— Это невозможно! — выкрикнул побледневший Николай Александрович. — Акт о престолонаследии от 5 апреля 1797 года не позволяет претендовать на трон особам женского пола, в случае если таковые... Прекратите издеваться над девочками!
— Ша, Александрич, спокойнее, — перед строем, заметая хвою клешами, прошелся л-матрос. — Как лично знающий ваших предков, могу заверить, что они-то были посдержанее, порассудительнее. Всякое разное встречали в жизни даже не дрогнув усом. Вдумаемся! Ежели стране и революции понадобится маленький примирительный символ монархии, то никакой казуистический устарелый закон той возможности воспрепятствовать не должон! Ибо закон не догма, но руководство к воздействию. Ну, вы образованные, вы знаете. Как видится будущая ситуация? Небольшая конторка-присутствие, в Кремле или ином памятнике архитектуры. Пара секретарей и одна высокородная особа безупречных кровей. Выдержанная, тактичная, всегда улыбающаяся. Железное хладнокровие! Не нервы — броня канонерки! Жизнь будет — сплошное испытание. Богатств не обещаем. Наоборот — гарантирован океан оскорблений, моря презрения и приливы покушений. Но традиция! Нужен Руси герой-страдалец рода Романовых? Само-собой, не только страдать придется, уж можете поверить. Работы будет прорва. Начать, к примеру, с благотворительности, иных цивилизованных чудаковатостей, и превозмогать, превозмогать и превозмогать! Мнение народа очень супротив, ненавидят тебя, а ты улыбайся и держись. Достойная задача, а?
Видят боги, иной раз грубиянка-оборотень формулирует куда как доходчивее.
На княжон было больно смотреть. Вот она — рванулась, шагнула как в пропасть. Вот они, сжатые кулачки, кровь великих прадедов. Ведь были там великие, как им не быть.
— Танечка, не надо!
— Татьяна, не смей! Я тебе приказываю, ты с ума сошла...
Поздно, она решила...
* * *
— Шмондец, что за погода, — ворчала л-племяница. — Надо было хоть на море заскочить, зад погреть, искупаться.
Шпионки возвращались по Бассейной.
— Злоупотребляем, — пробормотала Катрин. — С купаниями и авантюрами.
— Уже и задний ход включила, Светлоледя. Мысль-то брезжила правильная. Да может и не получится ничего с этой княжеской затеей. Ежели как обычно пойдет — сразу к стенке поставят. Не будем же мы девку этак бессмысленно губить.
— Осмысленно губить тоже не стоит. Мы определенную ответственность на себя берем.
— Так и берем, я ж не отказываюсь. Если выгорит, я за ней присмотрю. Даже забавно — уж сколько я царьков и королей свергла, а тут вдруг наоборот.
— Лоуд, слово 'забавно' здесь абсолютно неуместно.
— Что ты говоришь?! Вот сейчас добредем до комнатки, я словарь у хозяйки возьму и вымараю это незаконное слово. Тебе разом полегчает. Что ты напряглась? Тут до возвращения в общественную жизнь юной Романовой как до Парижа лангустом. Где у нас гарантии, что вообще выгорит? Нету таких гарантий, кроме, естественно, моей твердой профессорской решимости. А она, решимость, не всесильна! Пусть Танька готовится, а там видно будет. Нечего пока кипешиться.
— Да, рановато. Но домашние заготовки у нас вообще иссякли. Мыслей нет, следов конкурентов-вредителей не видно. Что будем делать?
— Обедать. А потом думать и анализировать. Сейчас вот газет возьмем, они думать помогают.
* * *
Пансион пансионом, а обед выглядел малопитательным — Лизавета старалась, но с продуктами в городе становилось все хуже. Лоуд исчезла, вернулась через пару минут с килограммовой банкой тушенки и рассыпающимся свертком с яблоками.
— Господи, красота-то какая! — не удержалась Лизавета, любуясь наливными румяными плодами.
— Царские! Романовым уже без надобности, а нам витамины. Мне по знакомству садоводы выделили — у нас с мичуринцами общий дружественный профсоюз, — пояснила оборотень.
