Волчица и летающий голиаф

Хема улыбнулась чуточку печально:

— Мы как первобытные люди, выплывшие на пироге в океан, и вдруг ощутившие силу невидимого потока. Объяснения происходящему пока нет, но...

— Командир прав. Это не повод отступать. Мой голос: взлетим и спасем “Тантру”, и будем благодарны даже такому намеку.

— А Ремнант? Целая планета людей, которые так и не отучились убивать самих себя! Даже наличие смертельной угрозы под боком их не объединяет. Вести здесь исследования придется даже не в танках высшей защиты, а в танках... Как сказать... В танках нападения?

Гарма развела руками:

— Чем же конкрентно наш единственный звездолет поможет всему Ремнанту? С “Тантрой” хотя бы ясен смысл полета и встречи. А здешние жители совершенно иные, у них непонятные нам беды, не наши радости, им смешно то, что нам сжимает сердца от жалости. Наше искусство их не затрагивает, наша осторожность и последовательность, вызванные пониманием последствий, кажутся им трусостью и медлительностью, ведь они почти не планируют на сроки, большие пяти-семи лет. А наша целеустремленность и жизнь с полным напряжением организма представляются им хрупкостью.

— Действительно, организм человека устроен для энергичной работы. Только в процессе активной деятельности человек набирает силу и достигает совершенства. Человек, появившийся на Земле как результат бесконечно длинной, протянувшейся на миллионы веков, цепи непрерывно изменявшихся и совершенствовавшихся поколений животных, — бесстрашный, могучий и умный борец за свое существование. Поэтому для человека борьба и работа — норма жизни, условие здоровья, совершенствования, воспитания... — Ар Амор прикоснулся к подбородку пальцами:

— Только вот борется он здесь, на Ремнанте, со своим же товарищем, не увеличивая совокупный ресурс человечества, но всего лишь перекладывая его из кармана в карман. Оттого и победа...

— Да, — поддержал Имир, — что для них победа над конкурентом, то для нас подлость и горе. Даже захоти они принять наши знания — мы не учились убивать или ловчить, или прорываться к цели по головам своих же товарищей.

— Никакое другое общество, кроме коммунистического, не может объединить всю планету и сбалансировать человеческие отношения. Поэтому для меня вопрос прост: либо будет всепланетное коммунистическое общество, либо вообще не будет никакого, а будут пыль и песок на мертвой планете, к чему Ремнант, надо признать, уже довольно близок.

Ар Амор посмотрел на отключенный экран, вздохнул:

— Но как построить будущее с единственным кораблем, на планете, намертво зажатой борьбой за существование с враждебной биосферой?

— Мы сильны, и горячи наши сердца, но целую планету нам ни согреть, ни расплавить. Воспитать же учеников нам вряд ли позволят!

— Улетать, ничего не сделав, противно долгу и совести. Как же нам бросить на произвол судьбы целую планету наших родичей по крови?

— Которые, к тому же, вовсе не хотят, чтобы мы их спасали. В отличие от звездолета “Тантра”.

Вычислитель Торген Кам растрепал щетку своих черных волос:

— Как ни поверни, мы можем служить исключительно живым примером. В технологиях между нами даже не пропасть: мы просто идем к разным целям. Нас не интересует сиюминутный коммерческий успех прибора или машины, мы делаем дорогие долгоживущие вещи — а тут электроника возрастом всего пять лет уже считается устаревшей и проектируется так, что больший срок ей выдерживать ни к чему. Вот как вы себе представляете их пятилетнюю электронику в космосе, например, в нашей экспедиции? Брать восемь комплектов на срок полета и еще три в запас? Это по весу окажется даже тяжелее нашей серии МН.

Торген махнул рукой:

— Наши технологии взаимно перпендикулярны. Мы можем открыть им все секреты, но быстрой прибыли это никому не принесет — следовательно, и не нужно. Только наши знания истории, развития общества, может быть, уберегут Ремнант от разрушительных войн и губительных потерь населения.

— Командир, — утробно выдохнул Тан Линь. — Живым примером не обязательно быть всему кораблю. На вахтах же я не нужен. Оставьте мне библиотеку, побольше фильмов и проектор.

Звездолетчики переглянулись.

— И пусть каждый из нас выполнит свой долг, — Сах Ктон поднял глаза к надписи:

— Парус, пугающийся ветра — просто кусок ткани.

Командир долго смотрел на Линя — тот встретил взгляд начальника экспедиции бестрепетно. Прочие звездолетчики молчали. За десятки лет совместного путешествия они превратились в единый общий голос. И теперь все чувствовали ненужность любых слов.

— Ну что ж... — Ар Амор выпрямился:

— Кораблю — взлет.

* * *

Взлет “Паруса” выглядел торжественно и страшно; страшнее всего, что никто из живущих не мог надеяться увидеть гостей из космоса еще раз.

Винтер стояла под козырьком левой батареи среднего калибра — где на лицо падала самая густая тень — и кусала губы. Гримм с ним, с поганцем Таурусом! Пусть бы скакал себе дальше, козлина краснорожая, пусть бы орал на митингах. И село Кленовая Осень выжило бы. И “Парус” не сорвался бы так внезапно и обидно... Ее вина, ее ошибка в расчетах!

