты должна вести себя так, будто я и вправду тебя пытаю, делаю больно. Всё должно выглядеть окей. Надо кричать, стонать, жаловаться, и как можно убедительнее. Смотри, не подведи меня!

— О чём ты говоришь, конечно, я постараюсь!

Мэри дружески улыбнулась:

— А в другой раз, когда ты будешь доминирующей, ты меня пощадишь, правда?

Юдит так энергично мотнула головой, что её кудряшки рассыпались:

— Я никогда не буду доминирующей! Я до этой гадкой плети и дотронуться боюсь!

— Напрасно! Когда ты доминируешь, кого-нибудь спасаешь от Берты. Тебе благодарны будут. Подумай хорошенько.

Юдит представила себе: она в кожаных одеждах, высоких сапогах, блёстках, с грозной палкой в руке входит в съёмочную, все прожекторы устремлены на неё, а там ждёт раздетая, связанная по рукам и ногам Мэри. Она, Юдит, вразвалку подходит к беззащитной, беспомощной девушке, поднимает палку и... "Какой кошмар. Лучше я умру".

— Нет, у меня ничего не получится.

— Это потому, что ты еврейка, да? Твоя религия запрещает тебе причинять зло невиновным?

— Ты хорошо думаешь о евреях. Нет, религия здесь ни при чём. Скажи мне лучше, Илайз снимается доминирующей?

Мэри досадливо махнула рукой:

— Илайз такая же закомплексованная, как и ты... Ой, уже без десяти! Я должна идти готовиться. И ты переодевайся, пора.

И она вышла. Юдит вспомнила, как должна выглядеть по сегодняшнему сценарию. "Если это можно назвать переодеванием. Пожалуй, и вправду пора". Уйдя за ширму, разделяющую комнату на две части, она "переоделась".

Без пяти минут девять. Со стороны входа послышались шаги, и появился Гарри с большой тяжёлой сумкой. Деловитый, как накануне, он извлёк Юдит из-за ширмы, вынул из сумки стальные кандалы — две пары — и, прежде чем девушка успела понять, что происходит, заковал ей руки и ноги. А затем, ничего не объясняя, исчез.

— Гарри! Вы куда? Я ничего не понимаю! Что мне сейчас делать?

Однако Гарри словно испарился. Юдит снова осталась одна — обнажённая, в туфлях и кандалах. Холодные стальные браслеты тяжело сдавливали её запястья и щиколотки.

Без минуты девять. По-прежнему никого вокруг, а ведь пора начинать съёмку. Значит, нужно в съёмочную. Осторожно ступая в своих цепях, Юдит прошла в соседнюю комнату. Со вчерашнего дня здесь ничто не изменилось, только в углу появилась какая-то деревянная колода. По-прежнему никого, хотя Тому пора бы появиться. Она присела на стул у окна с закрытыми жалюзи.

За дверью послышались шаги. Том? Гарри? Наконец-то...

Дверь открылась, и на пороге появилась уборщица с ведром и шваброй. Трудно сказать, которая из двух дам была больше потрясена. Минуты две старушка уборщица, выпучив глаза и распахнув рот, судорожно глотала воздух. Похоже, не каждый день выпадало ей созерцать такое зрелище. Юдит, со своей стороны, по возможности прикрывшись, сосредоточенно разглядывала заоконный пейзаж сквозь плотно закрытые жалюзи. Потом уборщица захлопнула рот, опустила взгляд и приступила к своим непосредственным обязанностям. Убирала она быстро и чисто, виртуозно обойдя Юдит, которая тактично поджала свои закованные ноги. Закончив, бабушка удалилась, перед уходом, уже с порога, одарив девушку таким жалостливым взглядом, что та едва со стула не свалилась.

Двенадцать минут десятого. За дверью снова послышались шаги. Наконец-то Гарри пожаловал, долгожданный.

— Гарри! Сколько можно?! Я тут одна сижу, голая, в этих твоих цепях... Уборщица приходила, рассматривала меня!

— Она что — съела тебя? Не шуми, сейчас получишь всё, что тебе причитается.

До Юдит дошло, что имел в виду Гарри, когда он заставил её подняться со стула, подвёл к колоде в углу комнаты, вынул из сумки кучу железок — цепи, наручники, зажимы и прочий хлам — и стал надевать весь этот металлолом на узницу. Прикованная к колоде, она сначала терпеливо сносила железную тяжесть, хотя едва могла пошевелиться. Однако её терпение лопнуло, когда Гарри, достав очередную тонкую цепь, продел её между ног девушки и прижал.

Разозлившись, пленница выложила своему мучителю всё, что думает о его роде занятий. Конечно, она не ожидала, что Главный Злодей одумается, падёт на колени и покается, но мало того — он цыкнул на неё и пригрозил заткнуть рот кляпом. Юдит замолкла, но не из страха перед кляпом, а только потому, что задохнулась от возмущения. Инквизитор! Никакого почтения к оковам узницы!

В конце концов, Гарри унялся, осмотрел пленницу и удалился. Ненадолго Юдит оказалась предоставлена сама себе — то, что в студии называлось "минута ожидания". До конца съёмки оставалось ещё около получаса. Девушка уныло разглядывала себя в зеркало, стараясь не делать движений и не напрягаться в оковах. Ощущение собственной беспомощности было отвратительно. Утешало только, что это не более чем игра, которая вот-вот закончится благополучным освобождением.

Она не сразу заметила, что во время её перебранки с Гарри в съёмочную тихонько просочился Том. Теперь он, незаметно для девушки, делал снимки один за другим. Внезапно раздалась оглушительная дикарская музыка, и в зал вступил кордебалет — десяток девиц в комбинациях, высоких сапогах и с длинными тонкими палками в руках. Во главе кордебалета Юдит узнала Мэри.

Кордебалет промаршировал по залу и окружил Юдит. Внезапно музыка прервалась резким аккордом, и в то же мгновение все девицы разом ткнули своими палками в прикованную пленницу. Юдит испугалась и зажмурилась, но ощутила лишь лёгкое прикосновение. Она открыла глаза. Имитация ударов — впрочем, весьма убедительная и жутковатая, — повторялась вновь и вновь. Вдруг Юдит услышала над самым своим ухом яростный шёпот Мэри:

— А ну, кричи громко! Стони, кричи, не то и вправду больно сделаю!

Поняв, что она манкирует своими служебными обязанностями и подводит бедную Мэри, Юдит закатила глаза и разразилась самыми жалобными стонами, на которые только хватило сил. Ещё несколько "ударов" — и эта, с позволения сказать, пытка окончилась. Мэри, переводя дух, удалилась вместе с кордебалетом, Гарри освободил Юдит, и тут появился Тедди:

— Мне очень жаль, Фанни, но после съёмки с болевыми ощущениями я обязан осмотреть тебя!

Она подчинилась и направилась следом за Тедди. С другой стороны съёмочной оказалась ванная, куда они и вошли вдвоём. Юдит громко шепнула массажисту, что если он позволит себе хоть что-нибудь лишнее, то получит такую оплеуху, которую никогда не забудет. Тедди с мученическим видом развёл руками:

— Фанни! Что я могу поделать? Таковы инструкции! Честное слово, я не собираюсь покушаться на твою честь! Я врач по образованию!

Девушка немного успокоилась и позволила осмотреть себя. Выяснилось, что её левое плечо украшает огромный синяк. Затем Тедди нашёл ещё два синяка поменьше. "Вот это да, — подумала Юдит, — а боли никакой не почувствовала. А может, палка Мэри тут и ни при чём, а всему виной железки Гарри?"

У выхода из съёмочной её ждала взволнованная Мэри.

— Тебя вызывает Алекс, — сообщила она подруге. — По правде, тебе не было больно?

— Ничуть. А что, хорошо я стонала?

— Ой, отвратительно, никуда не годится, от боли так не стонут. Погоди, когда попадёшь к Берте в когти, тогда и научишься как следует.

— Не попаду я в когти к твоей Берте, не такая я дура, чтобы соглашаться на этот ужас. А если я плохо изображала, зачем ты спросила?

* * *

Судя по виду Алекса, он и на этот раз был удовлетворён результатами съёмки.

— Я только что перевёл тебе тринадцать тысяч, — сообщил он обрадованной девушке, — и хочу сразу договориться о следующей съёмке. На, возьми сценарий, ознакомься.

Сценарий выглядел вполне прилично. Подумаешь, двадцать пять ударов, ха, ерунда, нам теперь море по колено, кстати, пора купить нормальный автомобиль. А гонорар — ого! Пятьдесят тысяч! С ума сойти... Однако в конце сценария девушку ждал неприятный сюрприз.

— Что это? Алекс, тут написано — Берта?!

Менеджер пожал плечами:

— Ну да, Берта, а что в этом особенного?

— Не хочу сниматься с Бертой!

— Да в чём проблема? Не ты первая с ней снимаешься. Вспомни, как ты вчера ещё боялась болевых съёмок, а сегодня — хвост пистолетом! Бьюсь об заклад, что после съёмки со страшной Бертой ты войдёшь в эту комнату с такой же удивлённой улыбкой!

— А правда, что она профессиональная садистка?

— Какая чепуха! Нет такой профессии — садист. У Берты высшее медицинское образование. Может она причинить боль? Видимо, да, как любой человек, но я не верю, чтобы она этим злоупотребляла. Не знаю, кто тебе наговорил глупостей про неё. Ты же вчера встречалась с Илайз после съёмки с Бертой. Согласись, виду Илайз многие бы позавидовали. И раз мы об этом заговорили — ты наверняка знаешь, что осторожно причинённая боль может вызвать даже удовольствие.

— Не надо мне такого удовольствия! Пусть будет опять Мэри! Пожалуйста!

— Поверь мне, после съёмки с Бертой у тебя не будет синяков!

Девушка смутилась. "Это что, Тедди наболтал про синяки? Вот болван! Пятьдесят тысяч... Ах, как хочется! Но Берта, страшная Берта! Правда, говорят, в первый раз она не очень мучает, а на второй я уж не соглашусь". С тяжёлым вздохом Юдит подписала сценарий.

4.

Джек Тернер

Это была лучшая девушка в мире, и звали её Юдит Коган, но тогда я ещё не знал её имени. Впервые я увидел её, когда она стояла на шоссе возле своего замершего автомобильчика.

