Самозванец по особому поручению

— Прошу прощения за беспокойство. — Нарисовавшийся рядом официант опустил на мой стол поднос, на котором лежал сложенный пополам листок бумаги. — Вам просили передать.

Проследив направление кивка официанта, я заметил пару человек устроившихся за столиком у входа в заведение. Там, откуда я и почувствовал направленный на меня минутой ранее, изучающий взгляд.

Я поблагодарил официанта, забрал с подноса записку и, дождавшись пока он отойдет, развернул лист. Почерк легкий, стремительный, буквы с ярко выраженным наклоном... хм-м. Это явно писал не мужчина. Я бросил короткий взгляд на спокойно разговаривающих о чем-то людей, что передали мне эту записку и, не заметив ничего особенного, погрузился в изучение послания. Довольно странного, надо сказать.

"Милостивый государь мой, Виталий Родионович! Не будучи представленной, к величайшему моему сожалению, я всё же взяла на себя смелость обратиться к Вам в письме, пусть даже и пренебрегая в немногом правилами приличия. Надеюсь, Вы простите мне эту вольность и не откажете в любезности посетить мой дом в Бреге в любой удобный для Вас день. Поверьте, это важно как для меня, так и для Вас. С искренней надеждой на скорую встречу, Эльза Штауфен" Вот и всё послание, плюс адрес дома, куда меня так вежливо приглашают.

М-да, прямо, "Я вам пишу, чего же боле..." Сказать, что я не понял ничего, значит промолчать. Кто такая эта Эльза Штауфен, как она узнала обо мне и что ей нужно? Темный лес. Но... Интересно. И само письмо и его автор. Что ж, посмотрим.

Поймав на себе взгляд одного из "почтальонов", я кивнул, показав что письмо прочитано и принято к сведению, и оба "курьера", бросив на стол по монете, тут же покинули заведение. Ну и я не стал терять времени зря и, расплатившись за заказ, отправился в гостиницу, по пути высматривая книжную лавку. И ведь нашел. Говорю же, Брег это совсем не Порт-Роял!

Уже вечером, сидя в кресле у камина в нашем номере, я пребывал в раздумьях. Собственно, подозрения о том, кто именно пригласил меня на встречу, можно считать подтвержденными. Знаменитый альманах из города Гота издания позапрошлого года, найденный мною в полутемной лавке, заваленной самой разнообразной литературой с экслибрисами не менее разнообразных корабельных библиотек, не подвел. Маркиза Эльза-Матильда фон Штауфен, старшая дочь Фридриха, 48-го герцога Швабского. М-да. Конечно, это могло быть совпадением, вот только альманах прямо утверждает, что однофамильцев у древнего рода Штауфен не существует, так что фамилия эта сама по себе относит обладателя к верхней строчке топ-листа аристократии, а значит... я опять во что-то вляпался.

В очередной раз развернув листок, я внимательно прочел текст и, плюнув на все свои домыслы, убрал записку с глаз долой. Ну правда, можно сколько угодно строить теории и умозаключения, но дальше гипотез они всё одно не уйдут. Не достает фактов... Вывод? Придется сходить в гости, глядишь, что-нибудь да прояснится.

От размышлений меня отвлек шум открывающейся двери. Оглянувшись, в полумраке комнаты я увидел Ладу. Супруга тоже меня заметила, пересекла гостиную и, не говоря ни слова, устроилась на подлокотнике моего кресла. Маленькая ладошка взъерошила мои волосы... и тишина.

— Что-то случилось, солнце? — Я приобнял Ладу за талию, одновременно распуская нити ментального внимания. Отрешенная грусть в глазах супруги мне совершенно не понравилась.

— Нет. С чего бы? — С легким вздохом, но ровным тоном, проговорила Лада, а вот эмоциональный фон говорил совсем другое. Испуг, обида, непонимание и грусть. Гремучий коктейль, скрыть который ей не удалось. Ну так, не зря же я учусь у наших философов. Опыта, конечно, у меня мало, можно сказать, почти и нет его, но вот знаний, по утверждению того же Берга, я поднакопил ничуть не меньше, чем дознаватели — штатные "мозголомы" канцелярии. Так что, все попытки Лады скрыть эмоции можно заранее считать проваленными.

