Александр. Продолжение похода 3

Теперь ни одна корзинки с продуктами не могла попасть в город, но это только подстегнуло римлян к новым действиям. Ночью, небольшой отряд смог незаметно для вражеских караулов выбраться из города. Удачно обойдя все заставы, они расположились выше по течению Тибра и стали спускать по воде глиняные бочки с продовольствием. Сплавлялись они только ночью и осажденные ловили их при помощи сетей поставленных в районе Бычьего рынка.

Так продолжалось несколько дней, пока случайно из-за дождей один бочонок не вынесло к македонскому посту. Узнав об этой уловке, Нефтех приказал натянуть несколько тросов и цепей поперек течения реки. Заметив это, фуражиры пошли на хитрость и стали сыпать в реку орехи и желуди, которые римляне ловили специальными корзинами.

Раздосадованный египтянин отправил на поиски римлян скифов, которые были прекрасными следопытами. После трех дней поиска, дети степей наткнулись на лагерь фуражиров и всех их перебили. Выйдя в условленное время для приема речного груза, римляне с ужасом увидели плывущие по реке человеческие головы тех, кто рискнувших спасти свой город от голода.

Попытки послать новую группу фуражиров заканчивались для римлян плачевно. Короткие летние ночи не позволяли им незаметно покинуть город по реке. Расположенные с двух сторон караульные посты, внимательно следили за течением, при помощи специально установленных на берегу костров. И их стелы убивали каждого, кто пытался проплыть мимо них.

Римляне мужественно переносили пытку голодом. Сенат конфисковал все продовольствие у торговцев и ввел продуктовую квоту на каждого человека. Угроза голодного бунта низов отодвинулась, но обострилась другая. В городе было слишком много рабов. Согласно их статусу квота на еду им не полагалась и их владельцы, были вынуждены сами решать вопрос их пропитания.

Желая сократить число прожорливых ртов, богатые римляне стали методично убивать своих рабов и сбрасывать их тела в реку. Эти неосторожные действия привели к самому печальному последствию для жителей Рима.

Среди римских рабов был грек Аристоник, который пользовался большим авторитетом среди невольников многих римских фамилий. Узнав о творимом римлянами произволе, он быстро сообразил, что в скором времени начнется поголовное истребление рабов ради сохранения жизни самих римлян. Упреждая своих хозяев, он составил заговор и известил об этом македонцев. В выбранную для выступления рабами ночь шел сильный дождь. Караульные городских ворот, привыкшие к спокойному поведению неприятеля, спрятались в помещениях, лишь одним глазом посматривали в сторону врага.

Ведомые Аристоником рабы сумели незаметно подобраться к караульным, напали и перебили их и открыли ворота города. Первыми под гром грозы и шум ливня в Рим ворвались скифы. Запалив близь лежащие дома, они устремились к Капитолию, где в это время заседали сенаторы.

Вслед за ними в город вошли испанские наемники, самниты, эпироты и лишь потом воны царя Александра. Осажденные римляне, в полной мере пережили ужас троянцев обнаруживших в своем городе греков. Все как один они выбегали на улицу с оружием в руках, пытаясь защитить свой дом и падали, сраженные ударами врагов.

Многие надеялись укрыться в Капитолии, как укрывались их отцы и деды во время нашествия галлов. Устремляясь к крепости, они попадали под стрелы и копья скифов, окруживших холм. Комендант Капитолия вовремя заметил врага и затворил дубовые ворота крепости, но это не спасло маленькую крепость, как в свое время спасло от галлов. Несколько снарядов с огнем, что зажгли ворота Капитолия, перечеркнули все надежды.

К утру основные очаги сопротивления в городе были подавлены. Александр проехал к Капитолию, который к этому времени уже взят. Всех уцелевших в ночном побоище солдат, людей и сенаторов скифы сбросили с Тарпейской скалы вниз на камни, как до этого они сами сбрасывали вниз своих преступников.

Проехав через выгоревшие дотла ворота, покоритель Ойкумены привычно принес жертвы в храме Юпитера Капитолийского и отдал солдатам город на трех дневное разграбление, запретив разрушать его строения. Так пал Рим второй не менее грозный противник, чем покоренный ранее Карфаген.

Глава XIII. Сложный узор женских судеб.

Тихо и лениво плескалось Средиземное море у песчаных берегов дельты Нила, даруя живительную прохладу жителям Александрии. Наступал жаркий полдень, и всякая жизнь в столице потрясателя Вселенной замирала, повинуясь неписаным правилам этих мест. Замирала жизнь и в доме госпожи советницы Антигоны, нежданно-негаданно получившей от судьбы щедрый подарок. Впервые за всю свою жизнь она не только стала полноправной супругой, но и весьма состоятельной женщиной, благодаря высокому положению своего мужа.