Незадолго до этого наша группа с блеском расправилась с двигателями. Собственно говоря, по плану мы должны были заняться ими через полгода, да НАСА и не ждало от нас особых подвигов. Однако Крошку Бена вдруг осенило, идеи шли из него трое суток, а когда он иссяк, вдруг попёрло из меня. Спустя неделю все мы были измочалены, валились от усталости, но столы наши ломились от груд идей на уровне 22 века.

Когда я из последних сил подполз к телефону, насовцы сперва не поверили, потом решили проверить, затем на два дня отключили телефоны, после чего обрушились на нас, умоляя, чтобы мы бросили всё и занялись только двигателями. Кажется, на протяжении недели половина технических отделов НАСА бредила двигателями. Прямо как свихнулись. Нас обещали озолотить, но я уже отдышался и взялся за ум. Ребята поработали классно, в течение года не отходили от компьютеров, они заслужили отдых. А я сам — разве нет? И вот я объявил отпуск на месяц — всем и каждому.

Сам я собирался закатиться к приятелям на западное побережье. Но вот, уже возвращаясь с работы перед предполагаемым отъездом, я увидел её на шоссе... и сразу понял, что никуда не поеду. Я взял её на буксир и довёз до дома — так я узнал её адрес. За две минуты поправил какую-то мелочь в зажигании — прекрасный повод для знакомства! И вдруг какая-то сила сдавила горло, резанула по глазам, ударила в виски... не хватало ещё в обморок хлопнуться перед ней. И вот, вместо того, чтобы обменяться с понравившейся мне девушкой первыми любезностями с продолжением, я еле доплёлся до своей машины, уныло сел за руль и позорно уехал прочь. Но теперь уже расстаться с ней было выше моих сил.

Вместо поездки к приятелям, я стал следить за красавицей. Глупо, но ни на что более разумное я тогда не был способен. Каждое утро мой автомобиль караулил возле её подъезда — в некотором отдалении, чтобы не мозолить глаза, — а затем, когда она выходила, я сопровождал её в ожидании удобного случая. Чаще всего она навещала бассейн и университетскую библиотеку, и на первых порах я предположил, что она студентка, но затем выяснилось, что она только собирается поступать. Она интересовалась чем-то из биофизики — определить точнее мне не удалось.

И в библиотеке, и в бассейне каждый раз, когда подворачивался счастливый случай и я собирался заговорить с ней, повторялась та же идиотская ситуация на грани обморока. Я не понимал, что это за наваждение такое, но знал твёрдо одно — мне от неё никуда не деться. День пролетал за днём, мой отпуск кончался. И всё же, в конце концов, судьба надо мною смилостивилась.

В тот день Юдит покинула библиотеку позже обычного, когда уже смеркалось. Я, как обычно, ехал за ней на некоторой дистанции. И вдруг, когда до её дома оставалось совсем немного, у её машины снова забарахлил мотор. Я уже собирался опять на помощь к Юдит, но она подошла к ближайшему телефону и вызвала техпомощь, а затем, не дожидаясь, оставила машину и вознамерилась пройтись пешком. У неё было два варианта маршрута: короткий — через парк, каких-то две минуты, очень приятно днём, но весьма небезопасно сейчас, — и вполне респектабельный, через богатые освещённые улицы, где каждую минуту проезжают полицейские патрули, но — на четверть часа ходьбы. Немного поколебавшись, она избрала короткий маршрут. Парк выглядел таким тихим и мирным...

Всю мою странную болезнь как рукой сняло. В три прыжка я догнал девушку:

— Не кажется ли вам, мисс, что сейчас неподходящее время для прогулок в таком месте в одиночку? Вы позволите проводить вас?

На мгновение она слегка нахмурилась, окинула меня взглядом... узнала или нет? Улыбнулась:

— А и правда, вдвоём веселее. Пойдёмте вместе.

— Меня зовут Джек Тернер, к вашим услугам!

— А меня — Юдит Коган. Я израильтянка.

— Обожаю Израиль! Всегда жалел, что не родился евреем.

— Ах, даже так?! А что же вам помешало пройти гиюр?

Выяснилось, что евреем не обязательно родиться. Можно пройти гиюр — специальный обряд принятия еврейства. Но развить эту тему мы не успели: из тёмной аллеи вышли пятеро парней зловещего вида.

— Эй, фраер! Девчонка на сегодня с нами! А ну, кыш отсюда!

Первый — самый здоровенный, выше меня на полголовы, раза в полтора в плечах шире. Башня двуногая. За ним — плюгавый, но с неприятной палкой. У третьего в руках бутылка. Двое других вроде налегке.

— Чего стоишь, фраер? У тебя мозги заклинило на нервной почве? Тебе их прочистить?

Нельзя со мной так грубо разговаривать, я очень раним и обидчив. Но первый уже разобрался, что словами дело не обойдётся. Видимо, он собирался меня ударить, да, в общем-то, и ударил. Кажется, это должен был быть недурной апперкот. Мы оба не заметили, отчего он упал... вот и хорошо, не потерял я форму за три года. Пусть полежит пару минут, у меня на повестке — второй, с палкой.

— Ты что, фраер, слов не понимаешь? Ну, конец тебе!

Шаг-второй вправо — держать в поле зрения остальных. Полшага назад, толчок — дубинка просвистела надо мной и тотчас полетела влево, а её владелец — вправо:

— А-а-а! Ты чего? Больно же!

Зазвенела разбиваемая бутылка, это от третьего номера, быстро он движется в темноте. Горлышко разбитой бутылки — штука серьёзная, в умелых руках она бы мне доставила хлопот. Но не тот случай: круговым ударом левой ноги я выбил эту штуку, а правой отшвырнул её хозяина. И тут чуть не проморгал четвёртого. У него в руке мелькнула опасная бритва, а я не был готов, и позиция неудачная. Быстро назад. Пронзительно закричала Юдит. Снова передо мной просвистела бритва, и опять я дёрнулся назад.

В темноте неприятно и опасно отступать, мой противник явно это знал. Третий взмах бритвой — я отшатнулся и сразу, прежде чем лезвие вернулось, прыгнул. Левой ногой по руке, правой — в шею. Такого крутого парня грех не уважить. Крутой парень отлетел, будто сломался, и рухнул на колючки, а я, едва приземлившись, наудачу махнул по пятому, который уже вставал в боевую стойку. И тут заметил краем глаза, что с земли преждевременно поднимается первый. Неужели придётся заниматься им, оставив пятого в тылу?

Я рванулся к первому, по пути заодно наступил на бритву — сломал её, чтобы никто не подобрал...

Давно не приходилось видеть, чтобы человек так быстро бегал — да ещё в темноте, через кусты, по пересечённой местности! Это же опасно!

Эй, а куда подевался пятый со своей боевой стойкой? Ау, каратеист!

Юдит стояла чуть в стороне, вся в слезах.

— Полно вам плакать! Всё в порядке, опасность миновала!

— У тебя кровь на щеке!

Что такое? Похоже, мой отход от бритвы не был так уж хорош. Уже и рубашка в крови. Ещё бы пара дюймов, и мне пришлось бы паршиво. О, позор! Какой-то уличный бездельник меня порезал! Что бы сказал мой тренер?!

— Джек, пойдём ко мне, я тебя перевяжу!

Ух ты! Это всё меняет! Спустя минуту я сидел у Юдит и с мученическим видом, хотя в душе полон восторга, принимал её заботы. Она промыла мне рану спиртом — это и вправду было неприятно, — затем наложила какую-то мазь, ватку и пластырь. Мир вам, уличные хулиганы, повстречавшиеся нам в парке! Без вас не принимала бы меня сейчас лучшая девушка в мире! Слышишь ты, будка ходячая — мир тебе, надеюсь, кусты были не так уж колючи! И вам мир, те, которые, наверное, до сих пор валяются в аллее парка. И даже тебя, с бритвой, прощаю. Упал ты как-то нехорошо, и звук был у тебя из горла... Но ты сам виноват, очень уж меня напугал.

Потом я с аппетитом поужинал. Выяснилось, что прекраснейшая девушка в мире очень хорошо готовит. Но внезапно я заметил, что сама она не ест.

— Мне нельзя, — со вздохом ответила она, — сегодня вечером я должна попоститься.

Ничего себе! Неужели она ещё и диету держит?! При такой-то фигуре?! А впрочем, может, потому-то и фигура такая...

А потом...

— Прости меня, пожалуйста, Джек, — сказала она со смущённой улыбкой, — но тебе пора идти. У меня завтра трудный день. Я очень рада познакомиться с тобой, но сейчас тебе надо уйти. Не сердись, ладно? Позвони завтра вечером, нет, лучше послезавтра.

Немного обидно. Правду сказать, я уже надеялся на большее. Хотя ведь для начала совсем неплохо, нечего жадничать. Прости меня, Юдит, но я позвоню завтра, а не послезавтра. Спокойной тебе ночи, Юдит Коган, удивительная девушка, и до скорого свидания.

5.

Юдит Коган

Завтра съёмка с Бертой... Нет, уже сегодня. Сегодня в восемнадцать ноль-ноль съёмка со страшной Бертой. Даже заснуть никак не получается. Ведь наверняка ничего страшного не случится, всё так похоже на прошлый раз... Кроме Берты. Но Алекс ведь не обманывает?

Надо подумать о чём-нибудь другом, отвлечься от паники. Этот парень, Джек... Вот это парень! Такой умный, смелый, честный, симпатичный, сильный. А ведь я ему понравилась, да-да! Изобретатель, хорошо зарабатывает. И при этом — такой застенчивый! После того, как он тогда помог с машиной — случайно ли всё время вертелся то в бассейне, то в библиотеке? Ой, а может, и случайно... А может, и не из-за меня... Хотя скорее, всё-таки, из-за меня.

