Зверь лютый. Книга 23. Одуванчик

— Да уж... а мы только... вроде как ты из дерьма золотишко...

— Да я только тем и занимаюсь, что из всякого дерьма прибыль делаю!

— А с этого чего? Заместо настоящего золота дурням втюхивать? Так побьют же.

— "Заместо" — не надо. А вот в обмен — можно. Мы же "деревянное золото" продаём? Можно и "твёрдое золото" продавать. У вас-то у всех вон как глазки-то разгорелись. Богачество примерещилось. Ну и дать людям эту обманку. Прикрас разных наточить и продавать. Не как золото, а как "изделие из твёрдого золота". Только в сырости держать нельзя — в ржавчину превращается.

— Чегой-то у тя, Воевода, золотов разных много. Такое, другое...

— И чего? Я вам ещё и чёрное золото покажу, и белое, и зелёное...

* * *

Ребяты! Я ж с другой эпохи! У нас там этот лейбл на всякое... разное навешивают. У вас не только золота самородного, даже просто ассоциаций таких нет!

— Мы из ЧК. Вы храните в квартире золото. Надо сдать.

— Сара! Золотце, за тобой пришли.

Вы ж этого никогда не слышали!

* * *

— А польза от него есть?

— Есть, Потаня. Искрит хорошо. Стукнешь по нему сталью — искр больше, чем от кремня. Откуда и название, от греческого — "огонь".

* * *

Пирит — из самых распространённых минералов, на земле невозможно найти места, где бы он не встречался. И, тем не менее, на Руси его не используют. Не знают и не видят.

Мы не одиноки — испанские конкистадоры старательно отбирали у бедных инков их пириты, принимая за золото. Тем более, что инки и сами считали пирит священным камнем. Правда, не за "золотоподобие", а за зеркальные поверхности кристалов.

Один из персонажей Джека Лондона изображает из себя простака и продаёт "золотой молодёжи" в Нью-Йорке пластинки пирита, которые горняки использовали в качестве фишек в казино у себя на руднике на Диком Западе. Продаёт — по цене золота.

Средневековая французская знать называла пирит "альпийским алмазом" и украшала им свою одежду.

Здесь, в Центральной России, пиритов полно. Южнее, у Воронежа есть месторождение промышленного уровня даже для 21 в. Но мне туда нынче не дотянуться. А на остальном пространстве... либо глубоко, либо горсточкой. Вот, кто-то из мокшанских охотников подобрал где-то в лесу, а мои люди, которые подарки родне павших у Земляничного ручья воинов относили — углядели да выпросили. Просто образчик.

В горных породах осадочного типа пирит нередко замещает останки животных и растений. Образуются уникальные окаменелости: фрагменты древесины, раковины. В XIII в. в Швеции, пирит полностью заместил тело погибшего в шахте рудокопа. Процесс занял 60 лет.

Масса древних легенд о превращении разной органики в золото, вплоть до царя Мидаса, восходят к подобным историям?

На такие уникальности я не рассчитываю. И времени столько у меня нет. Для начала — хотя бы найти эти блестящие кубики.

Мне надо много. Да не на цацки! Хотя и это конечно...

Одно из названий — серный колчедан. Лет триста — основное сырьё для производства серной кислоты. Которая, как всем известно — "хлеб химической промышленности".

* * *

"Народ к разврату готов".

Э... точнее: все проснулись, можно ставить задачу.

— Вы идёте в Серпейск, который стоит в устье реки Нары. На Наре есть место, где такой камушек водится в изобилии. Надо найти. Возьми.

Парнишка-рудознатец осторожно, как настоящее золото, взял камушек, долго не мог сообразить — куда бы его убрать. Аж вспотел бедняга. А чего брать-то? Посмотрел — и ладно. Уж больно характерная вещь — глядя на зеркальные грани трудно поверить, что это естественное образование.

Насчёт мест... Их несколько, но точно мне не вспомнить. Придётся искать. Именно там, на Наре. Другие — далековато от магнетита. Если мальчишки-ученики окажутся толковыми — позже и туда пошлю.

