|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Общий зал встретил наших друзей вносшибательным амбре! Фу-у-у-у! Неповторимый букет стойких запахов перебродившего позапрошлогоднего капустного рассола, гниющего мяса, рыбы, взгорячённых любовью, девственно немытых тел, снующей под ногами в бесконечных поисках чего-нибудь сожрать, облезлой псины, густо приправленный миазмами разной степени разложения продуктов животной и кишечной жизнедеятельности, свежо оттенял, чадящий в камине, тот самый "эндемичный термоядерный кизячок", с легким скепсисом упоминаемый ранее симпатягой Роландом. Поспешим согласиться, уж термоядерный, так термоядерный! На все сто! Глаза режет не хуже перцового газа! Словом, зер аппетитлищ!
Непривычно пустовато, правда. Ещё совсем недавно жизнь здесь бурлила гейзером, яблоку, да, чего, там, яблоку! — вишенке некуда упасть было, горошине, а теперь вот пусто и уныло, как в животе у известного крокодила. Лишь немногие, без каких-либо видимых признаков жизни, забулдыги виднелись там-сям в тусклом мерцании редких свечей. Может, оно и к лучшему... Слугам бы ещё на глаза не попасться!
Быстренько пристроив покойничка за столик в тёмном углу возле двери, поспешили уж, было, ретироваться, как вдруг недремлющее маршальское око, чёрт бы его побрал! — выхватило из всеобщего мутно-слезящегося бардака до безобразия странный предмет... Груша! Зарруга! Ух, ты, разрази меня гром! Откуда сие чудо зимой?! Тепло поигрывая жёлто-красными с восковым налетом бочками, вызывающе нагло возлежала она чистенькая на тарелочке, только, что без голубой каёмочки, посередь всеобщей пьяно-блевотной вакханалии, призывно маня, словно пресловутый пирожок: "Ну-ка, съешь меня, дружок!".
Возрадовался Юрий, протянул руку загребущую... Куда там! Не самая, видать, загребущая ручонка-то, позагребущее есть! Внезапно, откуда ни возьмись, раздалось: "Не тронь, га-а-аш! Ма-а-а-е!!!" Храпевший здесь же в куче обгрызи пьянчуга, очнувшись ни с того, ни с сего, вцепился в дивный фрукт обеими руками. Фи! Весь кайф грязными лапищами обломал! И только-только наш герой опять вознамерился слегонца покалечить очередного доброго карстийца, дабы, значит, экспроприировать свою законную добычу, как Роланд заорал дурным голосом:
— Брось, не трогай! Холи шит!!! Юрка, валим отсюда! Шнеллер!!! Ходу, ходу!!!
Спорить на всякий случай не стал, нутром почуявши неладное. В общем, крайнее, что успел заметить Маршал, пред тем, как трактирщик увесистым пинком выставил его за дверь — два длинных гнилых зуба впившихся в сочный плод... И брызнул сок... Ба-бах!!! Шандарах!!! Что ещё за фикен твою Арш?!! Грохотнуло прилично, на войне, как на войне! Чуть барабанные перепонки в мужчинах не полопались! Взрыв, сам по себе, вышел не очень мощный, перегородка устояла, зато сорванная дверь, пролетая, больно саданула Юрия в плечо. Рол, как и подобает гостеприимному хозяину, героически принял основной удар на себя. Злополучная дверца, крепко огрев боша по горбу, завалила его мордой в грязь, выломав, к тому ж, здоровенный кусок каминной кладки. Из образовавшейся щели сразу зачадило.
— Шайссе!!! Что это, Юра? Третья Мировая? — легко контуженый Роланд, смешно тряс головой, с трудом выбираясь из-под завала.
— Почем мне знать, какая тут у вас... мировая... Сами мы не местные...
— Пойдём, что ли... глянем?
Зашевелился улей, зажужжал на все лады! Взрывной волной, разумеется, махом все свечи задуло! Погас камин. И пришла темень. Похлеще египетской! Самая, что ни на есть, осязаемая тьма. Схватили по огарочку, поспешили обратно в зал. Любопытно же. А полюбоваться было чем, доложусь я вам! Дым коромыслом! От любителя фруктов осталось едва-едва более половины, остальное разметало в хлам, покрыв кругом стену и потолок сочащимся фаршем в замес с мозгами. Странно! Мебель почему-то не загорелась. Немного поодаль угадывались кишки, какие-то другие округленькие запчасти. Густеющая кровь, смешиваясь с нечистотами, клеила подошвы к полу. Рядышком в поле зрения — пара свежих трупцов, да упокоит Ваагл их душу грешную!
— Глянь-ка, Ури! — трактирщик радовался, словно мальчишка, подглядывающий за старшей сестрой в душе. — Удачно мы орла своего подсадили, а? Башню напрочь снесло! Теперь уж точно никто не дободается! Зарруга!
Нда-а-а... Житный, прямо скажем, выдался денёк для усохшей бабуленции с косой. Хотя... Как говорится, ещё не вечер, наверняка чего-нибудь до кучи накосячит, колхозница!
Окна к чертям собачьим вышибло, в образовавшиеся бреши дыхнуло зимнею стужей. Плохо людям, контуженные стонут, израненные вопят. Шансов выжить мало у них. Местные доктора лишь кровь пускать обучены, а её и без оного нехватка. Словом, жуть! Дышать нечем, всё дерьмо воспарило, зависло в воздухе плотною пеленой. Видимость нулевая. Откуда-то из щелей, как клопы на тёпленькое, повылезли перепуганные слуги. Целый выводок! Где только прятались?
С антресолей и галереи, горошинами из стручка, кубарем сыпались полуголые каросты с клиентами. Кто в рубахе, кто в подштанниках, засранными простынями обёрнутые. Девки простоволосые, обезумевшие со страху. Визжат, кричат, галдят, мечи наголо! Завертелась кутерьма в потёмках. Веселуха! Кому-то ногу отдавили, толкнули, локтём пихнули, тут же драчка завязалась. Пока разбирались, порезали слегка друг-друга. Нашлись-таки середь присутствующих и здравомыслящие люди — охладили головы горячие.
Роланд метался в толпе, зычным, хорошо поставленным голосом раздавая команды прислуге: "Шевелись, кровососы ленивые! Клизьмонусы пентафталевые! ...Берриморы! ...Шнеллер, шнеллер! ...Зарруга, доннерветтер! ...Вандаба! ...Гааш, козлы драные!!!".
Воспользовавшись всеобщей суматохой, Маршал тихохонько сокрылся в своем убежище, дверцу кое-как приладил на место и прижух в уголке на лавочке. Довольно скоро, как ни странно, всеобщий кавардак угомонился. Объявился и взгорячённый, осипший, чуть подкопчённый, отчаянно воняющий козлом хозяин заведения:
— Не дышишь, Горыныч? Чирей на пятке! А как дышал! Как дышал! — прохрипел с порога. — Щас бы яблочко куснуть, да? Любитель фруктов! Дрек мит Пфеффер! Хвала Вааглу, вроде разогнали всех по норам. Вот ассенизаторы мои конюшни Авгиевы разгребут маленько, подчистят в таверне, и все ок! По новой загуляем!
— Так, что это рвануло-то, разобрались?
— Шустрый ты малый! Вандаба! Только-только каросты осатаневшие утихомирились! Возблагодарим же небеса, за ниспосланный нам бесценный дар! — Роланд картинно воздел руки. — Долгожданные бочонки с элем прибыли наконец-то! Почти полная подвода! Хоть чем-то глотки жаждущие заткнули! Честно говоря, Ури, и без твоих разбирательств забот хватило. Во всяком случае нужно чётко понимать, что бы то ни было, свонским технологиям до столь изящной вещицы с взрывным, так сказать... хм... характером, как пешкодралом до луны! Так-то, брат... Батюшки, у нас же пиво киснет! — спохватился весьма своевременно. — Нельзя же так, выдохнется продукт, вовсе вкус потеряет!
С чем и залил в себя очередную, не знамо уже какую, порцию бродилова. Вытащил из камина головешку, прикурил без спешки, кинул в огонь пустую пачку из-под сигарет, продолжил, как ни в чём не бывало:
— Хотелось бы обратить драгоценное внимание всех присутствующих на череду довольно странных, по моему разумению, неурядиц, — к Ролу вновь вернулся характерный кудрявый стиль изложения, — удивительным образом совпавших с твоим прибытием в Свон. Не находишь? Сначала, значит, полнейшие непонятки с документами... Э-хе-хе... Транспортный канал опять-таки отработал как-то криво, непонятно... Это ещё его загадочное внезапное отключение... Да? Затем, кодла упившихся недоумков, нарушив всевозможные правила приличий, хамским образом вторглась в ВИП-зону, в результате чего, на нас повисла парочка жмуриков из числа претонских прихлебателей. Что, согласись, в условиях полнейшей неразберихи особо оптимизма не добавляет. И в завершение потешного машкерада — хит дня! — искусно зробленная смертоносная машинка, невесть откуда чудесным образом материализовавшаяся под самым нашим носом в момент, прошу жирно подчеркнуть красным, расположения к ей в непосредственной близости. Заметь, ни раньше, ни позже, а именно в тот самый момент! Иначе, сам понимаешь, рвануло бы совершенно отдельно от нас. Какой и у кого в том интерес? Справедливости ради отмечу, пока что Судьба хранит тебя, Маршал! Не проснись вовремя злосчастный любитель груш... Бр-р-р! Страшно себе представить! Словом, спасибо в его лице Вааглу, Ниикусу, Сирксу, Караглу, Кууну или, там, Мандраке и всем вместе взятым. Уберегли! Я, кстати, к грушам безразличен, мне бы капусты тушёной с сосисками... А, ты?
— Обожаю, бубёныть! Целую авоську за один присест сожрать могу! Больше, чем пельменей! И пусть я потом сутки из сортира не вылезу...
— Вот, вот! Гм... Твой покорный слуга отчего-то именно так и предположил. Не многовато ли совпадений за одни сутки, друг мой? Призадумаешься тут... хм... твоё бубёныть!
Некоторое время друзья размышляли молча. Каждый о своём. Об общем не думалось, надоело. Потихоньку Юру сморило, чуть со стула не упал. Дабы не заснуть ненароком, пришлось возобновить беседу:
— Сдается мне, сеньор Гаал, сержант твой хвалёный, не торопится. Бог даст, вообще пронесёт, что думаешь, наимудрейший?