Пообедали щами с тушенкой. Лоуд наказала малой хозяйке яблоки грызть постепенно, ибо 'иначе можно и с горшка не слезть', и шпионки отправились пить чай, анализировать, совещаться, и, по возможности, думать.
— Яблоки что, действительно с парохода?
— Ага, заглянула я на нашу 'Русь', в целях милосердия и восстановления справедливости. А то там уж всю команду заодно с конвоем в тюрягу собрались гнать. Дело-то серьезное — не каждый день царское семейство утекает! Явная измена с монархическим душком. Весь Тобольск кипит, награда за поимку беглого самодержца назначена. Хотя скромно оценили, да.
— И что?
— Как это 'и что?!' — возмутилась оборотень. — Показала мандат, возглавила следствие. Весь пароход перерыли, но следы обнаружили! На иллюминаторе явные царапины крючьев и веревки. Да еще двое из конвоя пострадали — определенно отравлены и шибко бредят. Ловок оказался бывший монарх, урвал момент, сошмыгнул в лодку со всем табором. Были соучастники, были! Полагаю, нити заговора тянутся в Петроград. Там монархист на монархисте — затаились гады! Сейчас Тобольский комитет запрос Керенскому составляет. Но это уже без меня, я на обед торопилась.
— Проколешься когда-нибудь, — вздохнула Катрин.
— Так не в первый раз, — бодро заверила соучастница. — Все одно уйду.
— У нагана пуля быстрая, может и догнать.
— Это да. Вот за это и не люблю ваши времена. Зато познавательно. Сейчас вот телеграмму диктовала — занятная машинка, стучит, повизгивает.
Лоуд принялась просматривать газеты, вслух зачитывая выдержки из самых актуальных и загадочных статей, а Катрин лежала на неудобной кровати и думала о том, что не только тобольское следствие зашло в тупик, но и здесь уперлись наглухо. Следа чужих боевых групп не обнаружено, происшествий со стрельбой в городе десятки, но уловить в них какую-то 'ненормальность' трудно. Ждать событий у Зимнего и Смольного? Чужаки там непременно объявятся, но как их вычислить? Осуществить круглосуточное наблюдение силами одного человека и одного оборотня невозможно. Невзирая на всю гениальность Лоуд, рассредоточить профессора даже вокруг крупного объекта никак не получится.
...— Слабительныя пилюли 'Ара', нежное, без боли средство, с большим успехомь потребляемое при расстройстве пищеварительных органовь! — с выражением зачитала оборотень. — Кстати, отличная штука, я как-то пробовала.
— Не заливай. У тебя организм иной.
— Естественно! Мы, коки-тэно — сложные и высокоорганизованные существа. Тем ни менее, тушенка и 'Ара' на меня действуют схоже. Нужно запастись этим замечательным средством, я ему доверяю. Тебе взять? А то ты какая-то бледная...
— Отчепись! Что там по делу пишут?
— По делу... Заседание... по поводу насильственных действий казачьих частей в Калуге по отношению к советам рабочих. Безобразие! А тута что... Совет Российской республики... Опять заседание... 'Продовольственная разруха. На очереди разъяснения министра внутренних дел по поводу самочинных захватов продовольственных грузов, предназначавшихся для столицы'. Ну, это мы уже догадались. Голод по пансионной кухне уже шныряет.
— Искусственно создают дефицит, уроды. Отлавливать бы этих продуктовых барыг и спекулянтов, да в Неву спихивать, — проворчала Катрин.
— Топить — рыбе вредить! — немедленно проявила экологическую сознательность оборотень. — И вообще ты говорила, что никого убивать не будем. Если передумала, давай злодеев под паровоз толкать. Это прогрессивно и я еще такого членовредительства вблизи не видела.
— С паровозами сейчас тоже проблема — не хватает их. Не будем ввергать в паралич остатки подвижного состава. Но с главными спекулянтами недурно было бы побеседовать. Только их хрен нащупаешь. Ладно, что там дальше в прессе?