Надо же, такой на вид грозный — и застенчивый! А разве это плохо? Неужели лучше какой-нибудь наглец, вроде тех, в парке? Как он раскидал их, вот это да! Сколько их было — шесть, семь? С ножами, с палками, смотреть — и то ужас! А он — настоящий герой! За таким парнем любая девушка с радостью пойдёт хоть на край света. А если я ему понравилась, ведь наверняка понравилась, согласится ли он на девушку из садо-мазохической студии? Пусть красивую, хотя, надо признать, ростом не вышла, но это не важно, ноги вполне приличной длины. Даже очень красивую — это все говорят, в том числе Илайз. А вдруг он не согласится... Но я же там не навечно, подзаработаю денег — и уйду куда-нибудь. И потом, почему обязательно — садо-мазохистка? Произносить — и то противно, гадость какая-то. А вот фотомодель — это да, звучит отлично, фотомодели всем нравятся, и Джеку наверняка тоже. Держись, фотомодель, завтра, нет, сегодня ты познакомишься с профессиональной садисткой, даже если нет такой профессии...

Она проснулась около восьми часов — голодная, заспанная, измученная страхами, скорее всего, напрасными. Несколько раз в студии она видела Берту, перекинулась с ней несколькими фразами, и та была очень приветлива и доброжелательна. Но как знать, что будет в съёмочной?

Ничего делать не хочется. В бассейн пойти — сил нет, на учебники смотреть противно. Все мысли только о том, что случится вечером.

Несколько раз она ложилась спать, засыпала и просыпалась. Наконец, около полудня решила встать. Уныло включила телевизор, а там — фильм ужасов. Ну, здорово, такие чудовища, что наконец-то хохот пробрал, так что от этого фильма польза налицо.

Четыре часа. Вот и вечер наступает. Пожалуй, пора ехать, а то вдруг мотор опять испортится, на свою пытку опаздывать неприлично, только перед дорогой ванну принять, чтобы и Гарри, и Берте приятно было.

* * *

В раздевалке Юдит повстречалась с Илайз. Та была только что после съёмки. Всё прошло отлично, и прекрасная блондинка была в приподнятом настроении.

— Здравствуй, Джей! Ты, значит, тоже сегодня снимаешься?! Надеюсь, тебе не очень страшно?

— Не то слово, Илайз! Прямо душа в пятки уходит при одной мысли о Берте. Это точно, что в первый раз она добрая?

— Ну, не то чтобы очень, но ничего страшного. Приободрись, малыш, мысленно я с тобой! В беду тебя не дадим. Но между нами, я перед первой съёмкой с ней не меньше твоего тряслась. А на вторую — ничего, хотя оказалось гораздо больнее.

— У меня второго раза с ней не будет. Если Алекс начнёт настаивать, я, наверное, вообще уйду из этой студии.

— И правильно сделаешь! Знаешь что? Хорошо бы тебе замуж. У тебя парень есть?

— М-м... — смутилась Юдит. — Да, есть.

— Он хороший?

— Замечательный! Смелый, мужественный, герой. Против него было десятеро, все с ножами, с палками — так он их одной левой!

— Да? — во взгляде Илайз вдруг проступило сомнение. — А голова у него варит?

— Ещё бы! Он занимается... как это называется... синектикой.

— А-а, изобретатель! — обрадовалась Илайз. — Отлично, тебе можно позавидовать. И если хочешь знать, то самое лучшее, что ты можешь сделать — передать пламенный привет Алексу и выйти замуж за этого изобретателя. Конечно, при твоих данных за тобой кто угодно побежит, хоть Рокфеллер-младший, но ты лучше выходи за этого, своего. Ну, пока! Звони, когда закончится съёмка. Не вешай носик, куколка!

Илайз ободряюще улыбнулась, помахала рукой и направилась к выходу. Юдит осталась одна. Стараясь сдержать нервную дрожь, она начала раздеваться.

* * *

На сей раз Гарри приготовил для Юдит шикарную раму на пьедестале — позолоченную, с подвижной верхней планкой, которую можно было фиксировать в разных положениях. По всему периметру её были вмонтированы полукольца для крепления ремней и цепей.

Восемнадцать часов три минуты. Гарри подвёл Юдит к этому мрачному великолепию, поставил на пьедестал и первым делом привязал к полукольцам запястья и щиколотки девушки. Затем повернул какой-то рычаг, и верхняя планка сместилась вверх. Тело Юдит натянулось, как струна, девушка ойкнула, и Гарри, добрая душа, ослабил железную хватку.

Наступила минута ожидания. Юдит обречённо смотрела на своё отражение: роскошный пьедестал, золочёные планки, привязанная ремнями хрупкая девушка в ожидании пытки... как жутко видеть это в зеркале.

Открылась дверь, и в комнату вошла Берта. Без всякой музыки, как было в прошлый раз — просто тихо вошла, похлопывая плетью себе по ладони. Плеть большая, чёрная, тяжёлая... а взгляд... такой взгляд, что Юдит сразу поняла — скидки на первый раз не будет. О пятидесяти тысячах можно забыть — денег она не увидит, просто потому, что не переживёт эту пытку. Надо срочно остановить съёмку... как это сделать, как? Попроситься в туалет. Глупость, какой туалет после суточного поста? Допустим, очень захотелось вдруг пить, вот и выпила стакан воды, и теперь срочно нужно выйти. Только бы отвязали, выпустили отсюда, а там ещё что-нибудь придумать. Пускай даже Алекс выгонит из студии...

Но едва она открыла рот, чтобы попроситься выйти, Берта резко дёрнула рукой, и в тот же миг словно гигантская оса пронзила своим раскалённым жалом грудь девушки. Юдит задохнулась, закашлялась, машинально рванулась что было сил, так, что перекладина затряслась, и тотчас Берта вновь занесла плеть.

* * *

Берта была старшей дочерью в довольно состоятельной семье. Унаследовав от своего отца, смелого, предприимчивого, прямолинейного и резкого человека его характер в ужесточённой форме, девушка с подросткового возраста не робела перед конфликтами как в школе, так и дома. После одного особенно крупного скандала с отцом она хлопнула дверью и пошла по своему пути. Имя, данное ей при рождении — Элизабет — она отбросила, став Бертой. С детства Берта усвоила принцип: подчиняй себе других, иначе они подчинят тебя.

Расставшись с родителями, Берта-Элизабет обеспечивала себя сама. Непривычная в детстве к домашнему труду, она теперь работала много и тяжело. Сначала пыталась зарабатывать официанткой в ресторане, позже мыла полы и посуду, затем выступала стриптизёршей в баре. Набив себе множество шишек, всё-таки накопила денег на учёбу и окончила медицинский колледж. Мать неоднократно предлагала вернуться, но Берта решительно отказывалась. Попытка создать семью не удалась — муж не выдержал её властного характера, и Берта осталась с маленькой дочкой, единственной отрадой в жизни. Властная манера и бескомпромиссность снова и снова вредили её попыткам устроиться по специальности. Однажды, отчаявшись, она пришла по объявлению в студию Алекса, и он, разумеется, ей сразу отказал, но уже два дня спустя позвонил сам и предложил быть доминирующей.

Впервые взявшись за плеть и посмотрев в глаза своей первой жертве, Берта поняла, что нашла себя. Отныне она была доминирующей. Она наводила страх на них — простых фотомоделей, которых вполголоса называли "серыми мышами", и на звёзд — "белых мышек". Впрочем, звёзды, за исключением Илайз, в студии не задерживались. Берту несколько задевало, что "доминируемым" платят гораздо больше, чем ей, повелительнице, но она понимала, что задёшево встать перед ней на колени желающих не найдётся.

И всё же деньги не всё решали. Берта стала настоящей мастерицей своего дела. Она не только причиняла боль — это было бы слишком примитивное, неинтересное доминирование. Она, когда хотела, могла заставить свою жертву извиваться, содрогаться в сладострастии, постанывая от кайфа. Не будь рядом Тома, она доводила бы их до оргазма. Нет, не только повышенная оплата сеансов побуждала девушек сниматься с ней. Не только страх, но и ожидание наслаждения читала она в их взорах.

Однако Илайз не поддавалась ей. Илайз не страшилась боли и презирала кайф, исходящий с плётки Берты. Во время съёмок Берта иной раз сама не понимала, кто из них доминирует. И если иногда из уст Илайз вырывался невольный стон или тело реагировало на прикосновение плети к интимным местам, это отнюдь не убавляло восхищения Берты ею. Берта не могла понять каждый раз во время съёмок — то ли пленница обладает фантастической волей, то ли она сама теряет квалификацию. И мало-помалу Берта сдалась. Первоначальная презрительная неприязнь к Илайз уступила место скрытому восхищению. Возможно также, что сыграло роль то обстоятельство, что Илайз достойно носила то имя, от которого Берта высокомерно отказалась.

И вдруг откуда-то взялась эта Юдит-Фанни. Вся студия в восхищении пялилась на красавицу еврейку, и Илайз не составляла исключения. Берта с детства терпеть не могла вот таких — тоненьких, сентиментальных, субтильных, бледненьких, мечтательных, обычно из небогатых семей, зачастую еврейских. Они всегда старались хорошо учиться, сами не зная, что будут потом делать со своими блестящими оценками. Эти ангелочки не принимали наркотики — не потому, что не хотелось, а оттого, что мама не велела. Но при всём этом мальчишки-одноклассники были без ума от этих бесхарактерных чистюлек. Её, Берту-Элизабет, очень уважали, часто боялись, а этих жалких пигалиц — любили. И теперь здесь, спустя много лет, в этой вотчине Берты — то же самое!

Ко всему прочему, Фанни чем-то напоминала Берте актрису Элизабет Тейлор, которую она, Берта, не выносила — возможно, из-за её имени. Но что самое ужасное: во время одного из разговоров Юдит с Илайз в присутствии Берты, она уловила взгляд своей повелительницы, устремлённый на новенькую. Взгляд, в котором читались нежность и восхищение, но мало того! Илайз смотрела на Фанни снизу вверх! Так, как все остальные в студии смотрели на неё, Берту! Так, как она сама, Берта, смотрела на Илайз!

Берта могла, скрепя сердце, принять превосходство Илайз, с которой она усматривала у себя немало общего. Она сознавала, что отнюдь не душевная слабость побуждает Илайз сниматься в роли "доминируемой". Если бы вдруг в разгар съёмки Илайз велела Берте поменяться с ней местами, "доминирующая" безоговорочно подчинилась бы. Но то, что Илайз уступила этой Фанни, причём просто так, без борьбы — это было для Берты непостижимо.