— Ну... Ежели имеется ввиду внезапное учащение дефекации, сопровождаемое водянистым стулом, то это, поверь, лишь дело времени. Как, впрочем, я абсолютно в том уверен, и после авоськи груш. Хе-хе! Лопаешь ты свои пилюльки, нет, с непривычки пронесёт обязательно. Касаемо же начальника караула...
— Постой-ка, милейший! Не пойму, в голове чудит у меня или контузило? Вой звериный в ушах, лай... Всё россказни твои о волках вилеемских! — шутливо пригрозил пальцем. — Чертовщина теперь мерещится на каждом шагу! Это... самое... Хурензон ты, вот кто!
Однако Роланду, видимо, уже было не до шуток. Глаза полыхнули недобрым огнём, лицо посерьёзнело и даже, казалось, враз немного осунулось.
— То не вой, Ури. То песнь военная. Лукавого помянули, он тут, как тут...
— Какая еще, нахрен, песнь?!
— Доблестные карстийские воины адский огненный меч воевать идут. А поют... Поют для храбрости они. Побаиваются люди скверных дьявольских штучек. Я же объяснял.
— Да-а-а... Выходит, не пронесло...
— Выходит, так... Ну, ты... это... не скучай тут без меня... Пойду куда-нибудь... С глаз долой, из сердца — вон! Жуйте кизяк. Нельзя нам вдвоем светиться, дело завалим... Главное, исполняй всё, как договорились, а я уж тебя в беде не оставлю, так и знай! — ободряюще похлопал Маршала по плечу. — И ещё... Постарайся никому больше не хамить, добре? Очень тебя прошу, брат!
С тем и канул в темноту, прихватив, разумеется, свои игрушечные кацбальгеры. Мы словно бы вернулись к истокам повествования. Всё тот же одинокий неуместный валун посередь злачной таверны на окраине Карсты — Оплота Веры дистрикта Святого Кууна, без сомнения, зловоннейшей дыры Королевства Свон. С одной лишь разницей, таверна видится нам теперь малость разбомблённой.
Оказавшись в полном одиночестве, лицом к лицу с чуждой, беспощадно враждебной действительностью, Юрий вдруг почувствовал себя неуютно, можно даже сказать, жутковато... Нет, конечно же, страху не место в сердце Маршала, иное дело — тревога. О-о-о! Ее не избегнуть, не укротить. Единственное верное лекарство — водка, да и та, к огромному сожалению, не панацея. Сейчас бы сто грамм для храбрости... Отставить! Пожалуй, грамм двести пятьдесят — триста занадобится, не менее!
Опять-таки, где ж взять-то её, родимую? У боша источник шнапса самопального, увы, иссяк! Головы же местных алхимиков большей частью поисками магистериума — камня философского заняты, посредством коего в злато благородное легко серебро превращать, иные металлы плебейские. Такая им, значит, первостепеннейшей важности задача руководством на местах поставлена. Ну, еще социальные кое-какие заказики... Микстуры, там, примочки свинцовые, настойки горшие, припарки, натирки шарлатанские для знати из всяческих гадостей варганят. Сушёные мышки, лягушки, прочие незаменимые ингредиенты, вроде голов змеиных — всё в дело идет! Сусака, масака, понимаешь... буридо, фуридо! Дурят нашего брата, почем зря!..
Ах, да! Чуть не забыли! Яды же ещё! Уж, в чём-чём преуспели, так это в ядах! На любой вкус и цвет: жёлтенькие, красненькие, зелёненькие, со вкусом арбуза, спелой дыньки, клубнички, медленнодействующие, быстрые, моментальные, безболезненные и ужасно мучительные, всё, что душе смятенной угодно! Доходнейший сегмент чёрного свонского алхимического рынка, доложусь я вам. А вот приличную простецкую самогоночку делать так и не научились! Нет, гнать-то её гонят, ясный пень, но уж больно штука гнуснейшая на выходе получается, исключительно для наружного применения! На крайняк — по капелькам в настойках потреблять или отравить кого. Ха! В чистом виде без пагубных последствий для органона нипочём не потребить. Тьфу на них!
Тревожное ожидание встречи с неведомым. Кто бы ещё вчера мог предположить, а? К тому ж прогноз погоды на ближайшее будущее весьма неутешительный. А как всё хорошо начиналось! Весна, твою мать! И тут же паскудный звоночек, документики-то, тю-тю! Подпортилась погодка, отменяется весна! Совсем, как в детстве в преддверии очередного родительского собрания, вернее, последующей неминуемой выволочки, когда заблаговременно объявленное классной инквизиторшей аутодафе для особо отличившихся нарушителей школьной угрюм-бурчеевщины, воспринималось изначально чем-то далёким и почти нереальным.
Целая неделя же ещё впереди! Столбик термометра, скажем, упадёт ниже абсолютного нуля, торнадо, землетрясение, цунами, эпидемия свинки, да, мало ли, чего хорошего в жизни произойти может! Химоза, ручка классная наша, в конце-концов, глядишь, бациллу какую-нибудь зверчайшую подцепит! Всегда ведь, согласитесь, существовала вероятность отмены этого, не побоюсь красного словца, синедриона педагогического. Пускай и не очень высокая, но вполне достаточная для поддержания огонька надежды в неокрепших пацанских душах. В общем и целом, позиция верная — живи, мальчиш-плохиш, сегодняшним не то, что днём — часом, минутой! — лопай печенье с вареньем, да радуйся!
Однако по мере приближения роковой даты всё чаще подавал тревожные сигналы зловредный червячок неопределённости и сомнений. Ага-а-а! Ты еще и зуб кому-то выбил! Ну, держись, щусёнок! Где-то за день — два до, собственно, экзекуции наш Крысошубиус, прозванная так за кумедную привычку разгуливать с сентября по май в отороченной ободранной норкой кацавейке, прекращала делать намеченным сакральным жертвам какие-либо замечания и лишь зыркала строгим глазом, чего-то там внутре себя змейским образом фиксируя. Кое-какая определённость, само-собой, возникала, сомнения же обуревали всё более... Вы, что себе думали, парочка покойников — иголка в стоге сена, что ли? Серьёзно? За всё ответите! Зарруги, гааш! Что-то с нами будет?
Надежда угасает с последним лучиком света, прощальным вздохом. Может, все-таки пронесёт? Дудки! Исходя из богатейшего опыта человечества, в девяносто девяти и девяти в периоде случаев из ста — не проносит. Вот и сейчас, леденящая кровь песнь жрецов местной Немезиды неумолимо приближалась. Ребята, вы случайно адресом не ошиблись? И полминуты не прошло, шум в соседнем помещении известил о прибытии патруля. По всему видать, не ошиблись...
Юра уже ждал. Как и полагается, преклонив колени, смиренно опустив голову, капюшон надвинут по самые глаза, меч на полу эфесом от себя. Аккурат следуя ценным указаниям Роланда. Единственно, позволил себе украдкой рассмотреть маленько стражников. Потенциальные притеснители, обидчики как-никак! Вдруг где еще свидеться приведётся? Чтобы, значит, сразу, без раздумий... Не впечатлило. Хе-хе! Честно говоря, голыми руками бы всех передушил, как хорёк цыплят, да больно момент не подходящий, пусть еще поживут трошки. Пока... Мда-а-а... Прав был, похоже, старина Рол, человеческого во впечатляющей внешности сержанта Гаала угадывалось мало. Коль скоро вдобавок ещё и характер соответствует... Гм... Попал, похоже, Маршал, как хрущ в муравейнике!
Роста башибузук, сродни большинству туземцев, невысокого. Несуразно вытянутый широченный сутулый торс на коротеньких ножках и длиннющие ручищи до земли придавали господину начальнику стражи удивительное сходство с огромною всклокоченной обезьяной. А уж при взгляде на лицо, желание не то, что воду, вообще что-либо пить и вовсе пропадало! Маленькие, широко посаженные, колючие глазки, спрятанные где-то глубоко под крутыми гребнями надбровных дуг, покрытых непроходимыми зарослями кустящихся бровей, сверкали злобно и недоверчиво, беспрестанно бегая, верно у кошки, охотящейся за шальной мухой. Узкий покатый лоб и вся его аккуратная миниатюрная черепушечка позволяли предполагать наличие мозгового вещества в количествах не более грецкого ореха.
Зато нижняя часть — впечатляла! О-о-о-о! Подобно ковшу карьерного экскаватора, мощнейший жевательный механизм, видимо, под тяжестью нижней челюсти, иногда самопроизвольно приоткрывался, пуская слюни, демонстрируя огромные, как у павиана, почерневшие клыки и редкие, через два на третий, разведённые в разные стороны точно у пилы, заострённые передние зубья, придававшие мастеру Гаалу, ко всему прочему, сходство с безнадёжно больным пародонтозом крокодилом. Не бешенный ли? Всяко возможно...
Нос... Нос отсутствовал. Почти. Сопатка сплющена, будто ее долго и усердно втаптывали каблуком. Выделялись лишь хищно раздувающиеся ноздри. Грязные патлы неопределённого цвета и лихие гренадёрские усы, беспрестанно шевелящиеся от обилия обитающих в них вшей, торчали во все стороны, ещё более подчёркивая, упоминаемое ранее сходство.
Одет по-походному: кожаные штаны, стеганка с металлическими бляхами, высокие сапоги, накидка козьим мехом вовнутрь. Всё грязное, вонючее, засаленное. Разумеется, вооружён до зубов и крайне опасен. Хорош гусь, не правда ли? Красавчик! Справедливости ради отметим, недостатка женского внимания господин Гаал не испытывал, скорее, наоборот. Зато арийские лица наших бравых конфедератов по местным меркам выглядели, мягко говоря, довольно потешно, а положа руку на сердце, — попросту уродливо. Остальных, боязливо выглядывающих из-за спины командира разглядеть сразу не удалось.
— Что тут у нас? Грхм! О-о-о-о! — опасливо покосился на фламберг, затем на Юрия. — Святая Мандрака! Давненько не встречал дьявольщины в самом сердце Свона! Какими судьбами, чужеземец? Ты же не местный, да? Отвечай, зарруга!!!
Наклонился, не спуская глаз с пленника, медленно, осторожно поднял клинок. В ту же секунду подручные, словно стая озверевших голодных псов, бросились на Маршала. Не совсем, надо понимать, безоружного, но им же, собакам, невдомёк. Били недолго. Нос расквасили, губу, глаз заплыл. Зубы капа уберегла. Пару раз сунули в пах, щитки сработали исправно. Хорошая защита, спасибо Центру! Словом, обошлось без особых потерь.
