Александр. Продолжение похода 3

— Ты с честью выдержала и это испытание. Теперь тебе осталось пройти через радость, но прежде чем ты начнешь выпей это — по знаку Херхорна, Олимпиаде подали чашу с питьем, которое она выпила, не колеблясь, немного пролив его на грудь.

От выпитого содержимого чаши, эпиротка ощутила неожиданный прилив сил. Ей хотелось действовать, двигаться и, увидев, как загорелись глаза Олимпиады, Херхорн важно молвил.

— А теперь, пришла пора, чтобы ты усладила взор великого Амона и его слуг своим умением танца радости. Танцуй! — приказал жрец и властно трижды хлопнул в ладони. В тот же момент стоявшие за его спиной жрецы дружно затянули песню, подземелье наполнилось звуками барабанного боя и флейт, противиться которым было невозможно.

Мерно покачивая руками и бедрами в такт музыки, она стала танцевать перед стоящими перед ней жрецами танец живота. Плавно ускоряя свои движения в такт пению и барабанов, она, услаждая их взор красотой и грацией обнаженного тела. Покорной рабой плясала гордая царица, призывно вскидывая ноги и играя ягодицами перед зрителями, пока Херкорн взмахом руки не оборвал пение и музыку.

— Прекрасно! Радость ты принесла и себе и нам, и теперь иди и снеси змею, как того пожелал великий Зевс-Амон.

Миг, и жрецы подхватили под руки разгоряченную танцем Олимпиаду, и повлекли в глубокую тьму, казалось нескончаемого зала. Поворот, еще поворот и царица увидела перед собой просторное птичье гнездо, сделанное из травы и прутьев. В центре его, при скупом свете факела лежало большое белое яйцо.

Подведя её к гнезду, жрецы растворились во тьме, оставив Олимпиаду одну решать, как исполнить волю бога. Несколько мгновений она ничего не могла придумать дельного, как неизвестно откуда прилетевшее имя Леды, помогло ей понять волю бога. Задержавшись на секунду, раздумывая, правильное ли она приняла решение, эпиротка решительно шагнула в центр гнезда и опустилась на яйцо.

Его скорлупа встретила тело царицы прохладой, но она быстро прошла, от тепла, которое источалось от разгоряченного тела. Неудержимой волной обрушился на яйцо живительный жар, исходящий от Олимпиады. Все увереннее сжимала она телом это яйцо подобно курице наседки.

Словно подтверждая правильность её действий, в непроглядной темноте за спиной запел молитву одинокий красивый голос, к которому постепенно присоединились и другие. Не понимая слов, Олимпиада подпала под его очарование и силу.

С каждым мгновением её стал охватывать трепет перед нарождавшимся чудом, и она стала стонать. Сначала эпиротка лишь негромко постанывала, затем все громче и протяжнее, а когда охватившие её чувства достигли предела, она застонала во весь голос, как будто в этот момент рожала.

Кричала так громко и с такой экспрессией, что произошло чудо. Зажатое ею гениталиями яйцо сначала треснуло, затем лопнуло, и из него появилась голова рогатой змеи.

Другая женщина бы на месте царицы в ужасе вскочила бы, но только не эпиротка. Большую свою часть жизни она провела с этими рептилиями и потому восприняла рожденную ею змею как должное.

Осторожно взяв змейку в свои руки, она гордо подняла её над головой и в тот же момент раздались восхищенные голоса — Чудо, чудо, чудо!

Подбежавшие к царице жрецы помогли ей встать и с поклоном приняли у неё змею.

— Воля великого бога исполнена. Иди и заверши ритуал, так как это должно быть — произнес Херхорн и властно хлопнул эпиротку по заду.

Восприняв подобное действие как должное, с гордо поднятой головой царица шагнула навстречу горящему во тьме свету.

Вскоре она оказалась в зале, в центре которого, на небольшом постаменте находился фаллоса, искусно выточенного из светло зеленого камня. Это был символ первородной силы Осириса. Издревле он хранился в храме Амона, как в особо почитаемом в Египте святилище. Именно с его помощью, согласно преданиям, богиня Исида смогла зачать плод от своего мертвого, горячо любимого мужа и родить своего защитника, великого бога Гора.

Что следует ей делать, Олимпиада поняла без лишних слов. Медленно и неторопливо приблизилась она к священному предмету, оценивая как лучше её начать ритуал.

За её спиной вновь раздался бой барабанов и, восприняв их звуки как сигнал к действию, царица уверенно подошла к камню и медленно согнула свои стройные ноги, опустилась на него.

Никогда прежде она не участвовала в подобных ритуалах, и проникновение каменного изваяния вызывала у неё определенное беспокойство, но все оказалось напрасным. Фаллос мертвого бога не причинил ей серьезных хлопот.

Медленно и осторожно начала она свои движения, которые быстро совпали с ритмом пения жрецов и боем их барабанов. Попав под его влияние, эпиротка полностью отключила сознание, сосредоточившись лишь на получаемом наслаждении.