Берте было известно, что Юдит как огня боится сниматься с ней. Знала Берта и о том, что, соблазнённая высоким гонораром за сеанс, та всё же согласилась. Всего пару часов назад Берта вовсе не собиралась мучить Фанни. Нет, конечно, полминуты разогрева — святое дело, чтобы "доминируемая" ощутила вкус плётки. Но вот потом... О, план Берты был великолепен! После того, как Фанни немного бы покричала и вообразила, что ей конец приходит, всё должно было полностью измениться, и плеть из жестокого врага превратилась бы в пылкого, нежного, сладострастного, опытного любовника! Наплевать на Тома! Эта израильтянка будет сладострастно стонать, извиваться, как мартовская кошка, эректировать грудью, исходить секретом, ловить кайф и просить продолжения. Она ещё сама попросит следующую съёмку снова с Бертой! Пусть все поклонники этой "Принцессы" убедятся, что их сказочная фея — самая обычная самка, хотя и со смазливым личиком и балдёжными ножками.

Однако то, что услыхала Берта совсем незадолго до начала сеанса, перевернуло её всю. Тяжело дыша, судорожно потряхивая плетью, бродила она из комнаты в комнату, избегая встреч с людьми и тщетно пытаясь прийти в себя. Правда, перед началом она немного успокоилась и, входя в съёмочную, уже была почти готова вернуться к своему первоначальному плану. И сразу же была ослеплена увиденным.

Такого освещения Том ещё никогда не давал — зал сиял и переливался, словно радуга. В центре комнаты, где сходились лучи от осветительных приборов, сверкала на пьедестале позолоченная перекладина, к которой была привязана ремнями миниатюрная девушка. Какая девушка... Неужели это Фанни? Берта, до сих пор видевшая Юдит только мимоходом в раздевалке, была потрясена. О да, это была красота — великая, непостижимая, не знающая границ, истинная, вечная и неповторимая. Красота, ради которой бились насмерть древние мудрые народы. Красота, ради которой, может быть, единственно и существует человечество. И это бесценное сокровище на несколько минут доверено ей, Берте. Какая недальновидность... забыли Герострата.

А эти глаза, большие, влажные, чёрные, пронизывающие, бездонные, в которых отразился какой-то совсем другой, далёкий мир... Как наивно было надеяться опустить обладательницу таких глаз до дешёвого оргазма на потеху публике... Да, этот орешек покрепче Илайз... так пусть и поплатится. И вот в этих-то глазах тревожное ожидание сменилось смертельным страхом. Вот и отлично, ни дать, ни взять — птичка в силке, увидевшая приближающегося охотника.

Берта злорадно подметила, что пленница собралась звать на помощь. Не обманешь, не успеешь, первым же ударом будет сбито дыхание. И, не дав Юдит открыть рот, Берта опытным, еле заметным движением полоснула плетью.

* * *

Юдит горела. Она была привязана к столбу перед безмолвной толпой, а вокруг полыхало пламя, весёлые языки которого подскакивали, щипали, кусали, жалили, обжигали, но не спешили испепелить её. А поленья в этот костёр подбрасывала Берта — ещё, ещё... Временами она с довольным смехом выхватывала из огня полыхающую головню и тыкала ею в беззащитное девичье тело. Юдит не понимала, за что её мучают, просила пощады, но это лишь раззадоривало доминирующую. Юдит звала на помощь, но толпа оставалась безучастной, и спасение не приходило. Только она, Берта и огонь — одни во всём мире...

Больно, больно, больно!

* * *

Берта вкладывала в удары все свои знания, умение, прежний опыт. Вслед за Гарри и Томом, также и она была вдохновлена прекрасной пленницей. Такого доминирования у неё никогда ещё не было, и вероятно, больше не будет. Постепенно она проникала в сознание жертвы, ощущала всё море творимой боли, и рука сама знала, что делать: вот здесь пока хватит, а вон там надо покрепче, а тут уже неплохо, но нужен последний штрих... Какой-то красный туман заволакивал Берту, она не видела жертву, но тем сильнее ощущала её страдание, которое, переходя в доминирующую, трансформировалось в небывалое наслаждение...

* * *

Огромная пчела с каким-то очень знакомым человеческим лицом, радостно смеясь, кружилась вокруг связанной Юдит, ежесекундно вонзая в её беспомощное, усталое, измученное, истерзанное тело тысячи огненных жал, яд которых пламенем расползался по плоти жертвы. И бесполезно было кричать, молить о пощаде, призывать на помощь. И не было никого в мире, кто пришёл бы на защиту гибнущей девушке, остановил безжалостное чудовище...

* * *

— Перерыв — одна минута! Берта, ты что, оглохла, что с тобой?

— Том, освободи Фанни, разве ты не видишь, как ей плохо?!

— Какая чепуха! Она в полном порядке, ей очень даже нравится! Фанни, ведь тебе нравится, верно?!

— Дайте ей хотя бы воды!

— Вот вода!

— Не смейте давать ей пить! Смочите губы — и хватит!

* * *

Огонь начал понемногу униматься. С неба пошёл слабый дождик, слегка окропляя Юдит лицо. Она попыталась поймать ртом благословенную влагу, но дождь, печально улыбаясь, уходил прочь...

* * *

— Фанни, ты меня слышишь? Всё хорошо, ты держишься молодцом! Осталось только немного на подвесе, и всё! Я освобожу тебе ноги, а ты немного попрыгай, ладно?

— Том, опомнись! Уже было больше двадцати пяти ударов! Даже больше тридцати!

— Мэри, заткнись, дура! Ты что, считала? Тебя здесь вначале вообще не было! С какой стати ты припёрлась? Фанни, попрыгай, хорошо? Берта, ещё немного — и закончим! Давай!

— Не беспокойся, она у меня сейчас попрыгает как следует, останешься доволен! Снимай, снимай!

* * *

Огонь внезапно ударил снизу, откуда-то из-под земли. Юдит пыталась перепрыгнуть, перескочить через алчные языки пламени, но огонь был непрост, он угадывал её намерения, подпрыгивал вместе с ней и жалил, жалил, жалил...

6.

— А ну, убирайтесь все отсюда! Живо!

— С ума сошёл! Такую съёмку срывать?!

— Заткни свой рот и проваливай! Хотя нет, постой, ты можешь мне пригодиться. Эх, жаль, Гарри ушёл...

— Опускайте её! Осторожнее!

— Тедди, тебе тяжело!

— Уберитесь! Я сам её донесу! Мэри, ты молодец, что позвала меня, но теперь лучше уйди.

— Какую девушку Берта замучила!

"Берта девушку замучила... Это меня она замучила... Разве мне так плохо? Я только устала немного. Сейчас чуть-чуть полежу, отдохну и пойду домой... Огонь угасает... Его заливает вода. Кругом вода. Много воды вокруг. Вода всё прибывает. Я лежу в реке, по горло в воде, а с противоположного берега что-то кричат... Почему я в реке, я же была в студии? А вода всё прибывает... Я утону!"

— Вот глупая! Брось царапаться!

Противоположный берег реки стремительно надвигается, и доносящийся оттуда крик нарастает. Да ведь это её собственный голос! Это она кричит от нестерпимой боли.

Юдит пришла в себя. Она лежала в ванне, по горло в воде, а рядом стояли Тедди и Том, державшие её за руки. Том считал пульс, а Тедди свободной рукой массировал её. Правая щека его была расцарапана, вся в крови. Её ногтей работа.

— Тедди, милый, прости меня! Тебе очень больно?

— Что-о? Ты извиняться передо мной вздумала? Над тобой такое учинили, пока я прохлаждался, а ты прощения просишь! Нет, молчи, лучше молчи! Что с пульсом, Том?

— Девяносто.

— Так, уже лучше. И кожа посветлела. Но я уважаю Берту! Чуть не до смерти забила девчонку — и ни синяка, ни царапины! Какая кожа — беленькая, тоненькая, чуть не блестит! Девчонка, как ты посмела такую кожу под Бертину плётку подставлять?!

— Я думала... мне сказали, что в первый раз Берта не слишком мучает.

— Мало ли что тебе сказали! А своего ума не надо иметь? Когда в головке ветер, отдуваться приходится другому месту. Сказали ей... Хотя постой... Может, ты и права. Ну да! Пожалуй, Берта ничего и не сделала бы тебе, если бы не Алекс...

— Алекс? — удивился Том.

— Я сегодня заходил к нему по своему вопросу, побеседовали мы очень мило, и вдруг он громко так говорит: "За сегодняшнюю съёмку Берта получит триста долларов, а Фанни — шестьдесят тысяч!" Я ещё удивился: с каких это пор он обсуждает с мной зарплату сотрудниц? А в дверях-то стояла Берта...

— Мне кажется, Алекс не желал того, что произошло. Он просто хотел подогреть её немного, — неуверенно промямлил Том.

— Что-о? Подогреть? Да вы все с ума сошли в этом садюшнике! Ты сам хоть раз получал плетью по заднице?

— При чём тут я? У неё другая физиология!

— Замолчи лучше! Тоже мне физиолог нашёлся! Ей больно и страшно — она вырывается, кричит и плачет, вот тебе и вся физиология. Кстати, ты, правая рука Алекса, крепко приложился к этому делу. Ты, кажется, собирался продолжать съёмку?

— Ты меня неправильно понял...

— Правильно я тебя понял! Ладно, считай, тебе повезло, сейчас не время разбираться. Что с пульсом?

— Восемьдесят.

— Ага. Ну, пожалуй, ладно, пока хватит. Слушай внимательно, Дюймовочка! Сейчас мы выйдем отсюда, встанем у двери и будем чуть-чуть за тобой подсматривать. А ты постарайся сама, слышишь — сама! Встань, оденься и выходи. Но если плохо себя почувствуешь или голова закружится — немедленно садись куда попало, а мы уж будем тут как тут. Пошли, Том, нечего пялиться, не для тебя такая девочка.

Они вышли. Юдит, стиснув зубы и ежесекундно ожидая вспышки боли, поднялась, осторожно вытерлась... Странно, она чувствовала себя не так уж плохо. Оделась, боязливо встала на каблуки и вышла. У дверей её ждали двое. Из съёмочной доносился сплошной крик. Кажется, орали на Берту. Юдит расслышала, как чей-то незнакомый голос вопил:

— Что же ты ей на привязанную ножку не наступила? То-то ей больно было бы!