— Ша, вандабы-гааш! Прекратить мордобой! Гр-р-рхм! Кнута орденского захотели на площади отведать, кар-р-ростово отродье?! Поднимите-ка его, ж-ж-живо! — тоже замахнулся, было, врезать разок-другой для профилактики, но инстинктивно учуяв смутную угрозу, вовремя сдержался.
На голову возвышающийся надо всеми, Юра напоминал теперь угрюмый скалистый морской утёс, атакуемый отовсюду суетливыми бессильными, по сути, волнами, пыжащимися сдвинуть, пихнуть его, хоть как-то поколебать. Всё тщетно. Вода, она, без сомнения, и камень точит, но... Герой наш явно не собирался долго здесь торчать, терпя всякие вахлацкие притязания. И если бы не весьма своевременное вмешательство отца-командира, неизвестно еще, чем бы все закончилось.
— Кто таков?! ...Откуда?! ...Будешь говорить?! ...Не будешь, значит... Грхм! — осклабился в щербатой чернозубой ухмылке главный городской стражник. — Сообразительный малый, гааш! Кто научил?!
"Где ж ты зубы-то растерял, бедняжка? Молодой вроде мужик, а такой срам во рту! Стыдно, батенька! Целоваться-то как? — злорадствовал Маршал. — Хотя... Хм! О чем это я? Здесь, в грёбанной Карсте вообще мыться не положено, не то, что зубы чистить! Своими бы лучше не отсвечивать, мигом ведь, бубёныть, на сувениры растащат!"
Прагматичный вояка, недаром умудрился до сержанта выслужиться. Каждая ведь задрипанная свонская лошадка прекрасно осведомлена — добыча Ордена — святое! Тем более, столь редкий экземпляр — огненный меч! Так, что сначала пущай монахи с этим уродом разбираются. Придёт черёд вызвериться остальным желающим — хорошо, не придёт — еще лучше, на обзаведение потомством сил больше останется.
Сколько долгих лет даже слухи о дьявольском оружии до Карсты не доходили, и тут, на тебе! В лучшем виде! К тому же в его дежурство! Кто-нибудь обязательно, да настучит. Гм! Плохо дело. Худшие опасения Гаала сбылись. Хотя... Не все так трагично! В ближайшее время Их Высокопреосвященство Прелат Ордена вряд ли успеют в Карсту возвернуться, а значит... Значит, по истечении законных трёх дней чужеземец волей-неволей окажется в милосердных руках Окружного Судьи — любезнейшего Гнууиса, с коим, имея в кошельке достаточное количество звонких гемм, хвала Вааглу, всегда есть маза договориться. При наличии, естественно, подходящего козла отпущения... О! Кстати, о козлах! Есть тут одна кандидатурка...
— Троон!
— Здесь, монсеньор!
— Пленника незамедлительно доставить в орденскую цитадель. Сдать, как положено, заковать в цепи. Головой отвечаешь! Грхм!
— Прошу прощения, командир, у монахов всё под завязочку. Пригнали с востока толпу арестантов из осуждённых мародеров. Болота будут монастырские осушать, дамбу строить. Намедни, как раз расконвоировали. Плюнуть некуда!
— Тогда к Претону в подземелье. Кажется, там еще оставались свободные камеры. Короче, подсадите куда-нибудь! Главное, где народу поменьше.
— Может в городскую тюрьму?
— Не рассуждать, солдат! Делать, как велено! В городской тюрьме он и пары дней не протянет. За ноское тряпьё да обувку обязательно ведь прирежут во сне, ровно барана! Гм... Сдается мне — не простой он, этот чужеземец... Нельзя его в расход... Пока... Судья пусть решает, с него и спрос... И, чтобы боле никто чужака пальцем не тронул! Грхм! Слышали все?! Самолично проверю! Найду хоть синячок, шкуру спущу!!! — повысил голос до крика. — Бойцы! Обещаю, пред тем, как этот курзон завизжит резаной свиньёй в умелых руках добряка Раага, каждый из вас сможет раззенковать его говносброс самым занозистым древком алебарды и пару — тройку раз пнуть по волосатым шарам! Тысяча чертей! Я ясно выразился?!
— Слушаюсь, монсеньор!
— Увести! ...Да! Двоим караульным вернуться. Похоже, будет ещё работенка.
— Пшё-о-ол! — Юрия со связанными за спиной руками взашей вытолкали за дверь.
Здесь пути наших друзей расходятся. Надолго ли? Одному Вааглу известно! Ибо будущее не подвластно человеку, чем бы, кто ни тешил свое самолюбие. Будем стараться, по возможности, хоть бы не терять их из виду. Гм... Надеюсь, получится.
— Эй, люди, кто-нибудь! Грхм! Трактирщика сюда подать! Ж-ж-живо! Шевелитесь, кар-р-ростово отродье!
Ещё по пути сюда, в "Первый Мечник", на лицо грозный, в действительности же трусоватый и вероломный человечишко, сержант Гаал уготовил несчастному Врууму страшную участь. Дурак, дурак, а хитрый! Ведь, ежели детально разобраться, жизнь господина начальника стражи висела отныне на тонюсеньком волосочке! И он, что не удивительно, прекрасно это понимал! Виданное ли дело вражеский лазутчик?! А потому размышлял о судьбе своей нелёгкой уже с того самого момента, лишь только в караулку ворвался смертельно перепуганный Моорек — конюший Претона, из сбивчивых показаний коего явственно следовал вопиющий факт присутствия где-то совсем рядом кровожадного чужеземца, предположительно — гемурского шпиона, безжалостно ломающего хребты несчастным горожанам и разящего всех почем зря направо и налево, аж страшно себе представить! — длиннющим, самым, что ни на есть, "огненным" мечом! О, как! Поскольку же не кто иной, как начальник стражи отвечает за безопасность и спокойствие горожан, выходило, что именно его, сержанта Гаала, преступная беспечность и явилась, по существу, первопричиной творящихся ужасных бесчинств.
Да-а-а, уж... "Огненный" меч этот ещё идиотский мифический на его голову! Откуда бы в Карсте ему взяться, а? Чушь какая-то собачья! Спьяну померещилось, не иначе! Впрочем, в подобные чудеса верилось меньше всего. И вообще, легко б отбоярился, особо не заморачиваясь, послал бы бойцов прогуляться туда — сюда, и дело концом. Но! Во-первых: судя по тревожным слухам, убит достопочтенный Мхеер — писарь Его Превосходительства, и это уже крайне серьёзно, а во-вторых: конюший, как ни странно, был абсолютно трезв, что более всего удивляло и настораживало. Пришлось тащиться с патрулем через весь город. Зима, ночь, пронизывающий до костей северный ветер. Представляете себе? Кошмар!
Отметим, что, хоть и маловато, прямо скажем, извилин бороздили мозг предводителя доблестной карстийской стражи, пара — тройка функционировали довольно исправно. Первая, разумеется, у кого, что отжать, урвать, вторая — как бы, где ни огрести, ни спалиться по недомыслию. Третья — резервная, по обычаю, отдыхала под паром. Две рабочие извилины, не переставая, боролись промеж себя, всякий раз побеждая с переменным успехом, тем самым обеспечивая бравому усачу вполне достойную, по здешним меркам, житуху и некий, чуть выше среднего, социальный статус. И это бескрылое приземлённое полуживотное существование полностью устраивало нашего сержанта.
Однако, в условиях подозрительного жестокого средневековья, цена любой, тем паче, служебной оплошности, слишком высока — человеческая, пусть и зряшная, никчёмная, какая-никакая, но всё же жизнь. Поэтому в сложившейся ситуации превалировала, ясный пень, извилина номер два. Она-то и напрягалась всю дорогу, судорожно генерируя многочисленные версии ухода от конкретной ответственности. На словах — сколько угодно! Общественное порицание, замечание, выговор, строгач с занесением — только в кайф! Даже столб позорный стерпится. Засветло, главное, своё успеть отстоять, ибо здесь на ночь караул снимают, умышленно оставляя приговорённого на произвол Судьбы в лице толпы глумящихся подонков, отбросов общества, опущенных, озлобленных на весь мир, жаждущих вызвериться хоть на ком-то беззащитном. И поскольку шанс им такой в последнее время выпадает редко... О-о-о-о! Представить страшно, чем это вернее всего обернётся. До утра ведь высока вероятность и не дожить, без заступников-то! Хоть бы родственники какие, друзья... Касаемо же кнута, раскаленных щипцов, щекотушек всяческих, анальных груш, иных милых безделушек, нет уж, увольте!
В этой связи, неоднократно упоминаемый Моореком, трактирщик Вруум самолично, по его же собственному признанию, умудрившийся доставить злоумышленника прямёхонько в город, минуя все посты, с преступным умыслом ли, по недосмотру халатному — без разницы, донельзя лучше вписывался в общую картину чинимых злодейств и беспредела, как пособник врагов Карсты. Да, что там пособник, организатор и идейный вдохновитель! А самое главное, когда б всех шпионов и предателей быстренько выявить, изловить, заточить в темницу и хорошенько выпотрошить, то, вероятнее всего, факт их нелегального проникновения в город особо пристального внимания ни у кого не вызовет. По крайней мере, надежда, хоть и призрачная, но имелась на то. Хм... Выбить же из хлипкого кабатчика нужные признания большого труда явно не составит. Вот так, в тесной сержантской голубятне и возник коварный план полнейшей дискредитации нашего старинного знакомого — Роланда, дабы самому счастливо избежать неминуемых "дружеских" объятий глубокоуважаемого сеньора Раага. От же гнида служивая! Не срослось, в замыслах грязных своих маленько пообшибся он. Подвела извилина, понимаешь, всего не проинтуичила.
— Наконец-то! Где тебя носит, голубчик? — криво ухмыльнулся. — Тоже, бедолага, на орехи досталось?
Видок у Роланда и, впрямь, не первой свежести: весь в грязи, запёкшаяся кровь на лбу, под глазом синячище, в общем, потрепанный. Весьма. Одежда тоже не столь опрятна, мягко говоря, как буквально еще пару часиков назад. Табачищем разит! Кроме того наш хитрый бош периодически содрогался телом, пучил глаза и конвульсивно тряс головой, довольно правдоподобно изображая обширную травмированность организма. Кацбальгеры же, несмотря ни на что, при хозяине...
