"Проклятый"

Пожар уже почти полностью потушили. Высокая статная женщина зычным голосом командовала мужиками, споро забрасывавшими землей обгорелые бревна. Еще несколько стаскивали тела: своих отдельно, меченых — одной общей кучей, не слишком церемонясь и нежничая. Кто-то плакал и причитал, кто-то ругался злобно, от души, поминая нечистого и всех его прихвостней. Кейну стало холодно.

— Что им надо было? — окликнул он командовавшую женщину, и та цепко впилась взглядом в его лицо.

— А ты кто будешь? — подозрительно поинтересовалась она, откидывая со лба тяжелую челку. Кейн выставил вперед пустые руки, демонстрируя мирные намерения, и медленно подошел ближе.

— Мы всего лишь проезжали мимо, — слукавил он, про себя радуясь, что никто не смог бы узнать в нем пятнадцатилетнего сына старого графа, сбежавшего из дома. — Эти люди — чего они хотели от вас?

— Знахарку нашу, Эльзу, увезти хотели, — неохотно сообщила та, очевидно так и не поверив до конца Кейну. — А с ней еще девок в телегу напихали. Кто возразить пытался — били нещадно. И молодой граф с ними. Эх... — она безнадежно махнула рукой и потерла засыпанные пылью глаза.— Всех в замок к нему свозят, а зачем — никто не знает. Там теперь только эти и ходят, с быком на роже. А как у нас раньше хорошо было...

Она, не удержавшись, всхлипнула и тут же зажала себе рот рукой.

— Так что, коли мимо ехали, так и езжайте дальше, — справившись с собой, добавила она. — Плохое теперь здесь место, темное. Я зло сердцем чую. Так вот, новый граф, Маркус — он сплошное зло. От кончиков волос до пяток. Помяните мое слово.

От ее слов по спине прокрался озноб.

— Нам бы переночевать, — сказал Кейн, вспомнив об усталых и не кормленых лошадях. Больше всего на свете ему хотелось пуститься в погоню, но здравый смысл советовал отдохнуть и набраться сил. — Может, пустит кто?

— Да кто ж сейчас пустит? — горько усмехнулась женщина и показала на разоренное пепелище. — Саму бы кто пустил... Заболталась я, а дел-то еще невпроворот. Ступайте отсюда, здесь теперь гостям не рады.

Кейн молча посмотрел ей вслед, чувствуя как внутри поднимается душная тяжелая волна, сжимавшая сердце и виски.

Отца нет.

Цветущие поселения, которые он помнил с детства, разорены и разрушены.

Маркус, одному дьяволу известно как, ходит по земле, оставляя на ней лишь гарь и кровь.

Что, во имя Всевышнего, происходит?

Его осторожно тронули за плечо, и Кейн резко развернулся подобно сорвавшейся пружине. Женщина, спрашивавшая у Ская имя, отшатнулась, увидев выражение его лица, и испуганно прижала руки к груди, будто защищаясь. Кейн усилием воли взял себя в руки и попытался улыбнуться.

— Я... — нерешительно протянула женщина, теребя кружевной ворот платья. — Я... В смысле, у нас комната есть. Переночевать. Вам с другом.

— Спасибо, — с искренней благодарностью ответил Кейн. — Нам бы только прийти в себя.

— Оставайтесь сколько надо, — возразила та и, несколько осмелев, потянула его за рукав. — Сюда, господин. Тут близко. Меня зовут Дейна.

Куртка Ская оказалась распорота сзади от плеча и на три ладони вниз. Он досадливо выругался, осмотрев повреждение, которое вряд ли подлежало быстрому ремонту. Рубахе тоже досталось, вдобавок она вся пропиталась кровью и имела жалкий вид. Скай брезгливо стащил ее через голову и вопросительно уставился на Кейна, привалившегося к узкой скамье, заменяющую здесь кровать.

— Тут все изменилось, — сказал Кейн в пространство и вдруг почувствовал себя до смерти уставшим. — Когда мне было десять лет, мы с отцом и Маркусом объехали все графство. Он говорил, что будущий наследник должен знать свои земли и любить их. Маркусу было скучно, его не прельщали путешествия и раздражали трудности пути. А я... Наверное тогда я понял, как огромен мир.