— Фонишь. — Честно ответил я и почувствовал, как супруга судорожно пытается уплотнить свои ментальные щиты. Поздно, дорогая. — Ну, так может, все-таки, расскажешь, что произошло?

И вот тут, Ладу прорвало. Сначала медленно, а потом всё быстрее и сбивчивей, до полной невнятности, она выплескивала на меня разочарование от возвращения на остров, который искренне считала своей родиной. Обида на подруг, с которыми когда-то росла, и которые сегодня смотрели на нее тусклыми глазами, словно на незнакомую, чужачку, пустое место. Холодный прием бывших знакомых, и откровенно презрительные взгляды людей, когда-то родных и любимых. Её не приняли здесь.

Не зная как помочь, я просто покрепче обнял Ладу, обволок её своими чувствами, словно укрыл теплым одеялом и, дав выплакаться, отнес в спальню. Она уснула почти мгновенно, мне даже не пришлось нашептывать сонный наговор. Покачав головой, я поправил локон, упавший на бледное лицо жены и, поцеловав её полуоткрытые губы, вышел из комнаты, напоследок развернув над кроватью тревожную сеть. Надо бы разобраться в произошедшем. И для начала, пожалуй, я переговорю с Хельгой. Все-таки, этот день они провели вместе...

Удивительно, но желание поговорить возникло не у меня одного. Госпожа Высоковская обнаружилась моментально. Она уже занесла руку, чтобы постучать в дверь моего номера, когда я вышел в коридор.

— Хельга?

— Виталий, добрый вечер. — Коротко улыбнулась Высоковская. — А я, как раз, хотела с вами поговорить.

— Как ни странно, у меня имеется аналогичное желание. — Проговорил я. Хельга бросила взгляд на дверь номера Лады, из которого я только что вышел, и понимающе кивнула.

— В салоне? — Спросила Высоковская.

— Если там не очень людно. — Приглашающе поведя рукой в сторону лестницы, согласился я.

— Пусто. Все уже разошлись. — Бросив взгляд на солидные напольные "куранты" в углу холла, заметила Хельга. Часы показывали, что до полуночи осталась едва ли четверть часа.

В салоне мы устроились в креслах у небольшого кофейного столика, вот только вместо кофия, пришлось довольствоваться терпким и крепким, почти черным чаем с непременными сластями.

— Как она? — Первой нарушила тишину Хельга, по отсутствующей в этом мире английской традиции, вливая в сливки, ароматный напиток. Хотя, может тут это еще чья-нибудь традиция, кто знает?

— Расстроена, устала, спит. — Коротко ответил я. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять о ком спрашивала исследовательница. — Не подскажете, что произошло?

— Я постараюсь, хотя и почти не понимаю причин произошедшего, так что могу поведать лишь то, что видела и слышала. Строить предположения, как вы понимаете, я не вправе. — Вздохнула Хельга.

Все оказалось банально и просто. Лада решила показать подруге места в которых выросла, и большая их часть пришлась на небольшой район Брега, где живут семьи ушкуйников. Вот только из первой же лавки, куда заглянули подруги, их выставили, чуть ли не силком. И это при том, что за конторкой стоял хороший знакомый её отца, ходивший под его началом добрый десяток лет. Когда-то старый Вент был рад видеть дочь своего бывшего капитана и с удовольствием дарил ей всякие деревянные безделушки собственной выделки, вроде витиевато вырезанного гребня или фигурки какого-нибудь сказочного зверька. Сегодня же, узнав Ладу, старик повел себя так, словно видит её впервые в жизни, а когда девушка, по привычке, назвала его дедом Вентом, вспылил и велел убираться из лавки. И это был только первый случай. Куда бы Лада с Хельгой не заглянули, везде их ждал крайне холодный прием, а некоторые бывшие знакомые так и вовсе не скрывали своего презрительного отношения. Причин подобного поведения девушкам дознаться так и не удалось. Ушкуйники просто не желали с ними разговаривать.