И еще рапорт. Наверное.

Сирена “Паруса” испустила последнее предупреждение — от звука обгадились даже гримм! Винтер надвинула боевые очки со светофильтром. Белое пламя планетарных моторов сдвинуло громадную стальную рыбину резко, в зенит. Пар, громадный шлейф дыма, понизу клубы пыли — а высоко-высоко, стальным наконечником копья — “Парус”.

Неважно, какого класса звездолет на самом деле. Неважно, сколько летел он, и сколько ему лететь еще. Неважно даже, коммунизм на Земле, или там какой гилозоизм!

Люди во Вселенной не одиноки, вот что важнее всего!

Надо было плюнуть на секретность — она и так нарушила кучу параграфов. Надо было взять сестру! Просто, чтобы Вайсс это видела. Просто, чтобы Охотники сложили цену своему копошению... Теперь поздно — все, что можно было сделать неправильно, Винтер сделала неправильно.

Еще чуть-чуть — и Винтер заплакала бы. На “Громобое” она теперь своя, никто не упрекнет.

Но тут ее осторожно взяли за левый локоть:

— Хозяин, механик не нужен? Это на Земле я атмосферник, а на Ремнанте я лучший специалист по звездным кораблям.

Винтер повернулась. И правда — один же kommunist остался!

— Мы действительно получили просьбу о помощи, от второго нашего корабля, — Тан Линь, казалось, читал по лицу. — Не думайте о нас плохо, прошу. Космос огромен, человек перед ним пылинка. Наши звездолеты не вполне совершенны.

— Звездолетов у нас нет никаких вообще, — ветер обдувал десантную палубу, глаза слезились у обоих. Офицеры “Громобоя”, проводив звездолет, столпились вокруг одинокого землянина — как же тоскливо сейчас должно быть ему! Еще и непьющий — как он такое вынесет?

— У вас тут много чего нет, — Линь принялся загибать на удивление крепкие пальцы во множестве мелких порезов:

— Начать с обучения. Родившийся в деревне ребенок уверен, что не выбьется из колеи. В обществе господствует мнение, что ученые — это такие непонятные чудаки, могущие в любой миг поставить на грань гибели весь мир из одного пустого любопытства. Что, сколько ни бейся, без волосатой лапы не продвинешься.

— Уел, — зашелестело в толпе. — В самую десятку!

— Вот почему вы лишены резервуара грамотных людей, из которых вы могли бы воспитывать ученых и мастеров. Поэтому и техника ваша вся зависит от Праха.

Тан Линь пожал могучими плечами; нездешний синий материал комбинезона блеснул в лучах низкого солнца.

— Первое, что приходит в голову мне — где нет Праха, нет и гримм. Следовательно, можно попытаться наладить сообщение выше атмосферы.

Офицеры запереглядывались. Коммунист невозмутимо пояснил:

— А механику и автоматику сделать, например, на пневматических вычислителях, гидропроцессорах — они магнитных наводок не боятся, и стратосферная ионизация им не страшна. Осмотреть с воздуха ваш четвертый континент — не там ли сердце черных? Если нельзя исследовать мертвых гримм, то можно ли посадить их в клетку? Наверняка опыты были, только их делали одиночки, сохраняя данные в секрете, чтобы на нем нажиться, и по смерти уносили с собой в могилу, оставляя следующим поколениям бесчисленное изобретение велосипеда. Вот это и надо исправить.

— А ты не надорвешься? — боцман даже полез чесать затылок, чего при офицерах не позволял себе никогда.

Коммунист поднял взгляд — отшатнулись все. Винтер чуть было не выхватила полусаблю и не рубанула Тан Линя от плеча до пояса.

Одинокий землянин посреди десантной палубы чуточку печально улыбнулся и наваждение рассеялось. А ведь я предупреждала, чтобы не укоренялся, с запоздалым ужасом подумала Винтер. Чувствовала! Даже тут я все сделала не так...

Тан Линь погладил гору коробок с записями, сверкающий металлом коммунистический кинопроектор — офицеры на полном серьезе спорили, отразит ли он пулю табельного пистолета. Что такой штуковиной можно убить, просто саданув человека по башке, никто даже и не спорил.

Коммунист еще раз легонько улыбнулся. Дескать, что же делать, раз так вышло:

— Я — “Парус”!

* * *

Я “Парус”, я “Парус”. Иду от Веги двадцать шесть лет. Во внешнем ледяном кольце системы получил пробоину двигательного отсека, нарушена регулировка защитного поля моторов. Двадцать лет пытался набрать скорость, но двигатели пришлось остановить. Пять лет летел по инерции, уклонился от курса. Вошел в систему 6559-ЦТ+13-ПКБ. Звезда похожа на Солнце. Одна из планет системы полностью землеподобна, и частично заселена потомками землян. Получил призыв о помощи, взлетел, иду навстречу “Тантре”. Исследование планеты Ремнант не завершил. Ее четыре континета лучше, чем четыре планеты Веги. Ничего нет прекраснее их белых гор, зеленых долин и чистых озер. Но населены они такими созданиями, что лучше бы они были абсолютно безжизненны.

Какое счастье будет вернуться!

(с) КоТ

Гомель

25.06 — 18.09.2018