— Почему ты сбежал? — глядя прямо ему в глаза, снова спросил Скай, и теперь у Кейна не было права лгать.

— Потому что я убил Маркуса, — сказал он, и брови Ская медленно поползли на лоб. — Мы поссорились. Мы всегда ссорились, в этом не было ничего нового. Маркус был напыщенным снобом, жестоким и мстительным. Он мог отправить слугу в колодки за недостаточно теплую воду или не так поданное блюдо. Мог приказать выпороть из-за ерунды, а девчонкам из челяди приходилось и вовсе туго. Отец знал, но закрывал глаза. А когда мне исполнилось пятнадцать, Маркус пришел ко мне с письмом аббата, в котором они с отцом договаривались о моем поступлении в семинарию. Да, — усмехнулся он, заметив выражение лица Ская, — нам готовили одну и ту же судьбу. И мы оба с ней не согласились. Маркус стал издеваться надо мной. Он глумился, в красках расписывал мое будущее, хвастался, что как только меня сплавят, найдет способ извести отца, и сам займет его место... Я помню только ярость, охватившую меня. В ту минуту я ненавидел его так сильно, как никогда и никого на свете. Я ударил его — сперва рукой, а потом подвернувшимся подсвечником. На мое лицо брызнула кровь, а Маркус вдруг захлебнулся смехом и ничком упал на пол. Я бросился к нему, пытался привести в чувство, но все было бесполезно, он уже не дышал. Я не знал, как сказать отцу, поэтому и сбежал.

— Что-то я не заметил у него дырки в черепе, — с сомнением качнул головой Скай и вдруг напрягся. Кейн и сам услышал негромкий шорох. Дверь со скрипом распахнулась, и на пороге появилась Дейна, прижимавшая к груди стопку одежды.

— Я подумала... — запнулась она, отведя взгляд от обнаженного торса Ская. — Вам пригодится. Вот.

Она, помедлив, протянула одежду Кейну, и тот, развернув ее, удивленно присвистнул.

— Откуда? — поинтересовался он, взвесив на руке добротную, хорошо выделанную кожаную куртку, принесенную, видимо, взамен той, что порвал Скай. Дейна зябко повела плечами.

— Это мужнино. Он у меня в солдатах был, привез с собой многое. Вы берите, не стесняйтесь.

В ее голосе отчетливо зазвенела тоска, и Кейн, поднявшись, взял ее за руку и слегка пожал в знак признательности за помощь. Дейна слабо улыбнулась и осторожно высвободила ладонь.

— Месяц назад к соседке сестра приехала. Она у нее замуж вышла, да в соседнее село ушла, к мужу. А тут приезжает, бледная, не в себе, плачет. Говорит: пришли люди, половину домов пожгли, половину разграбили. Нескольких женщин увезли с собой в клетках. Ее муж к нам сюда отправил, от греха. Мой вот и всполошился сам, да других всполошил. Собрали, у кого что было, вооружились, да пошли выяснять что это за... нелюди такие. Так и не вернулся никто. Только лошадь его через пять дней к дому прискакала. И седло в крови. Так вы берите, — вдруг всплеснула руками она и затараторила скороговоркой: — Я сейчас воды принесу, нагрею, а потом можно и поужинать, да?

— Спасибо, — Кейн снова взял ее за руку, пытаясь хоть немного успокоить издерганную и уставшую женщину, а потом быстро переглянулся со Скаем. — Только мы воду сами принесем, ты покажи, где брать. Хорошо?

Дейна глянула на него расширившимися глазами, а потом молча кивнула в ответ.

Вода смывала пот, кровь и усталость, обнажая раны на душе и теле. Кейн успел покопаться в сумках и извлечь оттуда остатки целебной мази, количество которой стремительно убывало с каждой новой стычкой.

— Садись, — велел он Скаю, указывая на скамью, и тот безропотно подчинился. Кейн уселся позади него и принялся осторожно втирать мазь в края раны.

