Масканин с ним согласился. На семистах метрах хаконские снайперы как правило не работали. Не очень-то на такой дистанции стандартная Kors-2S годилась, если только оптику на неё под индивидуальный заказ не ставили. Но это не для рядовых бойцов такая оптика. Обычно с трёхсот-четырёхсот метров шмаляли, тогда да, снайперы настоящим бедствием становились, если своих под рукой не оказывалось. Впрочем, семьсот метров — это как посмотреть, в этом деле всё от индивидуального мастерства зависело. И сейчас они иногда словно вши заедали, подползали поближе в темноте, делали позиции на нейтралке. Так минувшей ночью хаконский снайпер пулемётчика снял. Пуля под ключицу попала навылет, но пока в медпункт тащили, помер. Зато этого хакона из своей 'Унгурки' тот самый Глебов заткнул. Всё ж таки хороший винтарь эта СКВэшка, дальность приличная — до тысячи двухсот метров спокойно бьёт, если умеешь, да и калибр 12,7-мм защиту любой лёжки прошибает.
Танюша тем временем закончила обрабатывать раненого и грозно прикрикнула на собственных санитаров:
— Что расселись, орлы? Живо на носилки его! И к нам!
Умеет девочка приказывать, ничего не скажешь. Вон как санитары подскочили. Хороший бы из неё военврач вышел, если б доучилась.
А Танюша между тем поправила коротко остриженные волосы и достала из медицинской сумки сигарету. Обычную солдатскую безфильтровую. Тщетно пошарила в сумке же красными от холода пальчиками, с коротко остриженными ногтями, чем прикурить, не нашла и похлопала по карманам бушлата. И тут увидела Масканина, отчего сразу нахмурилась. Да уж, не сошлись характерами.
— Привет медицине! — как можно дружелюбней поприветствовал Максим, подойдя. Протянул горящую бензиновую зажигалку. Курить-то он не курил почти, но зажигалку и спички имел. Куда ж без них в нехитром солдатском быту?
— Спасибо, — выдавила санинструктор, прикуривая. И тут же зажав сигарету в зубах, копируя видимо манеру мужиков с многолетним стажем курильщиков, начала поправлять давно выцветшую нарукавную повязку с красным крестом.
И зачем ей это понадобилось? Готовилась к трудному разговору и как бы невзначай показывала, что она, мол, и свое начальство имеет? Навязываться Максим не собирался, к тому же припомнился утренний разговор с Пашкой. О нём и спросил:
— Чергинца не видела?
— У себя должен быть. Тут Минандо припёрся с инспекцией. Сначала химпосты проверял, теперь за противогазы принялся.
— Понятненько. А Арефьев с ним?
Она пожала плечами.
— Ну, счастливо, медицина... — бросил он и взял курс на блиндаж второй ПРОГ — полуротной огневой группы.
Если бы он, дурак, знал, как она его сейчас проклинала, глядя в спину. Костерила вперемешку с мольбами и теми ласковыми словами, которые говорят только наедине. Ну, почему, Боже, он такой непроницательный? Такой не чуткий? Грубый, мрачный, сухой... Танюша всё понимала. И отношений боялась, насмотрелась за полгода всякого. Что убить его могут, понимала, или покалечить. Страшно... А иногда ей хотелось самой сделать первый шаг, а там как судьба распорядится. Хоть день, хоть месяц счастья. Но верх неизменно брала девичья гордость, да и воспитание. 'Гад же ты, Масканин', в который раз подумала она...
Острое желание поискать недостатки во взводах, возникшее после разноса комбата, после короткого отдыха сильно притупилось. Да и бардака в расположениях не наблюдалось, служба унтерами была поставлена исправно. Егеря не привыкли халявить, или же шаропупить, выражаясь солдатским жаргоном. Передний край всё же.
Чергинец оказался в своём блиндаже, занятый инвентаризацией, подстёгнутый к этому видимо инспекцией начхима.
Не желая ничего обсуждать в присутствии посторонних, а в блиндаже помимо фельдфебеля находилась половина ПРОГ, Масканин не заходя поманил его наружу. Как всегда при приватных разговорах, они уединились в полукапонире.
— На вот, почитай-ка...