— Да что я, по-твоему, фашистка?

— Что ты, зачем фашистов обижать! Раньше я думал, что у нас филиал гестапо, а оказывается, это гестапо — наш филиал!

Юдит тихо открыла дверь и вошла в съёмочную. Комната была полным-полна народу, причём лишь немногих из присутствующих Юдит видела раньше. Все сразу умолкли, растерянно уставившись на неё. Берта сжалась в углу в комок, и над ней зловеще навис некто незнакомый Юдит. Если судить по позам присутствующих, Берту собирались вот-вот линчевать.

Гордая, неприступная, сопровождаемая двумя телохранителями, надменно цокая каблуками и ни на кого не глядя, Юдит прошествовала сквозь покорно расступающуюся толпу. Раздевалка также была битком набита, и немая сцена с участием Юдит повторилась. Однако в коридоре, к её облегчению, никого не было.

Юдит направилась по лестнице к выходу, но на первой же ступеньке споткнулась, и её тотчас подхватил бдительный Тедди. Игнорируя её протесты, он на руках снёс её вниз и осторожно поставил на тротуар. Девушка прислушалась — шум голосов из сьёмочной доносился и сюда. Перепалка не утихала, но Юдит не без сожаления отметила про себя, что линчеватели Берты, похоже, решили ограничиться словами.

Когда Юдит попыталась сесть за руль, Тедди отобрал у неё ключи. Возмущённая девушка попыталась занять место рядом с ним, но он хладнокровно отправил её на заднее сидение. Клокоча от недовольства, она подчинилась, села и сразу поняла свою ошибку. Подскочив от боли, она вдобавок ударилась головой. Едва не плача от обиды, кое-как устроилась коленями на сидении, вцепившись руками в спинку и обратив пострадавшее место в сторону водителя. Тедди терпеливо дождался завершения всех этих перемещений и только тогда тронул машину с места.

Тедди вёл автомобиль быстро, но аккуратно, избегая рывков и резких поворотов. Тем не менее, когда он остановил у дома Юдит, она совершенно расклеилась. То ли дорога оказалась всё-таки тяжела, то ли целебное действие массажа окончилось. Выйдя из машины, Юдит зашаталась. К счастью, Тедди и теперь оказался на высоте, подхватил девушку и, словно налегке, взмыл с ней к дверям её квартиры.

Когда они вошли внутрь, Юдит чувствовала себя совсем плохо. Голова её кружилась, тело сотрясал озноб, отовсюду напирала стена боли, в ушах стоял звон, глаза застилал туман, к горлу, несмотря на суточный пост, подступала тошнота. Тедди, едва взглянув на неё при электрическом освещении, присвистнул, уложил девушку на постель, а сам кинулся к телефону. О чём и с кем он разговаривал, Юдит уже не слышала. Она изнемогала от боли, головокружения и тошноты, к ней вновь подступали кошмарные галлюцинации.

Вдруг что-то изменилось. Кто-то подал ей воды, и это был не Тедди. В комнате появились новые люди — Илайз, которую измученная девушка с трудом узнала, и совершенно незнакомый человек. Это был друг Илайз, врач-гомеопат доктор Фрэнклин Лесли. Ему не впервые приходилось разбираться с последствиями съёмок подруг Илайз с Бертой, но в таком состоянии её жертв он ещё не видал.

Не говоря ни слова, он распаковал свой чемоданчик и вынул оттуда кучу разных склянок. Минуту спустя он уже мягко втирал целебные мази в содрогающееся от боли девичье тело. Массировал он, конечно, не так сильно и энергично, как Тедди, но то ли мастерством он превосходил студийного массажиста, то ли целебная сила его мазей была и вправду велика — а возможно, и то, и другое — но так или иначе, с первыми его пассами боль стала покидать девушку. Галлюцинации отступили, она стала тише стонать, тошнота исчезла, и сон стал уверенно давить на её веки.

И в этот момент кто-то позвонил во входную дверь.

7.

Джек Тернер

Казалось бы, познакомившись накануне с такой замечательной девушкой как Юдит, невозможно было назавтра думать о чём-либо, кроме предстоящей встречи с ней. Но удивительное существо человек! Если рано утром я с восхищением и нежностью думал об этой девушке, не в силах переключиться на что-либо другое, то во время завтрака перед моим мысленным взором внезапно предстала следующая картина: с поверхности планеты стартуют два корабля — наш, о котором мне известно всё, что нужно, и идеальный, о котором я хочу знать как можно больше... и на мгновение идеальный корабль раскрылся и показал мне кое-что из своей начинки... так...

Я ринулся к письменному столу и принялся судорожно чиркать по ближайшим бумажкам, пытаясь удержать хоть что-то из озарения. Когда первый азарт прошёл, стало ясно, что я "попал". Я перевёл дух, подкорректировал кое-что и принялся названивать своим. Они возмущались: отпуск заканчивается только завтра! Однако на сей раз я был непреклонен. Кое-как доев завтрак, я через четверть часа был в бюро.

Десять часов. Из меня прут идеи. Исписана кипа бумаг. Пыхтит магнитофон. Критики зловеще усмехаются и точат зубы. Инженеры что-то прикидывают. Крошка Бен с мученическим видом глядит на часы, вздыхает и демонстративно начинает играть с компьютером.

Двенадцать часов. Из меня по-прежнему прёт. Критики начинают своё чёрное дело, но мне пока не до них, и они базарят с одним из инженеров. Интересно, что запишет магнитофон? Второй инженер меланхолично обсчитывает что-то на компьютере. Крошка Бен плюёт в потолок. Погоди, ты у меня доплюёшься.

Четырнадцать часов. Я грызусь с критиками. Инженеры вышли из игры — оба вовсю пыхтят на комьютерах, хотя что именно они считают, объяснить не могут. Крошка Бен надоел мне своим паразитизмом, и я отправляю его купить сэндвичей, колы и побольше магнитофонных кассет.

Шестнадцать часов. Слегка перекусив, мы добреем. Критики соглашаются, что в моих новых идеях что-то есть. Я в ответ снисходительно признаю, что всё это у меня пока сыровато. Инженеры посоловели. Крошка Бен пригрелся в кресле и задремал.

Семнадцать часов тридцать минут. Инженеры получили первые результаты, от которых можно спятить. НАСА точно сойдёт с ума... хотя, конечно, всё это ещё надо десять раз проверить. Критики ворчат, придираются к частностям. Частности добиваем на ходу. Крошка Бен подходит поближе, изучает полученные результаты, и его вид внушает подозрения.

Восемнадцать часов. Звоню в НАСА. Там собираются расходиться по домам, и мой звонок никого не радует. Первая реакция, как обычно: "Что за чепуху вы предлагаете?!" Я в гневе и требую возражений по существу. Они обещают подумать и через десять минут не оставить от этой ерунды камня на камне.

Восемнадцать тридцать. НАСА не звонит и трубку не берёт. Мы анализируем результаты, они нам очень нравятся. Мы очень довольны собой сегодня. Недоволен Крошка Бен. Он уверяет, что всё это можно сделать гораздо лучше и что он вот-вот заткнёт нас за пояс. Мы поднимаем его на смех. Хорош работничек!

Около девятнадцати часов. Позвонили из НАСА. Глубоко раскаиваются, просят пощады и результатов. Обещают озолотить. Просят забыть о двигателях и заниматься только сегодняшним материалом. Я снаряжаю критиков собрать все бумаги на столах, под столами и в мусорных корзинках, все магнитофонные записи, и везти эти сокровища в НАСА. Тяжело нагруженные, они отваливают.

Четверть восьмого. Попёрло из Крошки Бена. Что-то насчёт охлаждения и торможения. Инженеры разражаются рыданиями. Я вовремя берусь за ум, хватаю Крошку Бена за воротник и отправляю в соседнюю комнату, где оставляю наедине с грудой бумаги и магнитофоном. Наш генератор идей номер второй (кто номер первый — вопроса нет) возмущается и кричит, что я подавляю его творческий порыв. Однако я непреклонен. Всё равно критики смылись, а инженеры при последнем издыхании. Завтра разберём его писанину, изучим магнитофонные записи.

Половина восьмого. Инженеры расползаются по домам. Крошка Бен что-то бормочет в соседней комнате. Кажется, он собрался остаться на ночь. Я преодолеваю искушение присоединиться к нему. Я и вправду сегодня устал.

Выхожу из бюро, сажусь за руль. И вдруг передо мной явственно предстаёт лицо Юдит — испуганное, взволнованное, как вчера во время той драки. Юдит! Как я мог забыть о ней! У неё был сегодня трудный день. Вот номер её телефона...

Но мне ответил мужской голос. От неожиданности я разъединил, затем позвонил вновь. Тот же голос — и женский крик, как мне показалось, её. Ах, вот как! Оказывается, я полный дурак... Ну, мы ещё посмотрим, чья возьмёт!

Распалённый яростью, я едва не пронёсся мимо её улицы. Пулей взлетел на её этаж, позвонил в дверь и тут только обнаружил, что открыто. Едва войдя, услышал женский стон...

В комнате Юдит стояло трюмо, повёрнутое так, что в его зеркало было видно из комнаты всё, что происходит в коридоре, и наоборот. И вот я увидел: Юдит, извиваясь от боли, лежит на кровати и стонет, над ней склонился мужчина, а какая-то женщина держит её за руки. Оказывается, дело-то нечисто! В то же мгновение в коридоре появился огромный тип, прямо бык, выше меня на голову, раза в полтора тяжелее, сплошные мышцы. Физиономия исцарапана женскими ногтями, сам разъярён, явно собрался выбросить меня вон. Плевал я на его габариты! Он у меня мигом согнулся пополам и полетел назад, едва не разбив то самое трюмо. Следом за ним и я ворвался в комнату.

— Стой, Джек, стой, сумасшедший! Эти люди меня спасают — а ты их бьёшь?!

Оказалось, я свалял дурака. Выяснилось, что люди рядом с Юдит — это её лучшая подруга и коллега Илайз, а также доктор-гомеопат Фрэнклин.