— Проклятье, капитан, осторожнее! — зашипел Скай, поведя плечом, и Кейн, чертыхнувшись, ухватил его за локоть, не давая дергаться. Ладонь второй руки скользнула вдоль позвоночника, ненароком проследив длинный белый шрам, вид которых до сих пор вызывал у Кейна оторопь. Скай замер, тяжело дыша, а Кейн, как зачарованный, снова провел по нему пальцами, не в силах отвести взгляд от напрягшейся, закаменевшей спины. Он бездумно, еще не понимая, что делает, огладил ладонью выступавшую лопатку, скользнул ниже, задержавшись на рваном рубце, а потом с нажимом провел рукой вверх до самой шеи. И застыл сам, оглушенный грохотом в висках. Сердце билось бешено, разрывая что-то внутри, и от него по всему телу ползли горячие щупальца, от которых подрагивали пальцы и сладко подводило живот. Он не шевелился, боясь, что рассыплется в прах от одного только слова или жеста, не выдержав выкручивавшего все тело напряжения. Острота ощущений переполнила всякую меру. Кожа под пальцами казалась раскаленной, а скамья, на которую он упал спиной — ледяной.

— Что же ты делаешь-то, капитан? — чужим, скрипучим голосом произнес Скай, нависая над ним с перекошенным лицом и всем весом вжимая в жесткую деревянную доску. — Ты же даже не понимаешь, что со мной делаешь.

Каждое его слово сочилось злостью, но Кейн не чувствовал опасности. Между их лицами оставалось расстояние чуть больше ладони, и горячее влажное дыхание Ская оседало на его губах, как изысканное лакомство, которое хотелось слизнуть. На них обоих оставалось лишь исподнее, и тонкая ткань позволяла чувствовать друг друга всем телом, но даже эта невесомая преграда заставляла кожу нестерпимо гореть. В наступившей тишине был отчетливо слышен каждый вздох, каждый удар сердца, и это невыносимо било по ушам. Скай закусил губу, глянул на Кейна больным, лихорадочным, как в горячке, взглядом, а потом решительно и властно положил руку ему на грудь.

— Знаешь, что? Ты сам сказал, что не уверен, вернемся ли мы живыми. А это значит, если не обольщаться, что идем мы прямиком в ад, к чертям на сковородку. Так почему бы... В общем, когда меня начнут подрумянивать, я бы хотел иметь при себе хоть одно хорошее, стоящее воспоминание. Не девки эти из трактиров. Не как меня Ледмар уму-разуму учил. И не хозяин мой из Хадды, которому я отрезал его вялый член, чтобы не совал его куда не следует. Что-то посущественнее. Чтобы во всем этом идиотизме был хоть какой-то смысл.

— Ты мелешь какую-то чушь, — пробормотал Кейн, только сейчас заметивший, что жадно вцепился в его плечи, словно боясь отпустить. — Про сковороду это метафора. Никто не станет нас поджаривать. Я надеюсь...

На лице Ская заиграла жесткая, злая усмешка, а потом он медленно, неотрывно глядя в глаза, склонился, касаясь его губ своими.

— Знаешь, как это делается? — Кейн почувствовал на коже его дыхание. — Ты ведь тоже был юнгой.

Напряжение пронзило позвоночник, заставляя выгнуться и прижаться теснее. Руки сами собой легли на спину Ская, выцарапывая на ней новые следы, губы шевельнулись, отвечая на горячий, изматывающий поцелуй. Кажется, он умудрился задеть свежую рану, потому что Скай поморщился и ощутимо укусил его за губу, но эта мимолетная боль полностью растворилась в накатившем жаре.

Целовались остервенело, будто за порогом их и вправду ждали черти со сковородой. Скай не нежничал, впиваясь в него до синяков, ставя метку за меткой, словно утверждаясь в своих правах. Кейну приходилось помнить о больном плече, поэтому он не напирал, а скорее успокаивал, сдерживая его пыл. Скамья жалобно заскрипела, и он потянул Ская на пол, опасаясь за ненадежную мебель. Стало гораздо удобнее.

Теперь можно было дать волю рукам. Гладить, сжимать, обласкивать, наслаждаясь ощущениями и никуда не торопясь. Скай ерзал, огрызался, тянулся за его руками и сам ощупывал жадно, нетерпеливо, хищно. Сквозняк, гулявший между щелями в стенах, щекотал обнаженную кожу, от чего она становилась чувствительнее во сто крат. Под колено попалась незакрытая склянка с мазью, выроненная из рук, когда Скай опрокинул его на спину, и Кейн, не долго думая, зачерпнул из нее целую горсть.