В 1700 г. царь Петр образовал Приказ рудокопных дел в Москве и две горные школы на Урале. Мне пока... рано. И Урала у "Святой Руси" ещё нет. Но двигаться в ту сторону — необходимо.

* * *

В 1718 г. к Пётру обращаются дворянин Савелов и купцы Дмитрий и Данила Томилины:

"в Московском уезде в дворцовых наших волостях во Гжельской и в Селинской изысках в земле и в речке Дарке во многих местах нашли купоросную руду", которая "для опыта варена, и вышло из оной из десяти пуд черной купорос, краска мумия, сера горючая; из помянутого купоросу сделано масло и дух купоросный, водка крепкая".

Дорка (Дарка) — левый приток Гжелки, которая приток Москва-реки, которая впадает в Оку. От Кучково вёрст полтораста. Соваться моим туда... пока опасно: "Клязьменский караван" — не забыт. Лучше идти туда, где туземцы в той кровавой глупости с красными ленточками из Цыбиной юбки не участвовали.

Компанейщики просили разрешения на устройство завода "для размножения купороса", монополию на производство и запрет импорта. Что и было дано.

1 марта 1718 г. получили царскую жалованную грамоту с позволением "и для того им тамо, где такая руда найдена или впредь в которых иных местах изобретена будет, завести и построить потребные заводы...".

Импорт запретили, монополию дали. Не вечную: через 20 лет Берг-коллегия разрешила делать купорос Шеханину и Серебренникову, нашедшим серную руду в Костромском уезде Московской губернии.

Компанейщики прилежно "размножали" купорос, первые четыре года производили по 1300 пудов ежегодно.

Ломоносов:

"Купорос варят из желтого колчедана, в котором сера с медью или с железом смешана. Прежде его на огне обжигают, а потом на несколько недель на вольный воздух под дождь и солнце рассыпают.

И когда рыхл и ржав будет, то, размельчив, вымывают его в чистой воде, которую, как довольно устоится, сливают в чугунные котлы или великие глиняные карчаги; излишнюю воду вываривают, пока на верьху перепонка появится; после того выливают в плоские широкие чаны, в которых палочки наставлены.

И так в холодном месте садится купорос около палочек, и на дно хрусталиками.

Оставшуюся воду сцеживают, и с другим цельным купоросным щелоком смешав, опять вываривают, и так беспрестанно труд сей продолжают".

Нагревая купорос в чугунной реторте, добывали сернистый газ, который пропускали через воду, чтобы приготовить серную кислоту ("купоросное масло").

Железный купорос использовался в медицине, в кожевенном производстве для чернения дублёных кож, приготовления чернил и красок, для получения, при реакции с селитрой, "крепкой водки" или азотной кислоты.

Завод на Дарке за полвека выработал своё месторождение и перешёл на колчедан, добытый на Москве-реке у села Хорошева Московского уезда, и на реке Наре, у села Каменского и возле деревни Слизнево Боровского уезда. Позднее использовали колчедан с берегов Клязьмы из Владимирской губернии.

В 1825 году профессор Московского университета И. Двигубский сообщал о колчедане в Московской губернии около Спасского источника в двух верстах от села Семеновского, в 80 верстах от Москвы и в 12 верстах от Серпухова.

* * *

— От Серпейска вверх по Наре вёрст 12-15 пройти да смотреть по левому берегу. Не только по самой реке, но и вглубь от берега. Вёрст... несколько. Источник там должен быть. Родник какой-то... особенный.

Точнее координаты дать не могу — нет ещё тех населённых пунктов.

Ряд регионов для моих пока опасен. Поэтому Дарка, Гжелка, Москва-река, Клязьма... не сейчас. Но на Наре и Поротве — держатся ещё литвины. Да и "государевы люди" Боголюбского помогут при случае.

Команда ушла, я крутился по другим делам. В частности: боролся с дефицитом сигнальщиков.