Кроме этого, фиванка наконец-то за долгие годы почувствовала себя полноценной матерью. Теперь она не только смогла явить свету свою родную дочь, но и стала матерью сына своего мужа. Все это — серьезно преобразили рыжеволосую танцовщицу. Первое место в её жизни прочно заняли заботы о доме, оттеснив в тень мысли связанные с местью к Александру и другим македонцам осталось позади. Возможно, это было связанно с внушением, которое сделал ей Нефтех при помощи своих настоев. Возможно, она устала от непрерывной войны с домом Аргидов, а возможно все это чудесным образом переплелось между собой и получилось то, что получилось.

Уже с первых дней её пребывания в доме Нефтеха, слуги почувствовали на себе руку настоящей рачительной хозяйки. При распределении поручений фиванке никогда не приходилось повторять слугам дважды. Тон голоса и вид, с которым она раздавала задание прислуге, заставлял беспрекословно повиноваться ей.

Особенно это почувствовалось после отъезда Нефтеха, передавшего в руки жены не только полное хозяйствование в доме, но и позволил ей по своему усмотрению распоряжаться финансами. Проявляя столь полное доверие в домашних делах к своей новоявленной жене, по мнению многих сановников, советник сильно рисковал, но время показало, что они ошибались.

Получив в свои руки деньги мужа, Антигона как истинная Дева тратила их исключительно на нужды дома и семьи, полностью исключив из статьи расходов развлечение. Докладывая о тратах, управитель Нефтеха каждый раз дивился памяти рыжеволосой фиванки, её уму и прозорливости. На что скуповат и прижимист был в своих личных тратах Нефтех, но он в подметки не годился своей рачительной супруге. Она всегда стремилась обойтись исключительно необходимым, а если и делала дорогие покупки, то делала их исключительно ради дела, имея точный расчет, что получит в дальнейшем от этого выгоду.

С момента переезда в дом Нефтеха, она старалась как можно реже видеться с Клеопатрой и Атоссой, оставив в прошлом прежние отношения с ними. Дожидаясь возвращения мужа из похода, она сосредоточила все свое внимание на детях.

По настоянию Нефтеха, Нисе был приставлен ритор, который начал обучать ребенка чтению и письму. Под присмотром матери девочка делала заметные успехи и вскоре смогла написать отчиму небольшое письмо.

Одновременно с ней занимался учитель дворцового этикета и хороших манер. Нису учили правильно говорить, ходить, танцевать и даже играть на музыкальных инструментах. Кроме этого, девочке постоянно внушали, что она отличается от прочих сверстников, так как она дочь высокопоставленных родителей.

Глядя на светящуюся от счастья Нису, Антигона теплела душой, в глубине которой затаился страх, что все это счастье, может пропасть в любой момент.

Связав свою судьбу с Нефтехом, фиванка прекрасно понимала, что теперь, в своем положении она вышла на очень высокий уровень жизненной опасности. Египтянин вращался в столь высоких кругах и ведал такими государственными тайнами, которые кроме материального благополучия таили массу всевозможных неприятностей.

Но это не сильно волновало фиванку. Пройдя столь жестокую жизненную школу, она не пугалась трудностей наоборот, теперь у нее появился весомый стимул поучаствовать в опасной, но увлекательной игре. Проанализировав все то, что ей поведал Нефтех в тайной беседе перед своим отъездом, Антигона пришла к выводу, что ее новоявленному мужу после окончания похода, скорее, всего, будет предложена большая должность никак не ниже правителя сатрапии. Продолжая размышлять дальше, женщина поняла, что Нефтех имеет определенные тайные виды на будущее Нисы, ради которого и происходило ее ускоренное обучение.

Не торопя события и особо не демонстрируя свои догадки, Антигона вместе с тем стала налаживать дружеские отношения с царскими женами и прочими деятелями двора. Особенно легко это удалось сойтись с Роксаной, которая после прихода Эвридики, как никогда нуждалась в дружеском плече.

Согдийская принцесса изнывала от одиночества и с радостью поделилась с фиванкой своими горестями и невзгодами, а заодно и маленькими женскими тайнами. Посещая ее раз неделю, танцовщица стала желанным гостем у пленницы золотой клетки. Вскоре Антигона узнала интересную вещь из жизни царя Александра. Она многое объяснила фиванке в ее неудачной попытке ранее привлечь к себе внимание монарха.

Оказалось, что царь обожал блондинок с оттенком спелой пшеницы и был абсолютно равнодушен ко всем женщинам с другим оттенком волос. Именно это стало основным мотивом при выборе в жены Роксаны и Эвридики, и отвело кандидатуру беловолосой Клеопатры. Их цвет как нельзя лучше подходил к облику его первой любви, которую он познал в свои пятнадцать лет.

Ею была рабыня, привезенная в Македонию из далеких причерноморских степей. Ее взяли в плен будины и выгодно продали греческим торговцам. Будучи дочерью вождя, она гордо носила свою красивую голову, дивно обрамленной тугой золотой косой. Александр полюбил ее сразу едва увидел во внутреннем дворцовом дворике, куда привели только что купленную восемнадцатилетнюю красавицу.

Так прошло полгода, за которые наследник македонского престола окончательно влюбился в северную красавицу. Едва Александру исполнилось шестнадцать, и он получил ранг молодого воина, как в той же ночью цесаревич подкараулил вышедшую по нужде рабыню и, зажав ей рот, утащил на сеновал.