Чергинец взял состряпанный особистом рапорт. Прочёл сначала наискось, потом подробно. И сделал загадочное лицо.
— Интересная отсебятина. Комментарии будут?
— Будут, Паша, будут, — ответил Масканин и поведал, как пообщался с Мурановым. — Ну, что скажешь?
— Да что тут скажешь? Хитёр наш особист. Ну, оно и к лучшему. Фарт — он такой, никогда не знаешь, когда он на твоей стороне сыграет.
— Муранов тоже фортуну помянул, — усмехнулся подпоручик. Сам он в удачу не верил. И в судьбу тоже. — Короче, да, нет?
— Скорее да, чем нет... Не, ну, Макс, не смотри на меня так. Ты ж знаешь, я жандармов не очень... Я-то согласен, но затаскают нас с тобой.
— Не затаскают. Разок на следственный эксперимент вызовут, но не как обвиняемых, а чтобы сполна установить проколы в охране склада. Ну и разок с самим ротмистром покалякаешь, напишешь своими словами такую же бумажку. И всё, думаю.
— Ну, если так, то и чёрт с ним. Где тут расписаться?
— Здесь не надо. На своей подпишешься, — Масканин спрятал рапорт в командирский планшет и сменил тему: — Что за 'война' у нас? Химдень?
Чергинец округлил глаза, а потом засмеялся, вспомнив довоенную ещё службу в гарнизоне, когда в полку каждый четверг устраивались дообеденные тренировки по защите от химического оружия. Ясное дело, популярности это четвергам не приносило.
— Да... Натуральный химдень. Минандо принесло, всех раком ставит.
...Арефьева, командира 16-й роты, Масканин нашёл на ротном КНП. Здесь же находился и Роман Танфиев, командир миномётной батареи. Оба одногодки — двадцатидвухлетние поручики июня 151 года выпуска. Арефьев по хозяйски осматривал местность через оптический панорамный визир, время от времени сообщая дирекционные направления на ориентиры, которые Танфиев заносил в свой блокнотик.
В уголке у полевой радиостанции пристроился дежурный сержант-связист, уминавший из миски давно остывшую кашу. Наблюдая за ним, Масканин почувствовал в животе голодные позывы, напомнившие о пропущенном завтраке. В хозяйстве сержанта нашлась вторая миска, ложку Максим по старой привычке имел свою, храня её в поясном кармане бушлата. Тут же между радиостанцией и полевым телефоном стоял открытый бачок, на дне которого удалось с трудом нашкрябать на вполне приличную порцию. Только хлеба не было, с ним в последнее время перебои возникали. И неизвестно почему, вроде и наступление притормозилось и тылы подтянулись, а всё равно с кормёжкой проблемы случались. С одной только водкой да куревом проблем никогда не было.
Не замечая вкуса, Масканин слопал холодную и недосоленную кашу и запил из фляги обеззараженной водой.
— Вот и порядок, — произнёс Танфиев, пряча в планшет блокнот. — Не сильно у вас за ночь ландшафт изменился.
— Обленились хаконы, — прокомментировал Арефьев, закуривая. — Посмотрим. Никак затевают что-то.
Чутьё на тактические замыслы врага у ротного было развито превосходно. Если он думает, что незначительные, по сравнению с прежними, ночные изменения топографии что-то да означают, это уже повод задуматься. Масканин думал также. Что-что, а чутьё на подобные фокусы развилось и у него. Ещё дней пять назад то одинокие деревца на несколько метров передвинутся, то кустики и ложные холмики отпразднуют новоселье. Теперь же эти хитрости отчего-то почти прекратились. И первым из объяснений напрашивалось готовящееся хаконцами наступление. Об этом Максим и сказал.
— Не обязательно, — возразил Танфиев. — Может перед нами часть сменилась.
— И мы за пять дней об этом не узнали? — Арефьев скривился, выказывая сомнение. — Не думаю. Прошлой ночью разведка как раз на нас возвращалась. С 'языком'. Макс, не помнишь, что там на погонах того ефрейтора было?
— Двести семьдесят первый пехотный, — припомнил Масканин. В ту ночь он лично руководил огневым прикрытием возвращавшихся разведчиков. — Разве что хаконы на хитрость пошли. Всем сменщикам понашивали чужие погоны.
