Закон для всех эпох

В отличие от Катьки-1, Катька-2 никому не казалась умной, пусть и успевала по алгебре с геометрией и не глупила по прочим предметам. То, что старенькой Катьке ставилось в заслугу, у новенькой обращалось в недостаток.

Каждый сам за себя! Даже доходяги Спиридонов и Пузырёв лучше приспособились к жизни, чем эта Мыкина!

Если та Катька была Павлину симпатична, то к этой он не чувствовал ничего, кроме презрения.

Последним уроком был классный час.

Переходя в кабинет математики, Павлин всё ещё думал о Катьке. Что же случилось с первой Мыкиной? Хотел бы Павлин её увидеть! Где она, как она?

На классный час Лариска обещала принести копии видеодиска с записью празднования 8-го Марта: мальчики седьмого "А" в кабинете математики поздравляют разодетых в пух и прах девочек. Запись и монтаж делал нанятый оператор. Каждый мальчик подарил что-нибудь той девочке, которую закрепила за ним Мария Аркадьевна. Павлин подарил доставшейся ему Кате Мыкиной роман "Айвенго" в суперобложке, купленный накануне. Потом класс поедал торты. Невкусные! Павлин подозревал, что Марьюшка половину собранных на торты денег прикарманила, а Мочалкин утверждал, что Лариске, которой поручили купить торты, подсунули в кулинарии "просрочку". Международный женский день праздновали до появления в классе другой Мыкиной, и Павлин рассчитывал увидеть в записи ту Катю, которую знал прежде.

Корыткин малевал на доске круглые физиономии, похожие на компьютерные смайлики. Рожица с ухмыляющимся ртом, в котором торчал единственный зуб, курила трубку. Правый глаз у неё был подбит.

— Корыткин, — с порога сказала Лариса, — немедленно вытри!

— А не вытру, что будет?

— Тогда я вытру.

— Вот и вытирай.

— Я, Корыткин, твоим лицом вытру.

— Грубиянка, — сказал Корыткин и намочил тряпку над раковиной.

— Ты и на мужа своего будешь кричать, Лариса? — спросил Мочалкин.

— Ему же на пользу!

— Непробиваемая! — выдохнул со своего места Бугаев.

Мария Аркадьевна вошла в кабинет по звонку.

— Лариса, принесла диск?

— Ой, — сказала староста. — Ой, Мария Аркадьевна!

Вот так всегда: когда Павлину чего-то сильно хочется, встревает незримый враг и вредит. Всего-то и было поручено Лариске сделать копии да пустить по классу! Даже тут оплошала! Все поручения заваливает. Как начала заваливать с сентября, так и продолжает. И всё равно ходит в старостах! Почему? Да потому, что ни в чём не отказывает Марии Аркадьевне и всегда с ней одного мнения! А ещё Лариска ничуть не боится мальчишек.

— Я не виновата, Мария Аркадьевна. У меня память дырявая. Я забыла сказать...

— Память, Бруталова, нужно тренировать, — перебил её Мочалкин. — Особенно старосте. Старосте много помнить приходится. Тренировать память можно компьютерным способом. Есть программное обеспечение, бесплатное, между прочим.

— Помолчи, Мочалкин, — сказала классная. — Лариса, ты оставила диски дома? Который уже классный час ты повторяешь, что забыла записать!

— Мочалкин не дал мне закончить, Мария Аркадьевна. Я не оставила диски дома. Копии я тоже не сделала. Но я не забыла. Вот. — Она подала Марьюшке квадратный пластмассовый футляр.

— Мой футляр, — признала Мария Аркадьевна. — Но диска-то нет!

— Конечно, нет, — сказала Лариса. — Про это я и забыла вам сказать.

— Хочешь сказать, я дала тебе пустой футляр?

— Вы не могли, Мария Аркадьевна, где-нибудь оставить диск?

— В марте я смотрела диск у сестры. — Классная задумалась. — Но я никогда ничего не забываю.

— Я не виновата, — повторила староста, краснея. — Честное слово.

— Что ж, — сказала классная, — тогда, видимо, виновата я.

— Уж лучше я, — торопливо сказала Лариса.

