Закон для всех эпох

— Будут трое приставать к девчонке, а я им задам. На её защиту встану!

— Иди-ка домой, заступник сирых и бедных. — Он наклонился к Женьке. — Кстати, не ты бы, так я бы за неё не заступился. Чувствуй себя героем.

— Тебе точно помощь не нужна?

— В дележе богатств Катькиного папки?

Женька причмокнул по-детски. Вытянулся на цыпочках, зашептал возле уха:

— Ты проводишь её домой?

— Без сопливых догадаюсь.

— Ну, до завтра, Паша.

— Пока.

Катька стояла к нему спиною. Ждала, наверное, когда он и Женька закончат разговор. Потом, от громкого Женькиного "пока", встрепенулась.

— Ну вот, никого, — сказал Павлин, не зная, что и как говорить. Растерялся перед девчонкой! Как её называть? Мыкиной? Это грубо — по фамилии. Он же не Мочалкин и не Марьюшка. Назвать Катей было отчего-то неловко. Будто обязывало к чему-то. И почему с девчонками всё так сложно? Сказал Пузырёву: "Эй, Пузырь!", и всё ясно. А тут мучайся!

— Это точно, — отозвалась Мыкина, — никого.

Надо сказать: давай, до дома провожу. Годится!

Только он открыл рот, как у края забора показалась Марьюшка. Без цветов. Ходили слухи, что учительница, поставив дома в вазы букет-другой, остальные цветы сдавала в киоск. За полцены.

— Ходит туда-сюда! Опять с нотациями привяжется, — сказал Павлин. — И почему учителям обязательно надо остановиться и что-то сказать? Почему они не могут пройти мимо?

— Вы ещё здесь? — Марьюшка остановилась. — На родительском собрании, Павлин, я поставлю твою маму в известность.

— Ставьте, ставьте. Смотрите, не уроните.

— Не дерзи, Луганцев!

Катя сказала:

— Мария Аркадьевна, Луганцев не просил меня решать контрольную.

— По мнению Мочалкина, — сказала классная, — ты, Мыкина, слишком гордая, чтобы решать за кого-то задачи. Про Ларису он, конечно, присочинил. Я думаю, вы, детки, просто не сошлись в цене, а мой племянник застукал вас на торге. У тебя, Мыкина, денег нет, зато мой предмет ты знаешь на "отлично". Луганцев тоже не из богачей, но, видимо, карманных денег на "медвежью услугу" накопил.

— Фантазируете почище своего племянника, Мария Аркадьевна, — сказал Павлин.

— В седьмом классе учитесь, а вести себя совершенно не умеете, — сказала Марьюшка. — Что дальше-то будет?

— Дальше станем взрослыми, — сказал Павлин.

— Недурно! — оценила ответ Катька.

— Я поговорю с твоими родителями, Мыкина, когда они вернутся, — сказала Марьюшка.

— Я уверена, Мария Аркадьевна, вы добрый человек, — сказала девочка. — Но не хотите этого обнаружить.

— Что-что?

Классная сделала оскорблённое лицо и отправилась вдоль забора, осторожно переставляя каблучки по неровному асфальту.

— В гипермаркет, — сказала Катя, перекатывая носком туфельки камешек. — Всегда в это время ходит.

— Я тебя провожу, — сказал Павлин.

— Идём. — Катя зашагала в сторону, противоположную той, куда отправилась Марьюшка. Павлин догнал одноклассницу. — Ты же мужчина. Ты, конечно, считаешь, что мужчина — это тот, кто лупит кулаками. А я скажу: нет! Мужчина в первую очередь — обходительный кавалер! В галантный век это понимали лучше, чем сейчас. Или во времена рыцарства.

— Скажешь тоже!.. — протянул Павлин. — В галантный век не лупили кулаками, а кололи шпагами. Или дырявили из пистолетов на дуэлях. А рыцари протыкали друг дружку копьями и рубили мечами. Кровь и мясо, никакой романтики.

— Ужас! Люди предпочитают быть глупыми, злыми и кровожадными. Неужели не легче жить в мире и дружбе?

— Легче, Катя, легче.

Вот и разговор завязался. Нужно лишь поддержать тему, интересную девчонке.