Ритм не гнал, но не позволял остановиться, уверено ведя царицу все дальше, дальше и дальше. С каждым движением своего тела, она все больше и больше сливалась в одно единое живое целое с божественным артефактом.

От напряженной работы на коже женщины выступил обильный пот, капли которого ручейками скатывались с неё. По мере продвижения от одного уровня блаженства к другому, дыхание эпиротки стало коротким, прерывистым и вздохи напоминали всхлипывание. Глаза наполнились неудержимым блеском радости жизни. Плоть торжествовала и насыщалась, но наступало время завершения ритуала.

Олимпиада не уловила того момента, когда появился человек в маске Анубиса. Некоторое время он постоял рядом с эпироткой, всего лишь обозначая свое присутствие, а затем приступил к действию.

Крепкие руки властно легли ей на плечи и сначала заставили изменить позицию, а затем раздвинули ягодицы. Будучи опытной женщиной, царица прекрасно понимала, что произойдет далее и попыталась сопротивляться вторжению в свою вторую долину наслаждения. Однако делала это слабо, явно соблюдая приличие, чем противясь насилию над собой.

И вновь причиненная ей Анубисом боль не вызвала неприязнь, а только возбудило её и все началось снова. Мертвое и живое начало соединились, одновременно даруя эпиротке ранее неизведанное блаженство и трансформируя её в живую богиню.

Как долго длился этот процесс, было трудно сказать. Для Олимпиады он длился вечность. Для наблюдавшего о стороны Херхорна небольшой отрезок времени, по окончанию которого, достигнув вершины любви, царица, пронзительно вскрикнув, стала оседать на пол.

Тотчас к ней бросились слуги, которые подхватили обессиленную женщину и уложили её на заранее приготовленную шкуру берберского льва. Услужливые руки напоили Олимпиаду освежающим настоем и принялись обтирать губками её пылающее огнем тело.

Закрыв глаза, царица совершенно не обращала внимания на слуг, только постанывая от охватившего ее блаженства. Пройдя магический ритуал, она лишилась чувства стыдливости и осторожности перед мужчинами. Став живой богиней, она обрела в себе уверенность и превосходство, и её нагота стала невидимой эгидой, наткнувшись на которую, мужчины стыдливо отводили глаза.

Стараясь не смотреть в лицо Олимпиаде, Херхорн подошел к ней и громко объявил её живой богиней, женой Зевса-Амона. В знак окончания ритуала, на эпиротку одели, массивную золотую цепь, состоявшей из множества перевитых между собой тонких ажурных цепей, а также золотую поясную цепь и две ножные цепочки.

Вслед за этим, верховный жрец объявил, что её новое имя, которое согласно воле Зевса будет Леда. Новоявленная богиня нисколько не возражала против воли своего супруга и с трудом сев в поданный ей паланкин, покинула подземелье.

На следующий день, под пение гимнов, толпа жрецов торжественно вынесла живую богиню Леду на больших носилках, на обозрение топе народа. Облаченная в белое платье с открытой грудью и широким боковым разрезом, она важно сидела на своем резном троне, и величавость её была достойна величавости богини.

В золотой короне, с ожерельем из крупных зеленых камней, с ручными и ножными браслетами, она полностью олицетворяла понятие египтян о живой богине. С улыбкой на устах и гордынею в душе, она повелительно смотрела на волны людей толпившихся у самых ее ног, желавших выказать ей свое восхищение и попытаться облобызать её божественные сандалии.

— Будет смешно, если после соития она понесет и родит, что представит меня перед богом в неблагоприятном свете — усмехнулся про себя Нефтех, со стороны наблюдавший организованное им шумное торжество.

Убедившись, что все прошло как надо, египтянин собирался немедленно покинуть оазис. Оставляя Олимпиаду в руках амонийцев, Нефтех не испытывал чувства жалости и сострадания к её дальнейшей судьбе. Заманив царицу в золотую клетку, он ловко устранил опасного для себя конкурента в борьбе за влияние на Александра. Как быстро она осознает себя пленницей святилища, и согласиться играть роль уготовленную ей Херхорном его не интерисовало. Единственное, что его теперь заботило, это как более красочно преподнести царю события в оазисе и убедить его не скупиться на содержание своей матери. Благо такие возможности у царской казны имелись.

Глава III. Экспедиция к "эфиопам".

Сегине был самым противным из маленьких городишек, в которых побывал Нефтех за всю свою жизнь. Самая дальняя из пограничных крепостей Египта она вместе с городком Куме, находилась возле вторых порогов Нила.

Вот уже много веков, здесь проходила южная граница владений египетских фараонов, которую охраняли две маленькие крепости, с небольшим гарнизоном.

Подобная малочисленность войск, объяснялась одной географической особенностью этих мест. Южнее порогов на многие дни пути простиралась жаркая пустыня, которая надежно защищала страну от нашествий с юга. Поэтому две крепости лишь обозначали начало владений фараона, чем представляли собой реальную силу.

Безжизненные пески и жаркий зной Нубийской пустыни, не только защищали земли Египта от набегов соседей, но и ограничивало желание его правителей передвинуть линию границ дальше вторых порогов.