Гелонка попыталась сопротивляться, но удар кулака успокоил ее, а когда она очнулась, все уже было кончено и ей осталось лишь починиться судьбе. Познав женщину Александр, получил новый импульс в своей любви к золотоволоске. Их встречи не остались незамеченными и об этом донесли Олимпиаде.

Эпиротка страшно разгневалась, узнав о связи ее сына с дрянной рабыней. Совсем не такую жизнь представляла и готовила царица своему сыну. Поэтому, лично удостоверившись, что все это правда, царица на следующий день, приказала продать гелонку на рынке, предварительно обрив ее наголо.

Узнав об этом Александр, пришел в отчаяние и ужасно тосковал. Олимпиада попыталась объяснить сыну причину своего поступка интересами государства, но Александр не принял её слова. Воспитанный в любви к матери он не посмел, открыто перечить ей но, и не простил, затаив в душе большую обиду.

Царевич пытался найти гелонку через своих знакомых, но все было напрасно. Первая любовь будущего покорителя Ойкумены бесследно исчезла, навсегда оставшись недосягаемым образом любимой к которому Александр неосознанно стремился всю свою жизнь. Именно тогда пролегла первая трещина в отношениях матери и сына, которая со временем выросла до ужасных размеров, делая их чужими людьми.

Расставшись с Олимпиадой в начале похода, царь внимательно выслушивал ее многочисленные советы, но с каждым годом все дальше и дальше отставлял ее от государственных дел. При встрече с матерью в Александрии, он отчетливо ощутил глубину и ширину, разделяющую их пропасть и с огромной радостью, согласился на то, что Олимпиада осталась в святилище Зевса-Амона.

Антигона с содроганием слушала эти тайны и испытывала только отвращение и брезгливость от их познания. Общаясь с согдианкой, госпожа советница очень опасалась, что она длительно страдающая от отсутствия мужского общества, подобно Клеопатре, не стала требовать от неё оказание интимных услуг. Такое было вполне возможно, но к счастью, её опасения были напрасны.

Воспитанная в строгих правилах, Роксана была далека от подобных утех, которыми свободно занимались представительницы высокой эллинистической культуры. Роксана нуждалась в близком друге, внимание которого не нужно было покупать различными материальными благами и только.

А тем временем с бывшей царицей Македонии, а ныне живой богиней амонийского святилища Ледой, происходили интересные метаморфозы. Получив после соития с богом предсказания, что понесет от него, она действительно забеременела.

Сначала у неё стали наливаться груди и если раньше они у неё горделиво колыхались, то теперь вызывающе стояли. Затем, медленно, но верно стал увеличиваться в объеме и живот живой богини, чья плоскость была предметом зависти знавших Олимпиаду женщин.

Все эти изменения видели не только слуги обслуживающие эпиротку, но и многочисленные паломники посещавшие святилище во время очередного появления богини народу. Сотни глаз смотрели на её открытую грудь, а также жадно пожирали её прекрасное тело. Тонкие золоченые нити, её чисто символической юбки не столько скрывали, сколько открывали прелести богини, длинные ровные ноги, упругие ягодицы и гладко выбритое лоно.

Молва о том, что живая богиня понесла от своего божественного мужа, быстро заполонила сначала Александрию, затем Египет, а потом и все Восточное Средиземноморье. С каждым новым выходом богини число зрителей увеличивалось в геометрической прогрессии, к огромной радости жрецов святилища.

Конечно, для полной достоверности, многие из паломников хотели бы хоть одним глазком увидеть сам акт близости бога со своей смертной избранницей. Ведь все, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимо наслаждение, но и того, что они видели, наглядно убеждало в правдивости молвы.

Во-первых, сам факт беременности женщины, которой уже далеко за сорок. Это было довольно редким явлением, несмотря на хорошую плодовитость женщин этого уголка земного шара. Во-вторых, возникновение беременности у живой богини святилища, однозначно указывал на присутствие в этом деле бога. Мало кто из смертных рискнул бы перейти дорогу Зевсу-Амону и наставить ему "рога". Ну и, в-третьих, зрителей безоговорочно убеждало поведение Олимпиады — Леды. Появляясь перед огромным скоплением народа, она так убедительно играла роль живой богини, что не поверить ей было просто невозможно.

Каждым своим жестом, взглядом, действием, она демонстрировала свое полное превосходство над пришедшими увидеть её паломниками. Откровенная нагота нисколько не смущала эпиротку. Она с такой важностью и гордостью сходила со своего трона и участвовала в поклонении богу, бросавшие на неё любопытный взгляд люди, тут же отводил его прочь. Словно столкнувшись с невидимой эгидой превосходства, они трусливо прятали глаза, как будто их застали за откровенной греховной непристойностью.

В том, что богиня беременна от бога верили все, начиная от паломников, слуг, охранников святилища, жрецов и заканчивая самой Олимпиадой. И только маленькая группа людей, чья численность была меньше численности пальцев одной руки, знала правду — живая богиня Леда не была беременна.