Они повернули на Олимпийскую, улицу со спортивным названием, сохранившимся с советской эпохи, с 1980-го олимпийского года. Вела Катька: Павлин не знал, где она живёт. Мыкина-1 жила в Озёрных коттеджах, отсюда далеко. А эта где-то у бабушки обитает.

— Наподдаёшь Мочалкину, и жить становится легче, — сказал он. — А Мочалкин делается добрее.

— Злее! — Катя поправила на ходу ранец. — И тот, кто поддаёт, тоже делается злее.

Вместо Катьки Павлин стал смотреть перед собою. На дорогу, на тополя, на траву, на редких прохожих.

— Тебя дразнят. Почему? Потому, что ты молчишь. Ты молчишь, а надо — в ухо. Надо уметь поставить кое-кого на место. Меня же вот не дразнят.

— Тебя? Дразнят! Исподтишка.

Что верно, то верно.

— Всё равно... Разговорчиками о любви и дружбе их не проймёшь. Только раззадоришь. Надо быть... надо делать...

— Делать то, что я делала раньше? — Катька будто прочитала его мысли. — Делать, что делаешь ты?

— Да! — односложно ответил он, испугавшись слова "раньше" и темы, которая за ней может последовать. Вдруг Катька всё же сумасшедшая?

— Но они не любят тебя, Паша. — Девочка переступила бутылочные осколки.

— Никто никого не любит! — Павлин остановился, и она остановилась. Катя заглянула ему в глаза, и он не отвёл глаз. — А что, тебя они любят?

— Мне туда, — сказала Катька. — Почти пришли.

Катька N1 направилась бы отсюда на Широтную, улицу, кольцом опоясывающую три микрорайона. На остановку маршрутки, ходящей до Озёрных.

— Я у бабушки живу, Паша.

"У засекреченной бабушки, не желающей идти в школу", — чуть не сказал Павлин.

Бабушка обитала в панельной пятиэтажке, построенной с полвека назад. Серая штукатурка на стенах облупилась, крошечные кухонные окна смотрели подслеповато, маленькие балкончики, казалось, вот-вот отвалятся. Тополя подымались выше пятого этажа. Сейчас уж в городе тополя не высаживают, наоборот, спиливают. С таких вот пятиэтажек и юных тополей в одну веточку когда-то начинался этот район.

Во дворе их напугал автомобильный сигнал. Он раздался сзади — громкий, длинный, визгливый. Павлин с Катей отскочили к цветочной клумбе. Павлин погрозил шофёру кулаком. Остановив чёрный "Лексус" у мусорных баков, водитель опустил стекло, выставил наружу квадратную физиономию и посоветовал Павлину пореже руками махать, не то его в инвалиды запишут.

— Паша! — Катя потянула Павлина за рукав, прямо как Женька. — Ну, и чего ты добился? Он только разозлился. И ты разозлился!

— Мне один такой тип недавно чуть по ноге не проехал. На красный свет гнал!

Катька открыла ключом стальную подъездную дверь, впихнула Павлина в тамбур, громыхнула дверью. Обняла его тонкими руками за плечи.

— Мои родители бабушку не любят, и я раньше не любила, а зря! Бабушка правильно говорит о сознательности. Чем выше у человека сознательность, тем он добрее! Тем больше он думает о других и меньше о себе. Когда все больше думают о других, чем о себе, и когда это начинает им нравиться, устанавливается коммунизм. Не знаю, может, это особенный, бабушкин коммунизм.

Разговором Катя своего добилась: Павлину уже не хотелось выходить наружу, ссориться с автомобильным хамом. Бывали похожие случаи, когда виноватые автолюбители-взрослые привлекали к ответственности школьников. За хулиганство! Павлин хорошо знал, как действуют типы, вылезающие из "Лексусов" или "Вольво". Тащат подростка в "Гопо-трупо" или на учёт в ПэДээН ставят, в зависимости от возраста. И что только этому дяде надо у старой пятиэтажки? Приехал навестить школьного товарища, покуражиться? Мама с грустью рассказывала Павлину о вечерах встреч выпускников, где её бывшие одноклассники устраивали публичную демонстрацию своих капиталистических достижений. Наверное, мама тоже иногда подумывала о коммунизме.

