Волчица и летающий голиаф

Оратор с крыльца управы отвечал на выкрики ближайших к нему сельчан:

— Сильно помогли тебе Охотники? Лично тебе?

Что сказали в толпе, капитан разобрать не смог, зато понял ответ с крыльца:

— Гримм придут — эта твоя девка будет им песни петь?

За темным полумесяцем из мужчин площадь наполняло пестрое море женщин: тетки, бабки, ни ребенка, ни подростка, ни девушки. Темные длинные юбки до земли, белые рубашки, заляпанные непарадные фартуки, закрученные баранком темные волосы — чтобы не лезли в руки, когда наклоняешься кормить свиней или подметать за дитенком... Высокие и пониже, стройные и неохватные, хмурые и спокойные; вот разве что волосы у всех одинаково темные — капитан, со своими светло-русыми, в этом селе фонарем бы светился. Пожалуй, хорошо, что Акам спрятал его в заколоченном доме покойного Турима... От женщин пахло кашей, сухой глиной нагретых печей, едким щелоком и распаренным деревом, мокрой тканью. Стояли женщины необыкновенно дисциплинированно и тихо, что капитан сперва отнес на общую сдержанность сельчан. Вон, третьего дня, по тревоге от падения метеорита, они все быстро, без глупого гвалта, забежали в бункер. А по сигналу отбоя так же быстро и тихо разбежались по хатам.

И теперь в этой дисциплинированной тишине раскатилось:

— Она просто будет умирать. За тебя. Вместо тебя.

— А? — оратор на крыльце даже сделал в изумлении полшага назад. — Шни? За меня?

— Пока ты херню несешь!

Тут капитан осознал последнюю деталь, замыкающую пасьянс и понял причину необычного упорядоченности схода. Вокруг массы деревенских неровной цепочкой, через пять-шесть шагов, стояли люди с оружием наперевес. Лица они прятали за уродливыми красно-белыми масками; они не носили ни пятнистых балахонов ягд-команд, ни жутких кителей айнзатц-команд, одевались кто во что, не слишком грозно — а все равно прошла по капитану дрожь волной, и проснулся он разом, и включился окончательно.

Видел он уже оцепление на сельской площади. Как же он тогда о винтовке мечтал!

Оратор поправил полумаску, выдавил из-под нее даже улыбку, пытаясь перевести в обычную ругань между сельскими-городскими:

— Ну вы дикие аж вообще! Оленей стадо давно пробегало?

— Чего, дяденька, отстал? — звонко крикнул невидимый пацан с крыши над головой. В самом деле, у каждого в оцеплении было что-то звериное. У кого прямо торчал хвост, у кого перья из предплечий, у кого можно было разглядеть на шее жабры. У оратора надо лбом начинались вполне настоящие рога, разве что не оленьи — бычьи. Тянулись над головой к затылку, где уже загибались чуть наверх. Пожалуй, не будь Хоро язва и ехидина, капитан бы звероморфов до сих пор дичился — а поругался несколько раз, и уже воспринимал человеком. Вот и зверолюдей в масках он тоже не воспринимал изначально плохо.

То есть — не хуже, чем пацан из сожженной “Нахтигалем” деревни может воспринимать оцепление вокруг сельской площади.

— Делай свою революцию! А нас-то за что! — крикнули тетки в глубине толпы.

На щегольском кафтанчике оратора полыхнули ярко-алые розы; голос его изменился до глухого рычания:

— Вы, суки! В прошлом году не впустили переночевать семью фавнов! Их под вашими стенами сожрали гримм! Уцелел один пацаненок!

Оцепление тоже всколыхнулось. Капитан внезапно почувствовал, что полдень и в самом деле пройден, и вот именно теперь самое жаркое время. Над площадью крепко запахло потом, перебив чеснок и перегар — а потом пылью с давно не метеной брусчатки: вся толпа разом переступила с ноги на ногу.

— Таурус, падла рогатая, — тихо сказал Акам. — Ну, на крыльце. Самый долбанутый из всех зверожопых.