— Место нахождения Ульянова-Ленина неизвестно... 'Сообщение из ставки. Северный, западный, юго-западный и румынские фронты. Перестрелка и действия разведывательных партий. Севернее Кщавы, происходило братание...' Это правильно! Хватит бабахать! 'Временное правительство постановило уволить..., объявило и призвало...' Гм, увольнять они еще будут. 'Технические проблемы на электростанции будут решены в ближайшее время...' Ага, вот тоже интересное: Гражданка Н., следовавшая к вокзалу, на набережной Фонтанки подверглась нападению вооруженной шайки. При нападении есть жертвы среди лиц охранявших экипаж. Сама Н. ограблению и насилию не подверглась'.
— И что тут любопытного? Вооруженный гоп-стоп, нынче частенько случается.
— Вот это и странно. Ладно бы эта Н. была раздета до нитки и подверглась многократному насилию — интригующее и живописное преступление, как такое не расписать в газете?! Но ничего ж такого не было. Бедолагу-солдатика завалили, только и всего. Но уделяют же место в газете. Нонсенс! Ага, — вот! Намекают, что гражданка Н. состоит в близких отношениях с полковничьим генералом.
— С кем? — удивилась Катрин.
— Да, тут наоборот. 'С генералом Полковниковым'. Демон знает, что за ералаш в газетах. Слушай, товарищ капитан, у вам наведется когда-нибудь порядок с этим бардаком по части чинов и воинских званий? Ничего же не понятно проезжему шпиону.
— Тут как раз понятно. Он генерал, но фамилия Полковников, — Катрин села на истошно заскрипевшей кровати. — Это нынешний командующий оставшимися силами Временного. Надо бы с ним пообщаться.
— Я, конечно, в генерало-полковниках путаюсь, но сейчас вспомнила. Ты же говорила, что этот генерал ничего не решал? Или он из себя интересный, высокорослый и достойный твоего высочайшего знакомства?
— Нет, не особенно интересный. Но нужно же что-то делать.
— Ты бы лучше нашими, революционно-пролетарскими слоями поближе интересовалась, — осуждающе зашелестела газетой оборотень.
— Что ж ими интересоваться? Мы их, в общем, знаем. Особенно ты. Как-то всерьез воздействовать на ВРК сейчас бесполезно. Они еще толком сами не знают, что и как будут делать.
— Как это не знают?! Ильич все точно расписал. Я тебе про карту с инструкцией говорила?
— Это понятно. Но ведь рано за карту браться. Или наоборот — поздно? Ситуация уже иная, не факт, что 'Аврора' бабахнет по графику и все пойдет как прописано. Но все равно, на данный момент нам просто нечего сказать Смольному. Да и нет там наших 'искомых'.
— Тоже верно. В Смольном люди занятые, что их зря отвлекать, — согласилась Лоуд. — Слушай, Светлоледя, а раз нам непонятно за что ухватиться, пошли в таверну? При подобных случаях шпионских затруднений это очень продуктивных ход. Там воры, дураки, зарвавшиеся буржуи, наркоши и прочие полезные людишки. Главное уровнем заведения не промахнуться — низкосортные кабаки нам сейчас не к лицу. Вот как раз сообщают: 'несмотря на катастрофическую ситуацию в городе, в 'Берлоге' на Б.Конюшенной все так же рекой льется шампанское и подают устриц'. То, что надо! Тебя декольтированную там выставим, наверняка, на тебя клюнут.
— Что-то мне не хочется выставляться. Тем более, декольтированной. Не девочка уже. Да и клюнут-то, наверняка какие-то не те.
— Сначала не те, а потом и те. Чой-то за базар такой — не хочется ей?! А мне хочется?! От шампанского у меня жуткая изжога, а на тех устриц как взглянешь — зарыдаешь. Но надо! Как наживка ты недурна, особенно когда молчишь. Поудим, приглядимся. Или есть иные дельные предложения?
Глава седьмая. Пулеметы и ветчина
Казарма фабрики Ерорхина
52 часа до часа Х.
— Готовимся, — Гаолян ущипнул седой, в желтизну, ус. — В полночь дело назначено. Пулеметы чтоб четче генеральского хронометра тикали. Юнкеров свежих с Михайловского училища подводят. На усиление охраны Литейного моста. Надобно встретить.