— Молчать изволите? Гр-р-рхм! Хамишь?! Ну-ну! Неуважение к представителю власти, кар-р-ростово отродье! — огляделся по сторонам, заметил, наконец, выбитые двери, окна. — Святая Мандрака! Что у вас тут произошло?! Взрыв?!! Откуда?
— Похоже, какой-то пьяный гренадёр с гранатой баловался. Теперь нипочём и не узнать, какой. В фарш!
— Скорее похоже на артиллерийскую дуэль, трактирщик! Тебе не кажется?
— Вам оно виднее, — угрюмо констатировал Рол.
— Не шибко-то ты любезен, я смотрю, дражайший Вруум! Гм... Скажи-ка, в каких сношениях состоишь ты с... мнэ-э-э... Как, кстати, звать-то его? Этого бугая... Эй! Зарруга! Ты вообще слышишь меня?
— Кого?
— Терпение моё вздумал искушать, вандаба? Всему предел есть!
— Ой! Слышу, слышу! Да... плохо.
— Как звать постояльца твоего? Того самого, что сейчас отконвоировали?
— Откуда мне знать? — включил дурака кабатчик. — Спросили бы чего-нибудь полегче, чай не родственник. Фикен вас всех в Арш! Я, что, по-вашему, с каждого постояльца родословную выспрашивать должен? Мне делать, что ли, нечего? Кто работать-то за меня будет?!
— Не юли, говнюк! Грхм! Кар-р-ростово отродье! Свидетель показал, заодно вы с чужаком!
— А мне похрену, чего, там, ваш свидетель показал! Чирей на пятке! Нравится вам, с него и спрашивайте!
— Кому дерзишь, трактирщик?! Курзон гнойный!!! — Гаал вскочил, свирепо вращая глазами, за эфес схватился, того и гляди, рубанёт. — Да я тебя...
— Что ты меня? — на "ты" было сделано особое ударение. — Понты корявые гнёшь, служивый? — злобный немец и бровью не повёл. — Остынь, мудрила! Пред тобою, так, между прочим, как лист перед травою, муж сестры Окружного Судьи и вдобавок, коли ты запамятовал, чурка неотёсанный, так я напомню — двоюродной сестры самого монсеньора Хауума Карстийского, Претона Её Величества! Она, ежели, что со мной случиться, глазёнки-то твои поросячьи мигом выцарапает! Слуги нас вдвоем подметили, всем им рот не заткнёшь. А ты, собственно, кто есть таков? Какого роду-племени? Ну-ка прихвастни родственничками, крестьянин! Ха-ха! Был один писарчук, да и тот... вышел весь! Сядь лучше и успокойся, если поговорить о чём хочешь.
Тевтон-то наш, как выяснилось, суров! К тому же попёр ва-банк. Давненько не прикладывали начальника стражи фейсом о тейбл. Да еще столь основательно! Крыть, как оказалось, по существу нечем, пришлось умыться. Вовремя вторая извилина реверс включила. Едва сдерживая клокочущую вулканом злобу, опустился на место, притих. Затеи, впрочем, своей гнусной не оставил:
— Кто притащил убивца с кривым мечом в город, а? Зарруга!
Вместе с тем, прожжённого контрразведчика рукой голой-то не взять! Рукавицы надобно... хм... ежовые.
— А кто его прошляпил, гааш?
— Плачет по тебе дыба, дражайший! Ой, плачет!
— Двое нас, таких сержант! В соседских камерах мучиться будем. Ха-ха! Ты бы успокоился, служивый! Имеется вполне разумный, на мой взгляд, для всех фигурантов дела выход из сложившейся, прямо скажем, аховой ситуасьён...
Но сержант Гаал, казалось, ничего уже не слышал. Челюсть отвисла, слюни — водопадом, клыки наружу, извечно бегающие глазёнки остекленели. Замер в стойке, словно пес охотничий, дичь причуявший. Того и гляди, залает! С чего бы это? Ага-а-а! Всё дело в трактирщике, ибо в руках он крутил — вертел, как бы невзначай, пальчики шаловливые тренируя, настоящий золотой ругонский дан, чарующий блеск коего не спутать ни с одним другим блеском в целом мире!
— Святая... Мандрака! Откуда... это... у тебя?!
— Да, так, верблюд один знакомый подарил.
— Странное имя... Вер-блюд...Кто таков? ...Гемурец? ...Гонгарец? ...Сагриец? ...Неужто Фарры Онорские заслали?!
— Что тебе кругом шпионы сплошь вражеские мерещатся? У вас, батенька, маниакально-депрессивный психоз, знаете ли! Ни то, ни другое, ни какое. Просто... верблюд и все тут! Гвоздь в седле! Короче, неважно. Заработать хочешь?
— Мзду не беру. Шкуру мигом спустят! Где её потом новую-то взять?
— Ага! Не берешь ты... — проворчал в бороду Роланд. — Плавали, знаем! И потом, я же сказал: за-ра-бо-тать! — уже во весь голос. — Работа, поверь, вовсе не пыльная.
— Сколько денег?
— Всё твое будет! — Рол помаячил заветной монетой перед самым носом стражника.
Молниеносная атака и, приунывшая, было, первая извилина с помпой праздновала заслуженную победу. Вторая — в глубоком нокауте.
— Вандаба, разрази меня гром! — глаза вертухая округлились до размера самих, собственно, ругонских данов. — Достаточно, чтобы развязать и выиграть маленькую победоносную войну! Ты действительно этого желаешь, достопочтенный?
— Нет. Да и к чему все эти сложности? Дело плёвое, любой сдюжит!
— Не томи, рассказывай! Грхм!
— Что ж, расскажу, пожалуй. Надеюсь, свидетель Моорек под надёжной охраной?
— Сомнения твои — пустое, трактирщик! Сутки — двое, как пить дать, в клетке просидит. Он же свидетель убийства достопочтенного Мхеера! Может и более.
— Сделай так, чтобы урод замолчал. Навсегда. Уверен, мы поняли друг — друга. И, кстати, брата Ээхма, слыхивал о таком? — тоже не плохо бы найти... С тем же резоном... Договорились? Лови! — Роланд небрежно бросил деньгу собеседнику, словно это мелочёвка какая-то. — Жуйте кизяк!
— Говно — вопрос! — служака тут же попробовал металл на зуб. — М-м-м! Кажись настоящая! — покачал головой. — За фальшивые-то мигом щекотушек выпишут. Единственно настораживает, больно, уж, подозрительно легко ты с большущими деньгами расстаёшься, милейший Вруум! Грхм! С чего бы?
— Я не жадный! Легко пришли, легко ушли... К тому ж, не будь этих двух болтливых раздолбаев мы с вами, многоуважаемый Гаал, уверен, легко могли бы обо всем договориться.
— О чем, например?
— Ну... Положим, чужеземец находится в городе на легальных основаниях... То есть я, как бы не виноват вовсе... да и ты, вроде, в полном поряде. Соображаешь?
— А он, правда... не того? Не шпион?
— Беженец из Ругона, сержант! В этом я абсолютно уверен! А, чтобы, значит, и люди твои не чувствовали себя сиротами обделёнными, у меня ещё такая же штучка имеется.
— Но Мхеера-то он убил?
— Убил, убил. Бес попутал!
— Придётся отвечать.
— Все мы когда-нибудь ответ держать будем.
Появление в руках трактирщика очередного золотого, вновь ввергло карстийского городничего в полнейший ступор, но, хвала Вааглу, ненадолго! На сей раз, сержант оклемался довольно быстро и сразу же быка за рога:
— Пары ругонских данов, думаю, с лихвой хватит, дабы прикупить небольшой кабачок в Керке, вблизи самого большого ристалища в Своне — Арены Святого Сиркса. Грхм! — проговорил стражник мечтательно. — Нда-а-а... Доходное местечко! Весёлое, шумное, многолюдное! — смолк ненадолго. — Скажи-ка, дражайший, — усы его хищно зашевелились, — а что, собственно, мешает мне отобрать все твои монеты сейчас же, ни о чем со всякими, там, говноедами не договариваясь, а?! Вруум — гааш!!!
Вопрос, по-видимому, столь удивил Роланда, что последний не сразу-то и нашелся с ответом:
— Как это... что? ...Я, разумеется! Жуйте кизяк...
— Ты?! Ха-ха-ха! — не на шутку развеселился Гаал. — Да, за крутые башли... Ха-ха-ха! Грхм! Всяк на моём месте толпу мозгляков вроде тебя голыми руками передушил бы! Уморил, зарруга! Ха-ха-ха! Вот и я сей же момент...
— Так, уж прямо и всяк? Толпу передушил бы? Гм... Знаешь, — вдумчиво проговорил наш рыжий друг. — Один твой дальний родственник совсем ещё недавно тоже хавальник на чужое добро разевал. Теперь вот дохлый лежит здесь, валяется, воняет! Дрек мит Пфеффер! — пренебрежительно пнул ногой бездыханное тело. — Выходит, мы не договорились, уважаемый? Жаль! Э-э-эх! — немного грустно вздохнул трактирщик. — Что ж, фикен тебя в Арш, придется денежки-то возвернуть. Шайссе! Давай-ка, возвертай взад этот... бакшиш, шельма!
— Да?! Хм... И кто же здесь этот смельчак, интересно знать, который рискнет денежки мои отобрать? — с нарочито деланным удивлением оглянулся по сторонам. — Ты, что ль, голодранец?!
— Конечно! Кто же ещё по-твоему?
Не успел Гаал глазом моргнуть, как откуда-то из складок одежды в руках Рола возник небольшой аккуратный арбалет, заряженный короткой, тяжёлой, необычайно острой, так называемой, "пробойной" стрелой. Всяк свонец, когда-либо имевший дело со стрелковым оружием наверняка различит её, и наш потешный вояка — не исключение. Оттого, нацеленная в его грудь, смертельная игрушка слегка нервировала.
— Гони монету взад, зарруга Хурензон! — кабатчик, похоже, не шутил.
— Ха... — хохотнул, было, начальник караула, но под прицелом как-то, уж, совсем неуверенно. — Ты, мозгляк, сможешь в человека-то попасть, а, кар-р-ростово отродье?
Вместо ответа "мозгляк", не спуская с сержанта глаз, продолжая держать его на прицеле, поднял с полу, забытый в спешке, тяжёлый маршальский кинжал и, не разворачиваясь, одним молниеносным движением метнул в висевший на дальней стене деревянный щит с нарисованным, то ли джокером, то ли клоуном. Тз-з-з-з! — браво отвибрировал, глубоко вонзившийся в сухое дерево, клинок.
