Связующие нити

— Ты не хочешь посмотреть?

В его глазах мелькнуло что-то виноватое:

— Я видел.

— Как... не может быть...

— Прости, я бы не признался в этом, если бы смог повторить все свои тогдашние эмоции. Это не честно и не справедливо, но я не мог удержаться в мастерской от того, чтобы не пошарить по углам, когда ты сказала, что рисуешь для меня что-то. Готов понести любое наказание.

Какое наказание? Я была обескуражена этим признанием, и разочарована. Уж не потому ли он говорил мне о своих семейных фото, что знал о существовании рисунка?

— Гретт, умоляю, не расстраивайся, — Трис взял меня за руку, — я был действительно обрадован, и сейчас я только на словах могу повторить это. Особенно меня удивило то, что ты не могла срисовать с фотографии — такой у меня просто нет, и я тебе не позировал, но ты так точно меня нарисовала, что я... глазам не поверил.

Я подозрительно сощурилась и схмурила брови.

— И цветом ты владеешь прекрасно!

Меня осенило как молнией:

— Ты видел свой портрет?!

Да, форматы работ были похожи, как я не подумала об этом сразу? Конечно, он решил, что это и есть подарок, — зачем же ещё мне хранить портрет Тристана в мастерской за грудой ученических планшетов? Как всё просто...

— Я рада, что тебе понравилось, — довольно и облегчённо произнесла я, и кивнула, — открывай.

— Ты не сердишься?

— Нет, что ты.

Тристан мне поверил, и, поставив подарок на колени, снял обёртку. Оказалось, что не с той стороны взялся, и ему открылась тыльная картонка, пришлось развернуть картину.

Улыбка с лица Триса исчезла мгновенно. Он застыл без движения на какое-то время. Я вся собралась в комок, с трудом выдерживая его молчание, и выдавила из себя первое, что пришло в голову:

— Вот, а ты говорил, что чудес не бывает. После твоего звонка я смогла за три часа нарисовать тебе семейное фото и быстренько поставить на место портрета. Такие скорости, — это ли не чудо? Хотелось тебя впечатлить...

Губы Триса скривились в выражении насмешки, недоверия и чего-то ещё, что помешало ему выразить это непринуждённо. Он негромко произнёс:

— Впечатлила.

— Я только не могу понять... тебе нравится?

Трис коснулся матового стекла пальцами, у крошечной нарисованной стрекозы.

— Как ты это сделала?

— Нарисовала.

— Нет, — он осторожно провёл, по дому, по одуванчикам, по фигурам себя и родителей, словно не верил зрению, — как ты смогла всё, все детали... такое живое.

Откуда же я это знала?

— Гретт, ты... — Тристан посмотрел на меня странно, сосредоточенно и в то же время как-то мучительно. — Если бы ты сделала всё это после нашего разговора ночью, за три часа до моего возвращения, то это не было бы чудом. Чудо даже не сама работа, хотя от неё у меня всё переворачивается в душе. Чудо то, что ты начала рисовать её за много дней до того, как я сказал тебе о фотографиях.

— Полтора месяца... — ответила я.

И в этот же миг, по взгляду, поняла, что Тристан меня любит.

Если мы шли куда-то вместе, то бывало по-разному, — или независимо друг от друга, или под руку, или он, идя совсем рядом, обнимал меня за плечо. Но сейчас, когда мы шли в агентство на работу, Трис держал меня за руку. Я отставала от него на полшага, Он смотрел вперёд, а я на него, и была опьянена своим знанием. Я чувствовала всей кожей, что он меня тоже любит, хоть и не заглядывала в глаза. Тристан держал меня за самые кончики пальцев, некрепко, иногда перебирая их своими пальцами, и легко поглаживая фаланги. Эта ласка не позволяла мне успокоиться, а он, кажется, даже её не осознавал. Мы молча шли по городу к Вишнёвому переулку, и хотя разговора не было, и Трис не смотрел на меня, я знала, что он как никогда со мной, а не далеко в мыслях. Я всё теперь понимала, — что он после пулиной "разоблачительной" речи испугался, что я, правда, полюбила кого-то, он ревновал, — иначе бы не было тех слов в мастерской, и никому бы он меня не отдал. Я знала, что в каморке, с этим злосчастным рисунком... он думал обо мне, и не было ничего ужасней, чем подозрение, что эффект с посетителями сработал и на него, и я увидела его мысли. Я знала, что он меня любит. Знала. Знала. И ничто на свете не заставило бы меня усомниться в этом, потому что моя внутренняя женская, интуитивная сущность вопила об этой истине. Она вопила во всех клеточках, читая любовь Триса через лёгкие касания его пальцев, она танцевала у меня в груди, ударяя в сердце, как в барабан. Она пела и выла, поднимая меня от земли, и недоумевала только от одного — почему он меня ещё не целует?