Рослый парень Таурус, пожалуй, даже симпатичный. Длинные крепкие руки, четкие движения хорошо тренированного рукопашника. Туфли, брюки, длиннополый старорежимный фрак, в раскрытом вороте красная майка. Белая полумаска закрывает самое главное: выражение глаз, мимику вокруг них. Щетка багровых, слабо вьющихся, волос. Ну и рога, да...

— Дайте мне только повод!

Комиссара на тебя нет, подумал капитан. Комиссар бы тебе мозги отрихтовал. Развелось вас — детей революции — хоть стреляй. А жалко стрелять, неплохой ведь материал пропадает!

Теперь уже никто не обманывался: площадь молчит от страха. Таурус перегнулся в поясе, навис над первыми рядами, протянул руки поверх голов:

— Ну! Гавкните что-нибудь! Повод, суки! Только повод! За мной не заржавеет!

Повод стоял рядом, и сорок шесть патронов к нему имелось. Дистанция смешная, капитан бы не промахнулся даже навскидку. Но Таурус тут не один — его фавны наверняка отыграются на селе. Да и сами деревенские, оказывается... Капитан прикрылся ладонью, приглушил голос:

— Про пацана — это что, правда?

— А хули было делать! — Акам отвернулся. — Эти зверомудаки на себе носят и блох, и вшей! И чуму, и холеру, и туберкулез! У них семья — у нас двести семей!

Опустил глаза в скобленые доски, буркнул:

— И вообще. Зверь не может быть чистым!

* * *

— И как он это сказал, мне за моего московского медведя номер четыре так обидно стало!

Хоро сочувственно кивнула, не переставая оглядываться.

— ...Заявил я, что у меня патроны кончились. Да и что делать одиночке против толпы ухарей-рогатиков?

Капитан тоже оглядывался. В его секторе пока что все выглядело мирно. Село Кленовая Осень осталось уже далеко позади. Хоро вела к временному лагерю — за перевалом, как она сказала. Уши оборотня постоянно шевелились; сдвинутые ими темно-русые волосы охотно подхватывал ветерок — здесь, на склонах, он тянул куда сильнее, чем в долине. Убранное поле справа щетинилось веселым золотом. Шагать редколесьем по твердому грунту склона труда не составляло. Вот разве только гримм...

Говорил же Акам: еще неделю все будут ходить счастливые от удачной жатвы, деньги считать, планы строить, мечтой ужинать. А потом... Потом, как всегда, Тарвай и Однокамень подерутся. Тарвай хочет с общей выручки еще комбайн, а Однокамень — три трактора. У каждого своя теория процветания родной деревни, так что дерутся они не первый год. С их-то драки в селе Кленовая Осень отсчитывают начало самой осени. Другой распорядок дня, другие обязательные дела, другие развлечения.

Капитан себя сельским человеком не считал. Мало ли, что в деревне вырос — при одной мысли о возвращении губы сами складывались горько и криво. Не от брезгливости: другая была причина, даже вспоминать лишний раз неохота... Но понимать местных не затруднялся.

А сейчас приперся Белый Клык — и налаженная жизнь пошла под откос. По всему видать, беломордым нужна та самая шахта с Прахом, что разведана Мией. Как будто в округе других нет!

Про метеорит Хоро ничего не знала:

— Некогда было. Я сразу тебя побежала искать. Тут в одиночку лучше не ходить!

Особенно сейчас. Деревенские огорчены, злы, беспокоятся за себя и добро. Белый Клык вообще на операцию вышел — нервы струнами. На это черные и набегут. Весь выигрыш от удачной жатвы как тот голиаф: здоровый, ужасный, а иголочкой ткнули — дымом вышел, нечего на стену повесить.

Кстати, о голиафах: вот они, места боевой славы. Вот он перевал Горелая Глотка, вот расширяется долинка, вот серебрится на ветру подлесок.

— ...В общем, ушел я, пока они по хатам обыскивать не стали. Тележка моя цела?

— Обижаешь, — Хоро сосредоточенно внюхивалась, недовольно дергала ушами, — придем на базу, там все в сохранности. Капитан, прикрывай. Стадо черных ломится из перевала. Мне раздеться надо.

Капитан без лишних слов присел на колено, натянув локтем ремень винтовки, направив ее в указанную Хоро сторону.

— Место сбора — вон тот выступ скалы, видишь? Одежду мою сложи себе в рюкзак, обувь не забудь.