— Сомнительно, — не согласился ротный.
— Это да, — поддержал Танфиев, — да и понятия полковой гордости у них там никто не отменял. Офицеры бы на это точно не пошли.
— Пошли бы или нет — ещё вопрос, — заметил Масканин. — Сверху прикажут и будьте любезны исполнять.
Наметившийся спор прервало жужжание телефона. Сержант передал подошедшему Арефьеву трубку.
— Шестнадцатый, — выбросив сигарету, представился ротный. С полминуты слушал, пару раз кивнув, словно на том конце провода его могли видеть. Потом посмотрел на Танфиева. — Так точно, здесь... Понял.
И повесил трубку.
— Аршеневский вызывает к себе. Всех, кроме взводных.
По дороге на батальонный КП Танфиев успел рассказать несколько свежих анекдотов. Посмеялись, отшутились по очереди.
— У меня тут с собой письмо для Глебова, — вспомнил Масканин.
— Что за письмо? — в миг стал серьёзным ротный.
— Хреновое письмо. Чергинец вовремя перехватил. Жену у Глебова молнией убило. Четверо малолетних девок на хозяйстве остались.
Арефьев выматерился, проклял судьбу и почту.
— Ты вот что, Макс, давай письмо сюда. Или сам хочешь с Дедом поговорить?
— Да пожалуй и сам. А Глебова отпускать надо.
— Ясен пень отпускать. Какой с него теперь вояка? Нет, лучше дай письмо мне. Сам с комбатом перетру.
— Ну, держи, — Масканин передал конверт и после секундного колебания сообщил: — Мне тут утром по секрету шепнули. Короче, тебя во второй бат хотят перекинуть.
— Ну ты прям вестник несчастий, — мрачно произнёс Арефьев. — Предлагали мне уже во второй. Вроде советовались. Начальником штаба предлагали. А у меня тяги к штабам нет, да и роту бросать... А тебе как, по 'большому секрету' натрепали или серьёзный дядя?
— Да Муранов обмолвился. Он-то дядя серьёзный, нет?
— Он — да. А я, Макс, всё ждал, когда ж ты сам про него скажешь. Небось в душу лез? Пугал карами небесными?
— Как раз нет. Доброжелательно так рассказал, что всё-то он знает. Посоветовал завязывать.
— Х-хэ! — Арефьев мотнул головой. — Измельчали особисты. Монахини прямо. К чему бы это?.. А что и правда всё знает?
Масканин пожал плечами, прекрасно понимая, что имел в виду ротный, который как раз был в курсе их с Чергинцом налёта на склад. Идея-то родилась, когда они на пару матерились от досады, обсуждая проблемы с амуницией. Вот тогда подпоручик и предложил свой план. Арефьев поначалу был против, упрекал в авантюризме и к здравому смыслу призывал. Со стороны их диалог мог кому-то странным показаться: сидят себе два парня, костерят за бутылкой всю интендантскую братию, а тот что помоложе, взывает к разуму товарища. А после санобработки желудков, Арефьев и сам согласился со своим субалтерном, понимая что проблему видимо по-другому в ближайшее время не решить, махнув рукой, согласился. С условием однако, если Максима повяжут, то чтоб ссылался на его прямой приказ. Даже обещание дать заставил. Другое дело, что Масканин обещание выполнять не собирался, руководствуясь принципом, коль попался, то сам и отвечай, и нечего сюда командира втягивать. Не та ситуация, чтобы печься о данном слове. Даже наоборот совсем, исполни обещание и урон чести, в его представлении, станет несомненным.
Вообще же, Арефьев, да и Танфиев офицеры толковые, не зря в свои годы поручиками ходят. По двадцать два года всего, а авторитет имеют заслуженно, и прожжённые унтеры из ветеранов слушают их безропотно. И таких офицеров в войсках много. Войну они застали на старших курсах училища. Да, на войне быстро учатся, если выживешь, но всё же чувствовалась разница между Арефьевым и тем же Зимневым. И тут наверно дело вовсе не в сокращённых офицерских курсах, а как раз в возрасте. Зимнев выпустился в девятнадцать лет, тогда как ротный в этом возрасте только поступил в училище. В юности, в отличие от зрелых лет, возрастные грани более существенны, потом только все эти границы постепенно размываются.