Кейн видел себя словно со стороны. Это не он, а кто-то другой, решительный и уверенный, осторожно перевернул Ская на живот, подсунув под локти и колени испорченную куртку. Это не он точно знал, когда надо притормозить, а когда с силой толкнуться вперед, заставляя сильнее впиваться зубами в руку, чтобы заглушить рвущиеся наружу ругательства и стоны. Это не он, забывшись, исступленно целовал шею, спину, плечи — докуда мог дотянуться губами. Это не его руки оставляли на пояснице Ская красные следы, не его рот шептал вздорный, успокаивающий бред, не его сердце колотилось бешено, грозя проломить ребра. Скай в успокоении не нуждался. Он только ругался на выдохе, глотая слова вперемешку с сорванными хрипами, и сильнее прикусывал собственные пальцы, стараясь не слишком шуметь. Кейну же было все равно, что подумают оставшиеся внизу люди. Единственный, чье мнение его интересовало, подавился стоном и, вздрогнув всем телом, уперся лбом в сомкнутые руки, едва не теряя сознание. И Кейн почувствовал, как его дрожь передается и ему, обрушивая жаркую, сокрушающую все внутри лавину. Под сомкнутыми веками вспыхнуло алым, обжигая глаза, тело выкрутило последним, самым мощным спазмом, и Кейн без сил опустился на подломившихся руках, помня лишь о том, чтобы не причинить боль Скаю.

— Вот теперь я точно не хочу ни на какую сковородку, — выдавил из себя он, с трудом глотая горячий воздух воспаленным горлом. Скай сдавленно фыркнул, кашлянул, а потом, не выдержав, расхохотался в голос. И Кейн впервые услышал в его смехе только кристально чистое веселье, не омраченное ни малейшей каплей горечи. Он нашел в себе силы взобраться обратно на скамью и протянул руку, предлагая помощь Скаю.

— Мы не закончили с твоей раной, весельчак, — с притворной суровостью, за которой пряталось смущение, сказал он, выуживая из-под скамьи всю ту же, на редкость полезную склянку. — Кстати, о сковородках... Я безумно хочу есть. Как думаешь, если уж тебе тут так благодарны, может нас прилично накормят?

— В этом ты ни капли не изменился, капитан, — усмехнулся Скай, снова подставляя ему спину. — Всегда найдешь, как повернуть ситуацию в свою пользу.

— Зато изменился кое в чем другом, — возразил ему Кейн и едва ощутимо коснулся губами шеи Ская. Стоило признаться хотя бы самому себе — ему нравились произошедшие изменения.

Часть вторая.

Через час они нашли силы спуститься вниз, где их ждала Дейна. За столом к этому времени собралась вся небольшая семья: мальчишка, спасенный Скаем из пожара, девочка чуть старше него с блестящими серыми глазами и кособокой челкой, да немолодой, но еще довольно крепкий дед, одаривший обоих гостей изучающим пытливым взглядом.

— А что вы там делали? — бесхитростно поинтересовалась девочка, дергая Ская за рукав. — Мамка нас во двор выгнала, чтобы не путались. А страсть как хотелось книхта глянуть.

— Кого? — Скай повернулся к Кейну за разъяснениями, и тот улыбнулся, услышав почти забытое с детства слово.

— У нас так называют защитников, — пояснил он. — Что-то типа странника, который борется со злом и помогает попавшим в беду. Книхт, одним словом.

— Это я-то? — поперхнулся Скай, примеривая на себя новый образ. — Капитан, во что ты меня втянул? Я предпочитаю оставаться честным пиратом!

— Марита, а ну-ка брысь, егоза, — одернул ее дед, и девчонка испуганной мышью прошмыгнула во двор, не забыв стащить со стола недоеденный кусок хлеба. — А вы присаживайтесь, не толпитесь. И как же вас звать, книхты?

— Кейном меня зовут, отец, — не подумав, представился тот, и глаза деда вспыхнули. — А его — Скай. Мы уедем завтра, не волнуйтесь. От нас беды не будет.