Тристан не знал о моей взаимности. Или не был уверен так, как я. Или... или... мне было не важно. Для меня все признания уже свершились, и наша новая жизнь началась.

Мы пришли ровно к двенадцати, поднялись наверх, и у самой двери он меня задержал:

— Мой подарок не так значителен, как твой, Гретт. И я не вложил в него столько же труда и усилий, как ты, я должен даже сознаться, что попросил помощи у Зарины и Нила...

— Не сравнивай, это не имеет значения.

— Мне жаль, что я не смог сделать большего.

— Хватит говорить глупости, — я отодвинула его от двери и решительно вошла.

Весь мой стол и пол вокруг него был уставлен корзинами с синими ирисами, моими любимыми цветами. Их было больше сотни или даже двух, и я замерла перед ними в восторге, а все загалдели:

— Поздравляем-поздравляем!

— С ума сойти, Трис! — я обернулась к нему, не скрывая своей радости, — Это же море!

И, подойдя к столу, осторожно обняла сразу несколько букетов, окунувшись в красоту и аромат.

— Тебе мужа надо обнимать, — громко заметил Вельтон.

Я тут же вернулась к Трису, и под всеобщее одобрение, обняла его и поцеловала в щёку.

— Спасибо.

— Я нарочно. Чтобы ты мне однажды не сказала, что за все эти годы я ни разу не дарил тебе цветов.

— Дорогой, — поддержала я его, — за то ты дважды носил меня на руках!

Никто не делал тайны из того, что Зарина помогала найти Трису такое количество цветов в середине июля, а Нил был помощником по доставке ценного груза в Здание. Поэтому оба с лёгкостью пересказывали мелкие перипетии и курьёзы в связи с поисками и переносом. Даже Вельтон раскрыл карты, сказав, что специально поставил мне выходной на вчера, иначе бы они не успели ничего подготовить, и если бы я выказала желание идти работать, то Тристан бы пустил несколько планов в ход, только чтобы я осталась дома. Это было неожиданно, потому что я помнила его удивление, когда заявила, что сама не хочу идти. Выходит, всё сложилось как нельзя лучше.

Не смотря на то, что в агентстве, с приподнятым настроением, так увлекли разговоры, я ни на минуту не переставала ощущать в себе чувствительный звон. Мне казалось, что идут считанные минуты до того, как и Трису откроется моё чувство. Но шли часы. В обед мы вместе сходили в магазин и накупили сладостей и сока сверх обычного торта, и ничего не случилось. После маленького пира, мы разошлись по своим местам, а Вельтон включил радио с тихой музыкой на волне, и ничего не случилось. Я даже ушла в свою каморку с одной цветочной охапкой, надеясь, что он зайдёт следом через минуту или две. Но ничего не случилось...

А в пять утра пришла Геле. И настроение у всех исчезло.

Леди Гелена ахнула, увидев ирисы, и сразу заметила:

— Теперь-то ты понимаешь, что это за чувство, когда тебя окружает море любимых цветов! Я без своих гвоздик жить не могу.

Но долго болтать она не стала, взяла Нила под руку и сказала, что всё объяснит ему за дверью, как начнутся поиски. Всем всё знать не обязательно.

В комнате царило молчание. Я ушла к окну, но встала к нему спиной, оперевшись на спинку дивана рядом и стала смотреть на Триса, который сидел за своим столом. Неужели он не мог видеть по моему взгляду то же, что я видела по его? Я смотрела пристально, и ничего не скрывала, только что не могла сказать при всех, словами: люблю тебя! Он ведь тоже в это же время смотрел на меня. И его взгляд меня мучил и жёг...

