Кордон

Сегодня настрой был воистину великолепным. Анджей потянулся на койке, на лице сама собой заиграла улыбка...

Яра ушла затемно — умудрившись, будто кошка, пробежаться на бесшумных лапках, собрать по комнате вещи и одеться. Анджей проснулся от прощального поцелуя.

Или совы так тихи? Нет, кошки... Кошка. Кошечка. Эх... И почему ночи так быстро кончаются? Попроситься, что ли, к лопарям служить? Там, говорят, по полгода темно за окном...

Анджей не сдержал улыбки. Налаживается жизнь, господа, налаживается! И, Царица Небесная свидком, не от слова 'лажать', а вовсе наоборот. И от службы он свободен на ближайшие сутки, и вообще сплошная красота. И кофе из коридора пахнет.

Кофем даже не пахло. Им благоухало, будто в каком диковинном храме. Правда, Анджей в теологии разбирался слабо — его знания о божествах чревоугодия заканчивались на верховном боге гоблинов, боге сисек и вина, с Карибов. Интересно, как ему поклоняются? Фантазия тут же выдала множество разнообразнейших фантазий, в который Яру сменяла геологическая Юлия, а за ней выстраивалась колонна из еще пары дюжин красавиц...

Анджей недовольно фыркнул, подскочил с кровати. Упал на пол, начал отжиматься, выгоняя из тела ненужные в служебной деятельности мысли. Чай, не аранец напомаженный!

* * *

— Кофе у вас, пан Бигус, сегодня вышел просто восхитительный! — не удержался Анджей.

Бигус обиженно встопорщил усы, стал похож на обиженного барсука, на чьем хвосте сплясали мазурку:

— Следует понимать, господин прапорщик, что до этого мой кофе был бурдой?!

Анджей и сказать ничего не успел в свое оправдание, как повар скрылся в недрах кухни. Не запрыгивать же на стойку раздачи, и не кричать, что, мол, неправильно понят и тому подобное. Кинет еще секачом за осквернение...

Подолянский допил кофе, поставил пустую чашку на стол для грязной посуды, вышел, аккуратно придержив дверь — мощная пружина могла хлопнуть. И какие могли наступить последствия, Анджей боялся и представить.

Застава встретила непривычной тищиной. И пустотой. Только Вацлав скрипел за столом дежурного новомодной шариковой ручкой, то и дело чертыхаясь.

— Доброго утра, пан Анджей, — кивнул каштелян. — Как завтрак?

Анджей изобразил гримасу позадумчивей — с одной стороны, старый морж мог что дельное и посоветовать, дабы прапорщик в своей тарелке тараканов не находил. С другой — сам разберется, в такую мелочь впутывать кого — сплошнейшее детство!

— Кофе сегодня очень духовитый, — хмыкнул кастелян, — Цмок велел из вашей давешней контрабанды малый тючок утаить. Для кулинарно-вкусовых нужд личного составу, так сказать.

Анджей с ответом не нашелся. Только хмыкнул да пожал плечами.

— На меня у Цмока планы какие? На сегодня, в смысле? Наряд там какой, или еще что...

Каштелян отложил гроссбух — мелькнули страницы с загадочными цифрами. Взялся за оперативный журнал, полистал, морща лоб и фыркая в седые усы.

— Знаете, пан Анджей, а нету вас в раскладе нынешнем. Видать, с учетом заслуг будущих и прошлых, решил вам выходной выписать.

— Выходной, оно с одной стороны и хорошо, — почесал затылок прапорщик, — но с другой вроде и... Да и ладно. Придумаю чего.

— Во-во, -кивнул Вацлав, улыбнувшись. — Дело молодое. Голова свежая. Придумаете чего-нито. В лес за ягодами сходите, например.

Дверь распахнуло порывом ветра, пахнуло холодом, на полу рассыпало тут же растаявшими снежинками.

— С ягодами нынче не сезон. Да и второй вариант отпадает, — грустно произнес Подолянский. — Быть 'винту' моему непристрелянным. Боюсь, очень уж во дворе свежо.

— Вы ж его в работе проверяли? — Не понял Вацлав, — Бьет как надо, если по результатам судить? Или нету совершенства в природе?

