Волчица и летающий голиаф

— Ведите.

Работник еще раз поклонился, четко повернулся — нет, не слуги это никакие... Как там назывались у султана его тайные агенты? Бостанжи, вот. И тоже, что характерно, садовниками числились.

В персиковом зале капитан увидел знакомых уже девушек, мать и дочь. А еще светловолосого, представительного, несколько полноватого мужчину с огоньками в хитрющих глазах.

— Мой отец — Лоуренс из Йотсу.

— Теперь из Йотсу, — легко согласился мужчина:

— У меня гостинный двор с купальнями на горячих источниках, лучшая в мире жена, — Лоуренс кивнул направо, русоволосая даже слегка покраснела, — и замечательная дочь! — тут Лоуренс кивнул налево, где точно так же довольно улыбнулась и порозовела платиновая блондинка Мия.

— А это мой друг, — Мия приглашающе помахала в дверь, из которой вошел парень. Тоже светловолосый, но куда моложе и стройнее Лоуренса. Парень одевался, как и его будущий тесть, в темные тона. Куртка, штаны, ботинки, светлые манжеты из-под куртки. Лицо симметричное, чистое, черты твердые, рукопожатие теплое, сухое, крепкое — хорошее впечатление. А вот Лоуренс руки даже не протянул. Обижен?

— Другой обычай, — пояснила русоволосая, прекрасно читавшая капитана. — Ну, а меня ты и так знаешь.

— Да уж знаю, — хмыкнул капитан, встряхивая цепочку с медальоном-переводчиком:

— Вот у меня транслятор заработал, и я прочитал ту фразу... Хоро, мне именно так и надо представляться? “Я из Вакуо. Мы там все отбитые!” — с чувством продекламировал капитан. Лоуренс улыбнулся, Мия засмеялась, ее парень хмыкнул. Одна Хоро нисколько не смутилась:

— В тебе росту почти семь футов, да ты еще будешь обвешан этой своей зброей... Сбруей... Короче, крутому парню не к лицу мямлить и сюсюкать. “Извините-простите, сами мы не местные” — не для твоего типажа. Ты вот каждый день бреешься?

— Да.

— Перед выходом отпусти щетину.

Капитан поглядел на Лоуренса — тот кивнул:

— Она всегда советует в яблочко. Я, по крайней мере, ни разу не жалел.

— Еще бы ты осмелился, — буркнула Хоро, и тут уже вся ее семья откровенно засмеялась.

— Но что мы стоим? Чай стынет!

Разместились за полированным столиком, выложенным как бы паркетом из разноцветных плашек, искусно врезанных в столешницу. Налили чая... До сей минуты капитан представить не мог, что у чая может быть вкус! Не просто вкус чая, как вот вкус хлеба или там земли на губах. А именно конкретного сорта!

Сам не заметил, как выхлебал чашечку; Мия тут же налила ее доверху:

— Улун. Здешняя знаменитость.

Капитан молча кивнул. Вторую он уже пил неторопливо, с удовольствием, оглядывая комнату. Резные панели, небольшое окошко, ставни настежь, а стекол и вовсе нет. За окном почти недвижимые облака, цветные в лучах восходящего солнца. Между окнами в простенке камин — холодный, лето. На противоположной стене зеленые огоньки, прибор примерно на высоте груди...

— Скажите, капитан — Лоуренс отставил свою чашку, — Мия рассказывала, она гостила у вас в стране...

— У бабушки Карины, с Ларисой, — пояснила Мия, — в Тверской области.

Здесь, у себя дома, оборотни хвосты не прятали. Обе женщины носили брючные костюмы — мать рыжий, дочка темно-серый — и туфли без каблука. Так что Мие ничто не мешало расчесывать хвост гребнем. Хоро, судя по дрожанию хвоста, наслаждалась ароматом чая.

— Да, — Лоуренс щелкнул чашечку по ручке, и та завертелась на блюдечке волчком, — мне, торговцу, совершенно не понятно, как это может существовать целая огромная страна, где нет... Как вы это называете... Использования одного человека другим.