Поднимаясь с Катей по лестнице, Павлин, сердясь на себя (потерял над собой контроль, а потом подчинился девчонке), сказал:

— Коммунизм никогда нигде не устанавливался.

"Вот и разбиралась бы сама, раз такая умная, с Мочалом и Пузырём, — подумал он. — Делала бы из них коммунистов сознательных! А то ведь: помоги! Вдобавок ещё нотации читает. Лучше бы просто спасибо сказала".

— Спасибо тебе, Паша.

Он остановился. По коже прокатилась волна мурашек.

— Пойду я. — Он снял руку с перил. — Ты этих наших... не бойся.

— Я и не боюсь. Паша, я в самом деле... страшила? — спросила она, когда он уже спускался. — Ведьма? Каракатица?

Он обернулся. Мыкина стояла у окна. Против света она казалась ещё чернее. Очки в чёрной оправе такие огромные! Должно быть, коммунистическая бабушка дала ей свои поносить.

— Ты хочешь, чтобы я соврал?

— Я бы поняла, если бы соврал. Но мне враньё не нужно.

— Тогда не обижайся, — предупредил Павлин. — На твоём месте любая бы обиделась. Ты не ведьма. Пузырь просто свихнулся на отцах-инквизиторах. Но ты чернушка. Необыкновенная какая-то чернушка!

Катька не обиделась. Даже улыбнулась!

— Я поняла.

— Зачем спрашивала?

— Маленький секрет. Когда-нибудь узнаешь!

До кинотеатра она доехала на такси. Когда водитель остановил "Волгу Москву", Лариса расплатилась наличными, сказала: "Сдачи не надо", насладилась подобострастием таксиста, выслушала: "Благодарю вас", поправила на плече сумочку, выставила ножки наружу — и представила, как ей подают руку. Руку не подали, и Лариса, пригнув голову, осторожно ступила на каблучки и выпрямилась. За спиною зашелестели шины отъезжающей "Волги".

Перед кассой она достала айфон. Четырнадцать тридцать. На Спиридонова билет не нужен, потому что Спиридонов в больнице. В классе тридцать учеников. Минус один в больнице. Плюс Мария Аркадьевна. Итого снова тридцать. Про мороженое она тоже помнит. Она угостит всех мороженым. Мочалкин обзавидуется!

У кассы Лариса вытащила из сумочки кошелёк, достала новенькие, приятно пахнущие десятитысячные.

— Тридцать билетов на завтра, на четырнадцать тридцать! — потребовала она у окошка.

Нарочно сказала: "четырнадцать тридцать", а не "полтретьего". Вдруг кассирша не так поймёт, вдруг спутает "четырнадцать тридцать" с "полчетвёртого"? Лариса облизнула губы, ощутив лёгкий привкус польской помады. С этим Мочалкиным, который везде суётся с советами, она стала слишком беспокойной!

Ночью Павлину не давала покоя одна мысль. Досадная заноза тоненько саднила где-то в глубине души.

Сегодня он попёр против самого себя. Сделал то, чего никогда не делал. Вступился за слабака. Вернее, за слабачку.

Слабачку? Кто сильнее: мочалкинская троица — или одна Катька? Мыкина наотрез отказывается решать троице контрольные. Над нею издеваются — она стоит на своём. Не они ли, пристающие к ней, изобретающие ложь за ложью, выглядят слабаками? Попрошайками и ничтожествами? Чернушка, не сдающая позиций! Как тебя такая девчонка, Дворянчик?

— Выживает сильнейший... Точнее, наиболее приспособленный, — пробормотал он, думая о троих мальчишках, которые ничего не могут поделать с одной девчонкой. — Какие же вы "наиболее"!

И сильные в голове Павлина заняли места слабых. В его мозгу будто реформу провели!

Павлин уснул. И приснилось ему...

Глава шестая. Необыкновенное заклятие

На сторожевой башне часовые с луками всматриваются в даль дальнюю. С запада медленно наплывают тяжёлые сизые облака. Хмурая тень от них накатывается на башню.

На траву рядом с сэром Пикок, переваривающим под грушевым деревом обильный завтрак, опустился оруженосец Юджин.

— Завтра отправляемся в Лондон, — сказал Пикок.