— Оно самое, да. Хочется же чтобы со ста шагов, бах! И у комара левое яйцо отлетело.

— Что гвардия с людьми-то творит... — покачал головой кастелян. — Мне аж страшно становится...

— А мне как страшно! — округлил глаза Анджей. — Мысли в голове так и крутятся, так и крутятся!

Не выдержав, оба засмеялись.

— Серьезно если говорить. Пан Вацлав, где командование все?

— Цмок со Свистуновским еще под утро уехали. С Водичкой до кучи.

— Куда, не знаете?

Вацлав развел руками:

— Кто ж мне докладывать будет, как Уставом велено... Куда уехали, то, видимо, не нужно знать никому. Но точно, что по делу. На гулянку приличные люди медведя берут, а у нас — пана Дмитра. А он на заставе, с похмела мается, с час назад блевал, аж здесь слышалось.

— Пойду выходным тогда, наслаждаться, раз так.

— Удачи, пан Анджей! Вы у себя, если что?

— Куда я денусь? Совершенно не представляю, куда себя деть можно, от такой внезапности.

Глава 10

Анджей лукавил — имелась одна задумка, которую он откладывал именно что на свободный от службы день. Несколько дней назад, при разговоре о гивойтах, многомудрый Водичка упомянул о некой граничарской традиции, коварно проникшей и в традиции пограничников. Применялось оная традиция редко, конечно, да и людьми все больше несерьезными, никак не офицерами. Но тем не менее... Да и времени хватало — целые сутки! Не болтаться же по заставе, совершенно случайно оказываясь рядом с Ярославой... Не-не-не... Все и так поймут, но лучше не так быстро. Пусть хоть геологи уедут, чтоб их...

Суть заключалась в следующем: если граничарский парень имел всякие мысли до совместного будущего с граничарской девушкой, то, дабы засвидетельствовать всю серьезность поползновений, дарил ей подарок. Да не простой...

Требовалось найти 'гивойтовы глаза'. Естественно, вступать в единоборство с ползучьей тварью и выкалывать ей буркалы острым ножом не требовалось — да и где ты ползучий фольклорный элемент найдешь? Разве что с жесточайшего перепою, после недельной пьянки...

'Гивойтовыми глазами' местное население называло аметист. Кристаллы, сросшиеся в друзы, временами попадались во всяких ямах и прочих провалах — там, где народная молва обязывала жить легендарных змей. Коммерческой ценности местные аметисты не представляли, фактически подкрашенный кварц. Не имелось в них некоего элемента, чье название Подолянский если и помнил, то давно забыл, превращавшего красивый цветной камешек в драгоценность. Но сияли 'глаза' ярко, почти 'по-брульянтовому', это факт. Найти кристалл было, не сказать, чтобы совсем уж сложно, однако задумка требовала терпения и готовности лезть в грязи и хляби подземные. Что, так сказать, семейные отношения и подразумевало.

Анджей, прямо таки на всю голову влюбленным (настолько, чтобы брать и везти девушку в Дечин, знакомить с матерью и прочими родственниками), не чувствовал. Ну, как сказать... правильнее заметить — 'пока не чувствовал'. Завис прапорщик на опасной грани, когда вроде как 'просто нравится', но в спину словно ветерок едва заметный сквозит — и клонит незаметно во вполне определенную сторону.

В общем, у Подолянского имелись время, кусок крепкой веревки, молоток и заправленная газовая лампа с несколькими асбестовыми 'рубашками' на фитиль.

Ближайшее же месторождение помолвочных кристаллов, находилось верстах в четырех от заставы, в двадцати минутах неспешной ходьбы от Вапнянского тракта...

Просочившись сквозь осыпавшиеся до полной прозрачности заросли неведомого кустарника, Анджей оказался у черного провала. Вроде бы когда-то давным-давно, это была гномская каменоломня. Как раз тот самый аметист и 'ломали'. Времени с тех прошло не просто много, а очень много. Место считалось 'дурным'. Не опасным, а именно что... скверным. К человекам неприветливым и вообще зловредным.