Сзади рыкнуло и грохнуло, дохнуло горячим звериным духом; невысокие деревца хрупнули, сыпанули щепками. Капитан, как и просили, не поворачивался. Волчица рыже-бурой шерсти легко переступила стоящего на колене человека, недовольно мотнула громадной башкой — повалив сразу две лесины на обе стороны прогалины. Сейчас тут вместо тропинки будет просека, понял капитан. Волчица двинулась вниз, к полю, на оперативный простор; капитан поднялся, уложил в рюкзак ее брючный костюмчик с туфлями. Побежал за волчицей, огибая возникающие выворотни. Патронов оставалось не то, чтобы очень уж много — но куда денешься. Черные тела, белые костяные морды — чисто тебе эсэс...

А давно уже капитану не вспоминалась война. В Конго все было совершенно иначе. Не всерьез — там капитан даже ни разу не задумался, что можно и шальную пулю выхватить. В Конго боялись больше гнилой воды, паразитов да микробов. После шумного спасения Чомбе наемники советских особо не задевали, а негры стреляли куда попало, только не в цель...

Может, все это — сон? Может, лежит сейчас капитан в белой палате Центра Военной Медицины на Лосиноостровской, кружит ему голову висцеральный лейшманиоз — по-простому, лихорадка “дум-дум” — а из капельницы струится волшебный раствор, от которого не то, что девка с тремя сиськами — тринадцатая зарплата привидеться может?

Знал капитан, что без толку щипать себя за ухо. Когда бы не сегодняшний сон, откосить бы по дурке, убедить себя: все понарошку.

Но...

Но!

Вот из горловины перевала выплеснулись гримм. Опять впереди угольно-блестящий шахтерский слоняра, подземный зверь Индрик — и свита его, черное облако, многолапое. Болезненно-белый фарфор костяных морд, алые гвозди зубов... Хоро повернулась, лапищей стукнула по земле: тут сиди. Капитан поднял винтовку — Хоро повертела мордой отрицательно, лапой ударила в грудь: дескать, сама управлюсь!

Развернулась и неимоверно-длинным прыжком обрушилась прямо на стаю гримм, еще не успевших разбежаться по ширине долины.

* * *

— Сядем в этой долине, — пилот академического транспортника почтительно показывал по карте для Вайсс.

— Шахта вашей уважаемой семьи находится за перевалом... Да, именно через это ущелье. Месторождение сразу нескольких видов Праха: гравитационный, магнитный, электрический. Сложная аномалия. Компас там не работает, это бы ладно. А вот высотомер сбоит, это... — пилот покрутил аккуратно подстриженой головой. — Поэтому добыча с шахты вывозится по земле, и мы туда не полетим.

— А что там, на правом горизонте? Стена, дымки. Поселок?

— Село Клен Осенний, можно заночевать. Но дирекция шахты предупреждена, — пилот уверенно направил транспортник к земле. — Вам наверняка найдут помещение.

— Вот еще! — фыркнула Нора, сжав любимый молот. Янг поддержала:

— Что сразу нас не убивает — жалеть о том не успевает!

— Неинтересно спать под крышей. Лето же! Нас две полные команды!

— Водители заметили в долине голиафа, — пилот завершил маневр и теперь опускал машину вертикально, регулирая скорость снижения напрямик мощностью двигателей. — Вы же знаете, голиафы не ходят поодиночке.

— Они не лазают по скалам, — Жан покосился, конечно же, на Вайсс, та сделала вид, что не заметила. — Переночуем под большими звездами. Руби не промажет, я в нее верю!

Машина встала на опоры, откатились обе двери. Каблуки ударили в твердую землю предгорий. Вокруг шумел подлесок, турбины раздували по сторонам гибкие золотистые ветки с узкими листочками, темно-зелеными на одной стороне и серебристыми на другой. Пахло смолой, нагретым камнем.

— Ну что, сумки вынимаем?

— Погоди, погоди... — Пирра насторожилась. Блейк давно уже смотрела на дорогу к перевалу. Жан сделал пилоту знак, и тот приглушил турбины до холостого хода.