— Сэр? А как же Дик, который должен выковать ошейники?

— Я передумал, Юджин. Надо продать пленников в Лондоне. Девушку тоже свезём на рынок. Хватит с меня ванагорских выдумок о сказочных богатствах и заклятиях! Верно говорит Фэйсклот: там, в Ванагории, всё словно в волшебном тумане.

— Сэр Фэйсклот также уверяет, будто в Ванагории обитают мантикоры и летают трёхглавые драконы.

Пикок пожал плечами. Кто знает? Далеко в Ванагорию никто из навадских рыцарей не углублялся, а врать за столом о подвигах любят многие.

— На площади у костра, когда леди Лорейн приказала сжечь деву, — сказал он, — я был не в себе. Должно быть, на меня подействовало колдовство, о котором кричал отец Блэддер.

— О нет, сэр... Ты разоблачил отца Блэддера! Он солгал о сэре Энтони!

— Сочинять он мастер. Не стань он капелланом, он был бы одним из лучших менестрелей в Навадии.

— С решением насчёт леди, доблестный сэр Пикок, я бы не спешил. Прежде чем мы соберёмся вечером на семейный совет...

— Ты сказал: леди?

— Выслушай меня, высокородный сэр! По дороге леди Кэтрин рассказала мне любопытную историю. Было довольно поздно, когда мы подъезжали к поместью, и я не осмелился беспокоить моего рыцаря.

— По-твоему, она не лжёт?

— О сэр Пикок, не находишь ли ты, что обещание молодой леди вознаградить спасителя кое-чего стоит? Стоит много больше того, во что можно оценить груду пробитых доспехов и пару коней, которые, несомненно, укрепили мощь нашей королевы!

— Не знаю, где она этому научилась, но говорит она и вправду как леди.

— Высокородный рыцарь, позволь мне перейти к рассказу леди Кэтрин.

— Где-то я слышал это имя, — сказал Пикок.

— У графа Роберта Пустынного в канун пасхи пропала дочь, сэр.

— Он снарядил рыцарей на поиски и отправил их во все концы света.

— Ни один не отыскал её! А ведь старый граф предложил щедрую награду тому, кто обрадует его измученное горем сердце.

— И его дочь тоже звали Кэтрин.

— Именно, сэр! Только я не стал бы употреблять прошедшее время, а заодно обошёлся бы и без "тоже". Та, которую ты спас от сожжения, сэр, и есть леди Кэтрин, дочь сэра Роберта Пустынного!

Пикок не знал, смеяться ему или плакать. Или закатить Юджину добрый щелбан. Двойной. Так, чтоб в голове у того звенело до вечерни.

— Юджин, она тебя околдовала. Я начинаю верить отцу Блэддеру. Скоро она внушит тебе, что ты какое-нибудь восточное животное с хоботом, как его...

— Слон, сэр.

— Подумай-ка: если она дочь сэра Роберта, то почему никто не подаст ей руки и не отвезёт её в Пустынный замок? Почему никто из рыцарей и дам не узнал её? Леди Мэри не раз гостила у сэра Роберта и знает графскую дочь в лицо. Признайся, Юджин: наша пленница одурманила тебя каким-нибудь зельем? Околдовала взглядом? Не видишь ли ты вместо меня чёрную змею? Или тебе кажется, что у меня голова человека, а туловище льва, как у мантикоры?

— Нет, высокородный рыцарь, ты выглядишь в моих глазах так, как и прежде. Если девушка заклята, то это не значит, что она колдунья. Чем запутаннее тайна, тем она интереснее.

— Развязыванию путаных узлов, — сказал Пикок, — я предпочитаю разрубание.

— Тому есть известный исторический пример. Могу ли я начать рассказ, сэр?

— Мели, мельница!

— Заклятие леди Кэтрин, дочери графа Пустынного, весьма необычного свойства. Именно потому в него столь трудно поверить. Я начну с того же, с чего начала рассказ леди: с появления в замке сэра Роберта красноволосой целительницы.

Тучи, медленно плывшие по небу, приобрели лиловый оттенок. Пикок загадал: прольётся дождь — отец Блэддер прав; тучи обойдут поместье — следует попытать счастья со спасённой девой.