| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Аминь, — нестройным хором прогудела паства, осенив себя шихабом. Только медик и Дживс воздержались, они массировали конечности Боргару, у которого из-за неподвижности и дегенерации нервной системы начались проблемы с кровообращением и тонусом мышц. Бывший цензор хотя и пришел в себя, однако на окружение почти не реагировал, будто находясь в глубоком ступоре. Александров молча работал с выражением деловитой сосредоточенности на лице. Дживс закусила губу и сжимала зубы еще сильнее при каждом движении, чувствуя под руками безвольную старческую плоть вместо сильных мышц профессионального воина. На ее подбородок скатывались крошечные алые капли. Гайка заметила это и машинально придвинулась ближе к Холанну, взяла его за руку, словно радуясь, что любимый рядом, живой и почти здоровый.
— А мне что делать? — вслух задумался Уве, пожимая в ответ прохладные, сильные пальцы Туэрки.
Пастырь и Родерик измерили счетовода взглядами, полными сдержанного скептицизма.
— Потешный карлик? — осторожно предположил рыцарь. — Он мог бы изображать гоблина...
— Нет, — дервиш опередил возмущенные возгласы, которыми одновременно готовы были разразиться и сам 'карлик', и Гайка. — Карлики должны колесом ходить или хотя бы корчить веселые рожицы, а у ... нашего нового спутника полтора выражения лица на все случаи жизни.
— О! — на сей раз возмущение опередил меха-рыцарь. — Придумал. Пастырь, где наша шляпа?
— Отличная мысль, — просветлел дервиш. — И как я сам не догадался?
Таким образом, Холанну досталась самая ответственная работа — по завершению представления ходить с грустным видом и собирать пожертвования в большую истрепанную шляпу.
Глава 8
Визитной карточкой, знаковым образом Аверитии являлась паутина стальных конструкций, зависших в нескончаемом полете над пропастью. Однако вокруг собственно Дыры разбегалась сеть искусственных пещер, тоннелей, проложенных в скальных породах, сложных развязок, теплостанций, производственных комплексов. Фактически город вокруг города, где билось неостановимое, скрытое от чужих взглядов сердце чудо-города Федерации Эребус. Его питал ежедневный, ежечасный труд сотен тысяч людей, многие из которых никогда не видели солнца, влача жизнь умеренно обеспеченную, однако лишенную избыточной праздности. Именно с такой аудиторией от планеты к планете работали дервиш и рыцарь, здраво рассудив, что здесь их невзыскательный репертуар встретит меньше критики и больше энтузиазма.
Билетов не продавали, чтобы не иметь лишних проблем с финансовыми органами. По завершении представления визионеры пускали по кругу шляпу, тем и кормились. Как правило, налоговые инстанции смотрели на подобную эквилибристку сквозь пальцы, если труппы не заигрывались чрезмерно, а представления оставались в границах пристойного.
На Аверитии дополнительной проблемой оказывалась принадлежность города и планеты к Эребусу, где вера в Божественного формально не была обязательной. Хотя священные договоры между Экуменической Империей и Федерацией утверждали верховенство Церкви, Эребус старательно сохраняла атрибуты своей 'особости', а слишком настойчивая миссионерская деятельность могла привести к неприятным последствиям. Например, бухгалтерской ревизии. Однако обращение к славным деяниям седой старины, когда Империя и Халифат лишь становились на ноги, яростно сражаясь одновременно со всей галактикой, считались вполне допустимыми и непредосудительными.
— ... Тучи наполнились тьмой, кровь невинных, изобильно пролитая на улицах несчастного града, текла реками, что поднимались по щиколотку. Центральная площадь оказалась будто островом посреди красного озера. Там устроил свой лагерь джихангир Гольфимбуль, творя вещи ужасные и неправедные. Там же шаманы 'ками' громогласно возносили молитвы нечестивым Гоге-с-Магогой, содрогаясь и вопия, а глас каждого был пронзителен как вой адских демонов, возносясь к черному небу. Вместе с ками вернейшие курбаши и нукеры восславляли богов зла, пока джихангир не ударил каменным молотом о мостовую, призывая к тишине. И наступила тишина, ибо в городе не осталось живых людей, так что ни крик взрослого, ни плач ребенка не нарушали ее...