— Эксплуатация мы это называем, — капитан тоже допил чай. — Но вот здесь я мало что могу объяснить. Вам бы с нашими учеными поговорить.

— Но ведь любой труд не бесплатен, иначе это попросту рабство. А если у человека нет ничего личного, как ему планировать хоть на завтра? Если ему неизвестно, какие будут ресурсы, какие цели?

Капитан закряхтел. “Бить нельзя их! А не вникнут — разъяснять!” Да, потомки, видать, немало потанцевали на граблях, раз даже в песни попало. Но ведь я не агитатор — я спецназовский боец. Мне бы в руки две гранаты — тут бы гадам и...

— Я не могу ответить на ваш вопрос. Если хотите, я запрошу хорошие книги. Не ту муть, что раньше писали, а сегодняшние, из Ефремовского института. Там все четко, понятно.

Лоуренс налил еще чашку. Враждебности капитан в нем не чувствовал. И вообще, ощущение от собравшихся за столом было как от завтрака в семье горного мастера на рудниках Бельгийского Конго. Или от знакомства с резидентурой, которая в Аргентинах-Гватемалах обычно и маскировалась именно вот под семейный бизнес. Важный солидный глава семейства относится к неугомонной жене то ли самую малость неодобрительно, то ли, напротив, со сдержанной завистью, но в целом с несомненной любовью и восхищением. Ну, а парень Мии, разумеется, во всем свою девушку поддерживает.

И даже занимались волки-оборотни обычнейшей торговлей; по крайней мере, никаких злодейских планов относительно посещаемых миров они не обсуждали — ну, не при постороннем же, в самом-то деле.

Мия допила свою чашку, разлила всем по последней — чайник и закончился. Собрала чашки на лакированный черный поднос, отдала поднос одному из якобы садовников, поднялась:

— Капитан, пойдемте. Небольшая формальность.

Надавила завиток резьбы на косяке — с тихим шорохом отъехала толстенная сдвижная панель, за которой медленно провернулась круглая дверь синего сплава. Перешагнув толстенный порог, землянин оказался внутри семигранной бетонной гайки поперечником двенадцать-пятнадцать шагов. По центру каждой стены размещались пронумерованные двери — шесть на шести сторонах; из люка в седьмой стене только что вошли собеседники. Пахло как в мощной электрической подстанции: мокрым бетоном и самую чуточку гарью, маслом, как в трансформаторе под полной нагрузкой. Только не гудели сердечники, ничто не нарушало вневременной тишины. Холодный пол, такие же серые стены, хмурый военный потолок, и даже лампы знакомые, в шахтерских взрывозащитных решетках, в толстенных колпаках армированного стекла. Лампами зал и освещался: окна отсутствовали, как понятие.

— Светочи у вас же покупали, — Мия вышла на вытоптанную середину комнаты. — Полезный мир.

Капитанская тележка с набитым рюкзаком и горой коробок так и стояла у могучего дверного косяка возле цифры “четыре” — с Земли капитан перешел именно сюда. Только сейчас капитан разглядел, что дверные косяки тут все цельнокованные, и даже не стальные — судя по зеленовато-бронзовому отливу, хитрый сплав.

— Дорого встало, — Мия тоже умела отвечать на незаданные вопросы. — Капитан, это и есть установки перехода. В новые миры мы открываем порталы лично, а затем для поддержания канала назначаются свободные ворота. Сюда может выйти любой, не обязательно я или мама. И, если с вашими отношения сложатся, вы сможете самостоятельно... Понятно?

Землянин сглотнул. Девушка улыбнулась недобро, показав клыки:

— Теперь вы знаете одно из уязвимых мест нашего торгового дома. Если между людьми все хорошо, то ничего не надо говорить. Но предупредить я обязана. Понятно, что вы попытаетесь узнать секрет перехода. Не вздрагивайте! Я не первый мир посещаю и не десятый даже. Рано или поздно гениальная идея осеняет всех, и вашему начальству этого не избежать. Неминуемо!