— Я знаю... — произнёс Трис, и я вздрогнула.

Но Зарина через секунду внезапно добавила:

— Да, Гретт, нам всем не по себе сейчас...

Вспыхнув от ярости на все эти ненужные слова, я сорвалась с места, и скрылась в своей каморке, хлопнув дверью.

Смерть

Бра было включено. Я села на свой пуфик и взялась за альбом и карандаш. До возвращения Гелены и Нила было время, и я решила, что лучше проведу его в одиночестве, со своими мыслями, чем со всеми там, в атмосфере "не по себе". Хаотично водя графитом по бумаге, я не знала, что я хочу нарисовать, — да что угодно. Пусть мне никогда больше не придётся заниматься в каморке своей работой, и это была последняя ночь, жизнь не кончалась, а начинала новый виток. По крайней мере, для меня и для Триса...

Подумав о Тристане, я подумала и обо всём том, что он мне говорил. Правда ли то, что все наши усилия за многие годы не принесли счастья людям? Нет, быть может не всем, но принесли, и их не единицы. Разве Томас не нашёл свою семью? Он исправил поворотный момент и не рос в детдоме, а был усыновлён ещё в детстве после убийства матери. Наверняка так и произошло. А Виола? К ней вернулась её куколка. Дина с Нилом разве не пример? Эвелина? И это только последние случаи, а сколько их было в прошлом году и в позапрошлом? Тристан не мог сомневаться в этом, он лишь защищался подобной ложью от чувства утраты, — со Зданием нужно проститься. Я не знала, что мне ему нужно было сказать, чтобы стало легче. Возможно, как раз сейчас я сделала лучшее, — оставила его одного, а не стояла над душой с пристальным взглядом. До меня ли ему сейчас, не смотря на то, что он меня любит? Здание ему тоже дорого, и оно живое существо, к которому можно быть привязанным.

Как Геле два дня назад, я тоже ласково провела по стене рукой.

— Ты хорошее... ты многое мне сказало и показало. Я благодарна тебе, и никогда тебя не забуду. И твою каморку.

В рисунке из линий я стала угадывать очертания каких-то предметов. Любопытства ради, я даже закрыла глаза, и рисовала не глядя. Через минуту открыла и узнала кипу книг, стоящей у двери. А рядом рулоны обоев. Закрыв глаза снова, я продолжала водить карандашом, как мне казалось, без всякой цели, я даже не держала в голове картинки. А когда снова взглянула на лист, увидела уже готовое изображение перспективы этой же каморки, пуфики, горящее бра, светом направленное слева от меня. И свою собственную сидящую с альбомом фигуру. Взгляд от двери вовнутрь.

— Ты на меня смотришь, да? — спросила я, обращаясь в сторону стены с дверью.

Раздался резкий звук, и на левом косяке возникла длинная продольная трещина. Я испуганно встала со своего места и ожидала, что дальше что-то произойдёт. Так и было, — дальний угол был затемнён, но я могла заметить оседающую пыль с потолка, потом откололся кусочек побелки. Электричество моргнуло перебоем меньше чем на секунду, но это дало мне такой импульс страха, что я подскочила к двери и дёрнула за ручку. Дверь не открывалась.

Ещё через мгновение трещина возникла рядом с косяком прямо на стене, она возникла вся сразу, — как чёрная молния. В комнате тоже что-то происходило, потому что я услышала взволнованные голоса Пули и Зарины, и даже лёгкий вскрик кого-то из них. И возглас Триса:

— Гретт!

Шум, и он стукнулся об дверь, ожидая, что, открыв, оттолкнёт её плечом, но дверь не открылась.

— Гретт, открывай, нам нужно сейчас же уходить!

— Трис! — Я нервно дёргала ручку и тянула к себе, но даже сдвига не чувствовалось. — Это не я! Я не закрывалась...