Подолянский заглянул в провал. Ожидаемая непроглядная чернота. Прапорщик посмотрел наверх — на потолок. Весь крепильный элемент ожидаемо превратился в труху — виднелись отдельные, напрочь проржавевшие гвозди. На нижней части провала виднелось несколько канавок-бороздок. Веревкой протерло, что ли?

Анджей снова сунулся в провал, полежал немного на камне, неприятно холодящем живот — не спасал даже бушлат. Закрыл ненадолго глаза, ускоряя процесс привыкания к темноте. Вгляделся. В принципе, спуститься можно — всякие уступы так и торчат. Но лучше подстраховаться — скользнет рука, грянешься спиной вниз, и все. Ни одна собака не знает, куда поехал. Так и помрешь безвестно.

Из пещеры тянуло сырым теплом, к которому примешивался заметный 'аромат'.

Пахло странно. Дурно. Вроде и не дохлятиной, но ... В общем, как-то неживым тянуло. Видать, гивойт сдох. Или предыдущий соискатель вечной любви. Остались одни кости, да пропитавшая камни вонь. Эпитафия на прах мой, чтоб ее, тетрадрахмой измерять.

Анджей встал, отряхнулся, вернулся к лошади, которая меланхолично жевала, потряхивая гривой. Прапорщик вынул бухту веревки и прочее снаряжение. Мешок с лампой до поры поставил у входа — рано еще поджигать, газу минут на сорок-пятьдесят хватит.

Сам же, закинув бухту на плечо, начал искать, за чтобы завязаться — не заматываться же вокруг кустов — сто килограмм его весу, вырвут любой нахрен.

Подходящая точка нашлась быстро — стоило раздвинуть сапогом высокую траву. Этакий поверхностный сталагмит, бесстыдно торчащий кусок гранита. И, явно не первый раз использовавшийся для этой цели — кто-то старательно обколол острые грани в паре мест. Анджей хмыкнул — хорошо, что не сказал никому — внизу, наверное, под метелку выметено, какие там кристаллы, хоть действительно, дохлой змеюке глаза выкорываривай. Сплошное позорище выйдет...

Накидывая петли, прапорщик краем глаза заметил что-то инородное. Папиросная пачка от 'Златой Влтавы'. Выгоревшая, размоченная дождями, но еще не ставшая бесформенным куском расползающейся бумаги. 'Влтаву' на заставе никто не курит — дорогая и слабенькая, без приличного эффекта горлодрания. Кто-то залетный? Или какой юный граничар решил форсануть? Всякое может быть. Или кто-то из народоходцев? Загадка... Хотя, у кого-то такие папиросы видел не так давно. У кого же?..

Оставив процесс вспоминания на потом, Подолянский затянул булинь, потянул, чтобы выбрать слабину на узле, скинул бухту вниз — раздался приглушенный хлопок, когда оставшийся конец упал на пол пещеры.

— Метров семь, — протянул Анджей. — Ладно, справимся.

Заткнул молоток за ремень на спине, закинул на плечи мешок, снова лег на живот, развернулся, осторожно опуская ноги в темноту. Правый сапог нащупал надежную опору. Затем и левый уперся крепенько.

Подолянский выдохнул, крепко уцепился за веревку над узлом, перенес вес на ноги, откинулся. Никогда он этот момент не любил — именно сам переход от надежной опоры под телом, до висения в воздухе, с опиранием лишь на носки и удержанием за руками.

Постоял немного, привыкая. Ну вроде пришел организм в норму, сердце подуспокоилось.

Одну ногу вниз, вторую... Ладони перебирали узлы... Спуск казался бесконечным.

Вдруг что-то коснулось задницы. Перепуганный Анджей дернулся вверх, тут же в голос выматерился. Он и не заметил, как оказался на дне.

Отпустив веревку, прапорщик встал на дрожащие ноги, потряс гудящими руками. Под сапогами захрустел лесной мусор, нападавший сквозь провал. Интересно, как сюда граничары-то спускаются? Или другой путь есть, не такой замороченный? Или просто отвык от настоящих нагрузок, вот и повело?..