И тогда все восемь Охотников услышали, что ближе к перевалу идет бой. Гулко лопались большие деревья. Вздрагивала земля от шагов кого-то тяжелого. Хрустели ветки, рычали — знакомо рычали! — звери гримм.

Руби одним движением развернула косу. Янг с довольной улыбкой ударила рукавичками друг о дружку. Жан и Ли Рен переглянулись: Нора же!

Нора их не подвела: выхватив молот, крутанула его, чуть не своротив опору транспортника:

— Подождут вещи! На самое веселье опоздаем!

Жан и Вайсс вздохнули синхронно; Вайсс удивилась: неужели этот надоеда не совсем идиот?

Блейк и Пирра, не меняясь в лице, взялись за оружие.

Тут раздался низкий рык — и почти над головами всех собравшихся пролетела черная комета, отчаянно дымящаяся в лучах клонящегося к закату солнца.

— Пирра, ущипни меня! — Нора чуть не выронила молот. — Это же был голиаф! Летающий голиаф!

Черный ком бухнулся в лес, покатился, ломая кустарник; под ногами дрогнула земля.

— Голиаф сам по себе не летает, — Блейк обнажила катану. Пирра перехватила щит, подбросила и поймала копье.

— Не летает, — согласилась Янг, рукавички которой уже сияли от предвкушения. — Что непонятно? Его просто кто-то бросил!

* * *

Бросив голиафа, Хоро развернулась к перевалу. Оттуда лезли еще и еще. Не зря ли она оставила капитана в лесу? Надо подобрать его и уходить выше, на скальные откосы. Слонозубы туда не дотягиваются, а мелочь ей не соперники. Прибив лапой нескольких свиногриммов, Хоро прыгнула с места влево и перешибла хребет еще одному голиафу — тот сложился сам в себя.

Раскатился выстрел. Капитан? Патронов у него немного. Кто же знал, что вылезет он точно в жатву... Но теперь-то чего уж...

Хоро повернула голову — и остолбенела.

Новая стая гримм из перевала показалась ей совсем небольшой и нестрашной. Восемь Охотников косили черных, как траву, умело и быстро. Мелкая девчонка под красным плащиком орудовала косой в собственный рост — с каждым ее движением от черных буквально летели клочья. Выбрав момент, она еще и пальнула из этой своей косы, заякорив ее лезвием за камень, чтобы не унесла отдача. Выстрел остановил очередного слонозуба — с дальней от Хоро стороны девочка-снежинка воткнула в него смешную иголочку рапиры, отчего слон внезапно лопнул. Стайку черносвинов накрыло залпом чего-то взрывчатого, в кольцо уцелевших ворвалась девчонка с молотом выше роста. Пара взмахов — поле чисто!

Хоро уверенно развернулась к оставленному капитану. Интересно, успеет она хотя бы одеться прежде, чем эти удальцы бой закончат?

Капитан смотрел в бинокль. Хоро искала полянку поровнее, затем перекидывалась обратно, потом одевалась. Подумывала заправить в штаны хвост — но пришлось бы кого-нибудь просить, не капитана же! Да и видели ее уже с хвостом, чего стесняться.

— Вот, — Хоро подошла справа. — Это и есть Охотники. Что скажешь?

— Прыгают, как искуственные икринки по столу, — капитан вертел биноклем. — Никакого почтения к физике... В нашу сторону гримм не лезут?

— Не слышу. А у вас что, икру научились делать?

— И даже съедобно. Насчет вкуса врать не буду, желатин и есть желатин... Ах ты, что ж она делает, оторва!

Хоро посмотрела: та самая девчонка с молотом запрыгнула на спину здоровенной урсе. Тварь бежала, не разбирая дороги — но девчонка стояла, как приклееная, молотя направо и налево, с полным презрением к законам инерции. Отлетающих тварей принимал на ножи длинный юноша в зеленом, ловко уходящий от ударов и укусов. За ним рубился высокий блондин с привычным Хоро треугольным стальным щитом в левой; меч в правой двигался не так быстро, зато валил при попадании сразу. Но всего красивее и смертоноснее в четверке сражалась рослая красноволосая копейщица. Небольшой круглый щит в левой руке порхал крылом бабочки. Длинное копье в правой доставало тварей из любого положения, на любой дистанции. Капитан одобрительно щелкнул языком: