Дикий Талант (книга 1 целиком)

Цапля продолжал скалиться.

— Может, остынете? — скучным, чуть надтреснутым голосом спросил наш третий собрат. — Сперва провернем дело, а потом можете друг другу челюсти посворачивать... если, конечно, мастера не против. Они не любят, когда ломают их орудия.

— Только их воля и сдерживает меня — иначе бы уже пустил ему кровь, — прошипел Цапля.

— Когда-нибудь у нас будет шанс, — спокойно произнес я, усаживаясь на скамью. — Обещаю, я своим непременно воспользуюсь!

— Только не забудь обрадовать меня известием, что такой день пришел!

Мы обменялись красноречивыми ухмылками.

Третий отодвинулся от камина и сел рядом с Цаплей. Его лицо, усыпанное пятнами оспы и многочисленными бородавками, как нельзя лучше соответствовало прозвищу — Жаба. Впрочем, прозвище ли соответствовало облику, или облик отражал ту животную сущность, что вытащили наружу служители Зверемастера?

До того, как принять рабство Тотема, это был матерый разбойник и жестокий убийца, отправивший на тот свет немало честных (и куда больше — бесчестных) людей. Его голова была предметом самого настоящего торга между десятком городов. И мне доводилось слышать о высокородных семьях, чьи главы дали страшную клятву хоть из-под земли достать человека, нанесшего им кровное оскорбление.

До сих пор эти клятвы оставались просто словами.

Жаба был одним из немногих слуг Тотема, кому сохранили прежнюю личность. Видимо, мастерам требовались его связи и репутация.

— Довольно пререкаться! — резко бросил Жаба. — Сделаем дело и разойдемся. А когда вы двое встретитесь, чтобы угробить друг друга, я, надеюсь, буду достаточно далеко отсюда.

Цапля заткнулся.

Я едва сдержал усмешку: жаба заставляет цаплю закрыть клюв. В этом есть своя ирония!

Некоторое время мы молчали. Все равно нельзя было разговаривать: подошла служанка, ловко вытерла стол, собрала черепки, убежала и вернулась с новыми кружками — для меня и взамен разбитой.

— Для начала неплохо бы выяснить, кто из нас поставлен в новом деле главным, — наконец, произнес Цапля.

Жаба сдержанно кивнул, и я тоже. Определить, кого Мастера избрали вожаком, очень просто. Существовал только один признак: главный тот, кому оказали больше доверия. Мастера Тотемов помешаны на секретности. Отдельный слуга никогда не получал всех деталей задания и не мог без остальных Тотемов сложить общую картину.

Итак, кто из нас знал больше?

— Мне сообщили следующее: в кратчайшее время прибыть в Наол, отыскать кабак "Беспамятная вдовушка" и ждать братьев. Если прочие слуги Тотема задержатся, взять под наблюдение особняк барона Хантера. Считать входящих в дом людей, изучать ходы-выходы. Спланировать возможную атаку на особняк, если для этого будет надобность.

Я первым открыл карты.

Разницы, впрочем, никакой. Юлить и изворачиваться сейчас не стоило.

Не та ситуация.

— Мне было сказано явиться в Наол, ждать братьев и готовиться к крупному убийству. Кого не сказано. Когда будет названа цель, надлежит взять на себя обязанности казначея группы и нанять нескольких ушлых парней на золото, которое должен передать местный ростовщик. Имя последнего велено не разглашать, — выложил свое задание Жаба.

Убийство Хантеров!

У меня заныло под ложечкой.

Не то, чтобы моральные принципы могли помешать мне хладнокровно перерезать горло что графу Тасселу, что его очаровательной кузине, не говоря уже о прочих домочадцах, но я искренне надеялся, что до этого не дойдет. Полное истребление одного из дворянских семейств, да еще накануне войны с Лютецией, неизбежно повлечет за собой громкий скандал, расследование и натуральную травлю убийц по всей территории Фронтира. К такой охоте наверняка подключат и Констеблей. И будь я проклят (хотя, собственно, человеку, дважды продавшему свою душу, едва ли стоит бояться проклятий), если молодцы из Второго департамента не притащили с собой в Наол ящик с разрешенным вампиром! А когда на тебя устраивают облаву по всем правилам — с вампиром в качестве гончей и Псами правосудия как загонщиками — унести ноги совсем не просто. Даже с Тотемом на коже.

— Похоже, командовать мне, — осклабившись, подытожил Цапля.

— Выкладывай, — холодно велел Жаба. — Не куража ради тебя выбрали.

— Мой приказ: явиться в Наол, объединиться с братьями и приготовиться к действиям. У одного из братьев будут при себе деньги на расходы, видать это ты, Жаба, второй будет знать, кто является целью... тут мастера явно чего-то не додумали! Я бы такому не то, что знание, кучку навоза от мух охранять бы не позволил.

— Продолжай, — махнул рукой Жаба. — Дальше-то что?

— Получив знание о цели, следует спланировать ночное нападение. Люди в доме, который надлежит атаковать, должны умереть. Живых велено не оставлять. На месте надо отыскать предметы, излучающие магическую ауру, и забрать их. Вообще-то, нужен только один, как я понял, что-то вроде магического компаса, указывающего на спрятанные предметы, но как он выглядит, мастера не ведают. Если не сумеем определить на месте, придется забрать все. После налета подобает разделить добычу на три равные части и уходить порознь. В пути каждый получит указание, куда ему следовать дальше.

Я в задумчивости поджал губы. На словах все просто: спланировать атаку, убить Хантеров, забрать все активные магические предметы и скрыться. Но на деле задание совершенно безумное. Провести ночной штурм в городе, находящемся на военном положении, обыскать залитый кровью особняк, найти предметы, резонирующие с Тотемами, и скрыться прежде, чем нагрянут окрестные патрули — это ли не безумие?!

Шесть Герцогов ада!

Мастера умеют испортить жизнь своим рабам!

— Потребуются люди, — хмуро сказал я. — Придется перекрывать все ходы-выходы, чтобы никто не ушел, и еще выставить пару человек в наружное наблюдение, чтобы городская стража не застала нас врасплох. Ты уже озаботился этим, Жаба? Сколько ты дней в городе?

— Меньше недели, — откликнулся бородавчатый. — Пять человек с репутацией, готовых, не спрашивая подробностей, взяться за грязную работу... конечно, при соответствующей репутации нанимателя.

Мы с Цаплей переглянулись и спрятали невольные ухмылки. Репутация Жабы дорогого стоила.

— Почти неделю в городе и удалось найти только пять человек? Не густо.

— Зря ты так, Паук. — Жаба повернулся на скамье, взял кочергу и принялся шевелить угли в камине.

Казалось, вместе с прозвищем ему досталась и холодная жабья кровь. Огонь ожил в очаге, ярко зардел, дохнул жаром. На плоском бородавчатом лице матерого разбойника появилось блаженное выражение.

— В Наоле сегодня трудно нанять даже придурка, не разбирающегося, с какой стороны браться за шпагу, не говоря уже о профессиональных солдатах. Город накануне войны, сами понимаете. Комендантского часа пока нет, но за разбой и дуэли уже вешают. Пойманных воров казнят без суда, на месте. Так что пять человек за пять дней это много.

— Может быть, даже слишком много, учитывая, что возглавлять налет будут три Тотема, — едко вставил Цапля. — Каждый из нас стоит десяти. Или каждый из нас... с Жабой?

— Может быть, — легко согласился я. — Но не только. Возможно, мы обойдемся малыми силами потому, что мне посчастливилось разыграть хорошую карту.

На лицах братьев отразился живой интерес. Жаба даже отложил кочергу, а Цапля отставил кружку с вином.

— У меня есть для вас известие, которое не может не радовать. Сегодня будет уже два дня, как я состою на службе у графа Генри Тассела. Вот заверенные его рукой дорожные бумаги, — я выложил их на стол.

— И что из этого? — нетерпеливо спросил Цапля.

— А то, что граф Тассел — кузен и гость баронессы Хантер. Мы сегодня остановились в её доме.

Цапля недоверчиво взял бумаги и начал изучать вензеля и печати.

Жаба молча улыбнулся.

Это была улыбка вампира, склонившегося над жертвой.Глава 12

ХАНТЕРЫ

(Генри)

Из окна комнаты виден парк с аккуратно подстриженными деревьями. Утреннее солнце лежит на листьях кипарисов и акаций, сверкает на посыпанных коричневым песком дорожках. Алебастровая статуя козлоногого мальчика уставила меловые глаза в небо. За фигурной решеткой, ограждающей парк, раздаются голоса, но слов не разобрать. Тихо. Еще не жарко, но уже парит. Створки окна растворены, легкий ветерок раздувает белые занавеси, как паруса пиратской фелюги...

Я отвернулся от окна. На столе передо мной — хрустальный графин с вином. Рядом с графином — два бокала тиврельского стекла и серебряный колокольчик.

Я вынул пистолет из-за пояса и положил на столешницу. На отполированном дереве — длинная уродливая царапина.

Сел на стул и закрыл глаза.

Ветерок приятно холодил вспотевшую спину.

...Как просто решить всё одним выстрелом! Взять пистолет, ощутить его тяжесть и прохладу рукояти. Потом взвести курок. Подойти к окну, чувствуя, как пистолет оттягивает руку...

И как она дрожит.

Внутри меня — поле после извержения. С черными глыбами остывающей лавы — перепаханное, изрытое, с оранжевыми трещинами, откуда поднимается раскаленный воздух — и перед глазами всё изгибается, плывет; меняет очертания, словно я смотрю сквозь пляшущий огонь. Я слышу гул запертого колючего пламени. Земля под ногами вздрагивает. Будто обожженный до красноты великан уперся выей своей в каменный свод — и вот-вот проломит. Я поднимаю голову. Вдали чернеют жерла вулканов. Над полем — марево, и марево это пахнет горелым порохом и кровью...

Словно я уже спустил курок.

Заикание. Дакота. Слова Элжерона. Перестрелка. Яким. Мои проблемы в порядке возрастания.

Лота.

Когда я увидел ее на перроне. Когда увидел...

Словно и не было четырех лет разлуки.

- У меня нет Таланта, Лота. Забыла?

- И что? — она фыркнула. — У Френсиса есть Талант, у Клариссы есть Талант, даже у Джорджа есть — а чего у них нет, так это ума. Джорджи это простительно, у него разум годовалого ребенка, но остальные! Френсис — крикливый болван, а эта Кларисса — настоящая дура... Поверь, братец, Малиган и мозги — сочетание редкое. Очень редкое. Таких, как ты, надо сажать в стеклянную банку и показывать желающим за большие деньги.

- А таких как ты, сестричка, подвешивать на крюк за длинный, льстивый...

- Бе!

- ...но очень симпатичный язычок.

Чудовищная пружина, которую взвели во мне, когда я увидел сестру на вокзале, никуда не исчезла. Она здесь, я чувствую — мощная, из серого блестящего металла, тугая и сжатая до предела, упирается в грудную кость изнутри. Больно. И никак с этой пружиной не совладать.

Лота.

P.S. И только попробуй, засранец, не приехать!

Я открыл глаза. Поморгал, привыкая к свету. На противоположной стене, над этажеркой с книгами — резные солнечные пятна, похожие на детскую аппликацию. Комната обставлена дорого, но с хорошим вкусом. Уж не сама ли сестрица этим занималась? Или ее муж, меняющий учителей фехтования, как перчатки?.. Да, было бы забавно.

У меня все хорошо. Я вышла замуж и вполне счастлива. Не думай, что от нового мужа ты избавишь меня так же легко, как от прежнего.

В углу, напротив огромного шкафа из темного дерева, высится гора из сундука, нескольких дорожных сумок и желтого ружейного чемодана. Сверху небрежно наброшен васильковый камзол, похожий на трофейное знамя.

Дакота, бездельник, свалил мои вещи в угол и ушел, оставив все как есть.

Я помедлил. Затем взял со стола колокольчик и несколько раз встряхнул. Ни звука. Только слабое покалывание кожи, как если бы на металл наложили простенькое заклятие. Я перевернул колокольчик... Понятно. Щетинка, серая с подпалиной, закреплена вместо язычка — а на ней застыла капля черного воска. Заклятие "живая нить". Не удивлюсь, если сейчас в комнате слуг пронзительно верещит ручной бес. У таких тварей почему-то всегда противные голоса. Наверное, чтобы получать больше удовольствия от работы...

Через некоторое время в дверь постучали.

— В-войдите.

На пороге появилась служанка. Не та, что раньше. Эту я еще не видел. Но — тоже очень хорошенькая.

— Вы меня звали, милорд?

Небольшого роста, миниатюрная. Темные волосы собраны на затылке. Кожа смуглая — как у тех, в ком есть примесь южной солнечной крови...

"Сосуд греха", называет женщину Строгая Церковь.

— Милорд? — позвала служанка.

Я вздохнул.

— Н-налей. — я показал на графин.

— Да, милорд.

Голос у нее был высокий, не очень звучный. Она ничем не напоминала Лоту. И это было хорошо.

— К-как т-тебя з-зз..?

— Ива, милорд.

Я взял бокал, коснувшись ее запястья — словно невзначай. Пальцы дрогнули. Кожа нежная и прохладная.

У меня все хорошо. Я вышла замуж и вполне...

— Милорд?

— М-мои в-вещи.

— Вещи? — служанка оглянулась с любопытством. — Прикажете разобрать, милорд?

Как просто сказать: не надо. Позвать Дакоту. Приказать ему взвалить на плечи сундук — только сундук, хаос с ними, с остальными вещами! — добраться до вокзала и сесть на поезд в Лютецию. Или нанять карету в Ур. Просто одно слово. Нет.

— Д-да, — я поставил вино на стол, так и не пригубив. — К-кроме с-сун-ндука...

— Как прикажете, милорд, — Ива грациозно присела, кончиками пальцев придерживая платье. Глаза опустила в пол. Это не было похоже на обычный книксен. Скорее это напоминало...

Вот именно, Ришье. Вот именно.

Я видел в вырезе платья ее груди; и впадинку между ними, и бархатную темноту — и темнота эта притягивала. Казалось, оттуда идет тонкий аромат кожи — нагретой солнцем смуглой кожи и чего-то еще, обещающего тайну и покой. Я почувствовал нестерпимое желание наклониться и вдохнуть этот запах... Сделать шаг и встать так близко, чтобы чувствовать тепло ее тела даже сквозь одежду...

Вместо этого я пересилил себя и поднял взгляд.

...изгиб шеи. Ямочка между ключиц.

Маленький подбородок, губы. Казалось, на нижней — крохотная царапинка, отчего она кажется беззащитной и трогательной...

Ришье, перестань!

Она стояла передо мной — сосуд из тонкого стекла, наполненный солнцем и грехом.

— Ив-ва, — произнес я. Голос дрогнул. Служанка подняла голову:

— Милорд?

— Н-ничего.

Я закрыл глаза. Откинулся на стуле. Ветерок уже высушил рубаху, и теперь спину заметно пригревало. Под веками пляшут красноватые пятна.

Что вы со мной делаете, женщины?

Лота.

Закрыл глаза и слышу ее, как она стоит, на меня смотрит. Потом птиц за окном слышу, голоса отдаленные с улицы, листьев шепот, и как песок под солнцем потрескивает. Потом вином запахло и деревом. И шаги теперь. Словно когда я перестал смотреть, все на мгновение исчезло, растворилось в тревожной темноте с красными пятнами, а теперь по чуть-чуть возникает, приставляется кусочек к кусочку, лепится. Словно гончарный кувшин, когда вращают круг и добавляют глину комочками.

Возникают из темноты тепло в спине и спинка стула. Возникает напряжение мышц.

А потом снова ее слышу. Сначала одна нога, как Ива встала, потом другая — как пошла. Потом вдох легкий — вот и губы возникли, и горло, и шея, и впадинка между ключицами; и равнина смуглая, в цвет табачного листа, и грудь, и вниз, и темнота, и бархат, и ниже еще. Вдыхаю. Теперь и я возник в темноте, и дрожь во мне — как блеск медной ленточки, которую тронули — и размылась, и тоненько дрожит.