Пастырь сделал драматическую паузу. Трубный глас оратора еще перекатывался под высокими сводами искусственной пещеры, а дервиш в два быстрых движения растрепал бороду и состроил страшную физиономию, выставив зубы. Детишки в первых рядах запищали от ужаса, да и взрослым, похоже, стало неуютно. Больно уж выразительно актер изобразил ужасающего ксеноса. Туэрка сжала руку Холанна, пальцы у Гайки оказались холодные, несмотря на плотное рукопожатие.
— Страшен был в гневе орочий повелитель Гольфимбуль, его проклятия сотрясали все окрест. Нукеры же, содрогаясь, падали ниц, простирая к своему вождю обагренные кровью невинных лапы...
Пастырь снова умолк, воздев посох, словно палицу. Благодаря мешковатой рясе дервиш, и без того большой, казался еще шире и выше. На фоне малорослых жителей промышленных районов Аверитии он смотрелся сущим гигантом и действительно походил на самого настоящего орка. Двигаясь преувеличенно медленно, дервиш положил черный, обугленный посох на гладкий камень, отполированный за десятилетия миллионами шагов.
Холанн видел в своей жизни нескольких орков, в том числе и настоящего инжинегра — техношамана, который предрек им новую судьбоносную встречу на поле боя через много-много лет. Счетовод понимал, что история Пастыря — сказка, предание, ибо настоящие орки так себя отродясь не вели и вести не могли. Но все же... Холанн чувствовал, как его захватывает представление, в котором один актер исполнял все роли сразу.
— И так вопиял он 'О, всемогущие Гога-и-Магога...' — обманчиво тихо, почти шепотом произнес актер, нагнетая напряжение.
Хотя Уве ждал чего-то подобного, громкий хлопок в широкие ладони все равно застал врасплох. Хлопнув, паломник резко выпрямился и возопил, изображая утробный рык настоящего ноба:
— 'Не вы ли одарили меня властью, подобной власти вашей на тысяче небес вселенной?! Не вы ли благосклонно взирали на пирамиды черепов, что воздвигал я в вашу честь!? Так отчего же отвернули вы лики свои от моих деяний, о, всемогущие отцы?!' Так говорил он, и 'Да не случится злое!' — трепеща от ужаса, восклицали верные курбаши, падая ниц. Шаманы же доставали ножи и резали свою плоть, дабы умилостивить суровых богов каплями нечистой крови!
Это было по-настоящему страшно, сила таланта паломника была столь высока, что Уве, не выпуская руку Гайки, машинально осенил себя шихабом, и не он один. У Пастыря не имелось ни орочьих клыков, ни алых глаз, ни даже дубины, однако менее выразительным и жутким он от этого не становился.
— Пламя разгоралось в красных глазах джихангира, и вопиял он еще громче, преисполненный гнева: 'Всесильные, отцы народа моего, вселите в сердце мое свирепость, что заполнит до краев вселенную! Взметните ярость мою страшным огнем, что пожрет миллион миллионов солнц! Вложите в длани мои меч карающий и молот сокрушительный!'
— Господи, помилуй, — прошептал захваченный повествованием Уве и вторично сотворил шихаб. Счетовод забыл даже про мигрень и недавнюю жуть с призрачным двойником. По нестройным рядам малолетних зрителей пробежала волна, дети вжимали головы в плечи и сгибались под пронизывающим взглядом Пастыря.
— 'Да минет нас гнев Гоги-с Магогой!' — кричали в непритворном ужасе нукеры, и глаза их источали едкие слезы. 'Да обратится ярость твоя на врагов, отвращаясь от нас, верных слуг твоих!'
Какая-то девушка упала в обморок. Хватка сильной ладони Гайки усиливалась.
— 'Боги мои!', кричал меж тем джихангир! — Пастырь ревел во всю мощь луженой глотки, так что ушам становилось больно. — 'Разбудите всех демонов ада, пусть раскаленные крылья их гонят над пропастью геенны злотворные измышления преисподней. Пусть подскажут мне суть мщения, от которого заплачут камни!'. Шаманы же рыдали в голос 'Бойтесь, бойтесь! Ибо как нельзя наполнить бесконечное, так нельзя утолить гнев нашего повелителя!'.
Рассказчик вновь доверительно понизил голос, нагнетая напряжение. Левой рукой он оперся о посох, правую же развернул к зрителям и обвел полукруг, будто призывая их еще ближе.
— 'Сподвижники мои...' — сказал Гольфимбуль. — 'Ныне же приведите ко мне воительницу из рода людей, ибо я хочу видеть и покарать ее'
Шаблон представления у пары конфидентов был довольно простой. Дервиш зажигал общественность проповедью и разыгрывал короткие представления в одно лицо. После наступал черед Родерика, который демонстрировал всевозможную эквилибристику на мотор-цикле. Или наоборот, по обстоятельствам. Как в этот раз, когда сначала механизированый рыцарь показал взрослым чудеса езды в подвешенной на высоте метров двадцать полусфере без антигравов и страховки, а затем Пастырь собрал детишек и начал разыгрывать классическую историю о мученичестве святой воительницы Циллии, сподвижницы легендарной Маэды Такихико, 'Матери Кайзервера'.
Казалось странным, что дуэт с живыми выступлениями пользовался в весьма развитой и 'технократичной' Аверитии устойчивой популярностью, однако поразмыслив, Холанн решил, что это как раз вполне очевидно. Если брать непосредственно жилую структуру в Провале, там перспектив не было никаких, в первую очередь из-за специфической планировки, которая оставляла очень мало места для открытых сборищ и таким образом отрицала культуру карнавала. Кроме того, Родерик действительно был искусным мотор-циклистом, а Пастырь — талантливым актером и грозным проповедником.
Меж тем представление близилось к финалу...
— 'О, сколь непреклонен и строптив взгляд твой, женщина' — ласково прорычал гигантский орк, голос его был вкрадчив и зловещ. В благоговейной тишине взирали все на джихангира, он же распростер лапы свои, и нукеры верили, что вождь слышит голоса с небес. Вдруг страшная морда Гольфимбуля исказилась злой ухмылкой, и слуги его стали перешептываться, говоря друг другу 'Гу! Гу! Истинно, Гога-с-Магогой подсказали ему месть, достойную богов'
И тут что-то случилось. Пастырь встретился глазами с Холанном и ...
Уве сжался, пытаясь задавить рвущийся из глотки стон. В голову как будто вкрутили раскаленный буравчик, от виска до виска. Глазные яблоки запылали болью, отдающейся от затылка.
— Б-боже мой, — выдавил счетовод, прижимая к груди сжатые кулаки. Гайка обняла его, прижимая, так, чтобы скрыть от посторонних. Такая реакция по ходу душеспасительного представления могла вызвать ненужные вопросы и плохо закончиться. Впрочем, опасение оказалось излишним — взгляды всех присутствующих, нескольких сотен человек, преимущественно работников сталеплавилен, оказались прикованы к дервишу.
Пастырь замер, будто живая статуя, казалось, у него напряглись до железной твердости все мускулы. Зрачки расширились, бритый череп залоснился от пота, хотя в зале было весьма прохладно. Первые ряды услышали явственный скрип и потрескивание дерева — с такой силой оратор сжал посох. Секунды тянулись одна за другой, напряжение скапливалось, как физически ощутимая субстанция. Родерик шевелил губами в немой молитве, выражение трагического ожидания застыло на лице мотор-циклиста. Словно паладин в точности понимал, что происходит, и это 'что-то' обещало стать очень, очень плохим.
Мало кто заметил, что люминесцентные лампы под высоким потолком замигали, как будто начались перебои с электричеством. Впрочем, даже заметившие игнорировали странное явление, приписав обычной проблеме с техникой. Боль не отпускала Холанна, словно мимолетный перехлест взглядов запустил некий процесс в голове Комиссара. И процесс крайне скверный. Череп буквально скрипел, как в тисках, Уве с трудом сдерживал вопль.