Как последний осёл стоял я посреди комнаты, размышляя, имею ли я после этого шансы у Юдит. Мои мрачные раздумья прервала сама Юдит — она сладко зевнула, повернулась на бок и заснула. Доктор бесшумно поднялся с колен и сделал знак всем выйти.

Мы прошли на кухню. Я взглянул на своего недавнего противника — его былые царапины совсем померкли на фоне огромного фонаря, но он улыбался.

— Ну и удар у тебя! — обратился он ко мне.— Я даже не заметил движения! Просто — как будто вдруг на стену наткнулся!

Я поспешил извиниться, но он махнул рукой:

— Что ты, я сам виноват! Не узнал Джека Тернера, собрался спустить тебя с лестницы!

— Так это вы — друг Джуди? — с любопытством взглянула Илайз. — Это вы десятерых с ножами и палками разнесли в пух и прах?

— Ну, это преувеличение...

— Разумеется, я так и поняла, когда услышала, — улыбнулась она не без ехидства.

— Вы не могли бы объяснить, наконец, что случилось с Юдит?

Илайз посмотрела на меня испытующе:

— Скажем так: несчастный случай на работе. Вы знаете, где она работает?

— Нет, она мне не говорила.

— Тогда и я не скажу, извините.

Вот так загадки! Что это за работа такая, после которой девушка стонет и корчится от боли? Может, они каскадёры?

— Коли вы друг Джуди, — заговорила снова Илайз, — не могли бы вы подежурить возле неё ночью? А то мы уже с ног валимся. Если вдруг ей станет хуже, понадобится врач, позвоните мне вот по этому телефону. — Она подала мне визитную карточку. — Фрэнк будет там. Ладно?

— Что за вопрос!

Конечно, я готов быть сиделкой у Юдит, и не одну ночь, а десять, если понадобится.

* * *

Я остался один. На цыпочках прошёл в комнату, не в силах отказать себе в искушении полюбоваться дивной девушкой. Она лежала, чуть отвернувшись от ночника, бросавшего причудливые тени на её лицо. Её вороные кудри рассыпались по подушке, на щеках играл лёгкий румянец. Она подняла тонкую белую ручку над головой, улыбаясь во сне чему-то таинственному. Ни дать ни взять — Белоснежка в гостях у гномов. Благословенный сон унёс на время боль, терзавшую её хрупкую плоть.

Я вернулся на кухню, твёрдо решив бодрствовать до утра. Тихонько включил радио...

Не сразу я понял, о какой войне идёт речь.

Война! На Ближнем Востоке снова война! Арабы нарушили все соглашения и дружной коалицией обрушились на Израиль. Арабские лидеры наперебой призывают покончить с сионистским врагом. Ракетные обстрелы Тель-Авива, Хайфы, западных районов Иерусалима... эти города охвачены пламенем. Натания, Беер-Шева, Рэховот обращены в развалины. Многочисленны жертвы среди гражданского населения. Над городами идут воздушные бои. Арабские армии рвутся через границы.

Юдит израильтянка.

Я опять прошёл в комнату и уже с новыми чувствами посмотрел на девушку. Она недавно демобилизовалась из армии и теперь наверняка поедет на эту войну. Болезнь ей не преграда. Смогу ли я остановить её? Вдруг какое-то решение мелькнуло у меня в голове, появилось и исчезло. В чём дело? Я внимательно оглядел комнату.

На письменном столе, среди прочих бумаг, лежали два паспорта Юдит, американский и израильский.

Я тихо опустил её израильский паспорт к себе в карман. Прости меня, Юдит, но на войну я тебя не пущу. На эту войну, может статься, я сам поеду, но тебе там не место.

Может она поехать туда с американским паспортом? Для этого ей понадобится израильская виза, а в консульстве сейчас наверняка заняты другими делами. Ещё труднее ей будет восстановить израильский паспорт. Так или иначе, несколько дней я выиграю, а там видно будет.

Я вернулся на свой пост на кухне и тихонько включил радио. Сообщения Си-Эн-Эн, Рейтер, Эй-Би-Си, других агентств. Продолжаются бомбардировки, воздушные бои, ракетные обстрелы. Американский госдепартамент в шоке. Конгресс собирается на экстренное заседание. Европарламент колеблется, его позиция неясна. Русские выступили в поддержку арабов...

Я проснулся, когда уже рассвело. Как же меня угораздило заснуть? Шесть часов. Из комнаты послышалось движение. Я осторожно поднялся, нащупал в кармане израильский паспорт Юдит и выскользнул за дверь.

8.

Юдит Коган

Она проснулась от солнечного луча, озорно заглянувшего в её комнату, и сразу вспомнила вчерашнее. Прислушалась к своему телу... ничего. Пошевелилась, встала — ничего! Чуть-чуть покалывало в тех местах, где плётка Берты особенно неистовствовала. Вот это чудодей — доктор Лесли! А Илайз — какая хорошая, славная, верная, заботливая подруга! А Тедди — разве не молодец? Они все вместе спасли её вчера. А чем она это заслужила? Ой, похоже, что ничем. К Тедди вообще сначала отнеслась плохо, несколько раз его обидела. А вчера, во время массажа, даже расцарапала ему лицо. Ужас как стыдно...

Однако долго стыдиться она не могла. Настроение было праздничное, хотелось петь и прыгать по комнате. Ведь она прошла такое испытание, выдержала настоящую пытку, как у нацистов. Оказывается, не так уж она слаба. Она могла бы, наверное, работать разведчицей... как Ханна Сенеш...

Бедный Тедди! Второй раз ему не повезло вчера, когда он полез на Джека. Лихо Тедди летел через всю комнату спиной вперёд!

Взгляд упал на туалетный столик, где рядом с её сумкой лежала записка, неведомо как попавшая сюда. Уведомление из студии о переводе на её счёт ста тысяч долларов за съёмку. Ещё месяц назад она была бы на седьмом небе от счастья, получив такое известие. А сейчас — едва не разрыдалась. Сто тысяч... Во сколько же они оценивают её, если запытать её до полусмерти стоит сто тысяч?

Однако уже минуту спустя мир снова просветлел. А ведь она теперь богата! Теперь университет — вовсе не несбыточная мечта. Осталась одна съёмка. Интересно, как поступит Алекс, если она просто проигнорирует эту съёмку? В суд подаст? Да уж ладно, пусть состоится эта съёмка, но, разумеется, без Берты.

Муки голода — вот что вспыхнуло теперь сильнее всего. О, какой аппетит сейчас! Она быстренько накрыла на стол, села позавтра... ой! о-ой! Нет, позавтракать придётся стоя. Но это не поколебало её праздничного настроения, даже напротив: уж как над ней Берта усердствовала, а всего-то добилась, что её жертва недельку-другую будет принимать пищу стоя. Вроде как при исполнении гимна. А теперь ещё включить музыку...

Минуту она пыталась понять, о чём говорят. Война... на Израиль снова напали... Почему? Неужели нельзя хотя бы на полчаса почувствовать себя счастливой?

Аппетит исчез напрочь. А вот это зря. Придётся доесть завтрак через силу, иначе оружие в руках не удержать. Может быть, сегодня уже придётся ночевать на огневой позиции. Кстати, надо заказать билет на ближайший рейс.

Она взялась за телефон...

— Очень жаль, мисс, но билеты на рейсы в Израиль мы продаём только при наличии разрешения из израильского консульства.

— Зачем это? Я израильтянка! Собираюсь ехать домой!

— Ах, вы израильтянка? Окей, значит, вы получите это разрешение без проблем, но без него нельзя.

Юдит в замешательстве положила трубку. Вот незадача. Получается, сначала надо побывать в консульстве. И куда это паспорт запропастился? Американский — вот он, на самом виду, а где же израильский? Несколько недель торчал постоянно перед глазами, а когда понадобился — куда-то запропал. Ладно, делать нечего, может, и так получится.

* * *

У консульства стояли толпы желающих получить разрешение. В основном — американцы, а не израильтяне, и даже не евреи. Почти всем им уже отказали, вернее, их просто не пустили внутрь.

Пытаясь обойти толпу, Юдит наткнулась на отдельно стоящую группу с плакатами: " Израильские агрессоры! Руки прочь от мирных арабских народов!.." — и что-то в том же духе. С омерзением отшатнувшись от пацифистов, Юдит попала в середину толпы. Протискиваясь к воротам, она услышала немало интересного. Оказывается, ограничения на полёты ввели потому, что сразу после первых сообщений о войне тысячи добровольцев из США, Канады и Европы дёрнули в Израиль, и сейчас тамошние призывные пункты забиты здоровенными парнями, ни слова не понимающими на иврите, но рвущимися в бой.

Заговорив с одним из служащих на иврите, Юдит попала внутрь.

— Мне нужно разрешение! — обратилась она к нему. — Пожалуйста!

Тот утвердительно кивнул:

— Ваш паспорт?

— Вот он! — Юдит протянула свой американский паспорт, надеясь, что этого достаточно.

— Э, нет, визы американцам мы сегодня не даём, и завтра тоже. Извините. Зайдите через недельку.

— Мой израильский паспорт куда-то пропал, но я израильтянка, полгода назад демобилизовалась из ПВО.

Голос её собеседника стал ледяным:

— Очень сожалею, но ничем не могу помочь.

Он вежливо взял Юдит под локоть. Не успела девушка вымолвить ещё хоть слово, как очутилась на улице — возмущённая, недоумевающая. Поблизости от неё громко разговаривали несостоявшиеся добровольцы. Она невольно прислушалась:

— Они и израильтян не пускают! У моего приятеля двойное гражданство — не пустили: сказали, не похож на свою фотографию!

— Вот идиотизм! Такие потери, а они добровольцев не пускают!

— Кто тебе сказал про потери? Может, это всё журналисты наврали!

— Мне кузина звонила из Хайфы, там всё тихо, они про обстрелы узнали по русскому телеканалу! Две ракеты упали в залив, вот и всё!

Поколебавшись, Юдит разговорилась с соседями. Узнав о пропаже её паспорта, те в шутку предположили, что его могла стащить американка, желающая воевать за Израиль. Юдит сначала посмеялась, а затем задумалась. А вдруг — Илайз? Нет, она не могла, там же были ещё доктор Лесли, Тедди и Джек. А впрочем, не помешает ей позвонить, проверить, не уехала ли.