— Не в бровь шуту балаганному, а в самый правый глаз! Не веришь? Сходи посмотри, вандаба! Готов и дальше судьбу испытывать, глупец? — в спокойном голосе Роланда послышались стальные угрожающие нотки. — Будь, по-твоему. Но сначала все же послушай. Видишь тёмный налет на кончике стрелы? Это яд онорской пустынной рогатки. Слыхал о таковой? Весьма сильнодействующая отрава, можешь мне поверить. Изготовлена самим Араахом, милостью Ваагла лучшим алхимиком Несферы. Посему, куда бы я тебе ни попал, солдат, а попаду я всенепременно, будь уверен, сдохнешь ты медленно и крайне мучительно. Достаточно лишь слегка царапнуть. Стрела же эта, выпущенная в упор, как ты и сам прекрасно знаешь, прошьет насквозь любой доспех, не то, что стеганку сраную твою! И, будь спокоен, рука моя не дрогнет! А теперь хватит уже дурака валять, сгрузи-ка всё свое железо бесполезное на соседний стол, дабы не искушать меня боле смертоубийством и подсаживайся, разговор есть.
Хочешь, не хочешь, пришлось подчиняться. Ибо намерения трактирщика показались сержанту весьма решительными.
— Что я вижу, милейший Вруум! — Гаал вновь попытался перехватить инициативу. — Тайное оружие гонгарских ассасинов?! Контрабанда, братец! Грхм! За неё, знаешь...
— Знаю, знаю! Только никто, кроме нас двоих его не видел. И не увидит. Однако даже будучи спрятанным под столом, подальше от любопытных глаз, нацелено оно прямёхонько в твое поганое брюхо! Выстрелю однажды, тут же разберу и сожгу. Чёрта с два после докопаешься до меня! Помни об этом, солдат.
— Тем не менее, одного моего ма-а-ахонького словечка с лихвой хватит, дабы обвинить тебя в контрабанде, трактирщик! — не унимался сержант.
Денежку, между делом, так и замылил. От же прохиндей, вандаба!
— Не льсти себе, дядя! Ха. Ха. Ха! — пришел черед невесело усмехнуться нашему другу. — Не будет никакого словечка!
— Это ещё почему? Грхм! — искренне недоумевал стражник.
— Да, потому, что, либо мы договоримся полюбовно, — тут Роланд снизил голос почти до шёпота, — либо скоро, ой как скоро! — ты совершишь своё последнее увлекательнейшее путешествие через священный Фаргуг, о, счастливейший из смердящих! Там, за Фаргугом, поверь, дружище, подобным тебе уготовлен радушный прием, где столь горячо любимые вами при жизни колеса, дыбы, щекотушки, груши, костоломки, череподробилки, членорезки, прочие пыталки покажутся каждому вновьприбывшему невинными детскими шалостями! Притом, умрёшь ты вроде бы и по непонятным, но в то же время — вполне естественным причинам, поскольку стрельну я тебя совсем легонько, скажем, руку или ногу чуть-чуть подраню. Остальные тридцать три хм... удовольствия в течение долгой кошмарной ночи, уважаемый, вам обеспечит эликсир искупления болью монсеньора Арааха. Ужасная кончина, можешь не сомневаться, крайне болезненная! Честно говоря, созерцание твоих мучений и корчей доставило бы мне истинное удовольствие! Зарруга! Но... К глубочайшему сожалению, живой ты нынче нужнее. Да-а-а... Яд же сей, на вашу беду, господин тюремщик, местные коновалы определять, лечить не выучились и, уверяю вас, до-о-олго еще не выучатся. А потому спишут все на Ваагла. Сегодня, вроде того, Ваагл дал, завтра... хм... настроение испортилось — взял. Обычное дело! Меня же, как ты очень любишь не к месту повторять, хм... мозгляка, никто, ни в чём и не заподозрит. Не подхожу я на роль убивца! Ну, никак! Согласен?
— А ты не так прост, как кажешься, трактирщик! Грхм! — воскликнул неприятно озадаченный командир карстийской стражи.
— Ежели ты не так глуп, как кажешься, сержант, то сделаешь правильный выбор, — отпарировал Рол. — Учти, времени у тебя немного. Некогда мне тут с тобой рассусоливать, служивый.
Возможно ли назвать предложенное равноценным выбором? Согласитесь, язык не повернётся. В гораздо большей степени смахивает на ультиматум, типа: малый, сходи-ка, грохни двух парней и получишь за это большущие деньжищи, причём авансом, в противном же случае, ты — труп. Притом — больно и немедля! Хорошенькое дельце, не правда ли?!
— Предположим, убьёшь меня, что с того? Мои люди по-любому укажут на убийцу, и тогда участь твоя будет ничуть не лучше моей, а, может, и гора-а-аздо хуже. Умелец Рааг, знаешь ли, любит продлить удовольствие подольше. Всякие снадобья тайные имеются у него. Взбодрит, залечит и по новой калечит!
— Значит, всё-таки ошибся я... — Роланд сокрушенно покачал головой. — Глуп ты, солдат, как пенёк осиновый!
— Гнида! — глаза Гаала кровью налились, того и гляди, лопнут. — Кабы не гонгарская пукалка, юродивый, не сносить тебе головы! Гр-р-рхм!
— Брось хорохориться! Оставь дешёвые бравады для малолетних карост, до коих, братец скунс, ты зело охоч! Доннерветтер! Тебе-то дохлому большой прибыток будет с мучений моих?! А кабачок в Керке? Когда ещё фортуна улыбнется? Да, никогда! Не видать ни тебе, ни отродью твоему ныне и присно, и во веки веков боле столько золота! Решил свой сингулярный шанс профукать? Ради чего?! ...Короче, деньги верни, фармазон! Считаю до...
— Какой, какой? Сингу... чего?
— Единственный и неповторимый! Мнэ-э-э... По элефийски!
— А-а-а... Так бы сразу и говорил. Только вот шибко на ум ты скорый, милейший Вруум, подумать человеку не даешь. Чай, ведь не курицу на базаре покупаю, — озадачено почесал голову сержант, — тут, знаешь ли, соображение требуется.
— Подумай, подумай. Я пока пивка, с вашего позволения. Не возражаете? Кстати, угощайтесь! Говорят, способствует. Мозги проясняются. Жуйте кизяк...
— С удовольствием!
Пили, не спуская глаз друг с друга. Бош, естественно, впереди планеты всей. Стражник подотстал чуток, но тоже ничего, так, бодренько всосал! Видать, практика обширная у мужчины.
— Грхм! Уф! Хорошо! Я вот что подумал, — уж не рык звериный слышался, скорее, мирное ворчание. — Пожалуй, давай сюда вторую деньгу. Считай, договорились. Бойцов только дождусь своих и... пойдём дела делать...
— Совсем другой разговор! — очередной ругонский дан быстренько сменил хозяина. — Приятно иметь дело с человеком разумным. Хе! Пускай и не совсем прямоходящим... Погоди, постой! Не всё еще порешали, служивый.
Трактирщик опять полез в свой волшебный карман и... При виде третьего золотого, без того изрядно охваченного волнением, Гаала чуть удар не хватил! Столько событий за один вечер! Голова кругом! Хороший глоток доброго эля из личных запасов трактирщика взбодрил, конечно, малость, но заметную дрожь в душе и конечностях всё ж не унял.
— Что?! Ещё?! Грхм!!!
— Здесь такая штука... Видишь ли, солдат, проникся вдруг к тебе я уважением. Можно сказать, симпатией. Плохого не держи, не курзон я!
— Вроде онорской рогатки за пазухой, что ль?
— Шутник! Ха-ха! Гм... И подумал, зачем, собственно, мне этот последний несчастный одинокий ругонский дан? — Рол медитативно крутил его перед глазами. — Пусть лучше у тебя будет три. Гвоздь в седле! Денежка к денежке, щепка на щепку, букашка на букашку. Ему не скучно и тебе хорошо. Ты, как, не возражаешь?
— Кто? Я?!
Вид сержант сейчас имел малость ошарашенный, точно первоклашка у доски на семинаре по квантовой теории поля.
— Вроде, кроме нас, — Роланд развел руками, — и нет поблизости никого?
— Что сделать нужно?! Опять убить кого-нибудь? — лишенный остатков разума, свалившимся невесть откуда фантастическим богатством, бедняга Гаал, похоже, бредил наяву. — Судью? Претона? Прелата? А, может... саму Королеву Морру?! Ты только скажи, мы это мигом!
— Эй-эй-эй! Очнись! Отставить, солдат! Держи себя в руках! Зарруга! Больше никого убивать не требуется. Чирей на пятке! Объявятся бойцы, отправляй их назад за чужаком. Гааш! Хотя, нет! С ними лучше топай, от греха подальше, кабы не напутали чего. Слышишь? Переведите его тотчас в судейские темницы. Там в одной из камер девку какую-то стрёмную со вчерашнего дня держат. Сам не имел чести лицезреть, но знаю достоверно. Одна, выходит, как перст в хоромах королевских. Хе-хе! Харчей, правда, не дают, только воду. Нда-а-а... Странно все это... К ней, значится, и определите, всё спокойнее будет. На цепи она, уж, точно мухи не обидит.
— И всего-то? — свежеиспечённый крез явно не верил еще в свое счастье.
— Да.
— А тебе оно зачем?
— Хочешь денег? — не задавай излишних вопросов! Кстати вот и они, вертухаи твои долгожданные. Троон с сотоварищами. Давайте, двигайте уже, не тратьте время попусту. И без глупостей мне, солдат! Мы теперь крепко повязаны, ибо в одиночку тебе всё одно не управиться.
— Это еще почему?! — многозначительно ухмыльнулся Гаал. — Троон!!!
— Здесь, мой командир!
— Замёрзли, кар-р-ростово отродье?
— До кишок, монсеньор!
— Грейтесь пока. Там где-нибудь, подальше... — махнул рукой в сторону камина. — И быть наготове! Зарруги гааш! — обернулся к Ролу. — Больно шустрый ты, кабатчик! Пущай отдохнут маленько, согреются, не кони, поди!
Второго приглашения не понадобилось, стражники тут же упали на лавки и дружно захрапели.