Рассказ Хельги о перипетиях прошедшего дня был неожиданно прерван появлением хмурого как туча тестя. Точнее, взбешенного до предела. Бажен Рагнарович протопал через весь салон и, мощным ударом ладони о стойку, разбудив клюющего носом стюарда, стребовал с него доскан водки. Стограммовый граненый сосуд с прозрачной жидкостью появился перед ним во мгновение ока и был опустошен с той же стремительностью.

— Еще. — Рыкнул тесть.

— Бажен Рагнарович. — Окликнул я его.

— А, Виталий... А вы что же здесь, так поздно? — Тесть, наконец, заметил, что в салоне есть еще люди кроме него и сонного стюарда и подошел к нашему столику.

— Да вот, пытаюсь разобраться, почему после прогулки по вашему славному городу, у моей жены случилась самая натуральная истерика. — Пояснил я, жестом предлагая гостю присоединиться к нашей компании. Тот обозрел заставленный чайными принадлежностями столик и, не найдя на нем чего-то важного, махнув рукой стюарду, присел в свободное кресло.

— Истерика, говорите... — Протянул Бажен Рагнарович, дождавшись, когда на столике появился графин водки с немудрящей рыбной закуской, а принесший его заказ стюард вновь оказался за стойкой. Тесть налил себе стопку и... отставил её в сторону. — Поня-ятно. В ушкуйных кварталах гуляли?

Хельга кивнула, и Белов скрипнул зубами, явно стараясь сдержаться и не выматериться.

— Бажен Рагнарович, судя по всему, вам что-то известно. Поделитесь? — Мягко поинтересовался я. Тесть бросил в мою сторону обжигающий взгляд, но постарался взять себя в руки.

— Непременно, Виталий. — Кивнул он. — Но чуть позже. Дайте мне прийти в себя.

— Господа, прошу прощения, но уже заполночь, а я довольно сильно устала за день. Если не возражаете, я покину ваше общество. — Хельга поднялась с кресла и мы с тестем тут же встали, соглашаясь с пожеланием нашей на диво тактичной и деликатной исследовательницы. — Покойной ночи, господа.

— Покойной ночи, Хельга Милорадовна. Спасибо, что составили нам компанию этим вечером.

Наши короткие поклоны, легкий кивок Хельги и мы остались в салоне вдвоем с тестем.

— Итак? — Вновь устроившись за столиком, проговорил я.

— Климин... — Коротко выдохнул Бажен Рагнарович и принялся набивать трубку. Справившись с этим медитативным процессом и пустив в потолок первое кольцо густого дыма, тесть договорил. — Язык, что жало у пчелы. Такого наговорил ушкуйникам, хоть святых выноси.

— И что же сей господин такого поведал, что ушкуйники, все как один, объявили бойкот нашей семье, Бажен Рагнарович?

— Не стану я такой мерзостью язык поганить, Виталий. Увольте. — Скривился тесть.

— И всё же... Должен же я знать, за что ему лицо рихтовать...

— Хм. Интересное выражение... Ладно. — Белов пыхнул трубкой и махнул рукой. — Выходит, по словам Любима, что я не просто от дел отошел, а решил свою дочь в столице богатому хлыщу на содержание отдать, забыв про обычай и покон, а та и рада хвостом вертеть. Ну и окрутила денежную канцелярскую крысу. Это, ежели коротко и без скабрезностей... почти.

Как-как он назвал мою жену?! Содержанкой??! То есть, фактически, высокопробной шлюхой?!!! Убью мразь.

— Оп-па. Какие интересные новости. — Только чудовищное усилие воли позволило мне задавить проснувшуюся ярость и кое-как изобразить на лице удивление, хотя губы так и разъезжались в диком оскале, предшествующем броску в боевой транс. Теперь, еще бы с голосом справиться... — Значит, говорите, худых дел за Климиным не водится, да?