За всю историю правящих династий Египтом, можно было пересчитать по пальцам одной руки правителей совершивших в свое правление походы на юг. Последним из них был великий персидский царь Камбис, который вторгся в земли нубийцев, но не смог взять их столицу Напату.

Так это было до того момента, пока великий завоеватель Ойкумены, потрясатель Вселенной Александр решил изменить положение дел и передвинуть эту границу дальше на юг. Тем самым присоединить к своим владениям земли нубийцев, которых греческие географы по ошибке именовали "эфиопами".

Во главе армии, которой была отправлена в этот поход, был поставлен Чандрогупта. Примкнувший к Александру во время его индийского похода, он лучше из всех полководцев, по мнению царя, подходил для этого похода. Театр предстоящих действий был сходен с его родной Индией, что в заметной мере облегчало ему задачу.

Выделенные полководцу войска, по частям переправлялись на кораблях вниз по Нилу, где по мере поступления сосредотачивались в Сегине и Куме.

Прибыв в числе первых, Нефтех изнывал от жары и духоты, и по три раза на день, проклиная медлительность и нерасторопность нильских лоцманов. Уж слишком медленно проводят они суда, в обход скал торчавших посредине Нила оттягивая своими действиями начало похода.

В армию Чандрагупты, жреца отправил сам царь вскоре после его возвращения из оазиса. Когда египтянин прибыл в Александрию, его ожидали два известия. Первая весть была скорее огорчительна, чем плоха.

За время отсутствия Нефтеха внезапно умер его любимый кот Кеш. Жрец был неутешен в своем горе, ибо подозревал в скоропостижной смерти своего любимца нерадивых слуг. Скорее всего, они перекормили несчастного кота сырой рыбой, до которой покойник был большой любитель. Не слушая их жалкого оправдания, Нефтех приказал высечь нерадивых рабов палками и на другой день продать на невольничьем рынке.

Вторая весть была куда более приятной. Не дожидаясь возвращения от Амона своей матери, Александр предпринял важное решение, объявив о своем намерении подобно египетским фараонам, жениться на своей сводной сестре Эвридике.

Подобное решение вызвало у многих македонцев из окружения царя удивление и в первую очередь у самой невесты. Узнав о столь необычном повороте в своей судьбе, Эвридика пришла в ужас. Никогда за всю историю македонских царей, подобного не происходило, ибо считалось страшным грехом.

Она со слезами на глазах, бросилась обнимать колени брата, горячо умоляя его не совершать над ней столь варварского насилия, от которого она никогда не сможет быть счастливой в этой жизни. Ласково поглаживая свою сестру по густым локонам цвета спелой пшеницы, Александр холодно ответил, что его поступок, в первую очередь продиктован исключительно интересами государства и посоветовал не упрямиться и согласиться с его волей.

Получив отказ, царевна проплакала всю ночь, и на утро вновь пыталась вразумить своего царственного брата, но в ответ услышала, что в случаи упорства, он отдаст её первому нищему, которых в превеликом множестве было возле дворца. При этом в царском взгляде было столько гнева и решимости, что Эвридика не посмела более противиться его царской воле и удалилась в свои покои.

Не зная о судьбе матери, и не особо надеясь на успех Нефтеха, Александр поспешил сыграть свадьбу в течение недели. Торжество прошло в новом храме Зевса-Амона, куда специально из Мемфиса доставили старых египетских жрецов.

Молодых доставили в храм в открытых носилках, позволяя любоваться на них всем жителям Александрии. Совершив обряд бракосочетания по египетским канонам, они были признаны мужем и женой.

Царь и его невеста вышли к собравшимся гостям в расшитых золотом, белых одеждах фараонов, а на голове Александра находилась двойная корона верховного правителя Египта. Голову невесты украшал белый свадебный убор с воздушной кисеей, которая надежно скрывала заплаканные глаза и обреченный взгляд молодой девушки.

Церемония бракосочетания проходила на глазах тысяч людей прибывших в Александрию со всего Египта. Из храма, новобрачные отправились в открытых носилках сквозь толпы восторженных горожан в новый царский дворец, где и прошли основные торжества, теперь уже по обычаям македонцев.

Согласно обычаю предков, невеста, переступая порог дома мужа, должна была произнести клятву верности и любви к нему и его родителям. Эвридика мужественно выдержала это испытание, произнеся клятву твердым голосом, ни разу не сорвавшись.

Откинув с ее бледного как полотно лица свадебную фату, главный жрец Арисандр, торжественно объявил ее женой царя. После этого, великий царь сам возложил золотую корону египетской царицы в форме кобры, на голову своей жены.

В качестве искупительного свадебного подарка, он преподнес невесте блюдо с пятьюстами золотыми статерами, на которых был запечатлен его божественный профиль и дорогое рубиновое колье с серьгами в придачу.

От подобной щедрости, Эвридика несколько повеселела, а после начала веселья, когда все гости присутствующие на торжестве выказывали ей свое почтение, она выглядела значительно счастливее, чем до своей свадьбы.