Борька не удержался, стукнул кулаком по колену. Так и надо! Чтоб и продыху не давать золотопогонникам. Каждый день, где только можно — класть и класть!
— Ты не ляжки отбивай, а оружье чисть, =— посоветовал дядя Филимон.
Борька поднял пальто, накрывавшее койку — пулемет лежал-грелся с отстегнутым магазином: солидный, покатый, весь такой спокойный. Жуткую по легкости и силе машину немцы придумали. И чувствуешь себя, имея такую скорострельную мощь... Нет, не богом — никакого бога уж точно нет, иначе бы с какой стати он войну вообще позволял? Но пулемет что-то волшебное дает человеку: почти всесильным себя чувствуешь — тридцать два патрона в 'пенале' — режь, коси, гадов, не подойдут! Конечно, небольшое преувеличение в этом чувстве — к примеру, выкатят трехдюймовку, да ка-а-ак дадут картечью... Но пушку еще подкатить нужно. Боевики на месте ждать не станут, или отскочат, или наоборот с фланга, да как длинными очередями по расчету и всем, кто подвернется...
Андрей-Лев, как обычно черкавший в своем блокноте — рождались под остро-отточенным карандашом (не карандаш, а стилет потайный-венецианский) силуэты аэропланов, таинственные штуковины с пропеллерами или вообще нечто такое замысловатое, что диву даешься) — остался сидеть над блокнотом. Морщась, почесал тупым концом карандаша переносицу. И вдруг сказал:
— Слушайте, но так же нельзя!
— Можешь и не чистить, — пожал плечами Гаолян. — Ты оружье лучше, чем я свой кисет знаешь, у тебя все одно не забалует.
— Ты, Филимон Кондратьич, знаешь, что я не про пулемет. Ты и сам сомневаешься, — с нажимом произнес инженер.
— Я старый, мнительный. Мне сомневаться, да по десять раз примериваться, сам бог велел, — сухо отрезал Гаолян. — Но дело делать все одно нужно.
— Сделаем! — бахнул ладонью по блокноту Андрей. — А дальше?
— Дальше перелом будет. Не выдюжит Временное, хлипковаты они в коленях, — пояснил дядя Филимон. — Сдадутся, куда они денутся.
— А если нет? Если не все сдадутся? Думаешь, не найдется среди них рисковые и обиженные? Вот такие, вроде нас?
— Такие не найдутся. Мы их баб не убивали, девок не ломали и не растягивали, — тихо напомнил Гаолян. — Ты кого сравниваешь, а?
— А почему не сравнивать? Я в последний раз чуть не выстрелил, — так же тихо признался Андрей-Лев. — Она на меня смотрит, глаза распахнуты, а я вместо мордочки смазливой, черте что вижу. Фуражка, кокарда чудятся. Не знаю, как палец удержал. А если бы... Слушай, Филимон, это ведь смертный грех. Не в религиозном смысле, а чисто по-человечески. Мы как потом жить будем?
— Кто спорит, по лезвию ходим, — помолчав, ответил Гаолян. — Но раз стратегия выбрана...
Борька понял, что его сейчас выставят за дверь: и по тому, как на него покосился дядя Филимон, и по внезапно заехавшей в самые верха смысла, беседе. Но нет такого закона, чтобы в важный момент младшего товарища выгонять!
— Не пойду я во двор. Нету там никого, нечего и проверять.
— Да сиди, — с досадой махнул рукой Гаолян. — Я не гнать тебя собираюсь, а гляжу, что бы ты понял правильно. Разговор тебя в первую очередь касается. Так что по-взрослому вдумайся.
— Взрослый уже Борис, — буркнул Лев. — В каком ином вопросе мальчишка, а в этом уж куда как взрослый.
— Вот и хорошо, — Гаолян достал кисет и трубку. — Ситуация, мои дорогие товарищи, проста: или мы, или нас. Мы ли эту драку и безобразия начали? Нет! Можем оступиться и все позабыть? Опять же, нет! Сами по себе, мы песчинки, малые заклепки в скрежете машины общей несправедливости. Центр нам дал стратегию. Жесткую, но действенную.