— Раньше не было. — Вздохнул тесть, глянув на меня с некоторой опаской. Почуял что-то, волчара морской. Ладно, я уже почти справился с собой... еще чуть-чуть...

— А ведь это обида, Бажен Рагнарович — Все, я в норме... кажется. Вдо-ох-вы-ыдох. — Такое не прощают. По крайней мере, я так точно. И жало этой "пчелке" придется вырвать.

— Хольмганг... — Тесть отложил трубку в сторону и задумчиво глянул на меня. — А выдюжишь?

— Посмотрим. — Я пожал плечами. — Я больше опасаюсь, как бы Лейф не начудил... да и одним боем мнение общества не изменишь.

— Не скажите, Виталий, ой не скажите... — Протянул Белов, вновь переходя на "вы" и задумчиво глядя куда-то в потолок. — Смотря, как этот бой провести, да как его подать. Глядишь, ушкуйники и сами в репах-то зачешут... А за то, что о нашем добром имени печетесь, благодарю.

— Нашел за что. — Я покачал головой. — Какая-то гнида мою родню будет хаять, а я смолчу? Не, не пойдет. Не хочу, чтоб в моих детей, буде они здесь окажутся, пальцем тыкали, да мнимые грехи их родителей поминали.

— Тут вы правы. Извините. — Тесть, кажется, даже смутился на секунду, но тут же оправился. — А о том, как доверие общества вернуть я подумаю.

— Ну-ну. — Я покивал. И в самом деле, тесть — ушкуйник опытный, обычаи и традиции знает от и до, глядишь, действительно чего надумает. Или не надумает, так Климину всё одно не жить. И плевал я с высокой колокольни на все местные заморочки. А найдутся орелики, что следом за Любимом начнут тень на плетень наводить, да о Ладе зубоскалить, отправятся туда же. Так, глядишь, уложу в землю пару-тройку идиотов, остальные языки и проглотят. В крайнем случае.

Вот не думал, что новости тестя так меня заведут. Никогда со мной подобного не было, а сейчас, я не просто уверен, я точно ЗНАЮ, что урою любую тварь посмевшую оскорбить мою жену. Вот такая вот любовь... как диагноз. Ну и хрен с ним.

— Бажен Рагнарович, пока совсем в думы не ушли, расскажите, как расторговались. — Хлопнув стопку, утянутую прямо из-под руки тестя и чуть успокоившись, я решил сменить тему.

— Сам-пять обернулись. В среднем. — Белов явно был не против такого поворота разговора и с готовностью принялся отвечать. — И то, это только по трети груза прикидки. Грубые. Послезавтра возьмем расчет по оставшейся части, тогда можно будет точную сумму назвать. Но, уже сейчас могу уверить, что внакладе мы не останемся.

Мы еще добрый час провели в салоне, пока я не понял, что начал основательно клевать носом. Потому, распрощавшись с задумчивым тестем, оставил стюарду пару монет и отправился в свой номер, точнее, в апартаменты Лады.

А утро началось с известия о том, что Лейф-таки начудил. Ученик постучал в дверь номера Лады, аккурат после завтрака, поданного мною супруге в постель. Ну... не всё же ей меня баловать?

Получив в благодарность долгий и сладкий поцелуй, я уже было собрался продолжить ухаживания и отнести Ладу в ванную комнату, когда входная дверь номера содрогнулась от ударов пудового кулака. Пришлось открывать.

— Ну, чего тебе, горе луковое? — Вздохнул я, впуская Лейфа в гостиную.

— Я... это... прошу прощения. Но у меня тут дело... важное... — Здоровяк почесал пятерней затылок.

— Что за дело? — Я нахмурился. Начало мне совсем не понравилось. А Лейф помялся-помялся и вдруг оттарабанил, словно скороговорку.

— Учительвыбудетемоимпоручником? — И смотрит эдаким щенячьим взглядом.

— Еще раз. Медленно. Внятно. С чувством, толком, расстановкой. — Я удивленно взглянул на мнущегося, словно первоклашка в кабинете директора школы, Лейфа.