Воздух наполнился гулом, сдавленным и идущим откуда-то извне комнаты, — сверху или снизу, было не разобрать, но свет замерцал, выровнялся, а на стенах с обоями появились такие трещины, что они порвали полотнища. Я вырывала ручку ещё сильнее, поддаваясь панике. Сквозь шум в ушах я слышала, как Трис препирался с Вельтоном и говорил, что тот должен вывести Зарину и Пулю, что они должны торопиться, и Геле и Нилом где-то на этаже... Пуля кричала "Господи!", а Трис орал, что справится сам.

— Её зажало! — Поняла я. — Стена осела, здесь на косяке трещина! Тристан!

Снова был шум, Трис ударился в дверь, вслед за этим гул повторился, и меня засыпало белой крошкой с потолка. Скрежет был тяжёлый, как стон. Он вдруг хлопнул эхом, раскатистым, как гром, запертый и вырвавшийся, и пол, стены, всё вокруг закачало вибрацией. Дрожь была такой сильной, что я присела, чтобы не упасть. Или ноги сами подкосились от страха.

— Гретт, отойди от двери!

Я попятилась, пытаясь дышать ровнее и унять страх, но меня колотило так, что не могла поймать равновесие и стояла, только опираясь на книги. В воздухе было столько меловой пыли, что свет показался молочным. Дверь стояла намертво, удары в неё сливались с гулом. Закашлявшись, я заорала насколько было силы:

— Иди вниз!!!

Если оно рухнет, то сразу, и счёт шёл на мгновения. Сколько времени он потратит на то, чтобы освободить меня, даже если у него это получится, мы можем не успеть выбраться. А если сейчас, то ещё был шанс.

— Тристан, уходи отсюда! Уходи отсюда!!!

Мне казалось, что моя каморка сузилась и уменьшилась ещё больше. Было жутко осознавать, что вот-вот эта каменная коробочка сомнётся и раздавит тебя. Ловушка, настоящая ловушка, — и сколько я не металась, натыкаясь на хлам, я чувствовала всё меньше пространства и воздуха. Вся моя одежда мгновенно прилипла ко мне.

Тристан был здесь, — я различила его кашель, и, приструнив свой собственный страх, я ужаснулась того, что он меня не послушал. Когда я закричала, он перестал вышибать дверь. Но он не ушёл.

— Спу... с... кайся... вниз!!! — голос меня подводил и срывался.

Свет стал снова мерцать и потрескивать. Если я окажусь в темноте, я сойду с ума прежде, чем погибну.

— Отойди от двери! — донеслось как издалека, через слои ваты, — назад!

И опять этот жалобный тяжёлый стон сквозь стены, шершавые звуки, дрожь, отдающая в ноги через пол. И через секунду что-то взорвалось треском, визгом и металлическим звоном. Я не могла понять, что случилось, как взрыв повторился с теми же звуками.

— Сюда!

Я вскинула голову и увидела, что Трис пробил дверное полотнище, в щепки разнеся верхнюю панель. Плакали и металлически звенели разбитые напольные часы-ратуша. Они послужили тараном, и в два удара проделали дыру. Я кинулась к протянутым рукам, как окончательно погас свет. Трис вытаскивал меня уже в темноте, я ранилась о что-то острое животом и ногами, но боль была гораздо слабее страха, и я, не обращая на неё внимания, старалась скорее выбраться. У Триса были холодные руки, я чувствовала только их, не видя самого Тристана, и слышала тяжёлое дыхание.

Как мы могли выбраться сейчас? На голову слоями спадало что-то, лопалось стекло, свет не проникал из-за плотных штор, и темнота была сплошной и липкой. Трис не дал мне выпрямиться, он навалился мне на спину, пригибая ладонью голову, а другой рукой, обхватив поперёк живота, повлёк меня куда-то быстро и уверенно. То он, то я натыкались на вещи и останавливались на доли секунды, но потом он опять вёл меня или тащил почти волоком, если я запиналась и сбивалась, не успевая за ним на полусогнутых ногах. Сверху падало уже что-то тяжёлое. Мне казалось, что мы двигались быстро, но комната не кончалась, и лестницы всё не было. С каждым мгновением я ожидала, что пол уйдёт вниз, откроется бездна и один удар всё поглотит. Я вцепилась в руку Триса с такой силой, будто он единственный кто мог удержать меня. Я понимала, что мы упадём вместе, но в то же время хваталась за него, не понимая этого.