— Кина не будет! — сказал Корыткин. — Платили деньги, нанимали оператора, девчонки наряжались, торты ели, талией рисковали, а диск — хоп, и исчез! Лариса, ты в своём репертуаре. Скоро забудешь, в каком классе учишься. Представляю: приходишь ты на урок в какой-нибудь четвёртый "А"...

— Получишь, Корыткин!

— Только одно от тебя и слышишь! Пользуешься положением старосты?

— Лариса, ты не желаешь принимать критику, — заметил Пузырёв. — Даже святая церковь учитывает критику. В разумных пределах. А ты ставишь себя выше критики.

— В каких ещё разумных? — Лариса покраснела.

— Успокойся, Бруталова! — одёрнула её классная. — Мальчики просто досадуют. Мальчики тем и отличаются от девочек, что им всегда виноватого подавай.

— Известный политический подход, между прочим. — Мочалкин встал. — Мальчики ищут и находят виноватых и потому преуспевают в политике. А девочки в политике на вторых ролях. Потому что главного не понимают.

— Поясни, Мочалкин.

— У вас, Мария Аркадьевна, с Ларисой несовместимость. По-моему, вы обе положительные. Я по телевизору слышал, в женщинах на уровне наночастиц преобладает положительная энергия, а в мужчинах — отрицательная. Отечественные физики недавно открытие такое сделали. И вот вы, обе положительные, одноимённо заряженные, друг от друга отталкиваетесь.

— И какой же вывод сделал нанотехнолог Мочалкин?

— Вам, Мария Аркадьевна, нужен кто-то вроде меня. Немного мужской отрицательной энергии, и мы с вами притянемся.

— Скорее я на Марс переселюсь, чем ты станешь старостой. Очевидно, я оставила диск у сестры... Мочалкин, ты поступаешь некрасиво: любой промах Ларисы используешь как... — Классная замялась.

— Как повод для политической критики, — подсказал Мочалкин, — которую, как было справедливо замечено, кое-кто принимать не умеет. К тому же промахов у нашей замечательной старосты набралось многовато. Вы не находите, Мария Аркадьевна?

— Без тебя разберусь, Мочалкин.

— Подавляете учительским авторитетом, между прочим.

— Вы знаете моё мнение, — обратилась Мария Аркадьевна к классу. — Старостой должна быть девочка. Мальчики скорее будут слушаться девочек, чем других мальчиков. Кроме того, девочки миролюбивее.

— Это Лариска-то миролюбива? — Щёки Мочалкина заалели. — Да она кулаки в ход пускает! От неё вон даже Бугаеву как-то влетело, все знают!

— После её вмешательства Бугаев стал мирным человеком, или мне показалось?

И Марьюшка победно улыбнулась.

Пусть Лариска-миротворка всё проваливает, но лучше уж в старостах она, чем племянничек, сделал свой вывод Павлин. И всё же авторитарно назначать старосту, как это делает Марьюшка, нехорошо. Никакой демократии. А бывает она, демократия-то? Придумали её древнегреческие болтуны, а нынешние политики их изобретением пользуются. Власть народа! Это ж древний юмор! Над кем властвует народ? Командует в классе Марьюшка, в фирме властвует хозяин-директор: всё ясно. А там, где заводят пластинку про властвующий народ, всё переворачивается с ног на голову. Абсурд, как говорит Жанна Фёдоровна!

Может, Катьку в старосты? Одну миротворку сменит другая! Одна за добро с кулаками, вторая — как Кот Леопольд. От какой проку больше?

"Мочалкин, — подумала Лариса, — ведёт себя просто гадко. Будто он в классе второй староста. Будто у нас два старосты! Нет, две старосты. Два... О чём это я?"

— Лариса, спишь?

Голос Мочалкина взорвался гранатой где-то возле уха.

— Лариса, мы тебя ждём, — сказала Мария Аркадьевна. — Ты забыла про субботний поход в кинотеатр?

— Ой, извините! Нет, не забыла.

Лариса вышла к доске с айфоном, думая, что в айфоне памяти хватит на двоих: на аппарат и на человека. Айфон был модели IF. С интеллектуальным напоминателем. У Мочалкина тоже есть айфон, но всего лишь IH. Модели IF был ещё у Мыкиной — у первой Мыкиной!

— "Ограбление Центробанка", — прочитала она название фильма. — Слушайте аннотацию...

Она перебирала название за названием, читала аннотацию за аннотацией, пока не исчерпала подходящие фильмы. Седьмой "А" решил пойти на дневной сеанс. Над названиями некоторых картин Мария Аркадьевна смеялась: "Вампиры против драконов", "Лето оборотней" и "Вечная холодная жизнь". Ларисе эти названия тоже показались смешными и глупыми. За кровавые ужастики проголосовало ничтожное меньшинство: один Желтов. Вампирские саги, которым поклонялось уже второе (и поредевшее) поколение фанов, уступали фильмам об удачливых грабителях, пронырливых взяточниках и неуловимых хакерах. Мочалкин как-то сказал: люди любят смотреть фильмы про вампиров потому, что хотят пить кровь других людей и жить богато и вечно. Это было страшно и удивительно, Лариса записала эти слова в айфон, а Мария Аркадьевна спросила у племянника, сам ли он это вывел. Племянничек признался, что выудил ценную мысль в Интернете, на сайте одного сибирского писателя, живущего в глухой деревне и, не исключено, вампиров встречавшего. Ещё бы Мочалкин не признался: одноклассники быстро бы погуглили и разоблачили!

— Голосуем, — предложила Лариса. — Осталось три фильма. За какой голосов будет больше, на тот и пойдём.

— Я-то думал, — выступил Корыткин, — пойдём на тот, на какой захочу я.

— Глупо, Корыткин, — сказала Лариса.

Этот ещё с толку сбивает!

— Я называю фильм, вы поднимаете руки. И я поднимаю. И вы, Мария Аркадьевна. Демократия.

Большинство предпочло остросюжетный фильм "Ограбление Центробанка", который крутили в "Премьере". Вампиры и правда всем надоели. Непонятно, зачем эти кровавые фильмы вообще снимают! Наверное, наснимали на много лет вперёд, подумала Лариса. Хорошая мысль, надо бы в айфон записать.

Сделать это ей помешал Мочалкин.

— Лариса, — сказал он, — спорим, в "Киномаксе" зал удобнее, чем маленькие залы в "Премьере"? Там такие кресла!

— Мочалкин, в семисотом "Мерседесе" моего папы кресла ещё удобнее. Ничего, за два часа мозолей на заднице не натрёшь!

— Лариса! — возмутилась учительница.

— А что он всё время лезет, Мария Аркадьевна?

— Может, он в тебя влюблён, — сказал Корыткин.

— Фыр-р-р-р!

Очень нужна ей его влюблённость! У него папаша — менеджер. Высшего звена, но всё равно наёмник. Она не дура, чтобы ходить под ручку с Мочалкиным. Племянник классной — это не должность и не положение в обществе!

— Я не лезу, Бруталова, — упорствовал Мочалкин. — Ты не знаешь, где вкуснее мороженое, а я знаю. А ещё я знаю, какое мороженое любит Мария Аркадьевна.

— Мочалкин, не подлизывайся, — сказала тётя.

— В "Киномаксе", — проникновенно сказал ей племянничек, — подают фирменное мороженое. Таким мама угощала вас на день рождения. Дорогое мороженое. Вишнёвое.

Стараясь не отвлекаться на Мочалкина, Лариса запустила на айфоне программу-напоминалку. Вот привязался со своим мороженым! Вишнёвым! Так... Четырнадцать тридцать... Она активировала приложение-ремайндер: пусть напомнит о билетах.

Вполуха слушая пререкания Мочалкина и Лариски, Павлин прикинул, что билет в кино обойдётся не меньше чем в тысячу рублей даже на дневной сеанс. И придётся скидываться на билет Марьюшке. Для Ларисы, покупающей одноклассникам билеты на собственные карманные деньги и ждущей возвращения долгов по месяцу и по два, это пустяк, а для него брешь в карманном бюджете. Ничего, на ближайшем футболе он заработает побольше, излупит целую команду третьемикрорайонников. Вампиры, ограбления!.. Сняли бы режиссёры какой-нибудь простой фильм: про школу, про футбол, про добычу вещей и денег.

Когда классный час кончился, Павлин, ловя на себе восторженные взгляды пяти— и шестиклашек, завидующие — семиклассников из "Б" и изучающие — ребят постарше, обсуждавших вчерашний матч, неторопливо спустился с крыльца.

Филимонова среди завидующих "бэшников" не было. Павлину передали, что у того распухло ухо, болит голова (прямо как у девчонки!), и из-за этого он не пошёл в школу. Как же, из-за этого!.. Проходу ему не дадут!

В школьном дворе его поджидал Женька.

— Там, — третьеклашка махнул рукой, — Мочалкин к Катьке привязался. К чёрной. Из твоего класса.

— И что? — Павлин посмотрел сверху вниз на Женьку. — Все к ней привязываются. Сама виновата. Раньше вместо неё училась девчонка что надо, умела послать подальше, а теперь завелась ворона, которая слёзы льёт. Ты бы стал слёзы лить на футболе? Или наподдавал бы кому надо?

— Я не девчонка, Паш.

— Девчонкам тоже ставить себя надо.

"Пристают и к девчонкам, и к мальчишкам, — подумал он. — Интересно, как вела себя в школе Марьюшка? Приставали к ней?"

— Они у садика, — сказал Женька. — Не пускают её.

— Пойдём, посмеёмся, — сказал Павлин.

Женька не ответил.

Мочалкин и его дружки глумились над Мыкиной на том же самом месте, у забора, где вчера обзывали девчонку каракатицей. Трое загородили ей дорогу, а она и не пыталась мучителей обойти.

— Выбора нет, Мыкина, — сказал Мочалкин. — Или делаешь то, о чём мы по-хорошему просим, или прославишься!

— Выхода нет, — поддакнул Корыткин.

— Ты сама всё знаешь, — загадочно сказал Пузырёв.

Павлин сплюнул.

— Шантажисты, тоже мне! На её месте я бы вам всем морды расцарапал. Ходили бы потом полосатые, как зебры.

Пузырёв хмуро глянул на него. Остальные даже не удостоили взглядом.

— Фамилия Мыкина у тебя неспроста, — заявил Пузырёв.

— Суждено тебе горе мыкать! — подхватил Мочалкин.

— Твоя фамилия, — сказал ему Павлин, — тоже кое-что означает. Харю тебе надо почаще намыливать!

— Их трое, она одна, и она девчонка, — сказал Женька. — Это неправильно!

— Много ты знаешь! — ответил Павлин.

Может, к Катьке и нужно приставать? Побыстрее сделается сильной!

Не обращая внимания на Павлина, Марьюшкин племянничек гнул своё:

— Мы гарантируем, Мыкина: никто к тебе лезть больше не будет. Ты решаешь нам контрольные и даёшь списать домашку — мы тебя защищаем. Это деловой разговор. Условия выгодные, соглашайся. Ты ведь контрольные как семечки щёлкаешь.

— Вы, ребята, как бандиты: гарантируете защиту от вас самих, — заговорила наконец Мыкина. — Это называется "демагогия". Тебе, Мочалкин, после школы надо сразу в правительство или в депутаты идти.

— Почему бы и нет? Но ты в сторону не уводи. Не надоело быть Академичкой и Чернушкой? Пузырёв такие вещи за версту чует!

— Вы не пробовали жить в дружбе? Дружить, а не искать себе врагов?

Нет, та Катька такой дохлой чепухи никогда бы не нагородила! Дружба! Кот Леопольд перед мышами-вредителями!

— Ты, Пузырёв, не пробовал любить людей? — сказала Катька. — Что в евангелиях написано? Скажи мне, я библию не читала.

На худом лице Пузырёва отразилось мрачное удовольствие.

— Не мир принёс я, но меч! — воскликнул он. — Не мир, но разделение!

Святоша воздел к небу длинные тощие руки и потряс ими. Солнце укрылось под серой тучей, дунул холодный ветерок. Павлин поёжился.

Ни Мочалкина, ни Корыткина, ни Пузырёва на матчи не затащишь, а к девчонке втроём пристают! Чёрт, это и Женька понимает! В груди у Павлина шевельнулось смешанное чувство: злость напополам с жалостью. Кажется, недавно он испытывал нечто подобное. "Терпеть не могу, когда все против одного! Надо один на один и на равных! Но какая выгода вступаться за эту нюню?"