— Куда ты, нах*й, денешься, думм твоя копф?! — продолжал бош, понизив голос. — Пойдёшь к менялам местным? Шуруй, валяй! Только помни! Доносчику приличная доля конфиската... извини, отобранного у изобличённого преступника имущества полагается, а долька там о-го-го вырисовывается! Изобличать же кого угодно, хоть младенцев невинных, заплечных дел мастера нынче так наблатыкались, не мне тебе рассказывать. Найдутся мухи, как говорится, был бы мёд! Сам, небось, не единожды схожие делишки проворачивал?! Что, запамятовал? Вспоминай! Короче, мигом судейским или монахам стуканут! Где бы ты ни засветился! Ну, откуда, скажи на милость, у бедного, несчастного начальника городской стражи ругонское золотишко, а, берримора? Поэтому, ежели кинешь меня — пропадёшь стопудов! Однозначно, будет тебе сначала матумба, пока всё до последней геммы не вытрясут, а затем, как водится — гаррота перед...
— Ма... Ма... Матумба? ...Это по-каковски? ...Больно?
— Оченно больно! Хм... — задумался ненадолго. — Будучи однажды в Элефии, поведали мне древнюю притчу о доблестных воинах, попавших в плен к злобным гемурским пиратам. Рассказать? ...Хорошо, слушай. Ну, как водится... Помучили их слегка, помучили и предложили, значит, выбор, типа: смерть или матумба? Один подумал, репу почесал, смекнул, что к чему и, вполне, согласись, резонно, выбрал матумбу. Тогда пираты, сколько обреталось их на флагманском галеасе, численностью, думаю, эдак человек триста — триста пятьдесят, чохом набросились на него, привязали к козлам и изнасиловали по-полной всем кагалом! Порвали жопу на фашистский крест! В буквальном смысле слова! Представляешь себе?! Козла к козлам, значится, привязали и-и-и-и... Альбтраум, зарруга! Другой видит, дело — швах! Обсерился, конечно, тут же со страху, однако виду не подал и гордо заявил: "Я выбираю смерть!". Громко, так, чтобы все, понимаешь, услышали. Чтоб, избави Ваагл, с матумбой не попутали случайно! Главный пират дюже прослезился с доблести такой неслыханной! "Элефийцы, — говорит, — гордый и храбрый народ! Великий воин выбрал смерть! — у самого аж голос дрожал от волнения. — Так уважим же выбор смельчака, но... Но сначала матумба-а-а-а-а!!!". Аха-ха! Мораль сей басни уразумел? Вступайте в наш свонский матумбарий!
— А-а-а вот оно как... Зря смеёшься, трактирщик, серьезно всё! Что же мне со всем этим... добром прикажешь делать? ...Брось ты свои глупые иноземные словечки, и без них голова кругом! Конфи... скат, матумба! Куун-гааш! — сержант явно нервничал.
— То-то и оно! Заходи, обращайся в любое время, поменяю! Мы же теперь, так сказать, подельники, согласен, брат? Нынче судья Гнууис с небольшим приварком всё бабло хавает, хоть ругонское, хоть гемурское, элефийское, хоть чёрти какое! Будь спок! Видать, за бугор драпать собрался, вандаба! Момента подходящего ждёт. У их благородий в сундуках разве что онорских триггов нет. Так, туда и не добежать! Только тс-с-с-с! И всё, между прочим, наменяно лично через меня! Более того, сам я не подставляюсь, деньги не считаю, расписки не подписываю. Мое дело — договариваться. К чему лишний раз грамотностью отсвечивать? Договорюсь и по твоим делишкам, не бзди! Стряпает же всё писарь судейский по недомыслию, ему и огребать при оказии. Малахольный Грииг — знаешь, верно, его? Ха-ха! Тормоз от повозки! При пущей необходимости, кому нужно курьером судейским доставочку легко организую. С охраной, как полагается! В Керк, положим, или куда прикажете. Хоть в Сагрию! Не бесплатно, разумеется, зато надёжно, фактически, с гарантией. И вот ещё, что, солдат... Допускаю, может, я в чем-то переигрываю, повторяюсь, однако заруби себе на носу! — Рол выразительно недобро глянул собеседнику в глаза. — Не вздумай никогда меня обманывать и не пытайся сбежать! И языком попусту не мели, гааш! Иначе собственноручно тебя пристрелю, как собаку бешенную, либо сей же миг те, кому следует, узнают о богачестве твоём... хм... неправедном. Да за такие башли... У-ух! От монахов и Тайной Канцелярии, сам же знаешь, не спрятаться тебе, не скрыться. Ни в Керке, ни в Несфере, ни даже в Таранге. Нигде! Остается лишь к Пустынникам податься. Хе-хе! На ужин праздничный! Ну... При таком раскладе мешать не стану тебе, смертничек, валяй, скатертью дорожка! Так, что, жуйте кизяк...
— А когда я сам донесу на тебя? Как ты и говорил, за долю малую, а?!
— Донесёшь?! Ха-ха-ха! — Роланд, не удержавшись, хрипло заржал во всю глотку. — На кого? На меня?! Ха-ха-ха! — разбуженные громким смехом, бойцы засопели недовольно, ворочаясь возле камина. — За что?! Золотишко-то ругонское в твоём кармане, дубинушка стоеросовая, не в моём! Ха-ха-ха! Позабавил старика! До слёз! Это мне на тебя донести, что под одеялом пукнуть! Прямо сейчас, хочешь? Твоим же орлам! Сдаётся мне, с огромным удовольствием за те же денежки оттопчутся на тебе парни...
— Тише, ты! Кар-р-ростово отродье! Ш-ш-ш! — придушено зашипел, замахал руками командир Гаал. — Вовсе не собирался я. Уж и пошутить нельзя! Значит, говоришь, в камере только девка? Стрёмная? Хм... Ладно, давай сюда бакшиш. Да, не светись, зарруга! Под столом давай, незаметно! Вот и хорошо! Вот и славненько! ... Троон!!! — рявкнул вдруг зычно. — Подъём! На выход товсь! Выходи стр-р-роиться!
— Постой-ка, любезный! — трактирщик слегка придержал сержанта за рукав. — Уверен, господа Моорек и Ээхм будут только благодарны, коли вы навестите их чуточку позже, скажем, завтра ближе к вечеру. Я же милости прошу, монсеньор, разумеется, вкупе с вашими доблестными бойцами, ко мне на кружечку превосходного эля сразу по переселению в судейскую кутузку злосчастного ругонца. Здесь ведь совсем рядом, не так ли? Вкуснейшие подкопченные свиные ножки прилагаются! Ну, как, годится?
— М-м-м-м...
— Что, вы! Что, вы! — кабатчик расплылся в радушной улыбке. — Сегодня же день рождения Господина Претона! Все за счёт Его Превосходительства!
— М-м-м! Не смею отказать, любезный Вруум! Сочтём за честь!
— Жду с нетерпением! — и уже вдогонку, сплюнув, пробурчал в бороду. — Йе мер дер Гайциге хат, йе венигер вирд ер сат! Шайссе!
Ух! Свалили, наконец-то! Хвала Вааглу! Давайте-ка минуточек пятнадцать — двадцать перекурим всю эту на первый взгляд слегка сумбурную, релятивно-плюральную темпоральную событийность, а то одышка чего-то. Старость, сами понимаете, не радость! Альтер ист айн шверес мальтер. Кхе-кхе! В себя надо бы придти, ситуацию непростую опять-таки обкумекать. Ну, что за народец эти карстийцы, скажите на милость? Тяжёлый, душный, того и гляди, объегорят на ровном месте! Ничего, не на таковских напали!
Перво-наперво немедля был вызван пред очи хозяйские помощник Дреен. Очень скоро он объявился — худощавый, смуглый, горбоносый южанин, лет тридцати — тридцати пяти, с грубоватыми, в то же время, приятными чертами лица, глазами цвета морёного дуба и улыбкой до ушей. Ценный кадр! Молодой толковый управляющий, знаете ли, большая редкость в здешних краях! Порой Ролу казалось, будто при всей своей внешней открытости, парнишка утаивал нечто важное и нужное, искусно скрываемое, недомолвленное. Словно выжидал удобного момента. Какого? Точно и не правая рука трактирщика вовсе, а, скорее, пытливый наблюдатель. Только вот чей? В большинстве случаев было это малозаметно, всё же, нет-нет, а мылило глаз! Как правило, Роланд отметал всяку глупую конспирологию, но временами его все ж цепляло.
Вот и сейчас Дреен стоял перед ним, серьёзный, готовый исполнить любое поручение, а в глазах! — непонятки полнейшие! Что там, в башке кудрявой творится? Одному Вааглу известно! Гм... Мнительный ты стал, старина Рол. Пора бы на заслуженный отдых, да кем заменить-то? Иными словами: "Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды". Отдав необходимые указания по поводу всевозможных званых и незваных гостей, трактирщик поторопился на чердак, плотно прикрыл за собою дверь, зажёг свечу, огляделся. Гамаюн встретил его приветливым ворчанием:
— Вр-р-р-р-рум! — склонив на бок голову, птица следила за хозяином блестящим умным глазом.
— Я тоже несказанно рад тебя видеть, старина! Что, Гамаюнушка, надоело в клетке торчать, словно какаду облезлый? Потерпи милок, потерпи! Скоро вдосталь налетаешься, разомнёшь крылышки.
Мерцающий огонёк свечи высветил в углу небольшое, видавшее виды, бюро, захламленное свитками пергамента, огрызками перьев, прочей писательской ерундой. За этой самой конторкой тихими безлунными ночами под скрип пера, пение сверчков и вопли жесточайше терзаемых, насилуемых у позорного столба прелюбодеек, рождались летописи славных городов свонских, обретали новую жизнь туземные предания, мифы, легенды, а в редкие свободные часы творился, пухнул, будто на дрожжах, очередной объёмистый научный труд по прикладной психостатике. Того и гляди, докторская взрастёт! Здесь, в убогой обшарпанной мансарде, версталась львиная доля пересылаемых в Центр сведений о странноватом трансграничном мире, приводящем в восторг яйцеголовых аналитиков-конфедератов, здесь же являлись свету прелестные ироничные куплеты, распеваемые затем менестрелями по всему Королевству.
За двадцать с лишним долгоиграющих лет Роланд мало-помалу принял эту удивительную, немного... хм... пугающую, реальность, сроднился с ней, врос корнями. Она, в свою очередь, подобно капитолийской волчице, пустила приблудшее дитя, вскормила молоком земли своей, позволив попросту жить, любить, множиться. И теперь вот всё висит на волоске. Нда-а-а... Стоило ли, считай, полжизни напрягаться, создавая посередь смертельно опасной эпохи брутального средневековья хрупкую светлую иллюзию, островок чего-то домашнего, родного? Наверное, всё-таки да, стоило! Особливо когда ты чуточку не такой как все, засланный казачок.