Пастырь высился недвижимой статуей, простирая руку. Родерик сжал челюсти, приготовившись отменять представление. И в тот момент, когда паладин сделал первый шаг, беря разгон, чтобы сбить дервиша с ног, накрыть плащом и объявить о нездоровье артиста, монах очнулся.
Как будто и не было почти минутной паузы. Паломник сразу включился в представление, разыгрывая трагедию давнего прошлого с прежним талантом и экспрессией. Аудитория решила, что неожиданный перерыв был драматическим приемом, и на ура приняла окончание постановки. Дружный вздох ужаса пронесся под грубо сглаженным потолком, когда дервиш взмахнул черным посохом, демонстрируя отсечение головы святой воительницы, дети рыдали в голос, да и многие взрослые отворачивались, украдкой протирая мокрые глаза.
Родерик немного расслабился и в нужные момент подал сигнал Холанну, который, превозмогая ослабевшую, но все еще явственную боль, побрел со шляпой наперевес предлагая поддержать высокое искусство посильным вкладом. Подавали хорошо, паладин быстро пересчитал в уме диковинные многоугольные монеты и одноразовые платежные электрокарты Федерации в привычные динары. Выходило, что до следующего представления на пропитание хватит всей команде в новом, расширенном составе.
Пока Холанн собирал 'на искусство', Гайка уже готовила мотор-цикл к транспортировке. Монах присел рядом с широким твердым колесом, безвольно опустив посох на колени. Пристальный взгляд Родерика отметил, что пальцы дервиша чуть подрагивали, а лицо набрякло морщинами предельной усталости.
'Обошлось', подумал меха-рыцарь.
'На этот раз обошлось...'
* * *
— Ты что творишь?! — яростно прошептал Родерик в самое ухо Пастыря. — Ты же не санкционированный псионик!
— Я не хотел, — так же тихо, с ноткой вины в голосе пробормотал дервиш. — Ты же знаешь, иногда бывает... Увлекся, представил себе всей душой те события, а потом...
Паломник нахмурился, вспоминая.
— Я посмотрел ... на него ... Не знаю, что случилось потом, что-то в этом недомерке не то, что-то неправильное.
Пастырь исподлобья глянул на Холанна, который этого, впрочем, не заметил.
— Осторожнее, — укорил напарника паладин. — Осторожнее надо! Мы же теперь без прикрытия, тебя сожгут к чертовой матери! — Родерик помолчал. — И меня заодно.
— От меня это не зависит, — огрызнулся паломник. — Иногда оно просто случается.
Родерик смачно, грубо выругался, по-прежнему косясь на Холанна и Туэрку. Те сидели в противоположном конце вагонетки, механесса ласклвыми движениями поглаживала Комиссару виски, будто вытягивая боль осторожными движениями. Уве пытался улыбнуться, но губы сами собой кривились в болезненной гримасе.
— Забавно, — невпопад сказал Пастырь.
— Да, смешно до слез. Публичные сожжения это всегда умора, — зло выдавил паладин.
— Я не о том. Два некрасивых человека нашли друг друга. И счастливы, — Пастырь безрадостно ухмыльнулся и процитировал. — 'Ибо мужчины являются попечителями женщин, а женщины попечителями мужчин, ведь каждому дано свое преимущество перед другими'.
Родерик покачал головой с видом безнадежного осуждения и ничего не сказал.
Вагонетка качалась и дребезжала, за окнами, забранными листами исцарапанного, мутного пластика, мелькали редкие проблески газовых ламп. Посередине вагончика покачивался на поворотах мотор-цикл. Гайка уже осмотрела его до выступления и после, сделала осторожное замечание рыцарю насчет обхождения с техникой и кратко пообещала 'будет лучше'. Родерик скептически относился к женщинам при технике, но здесь отчего-то сразу поверил, что похожая на симпатичную мышку лопоухая блондинка-механесса с разноцветными глазами сделает двухколесную машину лучше.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