— Это ты зря, Дим, так про Муранова, — вмешался в разговор Танфиев. — Ротмистр — мужик что надо. Помнишь, как он в сентябре моих орлов отмазывал? Когда мои бойцы в покинутой деревеньке скарба всякого нагребли. Да ещё успели по домам поотсылать. У меня почти вся батарея так намародёрила. А недавно в третьем бате та же ерунда была...
— Помню. Забудешь такое, — Арефьев посмотрел на Масканина. — Вот скажи мне, Макс, как вольногор, отчего ваш брат на любой войне барахла норовит домой натащить? И при первой же возможности! Да в таких масштабах, что командование потом специальные приказы издаёт. Ладно бы книги там какие-то, деньги бесхозные, ещё чего-то ценного. А то как посмотришь: шмотки бабские, ковры, абажуры всякие, посуда, какие-то грабли и мотоплуги, даже скотина! И главное, интенданты тут как тут, переправку организовывают...
Масканин закашлялся от смеха, заразив и Танфиева.
— А что? Трофеи... — улыбаясь ответил он, глядя на не утратившего серьёзность ротного. — Пошёл вольногор на войну, вернулся домой с подарками. Жонка довольна, а то нахрена ей мужика отпускать?
— Да, блин... — сказал Арефьев и добавил парочку матерных междометий.
У штабного блиндажа собрались все ротные и полуротные командиры, рассеявшись между деревьями — вполне обычными терранскими липами, рябинами и клёнами. Тихо переговаривались, курили, обсуждая текущие дела.
Рощица здесь была не сильно густой, сквозь деревца просматривалась 'Тунна' модели 46-02 — армейский шеститонник, полноприводной грузовичок с хорошей проходимостью. Стояла 'Тунна', тихо урча двигателем, метрах в ста пятидесяти от блиндажа, как раз на границе рощи. Вокруг грузовика копошились санитары, отличавшиеся от прочих бойцов наличием грязно-белых фартуков. Санитары сноровисто загружали через откинутые борта сегодняшних раненых. Последних на удивление было не много — четыре или пять.
Тяжелая дверь блиндажа распахнулась, выпуская капитана Негрескула — начальника штаба батальона. Заметив Арефьева, капитан жестом подозвал его и отошёл с ним в сторону. Они переговаривались несколько минут, причём поручик оживлённо жестикулировал, чем вызывал у Негрескула раздражение. Наконец, козырнув, Арефьев быстрым шагом вернулся к товарищам.
— Ну что, господа, расстаюсь я с вами, — объявил он, протягивая в руку.
Офицеры дружно поднялись, отвечая рукопожатиями и похлопывая его по плечу.
— Во второй направляют? — спросил кто-то.
— Да... Вижу, слухи бегут впереди меня, — Арефьев улыбнулся. — Полковник к себе вызывает. Принимать назначение. Так что теперь не скоро увидимся. Да и потом не часто будем. Бывайте.
Развернувшись, он поспешил к 'Тунне', которая, как оказалось, после погрузки раненых ждала только его.
Наблюдая сцену прощания, начштаба курил, часто поглядывая на наручные часы. Непонятно, о чём он в этот момент думал. То ли о пунктуальности, желая лично проконтролировать сбор офицеров в назначенное командиром батальона время, то ли о назначении Арефьева. В отличие от других кадровых офицеров, Негрескул по меркам войны сильно задержался в капитанах, хоть и стоял в свои тридцать лет на майорской должности. То есть двумя ступеньками выше своего звания. Не плохо для мирного времени. И до войны он в званиях со скрипом рос, поговаривали о его конфликтах с жополизами. Имелся где-то наверно среди большезвёздных начальников его старый недоброжелатель, раз уж третье комбатовское выдвижение на очередное звание зависло. Войну он встретил штабс-капитаном, командуя полуротой в этом же батальоне. Через полгода стал начальником штаба, причём не имея в подчинении положенных по штату офицеров, всех как один убитых вместе с прежним начштаба. Так до сих пор и руководит один в виду огромной нехватки офицерского состава. И превосходно справляется.