Лето же! Летом строить легче, быстрее, вышки растут как грибы. А сигнальщики — нет. В один момент пришлось даже переводить ребят на двусменку.

Двенадцатичасовые вахты, как у парусных команд на русском флоте... изнурительно. Но деваться некуда, как временную меру пришлось применить. Высвободившихся, таким образом, телеграфистов отправляли на новые точки.

Вдруг докладывают:

— В Серпейске вышка заработала. Проверку прогнали. И ещё отчёт от рудознатца отсемафорили.

Сработало. Сработало то, к чему я стремился, о чём много раз спорил со своими ближниками, на что тратилось куча времени и денег.

Сколько раз повторялись в разных вариантах одни и те же разговоры!

— Зря ты, Воевода. На фуфу серебро тратишь, попусту людей гоняешь. Разбазаришь, растарабанишь, по миру пойдёшь...

— Кончай трёп. Делай как я велел.

Они не понимали цели. Не потому что тупые — просто так не бывает. Нет вокруг сравнимого, похожего. Мне приходилось постоянно самому продумывать пути достижения, разбивать последовательности действий на отдельные простые шаги:

— Поставь вышку. Вот такую. Вот там.

— Ага. А на что?

— Дальше поставь другую. Вот там.

— Эта... и чего будет?

— Будет линия оптического телеграфа.

— Ну... и на что?

— Будем быстро узнавать новости по всей линии.

— Дык... а какие?

— Факеншит уелбантуренный! Разные! Делай!

Построение системы. В которой тысячевёрстное плавание превращается из героического похода, возможного лишь для богатыря былинного, встречающего по дороге то — Соловья Разбойника, то — Змея Горыныча, из "густого" потока хеппенсов и трамблов — в рутинное мероприятие.

Потому что у меня уже есть лоцманское описание всей реки, потому что на каждом дневном переходе есть или городок с моей факторией, где моих людей примут, накормят и обогреют. Или, хотя бы — большое село. Где местный тиун уже знает, что за "негоразды" — взыщут. Больно.

"Инструменты власти — тень кнута и призрак пряника".

На Оке уже в курсе. И не только насчёт виртуала — "тени" и "призрака", но и насчёт их реальности.

Зануда я, перфекционист хренов.

— Да кому той фар-вар-тер нужон?! Как сядут на мель, так и слезут! Подупрутся и стянут. Портки замочат? Дык не сахарные ж, не растают!

— Мне нужен. Чтобы не садились. Время — деньги. Мои деньги. Делай! Факеншит!

Добравшись до Серпейска, ребята явились там в нашу факторию. Местный посадник, бывший уже в курсе "раздачи по-Ярославски" и чуть более раннего шумного представления: "Боярин Аким Рябина помогает князю Живчику упорядочить рязанских", искательно заглядывал в глаза, вился вокруг и старался угодить. Куча мелочей, которые, обычно требовали времени, нервов, "мздения" — решались "на раз". Присутствие же в команде литвинов обеспечило, в дополнение к взаимопониманию с властями, и дружеские отношения с аборигенами. Часть из местных, кто не ушёл отсюда с Кестутом, наслушавшись рассказов о Всеволжском бытие, тоже решили сдвинуться. А пока старательно помогали рудознатцам.

Навыки лесовиков при поддержке местных позволили быстро выявить ряд рудных "гнёзд". И магнетита, и пирита.

Действующая связь дала возможность оперативного решения вопросов. Сразу же были определены две точки для посёлков с пристанями, начали стаскивать туда глыбы магнетита, валить лес для строений и учанов. Запасы, прежде завезённые в фактории — местную, Серпейскую, и соседнюю, Коломенскую, позволяли ускорить эти процессы. Понимая уже определившиеся потребности, мы отправили караван с инструментом, припасами, мастерами, который успел к Серпейску ещё до исхода лета.

Мне оставалось, как коту Матроскину при виде говорящей вороны, радостно вопить:

— Ур-ра! Заработало!