— Слыхали? Наши сбили двести самолётов!

— Молодцы! Отлично! Так их, гадов!

— Что — молодцы? В шестьдесят седьмом со всей ихней авиацией разобрались за два часа! Это сколько же придётся возиться теперь?

У Юдит разболелась голова. В сущности, подумала она, я больна, какой из меня сейчас вояка? Она направилась домой, но по дороге заехала в банк и распорядилась перевести десять тысяч долларов израильскому министерству обороны.

* * *

Телефонный разговор с Илайз состоялся сразу после неудачной поездки в консульство, и главным его результатом стало усугубление минорного настроения Юдит. Её подруга обвиняла себя в том, что месяцем раньше уверяла Юдит в безопасности первой съёмки с Бертой. Если верить ей, то только она во всём и виновата. О том, что она привезла с собой доктора и после этого час не отходила от постели подруги, Илайз вспомнила только со слов Юдит. В свою очередь, эта последняя горько раскаялась в своих подозрениях в адрес Илайз насчёт пропажи паспорта.

Каждая из девушек, заливаясь слезами, принялась уверять подругу в своей собственной чёрствости и неблагодарности, одновременно убеждаясь, что её собеседница — сущий ангел. Единственным положительным результатом этой самобичевательной беседы стало то, что Юдит отвлеклась от мыслей о войне и пропавшем паспорте, но и это ненадолго.

* * *

Первые дни войны Юдит провела отвратительно. Не отходила от телевизора, прямо перед ним засыпала, питалась кое-как, едва следила за собой. Когда приходил Джек, перекидывалась с ним парой слов, не отрываясь от экрана. Джек выглядел виновато — наверное, из-за того, что отдул тогда Тедди.

Пару раз звонил Алекс. Юдит клала трубку, не вступая в разговор.

Вскоре, однако, дело пошло на лад, сведения с театра боевых действий поступали всё лучше и лучше. Юдит повеселела, вспомнила о себе и впервые за несколько дней подошла к зеркалу. О, ужас! Синяки под глазами, растрёпанная, исхудавшая, как в концлагере... И как только Джек умудряется любить такое страшилище?

Она быстро привела себя в порядок. К телевизору решила подходить только утром и вечером. Когда вновь позвонил Алекс, она смилостивилась. Алекс, если верить его смиренному голосу, очень раскаивался. Он просил Юдит приехать посмотреть сценарий следующей съёмки. Нет-нет, разумеется, без Берты. Кроме того, есть интересные новости.

Между прочим, вдруг отыскался израильский паспорт. Оказывается, он за стол завалился. Вот странно, ей казалось, что она и там тоже проверяла.

* * *

В студии проходил ремонт. Алекс проводил Юдит в раздевалку — комната оказалась разделена надвое. Большая её часть была переделана в персональный будуар Фанни и Илайз. Там появилась мебель — довольно симпатичное кресло, большое зеркало, пара шкафчиков, тумбочки, туалетный столик, очаровательная маленькая табуретка.

Попросив Юдит подождать пару минут, Алекс отлучился. Девушка стала осматривать будуар. Её внимание привлёк журнал, лежавший на столике. Это оказалась продукция её фирмы, то есть студии. На обложке красовалась она сама, Юдит — связанная по рукам и ногам, как это было в первую съёмку, но — на фоне какого-то экзотического пейзажа: синие морские волны, бьющиеся о жёлтый песчаный пляж, окружённый сумрачными чёрными скалами...

Выпуск назывался "Принцесса на острове". Заинтригованная Юдит с интересом и содроганием раскрыла журнал. Больше половины его было посвящено ей, занято материалами первых двух съёмок, особенно с Мэри — также на фоне прибрежного пейзажа. В комментариях к иллюстрациям говорилось, что воинственные амазонки — надо полагать, Мэри и кордебалет — похитили прекрасную Принцессу и привезли её на свой остров, намереваясь сделать своей рабыней. Желая сломить пленницу и подчинить её, они подвергли красавицу жестоким пыткам.

Большей чепухи Юдит давно не читала, но — удивительное дело! — воспринималось это почему-то с интересом, даже сердце забилось чаще. Она почему-то вспомнила, как в детстве её дразнили принцессой, и теперь детская дразнилка обернулась какой-то иной, неожиданной, по-своему увлекательной стороной. Жутковатая и красивая сказка для взрослых.

Остальная часть журнала была посвящена другим фотомоделям, главным образом Илайз.

Увлечённая журналом, Юдит не сразу заметила, как в будуар вошла Мэри.

— Здравствуй, Юдит! Ой, как же ты похорошела, ну откуда что берётся! Как ты себя чувствуешь?

"Принцесса на острове" радостно улыбнулась:

— Привет, Мэри! Спасибо, неплохо себя чувствую. Только, — помрачнела она, — Алексу об этом знать незачем. Обойдётся. Присаживайся, моя хорошая подружка. Как твои дела?

Мэри пожала плечами:

— Дела более-менее, спасибо. Только... у меня к тебе просьба. Понимаешь, сейчас наша раздевалка стала совсем маленькая, там неудобно. Нельзя ли мне пользоваться твоим будуаром?

Юдит чуть не подскочила на месте:

— О чём ты спрашиваешь?! Конечно, можно! И тебе, и всем другим можно... кроме, — добавила она сердито, — кроме Берты.

— Спасибо тебе, милая Юдит! — радостно улыбнулась Мэри. Она направилась было к выходу, но тут же со смущённым видом вернулась:

— Юдит, прости меня, пожалуйста, что я не вступилась за тебя тогда... во время съёмки с Бертой!

Юдит вспомнила кое-что, донёсшееся до неё сквозь пелену боли в страшные минуты той съёмки.

— Неправда, Мэри. Зачем ты на себя наговариваешь? Кое-что я слышала. Ты просила Тома прекратить съёмку. А он стал тебя ругать. Верно?

Мэри виновато кивнула, но почему-то сказала:

— Понимаешь, на меня тогда словно нашло что-то. Я видела, как тебя добивают, но не могла с места сдвинуться. И мне показалось, что и с другими было то же самое!

Юдит махнула рукой:

— Ты ни в чём не виновата, напротив. Оставим это. Я вот чего не пойму: Берта ведь чуть не убила меня, но почему-то не осталось даже царапины!

Мэри слабо кивнула:

— Ага, удивительно. Более того: если бы пошла кровь, сразу бы остановили съёмку, у нас на это рефлекс. А так... Том вообще считал, что тебе нравится.

— Подонок он. Меня только Тедди спас. А Берта, говорят, позавидовала, что мне много денег платят.

— Может быть и так, — пожала плечами Мэри. — Но ты знаешь, когда она тебя пытала, я вдруг увидела её лицо, и мне показалось, что у неё зрачки закатились. Только белки, налитые кровью, и рука с плетью, гуляющей, как живая.

Юдит стало жутковато от этих слов. Озноб побежал по телу, и она сменила тему:

— Ты видела этот журнал? — указала она на стол.

Мэри кивнула:

— Да. А знаешь, у Алекса из-за него неприятности!

— Хотела бы ему посочувствовать, да никак не получается. А в чём дело?

— Ему звонят, угрожают, требуют, чтобы не смел тебя мучить. Ты всем читателям ужасно понравилась, они хотят тебя защитить.

Юдит невольно засмеялась. Вот так-так! Ей-то читатели этого журнала представлялись этакими полускотами-садистами, маньяками, а среди них, оказывается, доброжелательные, хорошие люди. Кто бы мог подумать?!

— Что же будет, когда выйдет материал съёмки с Бертой?! А может, Алекс не опубликует его?

— Что ты! Съёмка была очень дорогая! К тому же он скорее согласится, чтобы его линчевали перед входом в студию, чем уберёт такой материал! И потом, читатель хоть и возмущается, но нервы ему пощекотать хочется, журнальчики он покупает, денежки выкладывает, а это самое главное.

"Да, верно, — подумала Юдит. — Как удивительно иногда складывается жизнь..."

Наступила пауза. Мэри поднялась и робко посмотрела в глаза собеседницы:

— Ну, пока! Мне пора идти! Чувствуй себя хорошо, Юдит!

— Спасибо, Мэри, счастливо тебе!

Юдит недолго оставалась одна. Снаружи послышались шаги, и кто-то, не стучась, сильно толкнул дверь. На пороге появилась... Берта! У Юдит даже дыхание перехватило на миг. Доминирующая высокомерно усмехнулась:

— Привет, Фанни! Ты в порядке, да?! А то некоторые болтают, будто я тебе неприятно сделала.

Наглое поведение Берты привело Юдит в смятение:

— Ничего себе — неприятно! Я даже сознание потеряла от боли! Доктор, лечивший меня, сказал, что я могла умереть от болевого шока!

— Так почему ты мне ничего не сказала?

Берта смотрела на Юдит в упор таким невинным взглядом, которому позавидовал бы младенец.

— От первого удара у меня перехватило дыхание, а потом я лишилась сознания. Но ты-то видела, что мне плохо, это все видели!

— Да что я, собственно, видела? Ну, ты стонала немножко, дёргалась. Так все ведут себя, а потом говорят, что им было очень приятно.

Юдит даже подскочила от возмущения:

— Что? Приятно? Да ты знаешь, что за съёмки с тобой идёт тройная оплата? Тебя же все боятся, как дьявола!

— Х-ха!

Этот короткий смешок чуть не вывел Юдит из себя. Она поднялась с места. Еле сдерживаясь, чтобы не запустить в Берту табуреткой, указала на дверь:

— Проваливай отсюда, профессиональная садистка. И не смей называть меня "Фанни", мы не на съёмке. Я — Юдит! Понятно тебе?

Берта вдруг поникла, как-то осунулась, потопталась и неожиданно, к величайшему изумлению Юдит, рухнула перед ней на колени:

— Прости меня, Фанни, то есть Юдит, умоляю! Честное слово, я не нарочно так сделала! У меня был критический день, да ещё у дочки неприятности в школе!

— Что такое?! Немедленно встань и выйди!

— Нет, не встану, не встану, пока не простишь!

— Ну хорошо, хорошо, считай, что прощаю, только убирайся поскорее!