Жестом девушка отстранила возражения и продолжила:

— Так вот, капитан, судьба вашего мира зависит от простой мысли. Договариваться выгоднее, чем отнимать силой. В долгосрочной, так сказать, перспективе. А за любой вред моим близким... Комнатка у нас такая не одна, где прочие — я не знаю. Нарочно так устроено, чтобы подвешивать меня на дыбу было бесполезно... Понятно?

Чего тут было не понять! Раскроет милая девочка любую из шести дверей хоть в Белый Дом, хоть в красный Кремль, хоть в желтый Запретный Город, хоть в черный Рейхстаг — а то и во все места разом. И даже никаких ядерных зарядов не надо, или там холерно-чумных микробов. Обычнейшего ножа в печень более, чем хватит. Лидера с доски — драка ферзей за власть — пешки врассыпную — ладьи-слоны-кони суверенитета гребут, кто сколько унесет — и вот оно, вместо великой державы лоскутное одеяло германских княжеств, запуганных соседями, опутанных кредитами, которых не грабит разве что ленивый.

И хотел капитан обидеться: да за кого ты меня держишь, блондинка? Да знаешь ли ты, что я видел на войне?

Только ведь был он капитан двадцатого главного управления, и потому допущен к документам потомков из две тысячи двенадцатого. А из тех документов знал на примерах, безо всяких умствований, достоверно: власть всегда найдет, чем обосновать подлость, если в той подлости окажется достаточно большая выгода. Что выгода на сегодня, а уже послезавтра похмелье унесет все прибыли, то никому не важно. Мы-то послезавтра уже не будем у руля. Кто нынче нас подпирает снизу, кто на места наши сегодня с фурией рвется — рано или поздно дорвется. И выиграет непередаваемое удовольствие разгребать-расхлебывать за предшественниками. Чтобы жизнь малиной не казалась.

В том, первом, варианте истории так вышло погано, что потомки узлом завязывались, лишь бы только сделать бывшее — не бывшим. Наконец, Веденееву Саше удалось весточку на полвека назад отослать — и все завертелось...

Снова промолчал капитан — и снова угадал. Мия заговорила уже обычным голосом:

— Гримм хоть убивать можно. Вот если Свидетеля Канона встретим, беда будет.

— А что за нахррр... — капитан прокашлялся, и только через добрых полторы минуты избавился от хрипа в пересохшем горле:

— Сектанты?

— Не знаю. Может статься, тоже спецслужба. Как говорят на Таларе, “у всякого заклинания есть хозяин”. Свидетель недоволен, что мы соединяем разные миры. Говорит, мы развитие в этих мирах комкаем. Не даем им собственными силами чего-то достичь...

Капитан вздрогнул от бритой макушки до пяток в крепких прыжковых ботинках. Точь-в-точь слова генерала Серова! И логика в них очень даже имеется. Выходит, Серов по мере развития сюжета вполне может перейти на сторону Свидетеля Канона. Мия его не грохнет? Впрочем, все это так умозрительно и ненадежно, что капитан даже не задумался: сам-то на чьей стороне окажется?

Мия сложила руки под грудью, натянув белую рубашку. Капитан машинально заметил — высокая грудь — и услышал:

— Еще одно запомни. При выходе группу может раскидать. Не сильно далеко, в пределах дня пути. Лишь бы только не угодить по разные стороны высоких гор или неширокого моря. Для сыгранной группы риск меньше, для новичков больше. Ты с нами первый раз идешь, тебя наверняка отбросит...

— День пути... Километров сорок?

— Ну да, восемь лиг или два караванных перехода.

— И по сто ходил. Удовольствие так себе, но страшного тоже ничего.

— Правило на этот случай: собираться у самого высокого пика в пределах видимости, у самого яркого, заметного и неповторимого элемента рельефа. Святое озеро, красивая вершина, колодец с легендой, и так далее.

Капитан постучал ногтями по сверкающему косяку.

— Понял.

Мия посмотрела на тележку со здоровенным рюкзаком, вздохнула:

— Если на пик влезть нельзя, то искать перевал. Если перевалов больше одного, то проверяется сначала восточный, во вторую очередь южный, в третью западный.

— По движению солнца?

— Именно.

— А в тундре, в пустыне, на плоскогорье?