Жизнь ведь, как мы ее понимаем, она, в подавляющем большинстве случаев вообще штука иллюзорная. Эдакая, халтурно срежессированная, дешёвая мелодрама с единственно ярким моментом прозрения в завсегда трагическом финале. А что же кукловоды? Кто они, эти, большей частью, остающиеся за кадром, продюсеры, режиссёры, сценаристы? Отвечу: все те же циничные правители с многочисленными камарильями вплоть до последнего шута придворного и уж, несомненно, бессовестные заевшиеся попы! Куда ж без них, без дармоедов-то?! По крайней мере, здесь у нас, в Своне, примерно так.
Но и они несвободны в своих поступках. Ежедневно, еженощно, ежечасно тревожный страх одолевает, отравляет их бренное существование. От него не спрятаться, не скрыться. Сановные повелители мишурного блеска, Прелаты — авгуры Ваагла, погрязшие в интригах Претоны — хозяева жизни, все вынуждены заигрывать с чернью, расшаркиваться с себе подобными, ибо ужасен бунт голодных, но куда боле ужасны — предательство приближённых и месть отверженных. И ты, Брут? — сакраментальный вопрос, донельзя лучше характеризующий суть безграничного свонского человеколюбия. Причём, на любых уровнях, будь то придворные козни или "чистосердечный" донос обиженного лавочника.
Страх, ненависть и зависть всегда ведь, согласитесь, идут рука об руку с озлобленной жестокостью. Жестокость, в свою очередь, порождает насилие, сеет смерть и, как неизбежность — взращивает сонм коварных, нападающих исподтишка, будто шакалы, жаждущих отмщения, подбирающихся со всех сторон, беспощадных врагов, изощрённо посягающих руками наёмных убийц, подкупая, чем-то вечно недовольную, челядь, реванширующих отравляя, угрожая, убивая бунтами, заговорами, дворцовыми переворотами, провоцируя перманентное, высасывающее жизненные силы, ожидание фатального возмездия — главную причину чёрной, сушащей душу, депрессии и новых страхов. Зависть же с ненавистью — извечный гарнир к людскому малодушию, вроде картофеля-фри, лучка маринованного, да горчички к доброму куску венской свинины. Круг замыкается.
Не в состоянии вырваться из порочной круговерти, повинуясь чужой воле, люди подчас с лёгкостью совершают ужасные злодеяния, убивают и умирают мучительно, в большинстве своём, за чужие догматы, слепо принятые на веру. И так же непринуждённо зачастую меняют, казалось бы, незыблемые доселе, воззрения, будь только оппонент чуточку убедительней, имея, как аргумент, более силы в руках и ногах, дубину поувесистей, испанскую щкотушку или щипцы раскалённые. Что, собственно, вполне объяснимо, ведь любые невыстраданные верования — блажь — пустые никчёмные иллюзии, в той или иной мере порождаемые всё тем же страхом. Пред государством ли с его Тайной Канцелярией, Орденом, Вааглом Всевидящим, мрачной перспективой вечного гниения в Аду, да перед чем угодно, лишь бы смерды в стойлах не взбрыкивали! Хе-хе! Не грех и ориентацию сменить по необходимости, преспокойно продолжив бесчинства под иными хоругвями. Такова жизнь в здешних краях заповедных. Издалече оно, допустим, кому и интересным покажется, вблизи же, большей частью, мутит от всех этих безобразий!
При всём том, что углублённость коадаптации нашего милейшего агента-трактирщика несколько превысила, ограниченный многочисленными Правилами и Инструкциями, предельно допустимый уровень, он всё же, как ни крути, не принадлежал сему миру с его живописанными страшилками и пугалками, а потому не боялся. Радел за дело — без сомнения! С должной осторожностью, но без боязни. Разве, что за семью переживал. И на всякий непредвиденный случай старый контрразведчик, само-собой, разумеется, подготовил целую кучу отвлекающих отходных манёвров. Как же иначе-то? Это с одной стороны.
С другой... Гм... Большинство руководяще-направляющих указивок Центра давно уже стали для него чем-то второстепенным, рутинным, порой даже тяготящим. Нехорошо, ясное дело, государева служба как-никак, но так уж вышло, ибо, честно говоря, в нём нынче нуждались более чем он, собственно, в опеке центровых отцов-командиров. Добившись тихой сапой лет пятнадцать назад при старом либеральном руководстве негласного права на, категорически запрещённую при исполнении, личную жизнь, Роланд теперь оказался в, мягко говоря, неловком положении. Грубо выражаясь — в глубокой жопе! Будучи конфедеральным служащим, к тому же профессионалом высочайшего уровня, он попросту обязан был, любой ценой выцарапывать Маршала, ко всему прочему ещё и закадычного приятеля своего — Юрку Ширяева, из крайне затруднительного положения. Любой ценой!!! Соображаете? В то же самое время, святой долг любящего мужа и отца — уберечь семью от нависшей страшной опасности. Задачка, сами понимаете, не из элементарных. Как говорится, и рыбку съесть, и на банан влезть, и косточкой не подавиться! Весьма ведь велика вероятность нелёгкого, ох нелёгкого, выбора! Вы бы, к примеру, при схожих обстоятельствах, чем поступились? Да, уж... Обстановочка, бл*дь!
Присев, трактирщик погладил, шлифованное не одним десятком обшлагов, дерево, закапанное чернилами, испрещённое перлами непреходящего школярского фольклора, вроде: "Учитил Суург — курзон гнойный! Хазяйка Кенна — пражжоная кароста!", аккуратно заточил гусиное перо, отложил, добавил свежих чернил в непроливайку, задумался... Результатом сих невесёлых размышлизмов, явился вскоре довольно пространный манускрипт, изобилующий милыми шаловливыми словечками, вроде: "фикен", "Арш", " Шайссе", "Дрек" и тому подобными. Демонстративно наплевав на требования обязательной конспирации, Роланд подробнейшим образом изложил своё видение ситуации цветистым немецким языком, для пущей убедительности лакирнув, местами, доброй русской матерщиной. Получилось и, правда, хорошо. Хм! Душещипательный рассказик вышел, уж, поверьте! Перечитав пару раз, подправив описки, бош остался страшно собою доволен! Местные, ежели и перехватят, всё одно, ничерта не разберутся, зато таинственный получатель со столь оригинальной подачи гарантированно проникнется серьёзностью момента! Без малейших на то сомнений!
Хорошенько упаковав послание в герметичный деревянный футлярчик, и принайтовив его, как следует, к лапе пернатого почтальона, совсем уж, было, собрался выпустить ворона, но внезапно одумался. Вновь и вновь всплывали в голове, беспокоили, ошельмованные Маршалом, события той самой злополучной ночи, когда последний раз отправлял с письмом Генриха. Ведь при всей своей кажущейся фантастичности, даже абсурдности, версия возможного злокозненного покушения на вороного почтаря не воспринималась уже чем-то, из ряда вон выходящим. Звук арбалетного выстрела в предрассветной тишине тоже ведь, согласитесь, ни с чем не спутаешь! Голова-то у бывалого вояки, вроде как, пока еще тьфу-тьфу-тфу! В порядке! Тр-р-р, фьють, тынс, чпок! Припоминаете? И давайте не будем сейчас порожняк гонять, рассуждая о пользе или бесполезности ПНВ! Пустое это. Чтоб вы правильно понимали, дорогие читатели, в Своне далеко не все технические приблуды исправно функционируют. Может, слепой настройщик роялей на звук пулял? Ему-то темень однозначно не помеха! Там слух о-го-го! — глаз не нужно. Кто знает? Стало быть, пусть, и натянуто, предположив, что Генриха таки подстрелили на ужин, неплохо бы понимать, кто и, главное, зачем? Вопросы, без сомнения, занимательные, но сейчас нужны ответы...
Трактирщик погасил свечу, прислушался. Дом жил — проживал своей обычной жизнью, поскрипывая половицами, шурша крысами, постукивая ставенками, там-сям слышался людской гомон, женское приглушенное взвизгивание, вкусно пахло жаренным ночным обжорством. Постояльцы, верно, не все ещё утихомирились, каросты гуляли, денежек насосавшись, слуги трудились сверхурочно. С улицы никаких посторонних звуков не проникало. Попытка же высмотреть во тьме через слюдяное окошко что-либо заслуживающее внимания, вполне ожидаемо, успехом не увенчалась. Хошь, не хошь, а пришлось отворять оконце-то.
Колючий порыв ветра тут же ледяными иголками саданул в лицо, разметал пергаменты, сдул перо с парты. Гамаюн недовольно нахохлился. Рол отпрянул, принявшись спешно кутаться в, невесть откуда весьма уместно оказавшуюся под рукой, меховую накидку. У-ух! Ну и ветрило! Зарруга! Мало — помалу глаза привыкли к темноте и непогоде, перестали слезиться. Ничего интересного, заслуживающего внимания, кругом лишь ставни запертые... Запертые ставни... Кое-где вовсе окон нет... Стоп! Окно открытое! Наконец-то! Хоть какое-то разнообразие! Вон мужик в пиджаке! А вон оно, дерево! Кому это, интересно знать, понадобилось столь оригинальным способом закаляться по ночам, а?! Тараканов, небось, со свету сживают, клопов? Дык, без толку это! Любой ребёнок знает, жилище полностью вымораживать надобно. Странно, очень странно! Так, так... Померещилось ли бошу, нет, только заметил он в подозрительном окне движение мимолётное, будто пятно светлое промелькнуло.
Чертовщина какая-то! Закрыл ставни, присел в раздумьи. А, что это, кстати, за дом? На противоположной стороне улицы, метров пятнадцать до него... Ба-а-а! То ж орденская гостиничка! Монахи странствующие останавливаются в ней, угрюмые пилигримы, паломники, страждущие припасть к иссохшим мощам Святого Кууна. Все, как один, аскеты, удобств не признают. Короче, сплошная антисанитария, Мандрака гааш! Та-а-ак... Мансардный этаж... Обычно святые отцы в "Мечнике" столуются, но, случается, заказывают еду и в номера. Дабы с разбитными каростами, к примеру, лишний раз не сталкиваться, искушений лишних избегнуть. Хоть и наносное все это. Сами посудите, лишь ночь факелы зажжёт, девки только и шарятся туда — сюда, туда — сюда! Исповедаться бегают, не иначе! Ха-ха! Да, простит Ваагл Великодушный грехи наши развесёлые!