На ощупь распутав завязки мешка, Анджей вынул лампу, поставил ее на пол, присел рядом. Приготовив коробок, крутнул бронзовое колесико. Чуть слышно зашипел газ. Подолянский быстро чиркнул спичкой и сунул ее к фитилю. Газ вспыхнул крохотным облаком огня и тут же унялся. Обтянутый асбестовой рубашкой фитиль, засветился обжигающе-белым светом.

Слава Царю Небесному, не взорвалось! Подолянский таким лампам не доверял, предпочитая куда более надежные керосиновые. Был случай в жизни — промедлил с поджигом — газа выпустилось с избытком. И пыхнуло так, что брови обгорели в момент. С тех пор, даже к осветительным рожкам прапорщик относился с опаской. А ну как начнет травить! Не заметишь, напустишь полную комнату, чиркнешь спичкой, и вылетишь в окошко, с рамой на шее. Лучше поберечься.

Проморгавшись, Анджей огляделся. Лампа светила ярко, но на всю пещеру света не хватало — изрядно породы гномы выволокли. Чуть в стороне, на гладком полу, истертым тысячами ног что-то громоздилось. Прапорщик поднял лампу повыше, сделал пару шагов... Газовый свет отразился на чем-то, заиграл мутным отражением. Анджей обрадовался и огорчился сразу. Обрадовался, что искать долго не пришлось. А расстроился потому, что каким-то бледным оказался вожделенный аметист. Как стекляшка, что вставляют вместо глаз куклам, чучелам и высушенным орочьим головам.

Ну да ладно, как говорится, имеет значение не сам подарок, а значение и смысл. Подолянский сделал еще шаг и понял, что свет лампы отражается отнюдь не от кристалла...

— Да ну еб твою мать, — выругался Анджей.

Перед ним лежали тела. Может с десяток, может и побольше. В полутьме сложно понять. Мертвецов, похоже, сбросили вниз, не утруждаясь спуском, оттащили от входа (и от возможных любопытных глаз), а затем свалили, как плесневелые мешки. Холод и соль, в изобилии напитавшая грунт, не дали покойникам быстро разложиться, приглушили запах тлена.

— Да вы достали уже помирать-то ордами... — выдавил прапорщик. Собственный голос показался мертвым и тусклым, как помутневший глаз под лучом света. Волосы на голове зашевелились, мороз скользнул по спине. Сцепив зубы, Анджей шагнул дальше и поднял светильник.

Так... Судя по одежде — из местных. Хотя, нет — солдатские ранцы — их, после войны распродавали за гроши — у каждого бродяги есть, а вот приличный человек не воспользуется. Одеты небогато, но добротно. Все мужчины, ни подростков, ни стариков. Подолянский сглотнул, давя приступ тошноты, подался вперед и наклонился, всматриваясь. Руки мужицкие, мозолистые в нужных местах, привычные к лопате и прочему инструменту. Работяги. И кто же их так?.. В голове уже выстраивались комбинации из самых простых и самых очевидных гипотез. Дело представлялось в общем ясным. Паскудным, но ясным. Снова не поделили чего-то, может двор на двор пошли, а может и село на село. Жмуров получилось многовато, закапывать не стали, а скинули сюда. Кто в дыру полезет? Никто. А если и рискнет, так со страху убьется при подъеме.

Что ж за пора такая несчастливая... что неделя, то побоище криминальное. Как на войне, право слово!

Анджей хохотнул, предствивив себе процесс спуска в пещеру так вовремя приехавшего юстиц-гауптмана. Лебедку заводить придется. Или арендовать у пана Маслопупа его голем.

Что-то было не так. Что-то неправильно. Прапорщик не мог отделаться от ощущения, что он поймал какую-то мысль, однако до конца не додумал, а в ней-то самое важное и заключалось.

Во рту стало кисло, тошнотная горечь подступила к горлу, но Анджей таки шагнул прямо в некопаный могильник, стараясь не наступить на чью-то руку. Присмотрелся, щурясь до боли.

Тела сбросили вниз. А почему он так решил? Потому что изломаны соответствующим образом и крови почти нет, значит швыряли вниз уже покойников. Но, в таком случае, где же...