Осенью мы получили первую лоханку с рудой. Прокуй визжал и плакал. От радости работы с удивительным, для "Святой Руси", качественным сырьём. Экспериментировал с режимами, добавками. Получал, как правило, дерьмо. Ругался и снова плакал. Но — выучился работать и с такой рудой. А что она давала возможности здесь невиданные...

Мы увеличивали объёмы, улучшали качество. Насыщали Всеволжск и Русь сталью. "Обжелезивали". А рудознатцы лазали там, дошли до Тулы и дальше, составляли "карту источников рудного сырья".

Сочетание двух "чего не может быть" — транспортировки руды и транспортировки дров — дало третье: окончание "железной" нищеты.

С пиритом вышло не так споро, как у "компанейщиков". Но первую сотню пудов мы получили. Этого хватило для начала производства серной кислоты в "аптечном" варианте. Десяток отобранных пудов "ювелирных" экземпляров, при минимальной обработке, "золотым валом" прокатился по соседним рынкам.

Конечно, пирит шёл втрое дешевле настоящего золота. Но втрое-вчетверо дороже серебра!

Его свойство темнеть в сырости сбивало со временем цену. Но первый вброс на конкретный рынок был всегда очень успешным. А потом мои приказчики шли дальше. Особенно эффективным был сбыт "твёрдого золота" племенам. Да и в городах... не столь многие могли сходу отличить по виду "мягкое" золото от "твёрдого золота" — "золота дураков".

Глава 492

— Курт, ты чего весь день в доме сидишь? Сходил бы на двор, побегал. Ты, часом, не заболел ли?

Князь-волк поднял голову, тоскливо посмотрел на меня. Что-то с ним не так. Пощупал нос. Нормальный. Целый день сидит в балагане, никуда не выходит.

"Грусть-печаль его съедает.

Одолела молодца...

Ламца-дрица, гоп ца-ца..".

— Ладно, пойдём.

Зверь радостно заскулил, нетерпеливо закрутился перед дверью, пока я шапку искал.

Странно: явно же рвётся на улицу. А сам не идёт...

Дело было в конце февраля, вьюги только что прошли, по городку лежали сугробы ещё не убранного, белого, чистого снега. Светило солнышко. Приятное позднее зимнее утро.

Выскочившего первым из двери Курта сразу окружила куча мальчишек. Будто в засаде сидели. Князь-волк испуганно заскулил и отскочил ко мне, прижался задом к сапогам.

Не понял я.

Он же медведя-подранка в лесу в одиночку брал!

Толпа малышни, лет 5-7, все с корзиночками. Очень возбуждены и, хотя меня побаиваются, очень рады появлению князь-волка, подталкивают друг друга, подбираются к нам. Как охотники к крупному загнанному зверю. Мы-то — звери. Я — лютый, он — крупный. Но эти-то...

— Мелкие! Чего надобно?

Такое ощущение, что они про меня забыли, им только Курт интересен. Наконец один из самых маленьких, видимо потому и не испытывающий особого пиетета, задрал голову, поправил слишком большую, сползающую на глаза шапку, сосредоточенно посмотрел мне в лицо и деловито осведомился:

— Тама эта... ну... дяденька... а когда он какать будет?

Какой вежливый, воспитанный ребёнок...

Чего?!!

У детишек — никаких сомнений. Нечто хорошо известное, понятное, ожидаемое. Ждут — с явным азартом. "Это ж все знают!". А я — не понимаю совершенно.

— Отчего такой вопрос?

Смельчака дёрнули за шубейку, оттянули в общую толпу. Малёк постарше, оказавшийся передо мной, сумрачно окинул беглым взором, уставился в мои сапоги и тяжко, как умственно отсталому, объяснил:

— Нам... эта... дерьма c его надоть. Евоного. Князь-волчьего. С самого утра дожидаемся. Замёрзли уж.

Вытерев сопли, подтверждая косвенно длительность ожидания на холоде, вдруг озлобившись лицом и голосом, заорал прямо в морду Курту:

— Ты! Срать будешь?! Гадина!