А в мансарду-то как раз пару недель назад интересные ребята заехали. Бойцы, должно отметить, дюже странные! С виду вроде монахи, как монахи, повадки же звериные и выправку военную не скрыть. Разумеется, средь орденских тоже доблестных воинов в достатке, однако благочестие в той или иной мере завсегда присутствует. Эти же — зверьё-зверьём! Не молятся, в храм не ходят, ни с кем не общаются, весь чердак изгадили. Уж на что карстийцы люди к вони индифферентные, и то ропщут! Еды переводят немыслимое количество! Платят, правда, исправно, каждый день одну и ту же сумму, точно командировочные. Поговаривают, сам Судья Гнууис за них хлопотал, да кто ж проверит-то! По всему выходит — они, вандаба!
Само-собой, ненавязчиво, так, но кое у кого из читателей наверняка ведь тоже возникло смутное ощущение некоей корреляции весьма своевременного явления этих господ с нашими занимательными событиями, правда? Вот, вот! И мы о том же... Никак помещение проветривают? Да уж, не мешало бы! Трактирщик снова выглянул в окно и вновь приметил движение. Теперь уже совершенно явственно! Шпионят за кем, что ль? Не за ним ли самим?! Чем обязан? Ну, дела!!! Откуда-то со стороны торговых рядов донёсся жуткий вой, аж мурашки под воротник забежали. Ого! Нихрена ж себе! Что за нечисть в Смердиловке завелась? Чур, меня! Опасливо украдкой перекрестившись, хозяин быстренько прикрыл ставни, типа, спрятался. Свонцы не крестятся. Левую, сердечную руку вверх, к Вааглу, тянут, правую к груди прижимают, к сердцу ближе. Оружие при себе? Всегда! Надо понимать, Гамаюн — последняя надежда, рисковать им нельзя. Нда-а-а... Как быть?
Доверившись интуиции, Рол накинул на клетку покрывало, дабы птицу не тревожить и, по стеночке, по стеночке, стараясь не попасть в поле зрения таинственных соглядатаев, прокрался к двери. Свечу вновь зажегши, оставил гореть, будто в комнате остался кто-то. Жалко, конечно, хороший огарочек пропадёт, но... Ничего не поделаешь, ради общего блага всегда ведь приходится жертвовать чем-то личным! Не так ли? Затем спустился по рабочей лестнице, прошёл, никем не замеченный, минуя подсобные помещения, кухню, вышедши аккурат через черный ход. Как раз к волшебному туалету. Там постоял немного, осмотрелся, отлил заодно. Вроде тихо, никаких вокруг вражьих шевелений.
Путь предстоял, в принципе, недалекий, да больно уж погода мерзопакостная! Где-то поблизости истошно лаяли собаки. Пока огородами пробирался до городской площади, замерз вусмерть! Здесь, вдали от жилья, меж трёх раскидистых осокорей выпустил птицу. Пара взмахов мощных крыльев и Гамаюн, коротко каркнув на прощание, растворился во мраке ночи. На сей раз обошлось без настораживающих звуков, лишь вой ветра проводил пернатого странника в дальнюю дорогу.
Вернувшись домой с приятным чувством честно выполненного долга, Роланд какое-то время ещё отогревался у камина, слушая вполуха бубнение исполнительного Дреена, затем пропустил накоротке кружечку — другую, так, чисто для приличия, с Гаалом и его ребятами и лишь под утро добрался, наконец, до спальни, где сей же момент уставший, но довольный забылся тяжёлым беспробудным сном в уютных объятиях преданной любящей Безлы.
Милая, милая Безла! Не уделить в нашем повествовании хоть бы малой толики внимания этой, без преувеличения, замечательной во всех отношениях женщине, было бы, уверяю вас, попросту бессовестно! Ибо добровольно связать свою жизнь с педантичным занудой вроде Роланда, сам по себе уже, согласитесь, поступок весьма ответственный. Учитывая же специфику его, мягко говоря, беспокойной деятельности, о коей она, благодаря живому ясному уму и недюжинной интуиции, с давних пор, разумеется, догадывалась, так и вовсе, в некотором роде — геройство!
Миниатюрная, ладненько скроенная, совсем непохожая на большинство ширококостных бочкообразных свонских фрау, сестра карстийского законника, при всей своей кажущейся хрупкости, обладала редкой физической силой и воинским умением, обращаясь с оружием по-свойски, не хуже иного вархунда или, скажем, дюжего лангенарма. Жёсткая вертикальная складочка меж тонкими бровями вразлёт, немного тяжеловатая нижняя челюсть, частенько играющие на скулах желваки, характер выдавали волевой, решительный и малость авантюрный. В то же время чуть припухшие, красиво очерченные губы, глубокие, далеко не всегда, к слову, мечущие молнии, озорные чагравые глазищи, томный перелив крепких крутых бёдер, удивительно, несмотря на зрелый возраст, соблазнительные, прекрасных очертаний, упругие яблочки грудей, явственно угадывающиеся под блио тончайшей элефийской шерсти, позволяли судить о необычайной чувственности их обладательницы, диковатой, непредсказуемой, оттого всегда свежей и желанной. Добавьте в канву непослушные, вечно выбивающиеся из-под атура, тёмно-медные вихры, слегка вздёрнутый аккуратный носик, рассыпь очаровательных веснушек по щекам, и вы получите вполне, для начала, достаточное представление о незаурядной внешности любимой жены психостата-трактирщика.
Хозяйственная, работящая, чуточку взбалмошная, в меру с хитрецой, весёлая, а главное, добрая, беззаветно преданная мужу и семье, Безла являла собой удивительную противоположность единоутробному брату своему — Его Превосходительству Окружному Судье Гнууису Милосердному, человечишке предельно мерзкому, ежели судить по немногочисленным пока ещё, но на удивление единодушным свидетельствам очевидцев. Несхожесть просматривалась столь разительная, что, казалось, люди эти рождены на разных полюсах разных планет, в разные эпохи. В то же время, вышли они из одного материнского чрева, что в числе прочих подобных казусов есть, без сомнений, занимательнейший божественный парадокс. Или, ежели хотите, граждане эволюционисты, загадка матушки-природы. Ещё большей загадкой была присущая ей поразительная, абсолютно несвойственная чумазым карстийцам, чистоплотность. Оттого-то, видать, и засиделась мамзель в девках, аж до самого явления здешнему народу чистоплюя Роланда! Ха-ха! Шутить изволим-с. Это, надо понимать, вовсе не означало принятия ванн по нескольку раз на дню, шампанское с утречка или, там, к примеру, кофе с свежайшим круассаном в постельку, иные, привычные для нынешних цивилизованных людей, гигиенические и не очень процедуры. Воды-то, окромя небесной до появления доблестного боша, небось, боялась панически, как и все в Карсте, но запашок пердячий, неединыжды подмечалось, напрягал девушку сызмальства. Посему, чуть повзрослев, намастырилась плутовка пользоваться различными протирками, присыпками, отдушками, нивелирующими в какой-то мере ароматы её естественных и хм... сопутствующих, назовем их, отправлений. Коим парфюмом, по слухам, за необременительные интимные услуги в достатке снабжал сеньориту некий престарелый карстийский алхимик, зело охочий озорник до юных прелестей.
Радетелей добрачной строгой нравственности просьба не беспокоиться, ничего страшного! На подобные мелкие шалости молоденьких холостячек в землях Святого Кууна испокон веков смотрели сквозь пальцы. А может ли быть иначе, сами посудите, милостивые государи, коль скоро в постоянных ползучих междоусобицах перманентно насилуется всё женское население страны от мала до велика? Вследствие чего сохранение биологической девственности и, следовательно, целомудрие, как некая, далекая от жестокой действительности, абстрактная и бесполезная здесь категория нравственности, ясный пень, всерьёз практически никем не воспринимаются. Разве что монахами, да и те себя блюдут лишь на людях, пока светло... Ха-ха!
Вот жена — иное дело! В южных дистриктах, к примеру, за супружескую измену камнями побивают, где-то на востоке жгут заживо, в благословенной же Карсте — верх гуманизма! — всего-навсего сутки позорного столба полагаются. Что, в то же время, милосердие мнимое, иезуитское, ибо случайно выживают единицы, да и те, калеки, живут недолго в беспрестанных мольбах о скорой, избавляющей от страданий, смерти. В то же время имеются в Своне злачные местечки куда интереснее! Скажем, Несфера, где блуд даже с замужними женщинами не то, что не возбраняется, но приветствуется! Представляете себе глубину падения нравов? Пропасть бездонная! Дух захватывает, слюни текут, глаза похотью горят! Ну, да обо всем по порядку. Гм... О чём это мы? Ах, да!
Старший брат Безлы, будучи в силу понятных обстоятельств страшно законспирированным, но конченным курзоном, весьма благосклонно относился к асоциальным склонностям сестры и иногда втихарца запускал свои холёные изнеженные ручки в ее косметичку. Сообразительная девица странные исчезновения предметов личной гигиены, без особого, мягко говоря, удовольствия добываемых в поте лица под грязным задрипанным одеялом противного старикашки, конечно же, замечала и, само-собой, злилась безмерно, но виду благоразумно не выказывала. В свет же Шерочка с Машерочкой выходили рука об руку, как принято: вонючки — вонючками, что, впрочем, ввиду скоротечности мероприятий больших хлопот никому не доставляло. Надо отметить, ей вообще-то повезло с сексуальной ориентацией кровника, ибо не сыскать сестричке лучшей подружки, нежели братец-гей, к тому ж ещё и всесильный Окружной Судья. Посему, невзирая на крайне негативное отношение к гнусным садистским и, как поговаривают, педофильским, склонностям ближайшего нынездравствующего родственничка, умница Безла, отдадим ей должное, всегда умела с ним ладить, без ложной скромности пользуясь, при необходимости, высокими вельможными связями. Не будем также забывать вдобавок о довольно близком её родстве с монсеньором Хауумом Карстийским, Претоном Её Величества, которому наша героиня приходилась двоюродной сестрой по материнской линии. Так, что старина Рол, при всём прочем, некисло устроился, фикен его в Арш! Зарруга гааш!
(продолжение следует)
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