— А там, скорее всего, ваши ракеты будут видны. — Мия похлопала узкой белой ладошкой по углу картонной коробки:

— Время для связи — полдень. Как полдень вычислить, знаешь?

— Когда тень от веточки самая короткая.

Мия показала на выход, и капитан с удовольствием покинул суровые внутренности бетонной гайки. В персиковом зале уже исходил паром чайник, и свежий чай собеседники выпили с удовольствием, наблюдая, как механизм запирает массивный люк синего металла. Дождавшись характерного щелчка ригелей, Мия довольно кивнула и продолжила:

— Если через воду раскидает, собираемся опять на солнечном берегу. На восточном или на южном. И тоже, как придем хотя бы в примерный район встречи, то сигнальных ракет не жалеть. У вас же набрали много!

Капитан вздохнул. Одних патронов двадцать килограммов, сама винтовка, личное оружие... Правда, все снаряжение состоит из мыльницы, завернутой в две пары чистых шерстяных носков, зубной щетки с отрезанной для облегчения ручкой, и аптечки, обмотанной полотенцем — но все равно, вместе с железками выходит суммарно два пуда. И тут еще ракеты волочь...

Допивая вкуснейший чай, капитан представить себе не мог, что в районе встречи вместо блеклого ежика сигнальной ракеты небо вспорет золотой факел метеорита.

* * *

Метеорит шел с полуночного, холодного небокрая. Ухнул то ли в соседней долинке, то ли в следующей, то ли через одну — капитан оказался южнее падающей звезды, и порадовался, что ему проще добираться до маяка. Горами тут никого не удивишь, выбрать из них самый высокий пик — задача непростая. А метеориты, по рассказам той же Хоро, не каждый год случаются. Даже и не каждое десятилетие. За неповторимый элемент рельефа вполне сойдет.

Падение метеорита словно закрыло день: солнце окончательно потонуло в зубах западной горной цепи. Жители Кленовой Осени называли ее просто “горы”. Кстати, эти самые жители, встревоженные грохотом и вспышкой болида, сейчас бегали по улицам. Капитану с гребня крепостной стены было прекрасно видно: тревога есть, а суеты нет. Мужчины с оружием: кто с местным огнестрелом на Прахе, кто с хорошими зверобойными копьями, привычно строятся по десяткам на центральной площади. Женщины с мелкими семенят к большому каменному кубу на той же площади — к убежищу. Ни дурных криков, ни суматохи... Капитан помотал головой, отгоняя нехорошие воспоминания, и сказал:

— Весело живете.

Дед Арвер, стоявший на стене справа, возразил:

— Да чего там! В столичных округах все распахано и заселено. Куда нам было деваться! А зато у нас тут земли завались. И хорошо живем! Вот послушай: десять кур у нас — только бабки, которые уже чуть ходят. Вон Сагарова вдова только и может, что кукурузу. А чего ей: никакого ухода. Початки — обломать. Стебли и кочаны — в печку. И весь огород закидала топотамбуром. Тот вообще сам растет. В земле не мерзнет, вот бабка его и копает круглый год...

Село помещалось в кольце внушительных каменных стен с колючей проволокой по гребню, с несколькими укрепленными башнями, где капитан и пулемет бы поставить не постыдился.

За стеной мощеный кольцевой проезд, а за ним глухие фасады двухэтажных домов: первый этаж строго каменный, второй — где кирпич, где сруб, где фахверк. Но ни единого проема, только узкие бойницы, сейчас ощетинившиеся стволами прахобоев. И у всех крыши острые, крытые серой сланцевой плиткой. Вход в каждый двор через ворота не хуже шлюзовых — по крайней мере, на вид почти такие же массивные.

За кольцом настороженных домов-крепостей дома уже более привычного вида. Бревенчатые и досчатые заборы, срубы и беленые стены, окна и ставни, тростниковые и тесовые крыши. Насколько можно было видеть, некоторые из таких домиков хозяева понемногу обкладывали снаружи камнем, чтобы затем надстроить второй этаж и тоже превратить в местное воплощение знаменитой фразы: “мой дом — моя крепость”.