Кое-как выдворив Берту, Юдит в изнеможении опустилась в кресло. И тут появился очередной визитёр — Алекс с новым сценарием. Юдит молча взяла сценарий и сразу заглянула в конец, где указаны исполнители. Там значилось: съёмка с Бертой — двести пятьдесят тысяч, с Мэри — сорок тысяч. Нехорошо усмехнувшись, Юдит первым делом вымарала все упоминания о Берте, а затем с наслаждением посмотрела результат. Не в деньгах счастье, как говорила мама. Затем, поостыв, она начала читать.

Согласно сценарию, амазонки, несмотря на все пытки, не сумели добиться от Принцессы покорности. Поэтому они решили принести её в жертву дракону, живущему на острове. Юдит подозрительно взглянула на Алекса:

— Что это за дракон?

— Обычная кукла. Правда, очень большая.

— Я хочу посмотреть на него.

— Это в подвале.

— Значит, пойдём в подвал. Я же ни разу ещё не была там, — и она поднялась из кресла, недвусмысленно показывая, что не намерена откладывать смотрины чудовища, которому предназначена в жертву.

Алекс покорно кивнул:

— Хорошо, пойдём.

Вслед за Алексом, Юдит прошла к лестнице, брезгливо оберегая туфли от наляпанных тут и там луж краски. Они спустились вниз. Планировка подвала повторяла верхний этаж, но здесь явно давно не убирали. Всё заросло паутиной, на полу слой пыли. Освещение самое скудное — всего одна лампочка в каждой комнате. Запах плесени. Там и здесь валялся студийный инвентарь — плети, палки, цепи, наручники, какие-то планки и прочая рухлядь. Юдит чихнула несколько раз от пыли, а затем увидела в одном углу нечто среднее между столом, кроватью и верстаком, но с приспособлениями для крепления и перемещения цепей. Пыточный станок, поняла она. Ничего себе местечко!

Следуя за Алексом, она боязливо протискивалась через ящики с пыточными причиндалами. На мгновение ей показалось, что нечто подобное она однажды увидит при других обстоятельствах, и ей стало жутко. Отогнав зловещие видения, она проследовала в помещение, расположенное под съёмочной — и сразу увидела дракона.

О да, это была кукла, но кукла великолепная! Три метра высоты, метров пять длины, колоннообразные ноги, три огромные головы на длинных и толстых шеях, в каждой пасти — ряд акульих зубов. Шкура покрыта крупной сероватой чешуёй. Интересно, как Алекс заполучил его? Вероятно, списали после съёмки какого-нибудь фильма в Голливуде.

Заворожённая чудовищной игрушкой, Юдит совсем забыла про Алекса, который возился с каким-то прибором за спиной девушки. И вдруг она отшатнулась — дракон ожил! Вспыхнули красноватые лампочки в глазах, задвигались шеи. Пасти открывались и закрывались, из них повалил пар — а может, и дым. Заколыхались страшные ноги.

— Ой!

— Что, испугалась? — снисходительно усмехнулся Алекс. — Хорош дракончик? Погоди, он ещё должен разогреться.

— Нет, я не буду ждать, — Юдит сделала несколько шагов к выходу. — Как меня принесут ему в жертву? Дракон должен меня съесть?

— Страшно, да? Не бойся, тебя спасёт храбрый рыцарь. Кто именно — пока не знаю. Тедди, Том или Гарри. Ах нет, Гарри отказался.

— Только не Том, из него рыцарь никудышный. Знаешь, какая роль для него подходит? Там у тебя есть тип, который предаёт Принцессу. Вот это для Тома.

— Да? — заинтересовался Алекс. — А что, интересная мысль. Может, ты и права. Окей, значит, рыцарем будет Тедди.

Про себя Юдит отметила, что, будь дракон настоящим, она бы предпочла в качестве рыцаря Джека.

9.

Джек Тернер

В первые дни войны Юдит совсем позабыла о себе. Ещё больная, она всё время проводила перед телевизором, следя за сводками новостей и комментариями, плохо спала, вместо нормальной еды перехватывала какие-то куски от случая к случаю. Она всё более худела, её дивные глаза потускнели, но даже такая она была прекрасна. Её красота не ушла, она лишь приобрела иной, неожиданный облик. И всё же так не могло продолжаться долго. При встречах я грустно смотрел, что с ней происходит. Стоило спасать её от фронта, чтобы теперь она медленно угасала в тысячах миль от войны?

К счастью, спустя несколько дней война пошла как надо. Доблестно разбомбив волны Хайфского залива и камни пустыни Негев, воины Аллаха выдохлись. Арабская авиация, жестоко разбитая в воздушных боях, не смела больше подниматься в небо и предпочитала погибать на земле. Израильские танки с издевательской лёгкостью прорывали эшелонированную оборону противника. По телевизору корреспондент Си-Эн-Эн рассказывал, захлёбываясь от восторга, как возле Дамаска танковый батальон принял его за израильтянина и пытался сдаться в плен.

Первоначальные сведения об огромных потерях израильтян оказались просто арабской уткой. Наш госсекретарь, который всего неделей ранее безуспешно пытался убедить арабов соблюдать прежние соглашения, теперь злорадствовал. Арабские генералы дружно ругали Москву за поставки негодной военной техники.

Юдит быстро пришла в себя и стала чуть ли не прекраснее, чем прежде. Я потихоньку подкинул ей паспорт. Кажется, она его быстро нашла, но отъезд в Израиль стал уже неактуален.

Воодушевлённый её выздоровлением, я предложил отметить последние события посещением самого престижного ресторана. Среди поводов для торжества были не только победы израильского оружия, но также баснословные премиальные, полученные нами от НАСА. Ну и такой пустяк как мой день рождения.

Однако на моё приглашение Юдит отреагировала как-то странно. Вдруг смутившись, словно я предложил нечто неприличное, она после паузы внезапно сказала:

— Джек, я никогда не рассказывала тебе о своей работе. На, посмотри вот это!

И она протянула мне глянцевый журнал. На обложке я увидел её, мою Юдит, на фоне диковинного пейзажа, в купальнике, связанную по рукам и ногам. Потрясённый, я машинально пролистал несколько страниц, и у меня вырвалось:

— О, господи!

— Что? Это очень плохо? — спросила она тревожно и жалобно, заглядывая мне в лицо.

— Да... то есть нет... я хочу сказать, что ты прекрасна, но зачем же тебя так мучают?

— Ну, вот такая у меня работа, — ответила она с грустным вздохом, опустив глаза.

— И из-за этих съёмок ты недавно болела?

— Нет... из-за других. Ну, теперь ты понимаешь...

— Прости, любимая, ничего я не понимаю, но мне бы хотелось сегодняшний вечер провести с тобой в ресторане... ладно?

* * *

В этот вечер Юдит была бесподобна. Надев тёмно-синее вечернее платье, она словно вернула себе ту беззаботную весёлость, которая подобала ей как истинной израильтянке. Она смеялась, демонстрируя свои ровные жемчужные зубки, танцевала, заставляя и меня показать себя в этом деле, а затем что-то запела на иврите. Что-то непонятное, но очень милое. И как только она запела, наши соседи повернулись к нам:

— Простите, мисс, вы израильтянка?

— Да, я израильтянка! — горделиво улыбнулась моя прекрасная спутница. Соседи встали и зааплодировали. Другие посетители, узнав, в чём дело, поддержали их. Кто-то замахал над своим столиком бело-голубым флажком со звездой Давида. Оркестру заказали популярную еврейскую мелодию. На наш столик прислали две бутылки шампанского.

Юдит, сначала обрадованная произведённым эффектом, затем смутилась и покраснела. Минуту спустя она совсем разрумянилась. Ещё не привыкла быть в центре всеобщего внимания. Придётся привыкать...

— Джек, пойдём отсюда! — вдруг произнесла она тихо, но отчётливо. Я удивился:

— Почему, милая? Ещё совсем рано! Здесь так хорошо, весело! Посмотри, как все вокруг рады тебе!

— Вот именно поэтому...

Как обидно. Но ничего не поделаешь, значит, так надо. Под каким-то предлогом мы распрощались с нашими радушными соседями и вышли на улицу. Было совсем не поздно, солнце ещё только начало заходить. Когда мы подъехали к её дому, Юдит впала в странную задумчивость и внезапно потребовала, чтобы я остановил не перед её подъездом, а с противоположной стороны улицы. Что за непонятный каприз? Но я только пожал плечами и подчинился.

Она переходила шоссе, пустынное в это время года — период отпусков, — и тем более в этот час. Ни машин, ни людей вокруг. Я вышел из автомобиля и, облокотившись на капот, залюбовался её лёгкой, изящной, точёной фигуркой, удалявшейся грациозно, чуть покачиваясь на каблучках. Лучи заходящего солнца осыпали её золотистыми хлопьями, и девушка была словно окружена светлым ореолом. Так и запомнилась мне навсегда эта картина, и никогда уже не забыть мне её.

Какой-то посторонний звук ворвался в предсумеречную тишину. Из-за поворота шоссе вылетела огромная машина. Чёрный "Мерседес" мчался по пустынной улице прямо на Юдит, наращивая скорость. Юдит раньше меня заметила опасность, но она была уже на середине шоссе и не успевала ни вернуться, ни отскочить вперёд. Она лишь что-то вскрикнула и беспомощно застыла на месте.

Намерения водителя не оставляли сомнений. Рядом с ним я чётко рассмотрел смуглого человека в квадратных очках, поднявшего ствол автомата и сразу же опустившего его. В оружии не было надобности, жертве некуда уходить. Мой револьвер остался в машине, да и вряд ли от него сейчас был бы прок. Мне оставалось только смотреть, бессильно сжимая кулаки и задыхаясь от отчаянной ярости, как мою любовь сейчас убьют, сомнут, раздавят всей гигантской массой автомобиля.

До "Мерседеса" оставалось всего несколько ярдов, когда Юдит бессильным жестом отчаяния вздёрнула левую руку вверх, ладонью вперёд, словно пытаясь остановить безжалостную и неотвратимую смерть. В тот же миг из ладони Юдит вылетела короткая, острая, ослепительно-синеватая молния, в упор ударившая прямо в перед бандитского автомобиля. Ярко-сиреневая вспышка, короткий глуховатый хлопок — и "Мерседес" исчез без следа.